Исповедь 8 страница

Это надо же было мне додуматься – пригласить их в обитель того, кого они воспринимали не просто своим идеологическим противником, но больше врагом! Яснее станет, если я поясню: Хакимов немало сделал для того, чтобы свести их деятельность на нет, используя для этого, насколько я понимаю и знаю, все имеющиеся в распоряжении республиканской власти средства и возможности. В свое время он доходчиво объяснял мне о причинах подобных действий. С какими-то доводами я соглашался, с какими-то не мог. Самым непонятным для меня было демонстративное и принципиальное нежелание власти вести диалог с оппозицией. «Там не с кем говорить, да и говорить особенно не о чем. Большинство из них просто необразованные люди. Часть же просто «куплены» теми, кому Татарстан с его суверенитетом стоит поперек горла. У других – своя корысть», – получил я исчерпывающее пояснение. Но я сам должен был проверить: так ли это? К тому же я считал, что проведение подобного заседания в данном кабинете – знаково: оно могло оказаться началом конструктивного диалога оппозиции с властью, а где-то и сотрудничества.

Анализируя характер реакций и действий оппозиции, я предполагал, и не без оснований, что большая ее часть стала таковой по отношению к власти и ведет себя достаточно радикально из-за более простых причин, нежели разность взглядов и убеждений: когда тебя не хотят слышать и слушать, ты кричишь; когда тебя игнорируют, ты ищешь пути и возможности обратить внимание на себя. Выглядит по-детски, но ничего другого более «взрослого» человечество еще не придумало.

Я полагал, если у кого-либо есть притязания на цивилизованность, то его долг – выслушать своих оппонентов. Тем более что речь идет о судьбе государства и народа. Если общение проходит в доброжелательной обстановке, людям проще понять и принять точку зрения других сторон. Не стоит забывать и о воспитательно-образовательном значении подобного общения.

Как-то нелогично, мягко говоря, выглядело то, что власти Татарстана призывают Россию вести мирные переговоры с Чеченской Республикой, выступают с соответствующими инициативами, тогда как своих «мятежников» и несогласных в это же самое время «мочат»…

Как только представители и лидеры ряда партий покинули помещение сразу же после того, как высказали свое «фи» по отношению ко мне (мне стало понятно, о чем говорил Хакимов), встреча продолжилась. Преимущественно с коммунистами и националами мы достигли взаимопонимания во многих вопросах, связанных со взглядом на внутреннюю и внешнюю политику Татарстана и России (в последующем многие акции мы проводили совместно). В том же, что выявило разногласия принципиального характера, мы решили проявлять чувство взаимоуважения и терпимости, оставив их за рамками договоренностей.

Конечно, рассчитывать на полное доверие и открытость не приходилось: для них я был «темной лошадкой». Мое открытое заявление о том, что я не согласен с внутренней политикой в самом Татарстане, насторожило многих. Чувствовался явный диссонанс между тем, что я говорил, и между тем, в чьем кабинете эти слова произносились, с кем – я не собирался скрывать этого – меня связывали самые теплые и доверительные отношения.

Основной причиной, побудившей меня на проведение подобной встречи, было не любопытство, а стремление объединить, консолидировать все общественные и политические силы республики вокруг решения вопросов защиты интересов экономической и политической независимости Татарстана. Решение этого вопроса, порожденного действиями федерального Центра – построение «вертикали власти», было гораздо важнее, на мой взгляд, муссирования вопросов внутриполитического характера. За ними был приоритет. Но в то же самое время я отчетливо понимал, что результативность, эффективность действий, направленных на консолидацию сил, да и вообще сама возможность этого во многом зависят от того, как будут решаться вопросы внутриполитические. Ни оппозиция, ни власть в особенности не были способны разрешить эту проблему. Я оказался в положении человека, сидящего в лодке на середине реки меж двух берегов. Нужна была не лодка, нужен был мост.

И этим мостом, на мой взгляд, было призвано стать Общественное Объединение «Созидание»…

Прошу меня извинить за то, что не придерживаюсь хронологической точности и последовательности в изложении. Полагаю, это несущественно.

Создавая организацию, пусть и не полностью, но я все же отдавал себе отчет в том, насколько сложную задачу ставлю перед собой: одновременное и параллельное решение вопросов духовного, социального и политического развития общества. Еще больше усложнялась задача тем, что при всем при этом я должен был открыто позиционировать себя как бизнесмен, политик и духовник в одном лице.

Разработав устав, я приступил к агитационной деятельности среди учащихся вузов. Молодежь живо откликнулась.

Своим первым политическим шагом я избрал путь критики внутренней политики республики. Против моих ожиданий инициируемые митинги оказывались на редкость малочисленными: люди давно устали от политиков, разуверились и разочаровались в них. В их глазах я был всего лишь очередным притязающим на доступ к «пирогу» или просто чья-то марионетка.

Я ратовал за роспуск Государственного Совета РТ и внесение изменений в Конституцию, запрещающих депутатам совмещать законодательные и исполнительные функции. Второе противоречило Конституции России и приводило к узурпации власти со стороны чиновничьего аппарата. Эти «одобрямс» были способны только исполнять указы и директивы Президента, который в то время сам был деморализован, и абсолютно не способны мыслить самостоятельно, тем более действовать.

Государственный Совет в лице подавляющего большинства депутатов был совершенно недееспособной политической силой. Нужны были новые люди, имеющие активную гражданскую позицию. Не изгнав первых, вторые не могли получить власть. Именно депутаты должны были бороться за права республики, а не Президент и народ. Обратись избранники за поддержкой к народу, люди бы вышли на улицы. Свою роль сыграл бы и административный ресурс, которым так умело могла пользоваться республиканская власть.

Я открыто призывал действовать в таком же духе, в каком действовал федеральный Центр: прямо, открыто, напористо, но с уважением; без интриг, хитрости и задних мыслей. Все действия Центра носили четко выраженный военный характер с соответствующими ему тактикой и стратегией. Именно воинский дух мог обеспечить победу, а не светские реверансы, хитрости торговца и умствования ученых-теоретиков: сначала – «пушки», потом – дипломаты. Сила могла уважать и считаться только с равной себе силой. С силой, опирающейся в первую очередь на осознание своей Правоты и поддержку народа, чего не было ни у одного из региональных лидеров. Борьба велась по военным законам, а не светским.

Можно понять, почему Центр встал на «тропу войны», а не мира: можно ли рассчитывать на доверительные, честные отношения с теми, кто лицемер, лжец, интриган и эгоист? И возможен ли мир, если таковы люди с обеих сторон? В этой ситуации только сила – критерий правоты…

Характер и содержание первоначальных действий Центра свидетельствовали, что он не до конца уверен в правильности предпринимаемых им действий. Ему нужно было видение конструктивной альтернативы. Не обнаружив ее со стороны регионов, ему оставалось только вести и «гнуть» свою линию до тех пределов, пока сопротивление регионов не остановит его. Но этого сопротивления не было. А то, что оказывалось, не было в должной мере масштабно, скоординированно и обоснованно, чтобы считаться с ним. Доводы разума, предложения, которые приводили и предлагали регионы, никак не соответствовали выполнению основной задачи – обеспечить целостность и управляемость России.

Было отчетливо заметно, что каждый последующий наступательный шаг Центра был выверен с характером, силой и масштабом реакции регионов на его предыдущие действия – проводился постоянный мониторинг. А так как там практически был «0», то можно было «ломать» любого регионального лидера «через колено». Благо и «компромата» хватало, окажись кто не в меру строптив.

Региональные власти, в особенности Татарстана, пребывали в почти что полной уверенности, что созданный ими фронт политического сопротивления в виде блока «Отечество – Вся Россия» «переиграет» Путина и его команду. Это и стало их основной ошибкой, усугубившейся к тому же практикой заигрывания, выторговывания и подкупа. Открыто же вступить в борьбу эти люди не могли – не были этому научены.

Местная власть боялась. Боялась репрессий по отношению к себе со стороны Москвы, боялась обнаружить и явить отсутствие веры в свою Правоту, боялась потери внутреннего влияния. Возглавь борьбу новые люди, они могли бы смело и уверенно претендовать в последующем и на президентскую власть. Так бы оно и было. Единственным условием, при котором Шаймиев мог бы оставаться безусловным лидером, было бы его воззвание к народу Татарстана. Но приватные беседы в стенах московского Кремля, видимо, «вразумили» Минтимера Шариповича. Можно понять его как человека, отца своих детей, деда своих внуков, сложнее – как Президента, «отца народа», главнокомандующего, призванного показывать пример чести и доблести. Конечно, не все так просто и однозначно: политическая стабильность и социальное спокойствие в республике для Шаймиева – не пустой звук. Помимо гаранта Закона, он еще и гарант этих двух ценностей. Никому не позавидуешь, окажись он тогда в положении Президента Татарстана. Но он сам «связал» себе руки, оказавшись заложником своей собственной политики – внутренней, своих качеств – мудрости и хитрости одновременно. Однако говоря так, я никогда не смогу взять на себя право осуждать его, человека, который во многом оказался более прогрессивным, чем иные руководители регионов. Возможно, его действия и действия Путина, были единственно верными, что не привели к худшему. Кто может это знать наверняка? Как бы то ни было, я не разделял ни ряд их взглядов, ни характер ряда их действий...

Возникло разночтение в определении мотивов моих призывов и действий: меня причислили к сторонникам безоговорочного приведения местных законов в соответствие с федеральными, тогда как я говорил о необходимости устранения слабого звена в цепи власти своими силами с тем, чтобы никто не смог усомниться в легитимности действий и статуса нового состава Государственного Совета, долженствующего возглавить борьбу за отстаивание политических и экономических прав республики.

Мое появление на политической арене оказалось неожиданным, и пресса, поверхностно изучив наши пресс-релизы, поспешила назвать меня человеком московского Кремля. Никто не стал разбираться в подоплеке наших призывов. Появились слухи, что я заслан в Татарстан самим Путиным для ведения «подрывной» деятельности. Не менее правдоподобной версией выглядело и предположение, что я являюсь агентом ФСБ, работающим под прикрытием. Националисты и коммунисты заняли выжидательную позицию.

Понимая реальное положение дел в России, связанных с вопросами государственности, я критиковал политику Татарстана и в том, что она совершенно не думает об интересах всей России как единого политического и экономического пространства. Вслух декларировалось единство (в то время уже смолкли голоса, призывающие к выходу Татарстана из состава России), но в уме держалось совершенно иное. «Пусть каждый отвечает сам за себя» – примерно так можно было бы озвучить отношение к другим регионам России. Но у подобной позиции были и свои основания: многие регионы действительно не желали ничего делать для собственного развития, рассчитывая на помощь федерального Центра. Они готовы были охотно паразитировать за счет других регионов, но ничего не предпринимали для подъема своего хозяйства и экономики. Конечно, речь не шла о населении этих субъектов. Паразитами являлись губернаторы и «окучивающие» их олигархи. Надо помнить и о том, что из себя представлял и сам Центр, охотно выступающий от лица интересов всей России и ее субъектов, тогда как речь шла только об интересах тех лиц, что жили и работали в пределах Садового кольца.

Критика в адрес республиканской власти не могла не сказаться и на моих отношениях с советником Президента РТ. Растущая натянутость в них закончилась разрывом. Немало поспособствовало тому и давление, оказанное на Хакимова со стороны руководителя президентской администрации, требовавшего от него объяснений и настаивающего на отказе от отношений со смутьяном и крамольником.

После этого для меня сразу же был закрыт доступ к ряду СМИ. Соответствующее предостережение получили министерства, ведомства и мои бизнес-партнеры.

Смещение акцентов в моих выступлениях в сторону критики федерального Центра породило новую волну всевозможных домыслов и мифов, что еще больше поспособствовало росту настороженности и недоверия ко мне со стороны политически активных граждан. Люди получили больше вопросов, чем ответов, пытаясь понять, кто я и откуда. Никто не хотел верить, что это я сам, по собственной инициативе и на свои деньги, веду всю эту деятельность.

Зная о моих близких отношениях в столь недалеком прошлом с Рафаэлем Хакимовым, высказывалась уверенность, что я осуществляю тайный политический план советника Президента Татарстана, настолько сложный, хитро закрученный и далеко идущий, что никто не может ни понять, ни разглядеть истинных целей этого проекта.

Это непонимание еще больше усугублялось моими заявлениями, что я, как и все участники «Созидания», делаю все это не из стремлений попасть во власть. Я гарантировал, что никто из нас не будет выставлять себя в качестве кандидатов в депутаты на любого уровня выборах. «Тогда зачем вы все это делаете?» – неизменно спрашивали нас в полнейшем недоумении, подозревая нас в лицемерии, коварстве и лжи. Никому и в голову не приходило, что общественно-политической деятельностью можно заниматься из чувства долга перед своим государством, народом и своей совестью.

С самого начала моей деятельности и до самого ее конца людей больше всего интересовали ответы на два вопроса: откуда у меня деньги и кто за мной и моей деятельность на самом деле стоит? Ни мои идеи, ни то, что было бы важным для нас всех, никого практически не интересовало.

Поначалу я пытался что-либо донести до сознания общественности, объясняя, ради чего я занимаюсь тем, чем и занимаюсь. Но это еще больше убеждало людей в том, что их пытаются одурачить: мое объяснение выглядело в их глазах абсурдно – ни один здравомыслящий человек не станет действовать бескорыстно, и уж тем более тратить на это свои деньги. Я расстраивался, но понимал, что обязан подобной подозрительностью деятельности большинства из всех предыдущих и ныне здравствующих политиков, не гнушавшихся никаких средств для достижения своих целей. Почему люди должны были бы ко мне относиться иначе? Но сердце-то не каменно…

Спустя какое-то время появляется статья в газете, в которой в виде сенсационного разоблачения утверждается, что я – племянник жены Шаймиева. Этим «фактом» объяснялось то, почему я до сих пор не уничтожен властью за столь открыто и широко декларируемые крамольные высказывания. Подобное могло себе позволить только лицо, особо приближенное к «семье». В рамки этой логики вписывалась и моя оппозиционность: Шарипов стремится заполучить авторитет и влияние среди простого народа и недовольных существующей властью. Журналист, опубликовавший этот материал, приглашенный мной для встречи, то и дело озирался по сторонам, высматривая, видимо, откуда же будут стрелять в него.

Действительно, трудно было объяснить, почему мне позволяют открыто выступать на митингах, в печати и на телевидении с тем, за что других давно бы «прижали к ногтю». Объяснением тому служило много причин.

Во-первых: я был выгоден власти – создавал и поддерживал видимость гласности, объективно оставаясь при этом неопасным для нее (неприятно сознавать и признать, но это факт); было очевидно совпадение интересов в вопросе защиты политических и экономических прав и свобод республики; был интерес со стороны власти – как и для чего можно будет использовать меня и объединение. Шаймиев присматривался ко мне – по его собственному утверждению и признанию – но, видимо, был разочарован после свершения мною ряда ошибок и после того, когда стало ясно, что я неуправляем.

Одной из таких ошибок, за которую мне до сих пор стыдно, было мое обращение в его адрес, когда в пылу своего выступления перед тысячной молодежной аудиторией, пришедшей на митинг, я позволил себе следующее: «Мужик, объясни нам: что происходит?..». Естественно, в моих намерениях не было оскорбить его. Я использовал просторечие. Но трактовано оно было оскорбительным и унизительным. Сотрудники МВД в присутствии офицера ФСБ потребовали объяснений, отчитали, вынесли предупреждение. Конечно, это походило больше на спектакль. Да и они хорошо это понимали: каждая сторона сыграла свою роль так, как это было надо: «порка» состоялась, материал для отчета готов. Во всяком случае, я сам так это воспринимал – они могли иначе. Стыдно мне было за другое: эти слова я произносил перед аудиторией, пришедшей не бороться за права и свободы республики и ее народа, а просто погулять, потусоваться, потанцевать. К тому же многие из них пришли, будучи «навеселе». Я совершил то, что было недостойно ни меня самого, ни тем более Президента. Спустя какое-то время я принес свои публичные извинения перед Президентом в прямом эфире во время информационно-аналитической программы «Прямая связь».

Но больше всего его оттолкнуло от меня, по всей видимости, другое: во время одного из митингов в ходе своего выступления я, наглядно демонстрируя, что делают депутаты Государственного Совета Республики Татарстан по отношению к суверенитету, бросил в снег национальный флаг Татарстана и вновь поднял его, говоря, что если наши избранники бросили его, наш долг, общественности, – поднять его. «Доброжелатели» же поспешили доложить ему и раструбить общественности, что Шарипов прилюдно бросил флаг Татарстана в грязь и топтал его. Вот такие «ошибки»…

О причинах своей «неприкосновенности»…

Во-вторых: силовики в лице МВД и ФСБ имели достаточно реальное представление о том, что я за человек. С руководством этих структур у меня и до, и после было немало встреч, благодаря которым сложились простые человеческие и доброжелательные отношения. Естественно, политическая деятельность наложила определенный отпечаток на эти отношения, не дающий мне право рассчитывать на снисхождение, если я переступлю границы дозволенного. А я переступал их, и не раз.

После одного из таких случаев министр МВД, генерал-лейтенант Сафаров Асгат Ахметович, пригласил меня в свой кабинет и попросил объясниться. Я изложил ему все свои позиции, взгляды, убеждения, многие их которых, понятное дело, он не мог разделить. Несмотря на это, он с уважением отнесся к ним, так как знал, что я совершенно искренен, не веду «двойных» игр и действую исключительно от своего лица. Это не было первой встречей, чтобы подозревать во мне иное. Выслушав все его доброжелательные предостережения от свершения опрометчивых поступков, я высказал ему, со своей стороны, заверения, что, оставаясь верным своим убеждениям, я и впредь буду продолжать делать только то, что сочту нужным. Единственное, что от меня не следует ждать, это непорядочности, подлости и удара «в спину». На этом и расстались. И я горжусь, что до сих пор чувства взаимного уважения сохранились между нами.

Иначе обстояло дело с реакцией на мою деятельность со стороны его инициативных подчиненных. Руководителем одного из подразделений МВД была высказана мысль о необходимости «пройтись» по этому лидеру и его организации». Остановил его мой близкий друг, дружба с которым зародилась еще до времен моего ухода в «отшельничество». «Для этого тебе придется «пройтись» сначала по мне. Он мой друг, чего бы он там ни делал. Понял?». Этому своему «ангелу-хранителю» я и обязан тем, что оставался неприкосновенен там, где «должны были бы пройтись танки», хотя никогда и не просил его о защите. Он знал, что я не тот, кто смел только из-за того, что есть за чью спину спрятаться. Иначе мы вряд ли бы дружили и уважали друг друга. У него есть свой кодекс чести, которому он ни разу не изменял, и свое представление о том, что есть настоящая дружба. Мои слова: «Я служу Богу», – были достаточны для того, чтобы моя деятельность могла вызывать у него какие-либо дополнительные вопросы. Единственное, о чем он меня просил, это чтобы мои ребята не вздумали говорить то, что позволяю себе я, их бы никто не смог защитить, и предупредил, что бессилен будет что-либо сделать, если будет принято решение «остановить».

Немало поддерживал меня и другой офицер-силовик, искренне переживающий за мою судьбу и постоянно по-отечески пытавшийся образумить меня: «Ну зачем ты лезешь в эту политику? Ты же умный парень. Зачем ломать свою жизнь? Оба эти офицера были единственными людьми, кто не «открестился» от наших теплых и дружеских отношений тогда, когда другие «равноудалились». Скажете: «Чего им было бояться, крутым парням?» Ошибаетесь: в мире политики не бывает неприкасаемых, если дружишь не с тем, с кем «надо». И чем выше ты сидишь, тем неустойчивее и опаснее твое положение. И тот, и другой не испугались и не устыдились называть меня своим другом, когда их спрашивали об их отношении ко мне. И даже после, когда я потерял все и превратился в полный «ноль» и «минус», они не оставили меня и поддерживали так, как только могли. Это я боялся навредить им, людям, которых искренне уважаю. Через само их существование я воочию видел: Бог заботится о моей безопасности. И в качестве моих земных ангелов-хранителей Он выбрал тех, кто сам искренне верит в Него. Благодаря таким людям уже только из-за того, какие они есть, я не смогу пойти на то, что способно обесчестить мое имя.

Своеобразно складывались отношения и с офицерами ФСБ. Полковник контрразведки, пригласив меня для обсуждения моих действий по чеченскому вопросу (норд-остовские события), признался: «Знаешь, почему я решил встретиться с тобой? Я смотрел твое выступление в прямом эфире. Когда тебе одна телезрительница задала свой вопрос, я понял, что сейчас ты сдашь экзамен: действительно ли ты тот, за кого себя выдаешь, или же очередная политическая «проститутка».

Я помню тот вопрос-просьбу. Из-за моего ответа меня потом часто корили. Одни говорили, что этим я испортил свой имидж, другие – поступил жестоко.

Женщина, мать-одиночка, находящаяся, по ее словам, в крайне затруднительном положении, просила меня оказать финансовую помощь.

Не было ни единого случая, когда бы я отказал просящему, кто бы и кем бы тот ни был. Никогда не стремился широко афишировать свою благотворительность, считая, что это нескромно и недостойно человека, оказывающего помощь, и унижает того, кому эта помощь оказывается. Веря в Бога, мне было достаточно того, что Он все видит и знает. Да и это было не так важно: можешь и хочешь помогать – помогай. Это твое частное дело, твоя потребность. Чего тут выдающегося? О чем здесь говорить?

Но в истории с просьбой этой женщины все было гораздо сложнее. Это был особый случай.

Я прекрасно осознавал, что, пообещав ей помощь, получу расположение многочисленной аудитории обывателей и оттолкну людей думающих, ценящих в людях настоящее, а не показное, фальшивое. И наоборот, если откажу, – потеряю расположение обывателя, вызову чувство негодования у многих, но заслужу доверие и уважение тех, кто того достоин.

Но основным мотивом моего поступка было другое: мне хотелось, чтобы люди перестали воспринимать политиков как людей, у которых можно что-то выпросить, выторговать, получить в обмен на их поддержку. Я очень хотел, чтобы люди научились делать свой выбор исходя не из своих меркантильных интересов, сладких обещаний политиков и их показной или реальной щедрости, а на основе иных критериев. Для меня было важным постараться осуществить перелом в сознании людей: политика должны воспринимать, ценить, уважать за его идеи, убеждения, принципы и за его верность им, а не за размер кошелька и посулы. Будь моя позиция иной, ради чего бы тогда мне нужно было затевать все это?

Я знал, как поступлю на самом деле, отказывая женщине в ее просьбе, стараясь при этом не ранить ее душу, чувства словами отказа, и не оскорбить чувства простых людей, знающих, что такое нужда.

Предельно искренне я признался им, в какое затруднительное положение был поставлен характером этой просьбы, и объяснил, что деньги, которые у меня есть, нужны больше не для того, чтобы их раздать и сыскать тем самым дешевую славу благодетеля, а для решения тех глобальных и конкретных вопросов, что определяют судьбу нас всех и в первую очередь Будущее наших детей.

Обращаясь к этой женщине и к ее сыну, отказав ей в ее просьбе, я сказал, что ее положение очень похоже на положение моей матери много лет назад, вынужденной в то далекое время работать в две смены, чтобы мы с моим младшим братом не чувствовали себя хуже, чем наши сверстники из благополучных семей. «Вырастешь, позаботься о своей матери, вспомни, как тяжело ей приходилось. Постарайся быть сильным и стать тем, кем твоя мать гордилась бы», – закончил я свое выступление, обращаясь к ее сыну.

Поверьте, тяжело произносить эти слова, тогда как сам ездишь на шикарных авто, питаешься в дорогих ресторанах и публично рассуждаешь о духовности.

Сразу же после окончания телепрограммы я направил ребят по указанному адресу. Никто не открыл дверь. Соседи же подтвердили, что в этой квартире действительно живет довольно-таки своеобразная женщина. Что подразумевалось под словом «своеобразная», не стали уточнять. Ни на следующий день, ни после так и не удалось встретиться с ней. Вот такая история. Но как бы то ни было, я до сих пор продолжаю спрашивать себя: правильно ли поступил тогда. Конечно, успокаивает то, что, отказывая словами, на деле я помог бы ей. Но не ранил ли человека?..

«Экзамен» перед контрразведчиком был сдан успешно. Два-три дня длилось обсуждение моей инициативы провести гражданскую акцию в Москве, во время которой россияне должны были бы обратиться к Президенту России Путину с требованием прекратить силовые акции на территории Чечни и перейти к мирным переговорам. Я прекрасно понимал, что во многих вопросах, связанных с чеченской проблемой, Путин – заложник невероятно сложной ситуации и своей собственной предыдущей политики. Такими же заложниками оставались и сами чеченцы, их лидеры. В такой ситуации многое мог бы определить сам народ этих двух государств, дай ему возможность высказаться. В том, что россияне выскажутся за мир, я нисколько не сомневался; в том, что чеченский народ нуждается в нем – тем более.

Во время акции я планировал провести акт публичного покаяния перед чеченским народом, особенно перед матерями, женами, дочерьми и сестрами погибших, и сделать это от лица российских граждан, не приложивших должного усилия для прекращения войны, и мало что сделавших для ее недопущения. К тому же я хотел призвать и чеченцев. Мы все должны были покаяться друг перед другом, простить и забыть все прежние обиды. Это было бы в духе великодушия россиян, и в духе гордых, но не менее способных к проявлению великодушия чеченцев. Единственное, на чем я настаивал в предполагаемом сотрудничестве с администрацией Президента России, это на недопустимости привлечения граждан на основе выплат им денежного вознаграждения. В противном случае я отказывался принимать участие в организации и проведении этой акции. Она превратилась бы в фарс и принесла бы куда больше вреда, чем пользы. Мои слова передавались в Москву. После высказанного требования-пожелания все разговоры прекратились. Спустя какое-то время по отношению к Чечне были предприняты очередные силовые акции…

То, что касается Чечни, это вообще отдельная тема, достойная особого внимания. Не стану злоупотреблять вашим вниманием, но поведаю о том, что способно… Судите сами…

Две недели на всех радиостанциях, телевизионных каналах массированно и очень плотно транслировался ролик, приглашающий граждан принять участие в благотворительной акции по сбору гуманитарной помощи для детских домов города Казани и для детей Чечни. Заборы, стены, столбы были плотно обклеены соответствующими плакатами. Акция была приурочена к Дню защиты детей. Мы специально совместили целевые группы, чтобы никто не возмущался: «Помогаете чужим, когда и свои нуждаются». Не удивляйтесь: такое приходилось часто и повсеместно слышать, когда мои ребята несколько ранее собирали помощь исключительно для чеченских детей. А когда они собирали помощь для городских детских домов и приютов, что были взяты нами под опеку, то эти же люди несли в основном грязное или рваное барахло, сломанные игрушки и потрепанные книжки.

С руководством МВД республики было заранее оговорено, что вся собранная помощь для чеченцев отправится спецэшелоном и будет передана из рук в руки нашими же сотрудниками милиции, что откомандированы в Чечню. Вариант воровства был полностью исключен. Подобный способ передачи был выбран специально с тем, чтобы не только не допустить хищений и злоупотреблений, но и сформировать теплое отношение со стороны чеченцев к нашим бойцам.

Накануне дня проведения акции я спорил с ребятами, что одного 10-тонного «КамАЗа» будет мало, нужны как минимум два 20-тонника.

Уже хорошо изучив своих сограждан, зная, что мало кто принесет с собой что-либо, но все равно продолжая надеяться на чудо, мы все же заранее договорились с торговыми организациями об организации точек продаж недорогого детского товара.

Опыт уже подсказал нам, что люди охотно и массово приходят туда, где «гремит музыка, поют артисты и продают бублики с чаем». Что ж, это было неплохо: организовать массовое гуляние, совместить полезное с приятным.

Программа была составлена таким образом, что праздник начинался с 10 утра и заканчивался поздно вечером и был рассчитан на все возрастные группы. Мы пригласили всех наиболее известных профессиональных артистов театра, танца и эстрады, взрослые и детские танцевальные группы, творческие коллективы, ведущих DJ-ев. В общем, круче не придумать.