Значимость Америки для России

Мы смогли сокрушить Советский Союз, воодушевляя и поддерживая весьма малый процент его населения.

Майкл Ледин, 2004

Россия нужна Америке при любой степени критического восприятия ослабевшей страны. Волею своей географии Россия «нависает» над Китаем, Средней Азией, Каспийским бассейном, Балканским полуостровом. Чтобы решить проблему Ирана, Америке не обойтись без помощи России; чтобы решить проблему КНДР, Соединенным Шта-

там не обойтись без поддержки Москвы, ослабившей свою зависимость от Международного валютного фонда. Россия пытается репатриировать свой капитал. Поскольку Америка не предоставляет России долю своего рынка («поправка Джексона — Вэника» и т. п.). Москва, собственно, не просит США о привилегиях (разве что о помощи в членстве в ВТО).

АМЕРИКА НА РОССИЙСКОЙ АРЕНЕ

Освободившаяся от монгольского ига Русь в конце XV века впервые встретила западных людей и с холодеющими ногами пришла к выводу: эти могут все. Они за 60 лет (1500—1560 гг.) овладели всей мировой торговлей и начали мировую колонизацию. Запад пять столетий воздействует на внешний для себя мир двумя способами — привлекательным примером и силой. Привлекательность сказывалась в создании в каждой незападной стране «прозападной» элиты, убежденной, что не следует заново изобретать колесо; остается заимствовать. В плане силового воздействия Запад начал с распространения своей версии христианства, а дошел до демократических ценностей.

Взлет Америки, оказавшейся единственной сверхдержавой с 1991 г., характерен тем же двуединым подходом: пример и жесткость. Нелепо было бы объяснять случившееся с Россией только «происками геополитического противника», главные шаги с политического Олимпа Москва проделала сама. Впрочем, не без помощи. Иначе директор ЦРУ не стал бы писать российскую главу о 1980—1990-х годах в своих мемуарах под названием «Самая успешная операция».

Велико ли влияние Соединенных Штатов в современной России? Вопрос не так прост, как кажется. Строго говоря, воздействие Америки прямо пропорционально степени неучета американских интересов. Если Бирма (Мьянма) или Албания замыкались в своих сугубо провинциальных интересах, то внимание к ним Вашингтона минимально. Если же, скажем, Россия будет строить атомные электростанции всякому готовому заплатить, то могучие внешнеполитические инструменты единственного гиганта современ-

ного мира немедленно станут ощутимыми. Итак, пример и воздействие — вот два фактора давления Соединенных Штатов на современную Россию.

1. Пример. Эмоциональная, интеллектуальная, эстетическая привлекательность колоссального западного государства (где расположены 17 из 20 лучших в мире университетов, где издается книг больше, чем во всем остальном мире, куда направляется львиная доля Нобелевских премий, где расположен передовой фронт науки) создает проамериканскую элиту, которая не без основания направляет указующий перст на Петра Великого, своей имитирующей Запад деятельностью сумевшего создать три столетия успешно овладевающее западными приемами государство. Потому и неистребимо влиятельна та гуманитарная и техническая российская интеллигенция, для которой гуманизм и наука западного лидера — основа ее идейного мира. И не следует проявлять неблагодарность: Фонд Сороса (Макартуров, Форда, Наследия, Карнеги и др.) реально помог десяткам тысяч российских ученых в тот самый момент, когда родное государство палец о палец не ударило для спасения национальной фундаментальной науки. Петр создавал научные учреждения, Борис пустил их по миру.

2. У американского воздействия на Россию активная и пассивная сторона. Активная заключается в «программе Нанна — Лугара», по которой наше государство ежегодно получает примерно 780 млн долл. на утилизацию ядерных отходов, долю контроля над ядерными исследованиями; в продвижении к российским границам Североатлантического союза, в результате чего вскоре в 8 из прежних советских республик будут стоять американские войска. Пассивная сторона сводится к недопуску (и без того немногочисленных).российских товаров на богатейший в мире американский рынок, который положил начало японскому, южнокорейскому, китайскому и пр. экономическим «чудесам».

Между республиканцами и демократами очевидное тактическое различие. Демократы обычно более идеологизированы, они смеются над всеми традициями, кроме своих, им подавай местного Джефферсона (неважно, что Ельцин позже окажется мало на него похожим). Республиканский ко-

нек — строгая геополитика, выдвижение вперед «этики бизнеса», дела, а не парадное теоретизирование. Демократы призывают учиться молодых российских журналистов; республиканцы — молодых российских деловых людей. Демократы более податливы на внутриамериканское давление этнических меньшинств; республиканцы ставят в авангард воздействия на Россию коренную бизнес-элиту.

Разочаруем сторонников «теории заговора». У американцев очевидным образом нет плана воздействия на Россию, преобразования ее. Есть отдельные мнения: президент Клинтон приходил к выводу, что «Россия нуждается в системе государственных работ», но дальше размышлений не пошел. И слава богу, ведь это наше дело. Отсутствие у американцев «плана» имеет и хорошую и плохую стороны. Хорошую — в свете предоставляемой нам инициативы, в свете того, что мы сами можем создавать собственную систему национальной безопасности. (Если бы Вашингтон решил диктовать, то реакция свободного последние 500 лет народа последовала бы незамедлительно.) Плохую — потому что некий вариант «плана Маршалла» никак не повредил бы стране подняться с колен, помог бы расширить инфраструктуру, расширил рацион наших стариков, создал «левиттауны» в становящейся на колеса стране. (Напомним, что в 1921 г. Герберт Гувер спас 18 млн наших граждан в находящейся в разброде стране; кто бы не сказал сегодня спасибо мастерам дорожного строительства и артезианского бурения?)

СУДЬБЫ ПОСТСОВЕТСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА

Успех либерализма при становлении новой, постсоветской России (да и всех пятнадцати новых государств), возможно, был бы реален при реализации, как минимум, двух условий: правящая элита имеет план развития своей страны; население готово пойти на жертвы, ожидая от реализации новых социально-экономических идей улучшения жизни и приобщения к мировому сообществу. Даже самые упрямые западные оптимисты указывают, что реализация либерализма на суверенном пути идет в постсоветских странах с огромным трудом в свете противоречий в элитных

кругах и усталости обнищавшего (и во многом деморализованного) населения. Даже там, где, казалось, дело пойдет быстрее — в государствах Прибалтики, — элита занята вовсе не конструктивными задачами реализации либерального проекта, а более заземленными или отдаленными: а) дележом земли и жилого фонда; б) упованиями на решение всех проблем при вступлении в Европейский союз и НАТО. Остальным 12 странам, лишившимся рынка соседей и кооперации друг с другом, при подходе к осуществлению либеральных ценностей не на кого уповать. До сих пор возможность приближения к западным стандартам связывалась в незападных странах с государственной мобилизацией ресурсов; достижение западных идеалов и показателей на пути первородного хаоса является абсурдом, обреченность которого поняли все соседи (и жертвы) Запада от царьков инков до Кемаля Ататюрка.

Пожалуй, впервые американские специалисты с определенностью говорят фактически о крахе либерализма в России, о том, что «постсоветское пространство для большинства обычных людей представляет собой один шаг вперед и два шага назад. Крушение советской империи ничем не напоминало заморскую колонизацию... Экономическая взаимозависимость была очень эффективной, и крушение этой взаимозависимости означало фактическое уничтожение жизненно важных связей между поставщиками и потребителями, оказавшимися расположенными в иностранных государствах. Повсюду в бывшем Советском Союзе мы видим ужасающие контролирующие системы государств-паразитов, государств-пигмеев, государств, занимающихся рэкетом, во главе которых стоят организованные банды. Мы видим лагеря огромных масс беженцев, разгул теневой экономики»¹. Это говорят западные либералы, обращающиеся к анализу российской ситуации.

Грустный вывод о крахе российского либерализма, явственный и без статьи Ходорковского, неизбежен. Мы просим быть верно понятыми. Трущобы и развалины можно

¹ Kotkin S. A Tour Through the Wreckage of the Soviet Empire. Trashcanistan (The New Republic, April 15, 2002, p. 31).

увидеть повсюду в мире, но не везде причиной образования этих трущоб называют «реформы», не везде ужасающие жизненные условия являются результатом либеральных реформ.

Сегодня даже самые большие идеологи либерализма (скажем, йельский профессор Доминик Ливен¹) исходят из безусловной для них аксиомы полного краха либерализма в современной России. Ливен твердо и определенно утверждает, что, если президенту Путину не удастся на основе своей огромной (пока) популярности осуществить хотя бы некоторый прогресс, если Москва и Петербург останутся островами «среднего класса» в нищей стране, если преобразования завершатся пиром плутократии, то прежний социалистический мир усилиями либералов просто выстроится в хвосте «третьего мира», со все более нехорошей завистью взирая на процветающий «золотой» миллиард» соседнего Запада.

МИЛЮКОВ — ГАЙДАР

1. Между П. Милюковым и Е. Гайдаром та разница, что первый был последовательным сторонником конституционной монархии и патриотом, сторонником территориальной целостности своей страны и выразителем классического либерализма как реализации свободы личности ради мобилизации его здравого смысла и патриотической традиционности. Второй всемерно укреплял прежний строй и выступил на политическую арену как ренегат. Его либерализм свелся к отрицанию возможностей плановой экономики и вере в «невидимую руку рынка», к очевидному социальному регрессу экономических джунглей и безусловной утрате исторической преемственности, к наивной вере в западные рецепты и к менее наивной надежде использовать образовавшийся хаос в собственных политических целях. Судьба Милюкова трагична, и он осознал этот трагизм в мае 1917 г., через три месяца после прихода к власти; судьба

¹ Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. Yale University Press, 2001.

Е. Гайдара трагикомична в свете лояльности к нажившимся (политически, экономически) вождям России 1990-х годов. 2. Общее между ними — стремление реформировать прежнюю власть. Главное различие в том, что для Милюкова безразличный к судьбам русского государства Гайдар, желающий передать бразды правления и национальную экономику волкам самореализации и эгоизма, никогда бы и в страшном сне не предстал либералом, пекущимся о своем народе. Для Милюкова, ориентировавшегося на лорда Гладстона, Г. Асквита, Гамбетта, Пуанкаре, Клемансо, Бриана, ориентация на консервативных радикалов была немыслима. Для Е. Гайдара, видевшего последнее слово в «чикагской школе», в Рейгане и Тэтчер, в Милтоне Фридмене, ориентация на национально мыслящих, гуманистически неприемлющих «животворный хаос» гуманистов современности была наивностью и регрессом.

ПРЕОБЛАДАНИЕ РАДИКАЛЬНОГО ЛИБЕРАЛИЗМА

Характер русско-советского либерализма сложился под воздействием двух обстоятельств, внешнего и внутреннего. Внешним было давление государственного пресса периода насильственной модернизации, жестокой внутренней регламентации и ГУЛАГа. Это обстоятельство предопределило органический антикоммунизм ушедшей в метафорическое и буквальное подполье интеллигенции, в продолжение исконных традиций недоверия к властям, борьбы с ними, закрепления психологии подполья. Бессильная ярость многих десятков лет молчания 1920—1970 гг. заставила русских либералов (как прежде ее предшественников в царской России) дать «Ганнибалову клятву» неприятия тупого государственного насилия, неприятия коммунизма и борьбы с ним. Отсутствие шансов на допуск к национальной сцене, ограничение пользования печатным станком, фактическое неучастие в определении судьбы народа — не могли не вызвать пароксизм отчаянной неприязни к партократии. Однако не на истовых коммунистов обрушился гнев либералов в тот день, когда ослабли запреты. Что толку в ненависти к амебообразным коммунистам 80-х годов? Истовые уже уш-

ли естественной дорогой. Единственным оправданием обладания властью коммунистами, потерявшими революционность, стал патриотизм. Драмой поколения стало то, что праведный гнев российских либералов обрушился именно на это главное самооправдание однопартийной диктатуры, на патриотизм.

Второе — внутреннее — обстоятельство проистекало из черт мученичества, внутреннего чувства обиды в свете нереализации таланта, из нежелания вести серое существование со стороны русских либералов. Беспросветность вела к ожиданию шанса, случая, которым следовало воспользоваться в полной мере. Нечто новое для прежде стоически настроенных либералов — готовность к авантюре (оборотная сторона страха прозябания). Сделать максимально то, чтобы возврат к прежней политической системе был невозможным. Отсюда бал стали править истовые либералы.

ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ СССР ПРЕВРАТИЛАСЬ В СВЕРТЫВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Императив выходящего из-под глыб исторических потрясений российского либерализма звучал достаточно невинно: мы, Россия, должны стать нормальной страной. Удивительно, что никто ни в те годы, ни потом и не пытался определить критерии нормальности, задаться вопросом, почему нормальной в представлении культурно-евроцентричных шестидесятников считалась социальная практика счастливой десятой части мира — Северной Атлантики, а не девяти десятых, находящихся либо в процессе догоняющей Запад модернизации, либо погрязших в национализме и трайбализме. Удивителен и неповторим тот пафос, который придавался слову «нормальный» (синониму — «идущий вровень с Западом, разделяющий его стандарты, уровень жизни и достоинства демократического общества»), как единственно достойному человеческого существования. Словно девять десятых населения Земли сознательно и по своему вольному выбору жили «ненормальной» жизнью; словно подъем Запада в XVI в. и его неудержимый прогресс

на протяжении пяти столетий был не уникальным чудом, а делом свободного выбора.

Правомочно спросить либералов — ревнителей «нормальности», не была ли нормальной жизнь большинства их соотечественников, если последний массовый — в масштабах нации — голод отстоял еще сравнительно недалеко (1944 г.), если в течение жизни всего лишь одного поколения две трети страны стали жить отдельно от скотины, пользоваться проточной водой, вакцинацией избегать эпидемий, впервые в своей истории получили гарантию жизнедеятельности — своей и грядущих поколений. Эти шаги к нормальности вовсе не гарантировали уровня Запада. Интеллектуальным убожеством веяло от фатовского выбора в качестве ориентира «нормальности» абсолютно уникального опыта США, Швеции, Швейцарии или Германии.

Видя нормальность лишь в чужих краях, отогревшиеся от ночного ужаса либералы сумели сделать удивительное — потерять нить исторического развития собственной страны. Фатовское соревнование в обличении собственной национальной ненормальности вело только к бездумному отказу от самоуважения. (В конце концов, России ли, единственной устоявшей перед натиском Запада незападной стране, следовало смущаться своей феноменальной и героической истории? Словно сумма исторических и ментальных особенностей не составляла историко-цивилизационную основу того, что обуславливало жизнь на «одной шестой». И жизнь, впервые достойную, самостоятельную, идущую вровень с передовой наукой (Нобелевские премии 1960-х годов), победившую на всех (со своим участием) Олимпиадах, поражавшую в балете, шахматах и хоккее.) Тезис о нормальности стал могущественным орудием либерализма. На уровне национального сознания стало едва ли не преступлением говорить, что Россия нескоро еще по уровню жизни будет равной начавшей якобы с той же стартовой полосы Финляндии, что нельзя смотреть лишь на счастливые (по стечению исторических обстоятельств) исключения, что феномен Запада в определенном смысле неимитируем.

Форсированное движение гайдаровских либералов к «нормальности» требовало определения ненормальности, и

таковой стало считаться все незападное — смешное и грустное утрирование (как нового) вопроса, фатально стоявшего перед Россией со времен Аристотеля Фиораванти. Словно не было жестокой полемики и практики решения этого вопроса со времен Лжедмитрия, Петра, славянофилов — западников и пр. Требование «сейчас и немедленно стать нормальными» лучше всего выразил двумя столетиями ранее генерал Салтыков, заявивший, что дело лишь в том, чтобы «надеть вместо кафтанов камзолы». Последовал отказ видеть в модернизации крупнейшую проблему человечества (и России в частности) — фетишизацию иной цивилизации, подмену тяжелейшей проблемы модернизационной рекультуризации легким выбором «умный — глупый», беспардонную примитивизацию процесса обсуждения главных общественных вопросов — от демократии до экономической политики. Заметим, это был не временный фетиш, то было кредо: «нормальность» вместо критического анализа и исторического чутья. Жрецы нормальности безжалостно крушили «административно-командную систему» и совершенно серьезно, прилюдно, печатно, массово требовали немедленной денационализации и дефедерализации, что на практике обернулось дестабилизацией и деградацией. (Не говоря уже о том, что столь легкое определение «нормы», жестоко ломающее ментальный, психологический стереотип огромного народа, неизбежно таило в себе автохтонную реакцию.)

ПОЧЕМУ РОССИЯ ПОДДЕРЖАЛА ПОРАЖЕНЧЕСТВО ЛИБЕРАЛОВ

Ввиду общенационального смятения. По сознанию не имеющего политического опыта российского населения прошли три «катка»:

коммунизм — будущее мира. Индоктринация 70 лет;

коммунизм — это ГУЛАГ плюс оболванивание всей страны (1986-1991);

гайдаровский либерализм — это изобличение коммунизма как ширмы для дележа прежней социалистической собственности (1992 г. — по наше время).

В результате хаос в национальном сознании привел к грандиозной апатии населения, наивно выражающего сегодня доверие только к разумно выглядящему лидеру. Ужасен может быть следующий этап: народный вопль о справедливости, деморализация властных структур и бунт известного характера.

Российские нетерпеливцы-либералы открыли национальную экономику перед напором экспорта, бросили национального слепца-производителя плыть к «тому берегу», заставили кровью и потом созданные заводы конкурировать с чемпионами, уже прошедшими капиталистический естественный отбор. В результате погубили половину индустрии и значительную часть сельского хозяйства, никак не способных противостоять мировым рекордсменам. Некогда основа первоначальной российской модернизации — текстильная промышленность лежит в руинах. Да, она исчезла в других индустриальных странах, но только тогда, когда центр силы национальной экономики прочно переместился в другие конкурентоспособные отрасли. Может быть, где-то «овцы и ели людей» на первоначальной стадии развития капитализма, но все же не так, как в Иванове или Комсомольске-на-Амуре 90-х годов. С джунглями трудно мириться, когда к этому вынуждают сложившиеся обстоятельства, но сознательно их создавать может только безответственность.

Замысел российских либералов свелся к тому, чтобы оставить национальных производителей на волю произвола. Время и порох были потрачены на манипуляции с валютой — убиение прежних сбережений, поиски соотношения рубля с долларом, битвы с инфляцией, искусственное поддержания национальной валюты за счет разбазаривания национальных резервов. Некоторым банкам это помогло, национальной экономике — нет. Пресловутый монетаризм в российских условиях оказался абстрактным занятием. Хвост не вращает собакой. Экономика не может управляться валютными интервенциями.

Отсюда лютая реакция населения, народа. Если поданный в 1990-е годы либерализм равен демократии, то будь он проклят. Это и сказалось в ходе выборов 2003 г. в Государственную думу.

СПОСОБЕН ЛИ РОССИЙСКИЙ ЛИБЕРАЛ ПРИЗНАВАТЬ СВОИ ОШИБКИ?

Императив, исповедовавшийся российским либерализмом завершающейся эпохи, — вера в существование чего-то большего, чем здравый смысл. Недавние жрецы объективно-исторических законов попросту отказывались верить, что помимо серой действительности в обыденной реальности, именуемой жизнью, ничего нет. Крушение прежних надуманных схем либералов в данном случае ничему, кроме новых пороков, не научило. Эта черта — родимое пятно российского либерализма. Когда 17 отроков были посланы в начале XVI в. в лучшие университеты Запада, то никто из новоявленных студентов не удосужился приобщиться к неким прикладным, общеполезным дисциплинам. Видимо, пресная проза жизни противна русской душе. Все 17 российских протоинтеллигентов-либералов избрали одну из двух дисциплин — алхимию или астрологию, чтобы добиться успеха одним ударом, овладеть корневыми законами мироздания, одним махом разрубить гордиев узел жизни, по особому компасу найти сразу верный ответ — вера в миг, удачу, случай, тайную тропу истории, а не в каждодневные планомерные усилия.

И в послесталинский период российский либерализм упорно искал универсальный (а не пресно-прозаический) ответ на загадки бытия, культурной отсталости, индустриального отставания, научной стагнации. С роковой неизбежностью его внимание привлекли те из современных титанов западной мысли второй половины XX века, следование учению которых предположительно обещало максимально быстрое успешное переустройство общества. Разумеется, это не новый путь. Напомним, что кумирами думающей России последовательно были Адам Смит, Вольтер, Дидро, Руссо, Кант, Фурье, Гегель, Сен-Симон, Фейербах, Прудон, Маркс (на его учении Россия задержалась с примечательной интенсивностью), Ницше, Фрейд. От алхимии и астрологии дело явно двигалось в сторону социально-экономических концепций. В годы Горбачева либералы демонстративно отринули марксизм и тут же, руководимые все

той же неистребимой верой в последнее слово западной (в данном случае экономической) науки, обратились к фетишу «свободного рынка». Именно рынок все расставит по своим местам. Рынок воздаст всем по заслугам, рынок вознаградит труд и умение, накажет нерадивого. Он сокрушит нелепое стремление Центра контролировать все и вся, вызовет к жизни сонную провинцию, энергизирует людей, превратит «винтики и колесики» в грюндеров и менеджеров.

Позволим себе следующее отступление. В западной экономической теории свободный рынок, старый добрый laisse faire, периодически был то в загоне, то в фаворе. Певцы свободного рынка от Адама Смита до Милтона Фридмена не более знамениты, чем идеологи государственного вмешательства от Тюрго до Кейнса. В 60—70-е гг. на Западе правил бал тезис об умеренно регулируемой дирижистской, социаль-орднунг типа полусоциалистической экономики. Но во времена президента Рейгана вперед вышли идеи «освобождения» рынка от чрезмерной опеки, и Чикагская школа стала авангардом западной экономической мысли. Нужно ли напоминать, что именно российский либерализм, стремясь не отстать, первым в мире перевел «Капитал» Маркса. Он же первым уверовал в созданную для западного мира теорию высвобождения рыночных сил, в Милтона Фридмена (имевшего интеллектуальное мужество специально указать на неприложимость его теории к российской действительности. Напрасные старания).

Именно эта теория была взята на вооружение нашим либерализмом в стране монопольных производителей, в стране, экономике которой требуется дисциплина, контролируемое взаимодействие и порядок, а не раскрепощение ради менеджеристских чудес чемпионов свободной конкуренции. Песня рынку как всеобщему справедливому уравнителю, как создателю творческого производства прозвучала в стране, совершенно отличной от западной трудовой культуры. Гимн индивидуализму прозвучал в глубинно коллективистской стране, призыв копить и бороться за качество был оглашен на просторах, где основными производителями были мобилизованные крестьяне и их дети, разумеется, не несшие в генах ничего похожего на протестантскую

этику индивида. В результате накопленное по крохам в 1929—1988 гг. подверглось воздействию экспериментов типа Закона «О предприятии». Всеобщее требование регионального хозрасчета было уже за пределами здравого смысла. В свете этого опыта надеяться на «признание ошибок» сложно.

НАЦИОНАЛЬНО ОРИЕНТИРОВАННЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ

Его явление возможно только в случае завершения дележа соцсобственности и постановки государством задач национального подъема. Либералы стремятся приобщить Россию к моральным, идейным, материальным и стратегическим ценностям Запада, ввести ее в семью западных народов, присоединиться к «золотому миллиарду» наиболее развитых и процветающих стран земли. В конкретной плоскости это означает стремление к членству в Североатлантическом союзе, стремление войти в Европейский союз, стать членом Организации экономического сотрудничества и развития, обеспечить место в «большой восьмерке». Но Запад не видит России в своих рядах, что очень усложняет задачу либералов. Пропагандируемый ими уход во внутреннее реформирование не годится вовсе не из-за неких «младотурков», российских самураев, козней невзрослеюшего самолюбия или частного умысла. Совет стать средней державой неосуществим по чисто психологической причине, в свете действенного и жесткого факта: полтораста миллионов жителей России органически не согласны с участью стать еще одной Бразилией. Несмотря на падение материального веса России, неадекватность ее ресурсов, пока невозможно имплантировать в национальное сознание готовность согласиться с второстепенным характером международной роли России, ее маргинальностью в мире глобализации, рынка, высоких технологий. Россия с удивительной силой тихо, но прочно таит глубинное несогласие с западным историческим анализом, с предрекаемой судьбой второстепенной державы.

ПУТИН И ЛИБЕРАЛИЗМ

Феномен популярности президента Путина возник на российском небосклоне на фоне маразма предшественника и явился олицетворением двух идей, выраженных молодым президентом в двух общепонятных афоризмах: «Кто Россию обидит, трех дней не проживет» и «При мне олигархов не будет». Эти две идеи — возрождение национального достоинства и социальной справедливости вознесли малоизвестного и малоопытного новичка на вершину народной популярности, что и сказалось на президентских выборах. Увы, ничто не вечно. Обе идеи изрядно потускнели. С одной стороны, унизительная слабость страны вполне ощутима. С другой — олигархов стало больше, и разрыв между 17 миллиардерами и мятущегося в поисках пригодной питьевой воды населения лишь увеличился. Ну а популярность, пресловутый рейтинг — вещь достаточно эфемерная. Керенский в июне 1917 года и Горбачев в 1987 году были исключительно популярны. Что не помешало им бесследно исчезнуть с горизонта народной любви.

Да, оба эти деятеля в решающий час не имели солидного партийного окружения, их «команда», их скамейка запасных была поразительно бедной. Но в этом отношении и президент Путин не выглядит сильным. В отличие от двух упомянутых антигероев русской истории, Путин осознает фактор уязвимости и ищет противоядие в партийном строительстве. Поможет ли это ему?

Судя по тому, как идет современное партийное строительство, едва ли. Я видел софистичную карточку члена партии «Единая Россия» с микрочипом, который заставил обомлеть даже финского посла, прибывшего из страны электронной «Нокии». Но и эта деталь в данном случае играет против наметившегося партийного вождя — ровно так, как именные часы, даруемые активистам партий Лужкова и Черномырдина, играли против их массовой поддержки. Массовой партийной мобилизации путинского большинства не произойдет по трем причинам.

1) Все десять веков исторического существования ко-

ренная, исконная, провинциальная, демократическая Россия видела в царе, генсеке, президенте защитника от бояр, обкомовских трутней и органов, создающих крышу неправедной приватизации. Четкое единение президента с унизившей и оскорбившей огромный народ властью не может быть популярным по определению.

2) Все великие и действенные движения исходили из ощущения, что страна находится на краю бездны. Оно так и есть на самом деле. Но потенциальный лидер общенародной партии — наш президент не понимает действенности, более того, обязательности чувства драмы, он работает, так сказать, в understatement'e, в низком ключе — спокойным голосом, убеждая всех и всякого по телефону и по телевидению, что базово «все в порядке», что «улучшения налицо». От Библии до Коммунистического манифеста партии создавались как реакция на глубокий кризис. И ныне, казалось бы, все — уровень жизни, беда старшего поколения, обиженность армии и т.д. и т. п. Но президент избирает показ самообладания, что ему и удается (кроме, может быть, эпизода с «обрезанием»). И это, увы, работает против него. Если все идет по уже накатанной колее и в нужном направлении, то зачем этот партийный шум? Ради еще одного начальственного банкета?

3) Есть только две великие идеи, всего лишь две — но беспроигрышные и неистребимые. Это идея восстания против национального унижения и идея социальной справедливости — те две идеи, которые Путин забыл, удобно устроившись в Кремле. Любая партийная кампания будет мертворожденной изначально, если не обопрется на эти две великие идеи, беспроигрышные в нашей стране. Если президент Путин желает попасть в историю не как «охранитель сомнительной приватизации конца XX века», а как восстановитель и реформатор павшего ниц государства, он просто обязан будет опереться на две эти идеи.

Он обязан будет — если не сегодня, то завтра объявить (как совсем недавно сделал так симпатизирующий ему Берлускони в Италии) о 125 проектах, которые преобразуют Россию и сделают ее привлекательной для колеблющихся соседей. Он просто обязан вспомнить совет Билла Клинто-

на: «Вам нужна программа общественных работ. Вам нужен Франклин Делано Рузвельт». Только тогда — и без всякого административного ресурса, который, по сути своей, контрпродуктивен, — возникнет то, чего мы не видели со времен романтического демократизма: горящие глаза и добровольные, беззаветные помощники, партия готовых идти на жертву, а не любующихся чиповым партбилетом. Только тогда либерализм получит новый шанс.

Нравятся ли американцам наши нынешние внутренние передряги? Не стране строгих законников восславлять лихой капитализм. Строго говоря, самый жестокий приговор «пиратам нефтяных морей» произнесла не российская прокуратура, а американские специалисты по экономической и социальной истории. Здесь прежде всего нужно назвать опубликованные в 2003 г. и посвященные России книги Маршала Голдмена «Пиратская приватизация» и Эндрю Мейера «Черная земля. Путешествие по России после ее падения», демонстрирующие «отвратительные глубины московской коррупции и смертельную опасность российской политической сцены». В России так и не появилось талантливых «разгребателей грязи» первозданного ужаса капитализма. За нас это делают американские коллеги.

Бросим взгляд в будущее. Мировой банк дал свой прогноз предполагаемого роста валового внутреннего продукта на 10 и 20 лет вперед при ежегодном увеличении ВВП на 3, 5 и 7 % (в миллиардах текущих долларов США).

Напомним, что после 1989 г. внутренний валовой продукт России сокращался год за годом — сплошная десятилетняя депрессия. Подъем последних лет относительно невелик и сводится к росту нефтедобычи. Через 5—10 лет покинут заводские стены и лаборатории последние специалисты и квалифицированные рабочие. Что касается приватизации, то она (сошлемся хотя бы на мнение лондонской «Таймc» от 23 июня 2002 г.) «не привела к накоплению богатства, а создала условия для разворовывания авуаров приватизируемых предприятий. Олигархи сумели воспользоваться политическим влиянием, чтобы за копейки приобрести авуары, стоившие многие миллиарды, естественно, желая вывезти свои деньги из страны».

	Через 10 лет	Через 20 лет
3%	5%	7%	3%	5%	7%
США	12 300	14 908	18 004	16 530	24 283	35 416
Япония					11 534	16 821
Германия
Китай
Бразилия
Индия
Россия	539	654	790	725	1065	1553
Юж. Корея
Мексика

Источник: World Bank Development Indicators 2002. Washington D.C. World Bank, 2002.

Это не был план Америки для России. Но наивно было бы думать, что бесшабашная глупость не порадовала многолетнего геополитического конкурента и противника. Признание катастрофы и план выхода из нее — а не некая «невидимая рука рынка» — вот путь видимого спасения, о котором говорят и Клинтон, и Берлускони. Поверим в «животворный бульон» жадности? Но тогда не нужно корить заокеанских спецов, они нам этого не предлагают.

ПРОТИВНИКИ СБЛИЖЕНИЯ

Известный русолог М. Макфол составил реестр имеющихся противоречий: «Договор об ограничении вооружений СНВ-2, расширение НАТО, торговля с Ираном и Ираком, новый российский драконовский закон, санкционирующий деятельность лишь определенных религий. Эта старая повестка дня говорит лишь о том, что контуры ново-

го послекоммунистического стратегического партнерства между Соединенными Штатами и Россией еще не определились. Заново звучат аргументы, что, учитывая баланс сил на международной арене, Соединенные Штаты и Россия попросту обречены быть противниками. Представители этой точки зрения полагают, что последний экономический кризис в России выдвинет к рычагам власти российских лидеров, враждебных Западу, что вынудит западный мир снова сдерживать угрозу России рынкам и демократии... Если демократия и капитализм потерпят здесь поражение, тогда умножится число спорных вопросов между Россией и Соединенными Штатами и возникнут новые угрозы американской безопасности».

Против России в Америке «играют» три образа: страна дефолта 1998 г. неукротимой коррупции; страна растущего авторитаризма «сомнительного демократа» Путина; страна, где свободная пресса в агонии, а война в Чечне уродует моральный облик нации. Противники сближения с Россией выдвинули аргументы и геополитического характера: «Решительный поворот России в сторону Запада оживляет исламские страхи относительно «столкновения цивилизаций»; новый стратегический союз — Россия, Северная Америка и Европа — мог бы показаться угрожающим для многих. Мусульман пришлось бы разубеждать в том, что христианский мир объединился не против них. Африканцы и азиаты увидели бы «союз белых». Китай усмотрел бы блокирующую их силу. Ислам, Китай и Африка могли бы увидеть в этом союз богатых против бедных. Выросла бы опасность глобальной войны с расовым оттенком». Не нуждающийся в рекомендациях Г. Киссинджер напоминает о связях России с «государствами-изгоями»: «Соединенные Штаты должны осудить поддержку Россией иранской ядерной программы, систематические нападки на политику Америки в Персидском заливе, особенно в отношении Ирака, осудить нападки России на то, что она называет американской гегемонией».

По животрепещущим вопросам НАТО — РФ антироссийская партия полагает, что принятие России в Североатлантический союз означало бы ненужную Америке выдачу

гарантии нерушимости сибирским границам России, открытым против потенциальной китайской и исламской угрозы. Членство России в НАТО означает для Запада выход на тысячекилометровые границы по Амуру и Уссури, по соседству с огромным исламским населением на Юге и растущим китайским экономическим гигантом на Востоке. Сближаться с Москвой вплоть до членства в общем военном блоке означает «послать американские войска — а также британские, французские и германские умирать на берегах Амура ради сохранности Сибири».

Своего рода сигналом «поставить Россию на место» послужила статья генерала и аналитика ЦРУ У. Одома, опубликованная в американском журнале «Нэшнл интерест». Генерал Одом призвал отдать дань реализму и не церемониться с обессилевшей Россией, которой еще многие десятилетия предстоит выбираться из пропасти, в которую она сама себя бросила. Одом советует Бушу не повторять Клинтона и «толкать» Россию в сторону прогресса. Россия не великая страна, она не представляет собой серьезно действующий на мировой арене фактор. И не следует бояться ее ржавого стратегического арсенала.

Такие интерпретаторы, как П. Редуэй, Р.Стаар, Р. Пайпс, Э. Лутвак, все чаще обращаются к цивилизационным различиям — иначе им трудно объяснить сложности капиталистической трансформации России. Базовой идеей этой школы является тот постулат, что «целью НАТО и Атлантического союза была не просто защита Запада от Советского Союза. НАТО была также защитницей Запада от Востока, а говоря точнее, западной цивилизации от восточной отсталости, тирании, варварства. Формирование НАТО было тесно связано и четко легитимизировано с распространением идей западной цивилизации, с распространением академических курсов, основанных на этих идеях в американских университетах». Дж. Курт, отвергая Россию по цивилизационному признаку, говорит о тесном взаимодействии «между (1) идеей западной цивилизации, (2) жизненными интересами Соединенных Штатов и (3) членством в Атлантическом альянсе». Да, коммунизм повержен, но осталось различие между Западом и не-Западом, ключевое для определения аме-

риканской стратегии различие. И ныне Россия (как, помимо прочего, свидетельствует опыт 90-х годов) вовсе не потенциальная часть Запада, а потенциальный его противник.

Вице-президент Р. Чейни, набравший известность параллельно с боевыми действиями министр обороны Д. Рамсфелд (поддерживаемый энергичным замом П. Вулфовицем) и советник по национальной безопасности К. Райс открыто выразили скептицизм относительно новоявленного союза с Россией. Советник по национальной безопасности К. Райс прежде всего заинтересована в приостановлении распространения российского влияния на страны СНГ. Ее очевидным образом интересует ослабление зависимости стран СНГ от российских энергоносителей и транспортных коридоров. Она довольно неожиданно навещает Киев, как только улучшение российско-украинских отношений становится ощутимым. В этом Райс нашла убежденного союзника в министре обороны Д. Рамсфелде. Для обоих сближение Вашингтона с Москвой не представляется приоритетным. Оба полагают, что интересам США не соответствует «излишняя» степень сближения Америки с проходящей трудный участок пути своего развития Россией. Рамсфелд в настоящий момент «отвечает» за то, чтобы двери НАТО оставались для России закрытыми (на этой почве у Рамсфелда были столкновения с Пауэлом).

Особенно негативно относится к России американское разведывательное сообщество и министерство обороны. Эти ведомства ставят своей главной целью остановить поток неконтролируемого американцами русского экспортного оружия. Их главная задача — остановить распространение российских технологий в сфере оружия массового поражения. Их цель номер один на этом пути — изолировать Иран и, соответственно, оказать воздействие на российскую сторону.

В любом случае Пентагон не считает, что угроза со стороны России исчезла полностью; здесь продолжают полагать, что следует думать о будущем, исходя из возможностей данного агента мировой политики, а не его (возможно, временного) нынешнего миролюбия; угроза должна оцени-

ваться исходя из потенциала, способностей, а не из (возможно, краткосрочных) намерений. Ответом должны послужить расширение НАТО и создание национальной системы противоракетной обороны.

СТОРОННИКИ СБЛИЖЕНИЯ

Как пишет Т. Грэм: «Игнорирование России — нежизнеспособный выбор. Даже сократив свои возможности, Россия остается критически важной для обеспечения безопасности и процветания Соединенных Штатов и будет оставаться таковой в будущем». Бывший посол в СССР Дж. Мэтлок отмечает «исключительное по значимости географическое положение России, что делает ее бесценной в отражении прямых угроз американской безопасности. Размышления типа «великая» или «невеликая» бессмысленны. Америка попросту «нуждается в сотрудничестве с Россией для обеспечения своих фундаментальных интересов». С точки зрения Мэтлока, Одом изображает не реальную Россию, а карикатуру на нее. Россия найдет в себе силы преодолеть период слабости. Разве может мало значить союзник, в руках которого 45 % мирового ядерного оружия? Западу более страшна слабая Россия, сопровождающая свой упадок ядерным распространением. «Сдерживание, изоляция и пренебрежение институциональным развитием в России являются политикой, способной трансформировать русскую революцию в угрозу американской безопасности».

Сторонники сближения также исходят из геополитических реалий, но делают противоположные, по сути, выводы: вне достаточного контроля США в современном мире находятся четыре «великих неизвестных» величины — конфуцианский Китай, индуистская Южная Азия, мусульманский мир (каждый из которых включает в себя более чем миллиардную массу населения) и расположенная на севере Евразийского континента Россия. Последняя колеблется в выборе союзников. И она ближе цивилизационно, чем три первые величины. Следует ли стимулировать союз всех антиамериканских сил? Россия — это шанс. Она, безусловно, в упадке, но способна подняться. Интересам Америки соот-

ветствует ее интеграция не в лагере обиженных, а в лагере Запада. Развал России никоим образом не служил бы интересам Соединенных Штатов.

Идея союзнических отношений с Россией получила значительное развитие в академическом сообществе (в отличие от сообщества военных теоретиков). Выражая противоположную одомовской точку зрения, профессор из Беркли М. Малиа подчеркивает, что глобальные потрясения 11 сентября «снова вернули Россию в игру и сделали ее нашим союзником», и не следует считать поворот президента Путина «очередной потемкинской деревней». Это серьезный поворот петербуржца, и залогом стабильности здесь являются тесные связи российского президента с премьером Блэром и канцлером Шредером.

Для посла Дж. Мэтлока (дипломатическое сообщество) критерий важности России заключается в способности Москвы укреплять или ослаблять безопасность Соединенных Штатов. «По этому критерию Россия может скорее помочь, чем навредить Соединенным Штатам, а в текущие дни мы нуждаемся в любой возможной помощи». Отталкивать Россию в посуровевшем для Америки мире — просто безответственно. Профессор Дж. Хаф из университета Дьюка подвергает суровой критике картину, на которой российские генералы «не имеют чувства национальной гордости, профессионализма и заботятся только о личном обогащении». Эта картина не соответствует реальности. Не все помнят, что между провозглашением США свободной страной и избранием на пост президента Дж. Вашингтона прошло много времени — гораздо больше, чем провели в состоянии хаоса русские.

Едва ли Екатерина Великая, создавая «Лигу морского нейтралитета», предполагала, что готовит себе геополитического преемника. И император Александр Второй, посылая две эскадры на помощь погруженному в Гражданскую войну Северу, продавая американцам Аляску, не предполагал увидеть в Соединенных Штатах соперника. Будучи в первой половине XX века союзниками, американцы и русские едва ли могли предположить ожесточение «холодной войны». Со временем, однако, очень изменился фактор Америки для

России. В 1921 году АРА с Г. Гувером во главе спасла 18 миллионов наших соотечественников во время страшного голода в Поволжье и на Украине. В свою очередь, дети спасенных поколением позже избавили американцев от жестокого кровопролития на Северогерманской равнине и вокруг Японского архипелага.

СБЛИЖЕНИЕ В «ПОТЕМКИНСКОЙ ДЕРЕВНЕ»

В так называемом российско-американском партнерстве что-то складывается «не так», как казалось логичным или желательным. Дело стоит того, чтобы разобраться. Прежде всего отметим, что нынешнее состояние российско-американских отношений начало складываться вовсе не в руинах Международного торгового центра, а почти годом раньше. Еще до сентября 2001 г. Москва и Вашингтон приняли решения, «по рельсам которых» — до и после сентября — развиваются современные взаимоотношения двух стран.

Президент Буш-младший занял свой пост в Вашингтоне с тремя новыми, касающимися России идеями: 1) президент Клинтон «слишком пристально» наблюдал за происходящим в России, его излишне волновали российские реформы — 23 встречи с российскими президентами — это слишком много — Америка не в такой степени заинтересована в успехе российского социально-экономического переустройства; 2) «немотивированная благожелательность» в отношении России неоправданна — это не соответствует реализации наиболее существенных американских интересов. Слабая Россия значительно лучше вписывается в картину единодержавной гегемонии; 3) нельзя игнорировать разительного изменения масштаба мощи двух стран — не следует относиться к России так, словно она еще первоклассно важна в Евразии, — это не так. Россия (труднообъяснимо) прекратила прогрессивное движение, застыла, оборотилась вовнутрь и не заслуживает постоянного внимания основных ведомств Вашингтона.

Москва вместо Америки определила для себя главными противниками терроризм, опасность территориального распада страны, сецессию, чеченский сепаратизм, не всегда свя-

занный с исламским фундаментализмом и касающийся больших территорий. И когда террор в сентябре 2001 г. стал главной проблемой и для США, в России у значительной части политиков возникло чувство, что параллельный курс найден. Сейчас даже трудно представить себе эйфорию октября—ноября 2001 г., когда многим в России стала мниться возможность тесного союза с наиболее мощной страной мира.

Немного времени понадобилось для того, чтобы понять, что поворот в русской политике Вашингтона фундаментален. Российские стенания и обиды так же бессмысленны, как и очередные уступки (Лурдес, Камрань), в условиях, когда три вышеуказанных изменения в американской политике составили основу ее курса на российском направлении. Принимая в НАТО Прибалтику и еще семь восточноевропейских стран, выходя из договора по ПРО, закрепляясь (надолго) в Центральной Азии, никто в Вашингтоне не вспоминает о 3 триллионах долларов, сбереженных Западом благодаря уходу Москвы из противостояния «холодной войны», никто не указывает на сбереженные благодаря Северному альянсу американские жизни в Афганистане. Оставим сентиментальность славянам, а рационализм — Западу и признаем, что российская дружественность (разведданные об Афганистане, уговоры Ташкента, Бишкека и Душанбе и т. п.) не препятствует Североатлантическому союзу подходить к Петербургу, не мешает американцам следить за интеграционными всплесками в СНГ, строить колоссальный радар на Аляске (кстати, с кем Аляска граничит?), феноменально увеличивать военный бюджет, хотя новое поколение МБР, подводных лодок и стратегических бомбардировщиков едва ли кто-либо рискнет назвать орудиями борьбы с терроризмом, препятствовать приглашению в Североатлантический союз России. Советник президента Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс может прилюдно утверждать, «не сила России, а ее слабость опасны для Америки». В реальной жизни стоит Москве и Киеву сблизиться на миллиметр, как К. Райс уже с сердитым выражением лица в чем-то убеждает киевлян.

Давайте на этот раз поймем, что отягощающие россий-

ско-американские противоречия проистекают не из обоюдопонятных стратегических соображений, а, во-первых, из конкурирующих внутриамериканских интересов; во-вторых, из различия политических и экономических систем двух стран. Четыре обстоятельства стоят на пути сближения самой мощной и самой большой страны в мире.

1. Хотя администрация Буша признает причастность «Аль-Кайды» к войне в Чечне, она публично проводит различие между сепаратизмом Ичкерии и международным терроризмом, с которым борются США. Влиятельные силы в Америке вообще считают преступлением «замалчивать» войну в Чечне (интересно бы знать мнение в этом вопросе президента Линкольна, положившего жизни 600 000 американцев ради восстановления Североамериканского союза). Борясь с терроризмом, американцы практически игнорируют дружественные Пакистан и Саудовскую Аравию, ополчаясь на дружественный России Иран и (в былом) Ирак. Ополчаясь против распространения ядерного оружия, Вашингтон видит прежде всего дружественный России Иран, вопреки согласию последнего на международные инспекции.

2. Неравенство мощи двух стран порождает недоверие. Часть политиков и военных России приветствовали прибытие американцев в униформе в Центральную Азию и на Южный Кавказ как фактор борьбы с Талибаном. Но если американцы решили расположиться здесь надолго, то возникает вопрос: зачем? Особенно если это присутствие будет способствовать, скажем, антироссийской эволюции Грузии после Шеварднадзе, или же использованию чеченского конфликта в антироссийских целях, военному прикрытию конкурирующего с российским нефтепроводом Баку — Тбилиси — Джейхан.

Москва не может спокойно воспринимать планы перевода американских войск из Германии в Польшу. Это, собственно, нарушает Соглашение от 1990 г. о воссоединении Германии, основополагающий Акт НАТО — Россия 1997 г., Договора 1990 г. об обычных вооруженных силах в Европе. Обозначим еще раз: многие русские испытывают опасение в отношении растущей мощи Америки близ российских границ. В то же время американцы раздражены этим отноше-

нием России. Провозглашаемое стремление России к многополярности было недавно отвергнуто К. Райс, выступавшей в Лондоне: «Многополярность чаще всего ведет к конфликту, как это было перед Первой мировой войной; многополярность противна природе, если речь идет о странах с общими ценностями и интересами; США имеют право выбирать партнеров в случае надобности, и международное право может быть нежелательным препятствием». Надо ли особо характеризовать раздражение Москвы? Партнеру такое не говорят.

3. Внутриполитическая эволюция российского и американского обществ никак не свидетельствует о растущей гармонии. Не существует подлинных программ двустороннего сближения, и «теплые» саммиты президентов только оттеняют общую тенденцию отчуждения. Ничто не переломит в стране, пережившей 22 июня, настороженное отношение к военной машине, приближающейся к России с Запада. И США и РФ увеличивают свои военные расходы, и парламенты обеих стран делают это при полном общественном одобрении. Карьера российских офицеров, сотрудничавших с НАТО, не вызывает зависти.

Едва ли есть необходимость в детальной аргументации того факта, что гражданское руководство Пентагона относится к военному партнерству с Россией еще более скептично, чем президент Буш, госсекретарь Пауэлл и Райс. Конгресс США никогда не ставил перед собой задачу преодоления препятствий на пути военного сотрудничества с Россией; то же можно сказать и о профессионалах в униформе, почти всю свою сознательную жизнь готовившихся к конфликту с тем, кто внезапно стал сам именовать себя партнером. Общие программы на сегодняшний день сводятся к демонтажу российского стратегического арсенала. Можно ли представить себе главной функцией Министерства обороны России мониторинг оборонных усилий страны для американских ведомств и конгресса?

4. Экономические связи двух стран не заслуживают восторженных оценок. На Россию приходится 1 % внешней торговли США; на США — 5 % внешней торговли России. Инвестиции американских компаний в российскую эконо-

мику равны 6 млрд долл. Американцы проклинают правовую систему России; Москва — отсутствие чего бы то ни было, напоминающего «план Маршалла», или целенаправленный допуск российских товаров на американский рынок. Упоминание Китая лишь сыплет соль на раны. Ничто (включая нефть и газ) пока не способно быть подлинной основой двусторонних отношений — ведь рядом нефтеносные и удобные Канада, Мексика, Венесуэла, Нигерия.

* * *

Указанные четыре обстоятельства возникли не сегодня и не вчера. Они давно являются частью структуры, психики, менталитета, (не)органических связей. Не разрешив вышеназванных проблем, не только наивно, но и абсурдно петь велеречивые песни с неба падающему партнерству. Прав тот, кто говорит, что российско-американские отношения «сердечные, но бессодержательные». Без надстройки, без базиса — как ни старомодна эта истина. Если Вашингтон будет безостановочно клеймить беспечный русский реформизм, а Москва все более ожесточаться по поводу легкомысленных советов, то финалом станет «холодный мир». Реализм предупреждает: первый же кризис сметет фотографии с улыбчивыми президентами, если две страны не возьмутся за дело серьезно. Как в 1941-м. Как полагается поступать в ту эпоху, когда Запад демографически превращается почти в исчезающее меньшинство человечества?

ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРИМЕРОМ

«Культура, — как формулирует один из ведущих социологов нашего времени И. Валлерстайн, — всегда была орудием сильнейшего»¹. Как и информация в целом. Определяемые Западом современные капиталистические ценности получили преобладающую идейную значимость. «С падением коммунизма, — пишет английский исследователь А. Дивен, — альтернативные модернизации идеологии были по-

¹ Wallerstein I. Geopolitics and Geoculture: Essays on the Changing World-System. Cambridge: Cambridge University Press, 1991, p. 193.

просту элиминированы. Экономические элиты России формируют мощный классовый интерес в мирном поддержании мировой рыночной экономики»¹.

Привлекательность страны-лидера создает проамериканскую элиту. Становится ясным, что глобализация — это одновременно распространение американского влияния, в том числе и культурного. Как признают американские исследователи Р. Каган и У. Кристол, «современная международная система построена не вокруг системы баланса сил, а вокруг американской гегемонии»². В начале XXI века все более проявляет себя то, что в США получило название soft power — идейно-культурное воздействие на внешний мир. Как объясняет Дж. Най: «Непрямолинейный путь приложения силы. Страна может достичь желаемых результатов в мировой политике вследствие того, что другие страны хотят следовать по ее пути, подражать ей, восхищаться ее ценностями, имитировать ее пример, стремиться достичь ее уровня процветания и открытости. Это обстоятельство столь же важно для достижения целей в мировой политике, как и использование вооруженных сил или экономического давления. Кооптировать народы, а не грубо заставлять их»³. Особенно это влияние сказывается в двух столицах, среди либеральных слоев общества.

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

США и Россия являются единственными двумя странами в мире, способными уничтожить друг друга. Для этого достаточно получаса ракетной атаки через Северный полюс, над которым разделяющиеся головные части начинают свое движение к заранее определенным целям. Вступление

¹ Lieven A. The Secret Policeman's Ball: the United States, Russia and the international order after 11 September («International Affairs», v. 78, № 2, 2002, p. 246).

² Kagan R. and Kristol W. The Present Danger («The National Interest», Spring 2000, p. 42).

³ Nye J. The Paradox of American Power. Why the World's Only Superpower Can't Go It Alone. N.Y.: Oxford University Press, 2002, p. 8-9.

в Североатлантический союз после Польши (подобострастной в Ираке) Прибалтийских государств делает подлетное время американских крылатых ракет равным 6—7 минутам. Для потерявшей в XX веке почти треть своего населения России такая степень уязвимости — большое психологическое испытание.

Звучит параноидально? Но утечка в «Лос-Анджелес таймс» в 2002 г. сигнализирует, что Пентагон продолжает видеть в России потенциального противника. А как Америка реагирует на противников — хорошо известно с 1999 г. Что же касается мотива сознательного ожесточения, то не ясно ли он прозвучал в американской прессе поздней осенью 2003 г.? «Веймарская Россия» опять обзаводится однопартийной системой, свобода оказалась краткосрочным элементом, новый российский парламент не многим отличается (по своей покорности) от рейхстага, демократия в России — явление прошлого, 80 % населения жаждут передела грабительской приватизации 1990-х гг. — а во внешней политике Россия готова встать на путь своеобразной «Реконкисты».

Говорить о стратегическом балансе неуместно.

Таблица 1

СООТНОШЕНИЕ СОВРЕМЕННОГО И БУДУЩЕГО ВОЕННОГО ПОТЕНЦИАЛА НАТО И РОССИИ

	НАТО	Россия
НАТО-19	+кандидаты НАТО	НАТО-максимально
Численность (млн)	4,4	0,86	5,26	1,2
С резервистами (млн)	7,09	1,54	8,63	2,4
Танки	36 425	10 495	46 920	25 550
Корабли ВМФ
Базы ВВС
Военные самолеты

При этом в России сегодня осталось лишь 37 % от прежде неприкасаемых резервов. 100 % вертолетов работают за пределами уже отработанного ресурса. Весьма реалистические прогнозы предупреждают, что через 10—20 лет РФ будет не в состоянии отразить внешнюю угрозу — это зависит от степени финансирования Российских вооруженных сил.

Основу неуязвимого ударного комплекса России составляют 20 стратегических атомных подводных лодок (из общего числа 60 подводных лодок российского флота). Да, численность российских ракетных подводных крейсеров стратегического назначения за последнее десятилетие сократилась более чем в три раза. Основу морских стратегических сил России составляют шесть ракетных подводных крейсеров стратегического назначения проекта -667 «Дельфин», имеющие на своем борту каждая 16 межконтинентальных баллистических ракет с четырьмя разделяющимися, индивидуально наводящимися ядерными боеголовками. К ним следует присовокупить 14 ракетных подводных крейсеров стратегического назначения проекта 941 «Акула», имеющих каждая 20 трехступенчатых межконтинентальных твердотопливных ракет с 10 ядерными боеголовками индивидуального наведения. Существует еще 14 единиц подводных крейсеров проекта «Кальмар-667», вооруженных первыми отечественными баллистическими ракетами морского базирования с разделяющимися боеголовками.

Ныне Россия строит одну-две подобные стратегические подводные лодки. В строй вводятся новейшие атомные подводные крейсеры «Юрий Долгорукий», «Северодвинск».

Россия сделала важный шаг на пути создания оружия против ударных подводных лодок потенциального противника. Речь идет о создании дизельно-электрической лодки «Санкт-Петербург» проекта «Лада». Зациклившиеся на атомоходах американцы не имеют ничего сравнимого (по относительной дешевизне и боевым качествам), как начатая еще в 1997 г. русская дизельно-электрическая субмарина. Петербургские «Адмиралтейские верфи» опробовали весьма впечатляющие технологии. Серийное производство «Лад» началось в 2005 г. Это относительно небольшая подводная лодка водоизмещением в 1765 тонн, способностью погру-

жения на глубину до 300 м и экипажем всего в 35 человек, автономным плаванием на протяжении 45 суток. Именно такие подводные лодки способны блокировать своими шестью торпедными аппаратами калибра 533 мм самые важные мировые морские пути.

Полностью игнорировать Россию Вашингтон не может. Помимо ядерного аспекта имеются следующие четыре обстоятельства:

— Россия может влиять на ряд государств в ту или иную сторону (чего Западная Европа не может);

— Россия имеет боеготовые войска (чего в Западной Европе нет);

— Россия имеет транспортные самолеты (а незначительному контингенту бундесвера пришлось просить их у Узбекистана);

— Россия реально нуждается в борьбе против исламского фундаментализма (что для Западной Европы весьма отдаленная проблема).

После реализации Договора о сокращении стратегических потенциалов (подписанного на американо-российском саммите 2002 года в Москве) через десять лет Кремль будет распоряжаться минимум 1700 единицами ядерных боезарядов стратегической доставки (дополнительно складированы будут многие тысячи ядерных боезарядов, способных быстро быть возвращенными в строй). Это много больше, чем нужно для уничтожения любой цивилизационной инфраструктуры, любой страны, избранной в качестве цели. С момента объявления Соединенными Штатами в декабре 2001 г. о выходе из Договора об ограничении систем противоракетной обороны Россия пошла на модернизацию 200-тонных межконтинентальных баллистических ракет СС-18 («Сатана»), сохраняя их на боевом дежурстве до 2014 г. Ракеты данного типа выбрасывают над районом цели 50 боеголовок, что теоретически ставит перед американской системой Национальной противоракетной обороны пока — и на десятилетия вперед — неразрешимые задачи. Грандиозный ядерный стратегический потенциал России, ее способность быстро мобилизовать феноменальные разрушительные силы средств массового поражения делают

вопрос глобального выживания во многом функцией понимания условий этого выживания России. Даже одно лишь ослабление контрольных функций Москвы над своим арсеналом непосредственно и прямо воздействует на судьбы Америки.

Россия приступила к созданию мощного подводного флота нового поколения (подводные стратегические лодки класса «Юрий Долгорукий», вооруженные 16 ракетами стратегического назначения с разделяющимися головными частями). Впереди испытания ракет СС-27 — мобильных МБР на твердом топливе с исключительной точностью попадания.

СУДЬБА СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Особенностью современной ситуации является то, что Россия — самая большая «белая» страна, которая вымирает, а США — самая большая растущая страна. Через сто лет население России (если экстраполировать современные тенденции) составит 40 млн человек, а США — 560 млн. Но в конкретной плоскости важно даже не это. Примерно к середине текущего века, согласно тем же тенденциям, последний русский уйдет с территорий к востоку от Урала. Отсутствие инфраструктур, неосвоенность территорий, ослабление помощи государства уже сделали то, что гигантская Сибирь и Дальний Восток могут стать мишенью более населенных соседних стран. Америка уже фактически спасала российские территории от японских притязаний в 1918—1922 гг. Возможно ли повторение?

Уже есть предложения опеки. 36. Бжезинский призвал Америку блокировать «дугу нестабильности» в Юго-Восточной Европе, Центральной Азии и в анклавах Южной Азии, Ближнего Востока и Персидского залива. Целью он назвал захват «главного приза Евразии» — обеспечение того, чтобы никакая комбинация евразийских стран не смогла бросить вызов Соединенным Штатам. Главным препятствием реализации этой цели Бжезинский всегда называл нерасположенность американского населения связывать свою судьбу со столь далекими и переменчивыми странами.

Если Соединенные Штаты так или иначе помогут России сохранить статус-кво за Уралом — они обретут верного союзника. Если будут (как «Збиг») делить колоссальные просторы