Страна у моря

"Белая невеста" (Геленджик)

Пока я таким образом близко изучал манеру мышления и личную жизнь Льва Толстого, возникшие события придали моей практической жизни более конкретное направление.

Моя мать, постоянная любительница путешествовать, израсходовала на железнодорожный транспорт всё своё маленькое состояние, которое оставил ей отец после сорока лет работы на российских железных дорогах.

На одной из пересадочных станций она встретила свою, весьма престарелого возраста, знакомую, давным-давно исчезнувшую с нашего горизонта. Эта знакомая владела небольшим участком земли на берегу Чёрного моря. Узнав, что я пробую заниматься обработкой земли, она тотчас сдала свой участок мне с условием, что я построю для неё дом, буду выращивать овощи для семьи и, чтобы она могла окончить свои дни, живя с нами. Мы приняли её предложение.

Место, в котором мы решили обосноваться представляло интерес со многих сторон.

Почти за пятьдесят лет до нашего приезда этот район заняло воинственное горное племя, которое, наконец победило и прогнало оттуда жесточайшего императора Николая I. Это были черкесы. Те самые черкесы, отважные и поэтические, которые нашли своего Гомера в лице автора Хаджи Мурата.

Северный берег Чёрного моря почти везде был высоким и скалистым. Только в одном месте, в своей западной части, он представлял собой большой полукруглый залив. С древнейших времён этот залив привлекал к себе людей. В древних могилах часто находили посуду с финикийскими надписями.

Во время правления черкесов в этом районе в лесах и садах росло такое огромное количество фруктовых деревьев, что каждую весну окрестности покрывались белой прекрасной вуалью, как невеста.

Чувствительные к красоте черкесы назвали свое поселение "Белая невеста", по-черкесски -- Геленджик. Теперь этот цветущий уголок принял и нас.

Черноморское побережье, протянувшееся узкой лентой между морем и величественными Кавказскими горами, было в то время воротами Кавказа. Кавказа дикого, магического, неизвестного, ещё относительно свободного и весьма манящего!

В этот, только что занятый район, направлялись все слои населения России. Богатых привлекала величественная нетронутость природы. Бедняков притягивала свободная недорогая земля для ведения хозяйства. Летом туда приезжали толпы отдыхающих из больших городов и даже из Сибири. Из крупных индустриальных центров сюда ежегодно пешком стекалась перезимовать целая армия пролетариата -- босяков, как их называли. В своих первых рассказах Максим Горький мастерски описал их жизнь. Тайно бежали сюда революционеры и политические активисты, преследуемые полицией; сектанты, изгнанные церковью, а еще некоторые образованные идеалисты, желающие с помощью ведения сельского хозяйства гарантировать себе свободную жизнь.

Как обычно, в этот новый и самый важный период моей жизни я входил с совершенно определенными планами. С помощью ведения личного, независимого крестьянского хозяйства, я хотел добыть себе только самые необходимые средства для жизни и, главным образом, иметь достаточно свободного времени, чтобы усиленно заняться самообразованием и писательским трудом. Я очень желал, чтобы не люди, а земля, солнце и дождь дали мне возможность учиться, анализировать и писать, совершенно независимо от людей и каких-либо организаций. Ни один царский университет, ни одно государст-

венноеили частное учреждение не могли дать мне подобной свободы.

Это было ПЕРВОЙ причиной, которая толкала меня к занятию сельским хозяйством.

ВТОРЫМ мощным побуждением, который роднил меня с землёй, был глубокий, наследуемый от предков инстинкт земледельца. Родители моего отца были небогатыми, но хорошими земледельцами в Шампани (Франция). Землю я любил всем своим сердцем. Таинство земли, питающее человечество, тайна мощнейшей, неизмеримой производительной способности растительного и животного царства, умнейший симбиоз, эта взаимопомощь людей в работе с этим царством глубоко волновали меня.

Была ещё и ТРЕТЬЯ причина, из-за которой я тянулся к земле. По сравнению с городами, на селе героически трудились, производя всё необходимое, лучшие представители человечества. Ежедневно этот основной слой жителей нашей планеты производит пищу и средства существования для себя и своих паразитов и эксплуататоров. Толстой открыл мне, что личное участие в тяжёлой работе есть основной долг любого честного человека. Уклонение от него означает -- жить за счёт воровства. И я со всей страстью и энергией юности посвятил себя работе на земле!...

Участок земли, который теперь должен был меня кормить, по глупому и преступному обычаю буржуазных правителей, был подарен какому-то генералу за его военные героические деяния. Он, как и все подобные владельцы, оставил землю необработанной, ожидая, что явится новый владелец, а земля станет дороже. Наследники генерала продолжили эту тактику. И вот теперь, когда мне понадобилось купить у них два гектара пахотной и несельскохозяйственной земли, они потребовали с меня такую сумму, что за неё можно было построить хорошую виллу! И я должен был принять условия и влезть в долги,

чтобы иметь возможность заплатить наследникам генерала.

Мой участочек лежал в маленьком красивой долине горной речушки в четверти часа ходьбы от великолепного морского песчаного берега. Нижняя часть границы имения примыкала к реке, а верхняя взбиралась на небольшую горку. Все низкие плоские части участка были чрезвычайно плодородными и уже успели зарасти смешанным лесом.

Хозяйствование моё началось с укорачивания высоких дубов, ясеней и ольховых деревьев. Из подходящих брёвен был сооружён глинобитный домик с погребом и большим стойлом для скота. Затем, освобождая квадрат за квадратом, продавая древесину, я платил мой долг и начал выращивать на чернозёмной целине арбузы, которым позавидовали бы даже Олимпийские боги. Ещё я выращивал пшеницу высотой по плечи, различные овощи и кормовые травы.

Природа подобна достойной женщине. Чтобы всецело понять и оценить её, нужно долго прожить с ней в совершенно интимной близости. Каждый уголок поля, сада и огорода для того, кто способен видеть его, имеют свою невыразимую привлекательную красоту. Хорошо и грамотно обрабатываемый семейный участок кормит работника лучше, чем служба на капиталистическом предприятии. Моя связь с землёй стала здесь ещё ближе и задушевнее, чем в "Кикети". Эта земля была исключительно плодородной. Благодаря отдыхающим, приезжавшим сюда летом, продажа молока, овощей, мёда была гарантирована. Теперь я мог очень легко увеличить своё хозяйство, копить деньги и покупать земельные участки и дома. Но меня интересовало другое. Я зарабатывал только на самое необходимое мне для жизни, и всё своё свободное время посвящал интеллектуальной работе. Я непрерывно учился, читал, много писал Толстому. Я пробовал сотрудничать с интересным, достойным, честным издательством "Посредник", которое было основано Толстым с единст-

венной целью -- просвещать массы. Но тогдашняя царская цензура неизбежно ставила препоны на моем пути. Первое из написанных мной эссе "А.И. Герцен и революция" было погублено цензурой. Живя в Ясной Поляне, делал много выписок из полного собрания сочинений Герцена, изданных в Женеве и категорически запрещённых в России. Толстой несколько раз упоминал эту мою работу, т.к. намеревался откорректировать её. Так, мало помалу, достиг я того, к чему стремился. "Потом своим добывал я хлеб свой". Других средств существования у меня не было. Доход мой был несколько меньше, чем у крестьянина того времени, и поэтому в скромности своего образа жизни я продвинулся даже несколько дальше, чем Мастер. В конце концов я достиг таких экстремальных жизненных условий, к которым Толстой так долго и болезненно стремился.

Но..., как ни хотелось, чтобы всё было иначе, реальность оказалась гораздо менее впечатляющей, чем мечты! Для умственных занятий времени оставалось слишком мало, да и то -- нерегулярно. Заботы о хозяйстве внезапно и жестоко разрушили начавшуюся интеллектуальную работу, и надолго. Всё это было болезненно. Но, если -- честно, всё это было чисто личное, и я стоически переносил неизбежность сложившейся ситуации.

Однако уже начинало проявляться нечто ещё более плохое, не частного но общего, принципиального характера. Принцип "личного неучастия во зле мира", один из краеугольных камней этой доктрины, становился невыполнимым. Молоко, мёд, овощи я продавал богатым неработающим отдыхающим, бесполезным людям, и за счет этих денег жил сам. Где же здесь "неучастие"?! Неужели и эта надежда стала напрасной?.. "Тщетность повсюду и страдания духа?!"

Я избрал для себя лучшую форму существования, какую только можно было вообразить, и моя жизнь, практически, была нормальной и приятной. Она давала мне полное философское и эстетическое наслаждение. Но

морального успокоения и удовлетворения она принести не могла. Эту-то неудовлетворенность жизнью и заметил Толстой. Он писал мне в ответ.

Спасибо вам, дорогой Лебрен, что вы написали мне еще и это хорошее письмо. Я всегда думаю о вас с любовью. Эти ваши два огорчения я очень переживаю. Хорошо было бы без них, но и с ними жить можно. Всё образуется. Вы знаете что именно -- любовь настоящая и вечная, но не выдающаяся и не для избранных, а такая как у всех.

Привет матери. Наши вспоминают о вас и любят. И я тоже.

2-го ноября

Л. Толстой

Спасибо вам, дорогой Лебрен, что время от времени вы пишете мне о себе. Вы должны чувствовать, что я люблю вас больше чем близких, и только потому, что вы делаете всё это. И это хорошо. Не печальтесь, дорогой друг, не меняйте образа жизни. Если жизнь такова, что ею можно не стыдиться (как моя), то не надо желать и искать чего-то другого, кроме как более напряжённой и интересной работы. Она спасает даже в такой жизни, как моя. В вас она усилит возможность возгордиться, но вы на это не способны.

Я здоров, как может быть здоров старик, плохо проживший свою жизнь. Я занимаюсь "Кругом чтения для детей" и веду уроки с детьми.

Я братски целую вас и Картушина, если он у вас. Мой привет матери. Все наши помнят и любят вас.

Л. Толстой

Пётр Картушин, богатый казак, отдавший всё своё состояние на издание запрещённых книг Л.Н. Толстого. В 1914

он был мобилизован как санитар, но на фронте покончил с собой, выстрелив в себя из солдатской винтовки.