Примечания

Глава девятнадцатая "ГОДЫ СТРАНСТВИЙ" ПЛАТОНА 1. А. Лосев. Жизненный и творческий путь Платона. Вступительная статьяк сочинениям Платона, т. I, с. 73. 2. См.: В. Асмус. Платон. М., 1969, с. 5. 3. Св. Иустин. 2-я Апология, 13; см. также высокую оценку платонизма,данную апологетами Афинагором (Апология, 19, 23) и Минуцием Феликсом(Октавий, 22, 34). 4. П. Флоренский. Общечеловеческие корни идеализма.- БогословскийВестник, 1909, сентябрь, с. 285. 5. N. Аrseniev. Revelation of Life Eternal. N. Y., 1963, р. 49. 6. Эти аспекты учения Платона частично рассмотрены у В. Зеньковского(Преодоление платонизма и проблема софийности твари.- "Путь", 1930, Э 24). 7. Платон. Письма, 324 е. 8. Хронология сочинений Платона точно не установлена. Однако врезультате длительной работы исследователей была реконструирована общаякартина истории его творчества, спорная еще в деталях, но в целомобщепризнанная. См.: Вл. Соловьев. Жизнь и произведения Платона.- Собр.соч., т. XII, Брюссель, 1970, с. 375 cл.; W. Lutoslawski. The Origin andGrowth of Plato's Logic. N. Y., 1905, р. 35 f.; А. Лосев. Ук. соч., с. 50cл. 9. См. характеристику, которую дает Гегель собеседникам Платоновыхдиалогов: Гегель. Сочинения, т. X, с. 195. 10. А. Боннар. Греческая цивилизация, т. III, с. 154. 11. Платон. Eвтифрон, 14 с. Пер. С. Жебелева. 12. Платон. Горгий, 459 b. 13. Об Архите см.: М. Смоленский. Архит Тарентский, его жизнь исочинения.- Журнал Министерства Народного Просвещения, 1877, ч. 192. 14. Платон. Государство, 473 d. 15. Платон. Письма, 325 d. 16. Там же, 326 b. 17. Там же, 327 а; Плутарх. Жизнеописания. Дион, 4, 5. 18. Диоген Лаэртский, 3, 19-20; Плутарх. Дион, V. 19. Вл. Соловьев. Жизненная драма Платона.- Собр. соч., т. IX, с. 219. Глава двадцатая МЕЖДУ ДВУХ МИРОВ Афины, 387-370 гг. Пусть наша жизнь - облаков тающих тени, все же в основе основ нет изменений. Р. М. Рильке Платону было около сорока лет, когда к нему пришла слава. Его умениеувлекательно излагать самые сложные метафизические предметы пленялочитателей, даже не искушенных в философии. Книги Платона скорораспространились и за пределами Афин; послушать его приезжали люди издалеких областей. У философа появились ученики. Некоторые из них, желая чем-нибудьвыразить свое уважение и признательность Платону, собрали деньги, чтобывернуть их человеку, который выкупил их учителя из рабства. А когда тототказался принять сумму, на нее решили приобрести небольшое имение с рощей,посвященной герою Академу. Участок находился у старой дороги, ведущей вЭлевсин, и хотя по ней постоянно двигались пешеходы, всадники и повозки,место это было более спокойное, чем Афины. Дар учеников оказался для Платона неоценимым. Теперь он мог с головойпогрузиться в умственные занятия, работать над диалогами, гулять в парке,обдумывая свои новые сочинения. В рощу Академа почти не долетал гомон толпы,и только треск цикад нарушал тишину. Время от времени к философу стали приходить любознательные люди, иПлатон не отказывался посвящать их в свои размышления. С тех пор этот приютмысли - Академия - много веков будет притягивать самых разнообразныхискателей мудрости: из нее выйдут Аристотель и Зенон, Плутарх и КлиментАлександрийский, Василий Великий и Григорий Богослов. Сначала Платон, видимо, не собирался открывать здесь специальной школы;она образовалась сама собой из кружка слушателей. Продолжая традициюСократа, философ не придерживался строгой системы преподавания, а раскрывалсвои мысли в свободном живом разговоре. Точно так же и в книгах онпо-прежнему избегал не терпящего возражений догматического тона. Но как разименно это и усиливало внутреннюю убедительность его доводов. Тогда-то, в самую безоблачную пору жизни Платона, творчество егодостигло апогея: он создает лучшие свои произведения - диалоги "Федон","Теэтет", "Федр", ряд новых глав "Государства". В них философ уже выходит запределы сократовской мысли и пролагает свою собственную дорогу. Каких бы тем ни касался Платон, основное, что неизменно влекло его,этосуществование вечной духовной Реальности. Он стал прямым продолжателемпрежних натурфилософов и Парменида: ведь все они, пытаясь обнаружитькоренную Первооснову мира, искали за преходящим Непреходящего. Но если дляних это было, по существу, проблемой отвлеченной, то мысль Платона родиласьиз страстного протеста против дурной действительности; вырваться из тьмы влучезарный мир Истины было для него вопросом жизни и смерти. В мучительном кризисе напряжение его духа достигло той крайней черты,где грубый покров вещей дает трещину и открывается достоверность высшегоплана бытия. То, что у Парменида сквозило как гениальная догадка, явило себяПлатону с покоряющей силой очевидности.

X x x

Свою стержневую интуицию Платон, как правило, излагал в умозрительнойформе. Но из этого не следует, будто он ее "вывел" чисто логически. Онапрямо предстала его внутреннему взору, он же впоследствии лишь пытался датьей теоретическое "оправдание". При этом Платон, по-видимому, чувствовал, чтоне все возможно закодировать в строгие силлогизмы, и поэтому нередкообращался к образному "мифологическому" языку. "Картина" как чувственныйсимвол сверхчувственного - частый гость в книгах мыслителя-художника.Повсюду наряду с рассуждениями он прибегает к своеобразным аллегориям ифилософским мифам. Одна из таких пластических философем с особойнаглядностью передает сущность платонизма. Мы позволим себе привести еепочти полностью. "Ты можешь,- пишет Платон,- уподобить нашу человеческую природу вотношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию...посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры,где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и нашее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что уних прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков.Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко ввышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная -глянь-ка - невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещаютсвоих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол... за этой стенойдругие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверхстены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ,сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущихразговаривают, другие молчат... разве ты думаешь, что, находясь в такомположении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней,отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?.. А предметы,которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?..Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты,не считали бы они, что дают названия тому, что видят?.. Далее. Если бы в ихтемнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо,думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящейтени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тенипроносимых мимо предметов... Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него...если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное. Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать,повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх - в сторону света, ему будетмучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сияниина те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что онскажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь,приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрестиправильный взгляд?.. Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и онподумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше... А еслизаставить его смотреть прямо, на самый свет, разве не заболят у него глаза ине вернется он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что этодействительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?.. Тут нужнапривычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надос самого легкого: сперва смотреть на тени, затем - на отражения в воде людейи различных предметов, а уж потом - на самые вещи" (1). В этой притче одновременно - и утверждение духовной реальности, иуказание, как возможно постичь ее. Пещера и странный теневой театр на стене- наш видимый мир. Заключенные - это люди, привязанные к чувственнымпредставлениям и принимающие тени за подлинную действительность. Далеко несразу могут они освоиться с мыслью, что есть высший, недоступный ощущенияммир, и только постепенно оказываются в состоянии познавать его. Но законен вопрос: возможно ли вообще такое внечувственное познание?Где ручательство, что узники навсегда не останутся в цепях? Отвечая на это, Платон следует за Сократом, который считал самопознаниепрямым путем к достоверности. Прежде всего: что такое человек? Не принадлежит ли он, такое слабое иэфемерное существо, вечно бегущей реке преходящего мира? Это несомненно, нов то же время ясно, что человек не исчерпывается телом; в его душе естьнекая точка - дух, или, как его называет Платон, "ум", который являетсяпересечением двух миров. Наши "страсти" и "вожделения" столь же поверхностныи текучи, как и мир, который воспринимают чувства, но "ум" есть дитядуховного плана бытия (2). Правда, кое-кто полагает, что он столь женепрочен, как и все в мире, что, "расставшись с телом, душа уже нигде большене существует, но гибнет и уничтожается в тот самый день, когда человекумирает. Едва расставшись с телом, выйдя из него, она рассеивается, словнодыхание или дым, разлетается, и ее уже решительно нигде нет" (3). На этирассуждения Платон иронически отвечает, что тогда, пожалуй, опаснее всегоумирать при сильном ветре, который быстро развеет "ум" по воздуху. Здесь вшутке заключена серьезная мысль: философ высмеивает "ребяческое" мнение,будто разум есть нечто подобное видимым вещам. Он ставит вопрос: "Чемусвойственно испытывать это состояние, то есть рассеиваться?" Такими вещамиявляются предметы составные, образованные из каких-либо элементов. То же,что не состоит из частей, не может находиться под угрозой распада. Таковразум человека, и его неразрушимость есть признак особой невещественнойприроды. Сложные предметы человек, по словам Платона, может "ощупать, илиувидеть, или ощутить с помощью какого-нибудь из чувств". Иначе дело обстоиттогда, когда познается нечто умозрительное. Эти вещи "можно постигнуть лишьс помощью размышления - они безвидны и незримы... Итак... мы установили дварода вещей - зримые и безвидные" (4). Тело, безусловно, относится к разряду видимого. А душа? "Можно еевидеть или нельзя?" - "Нельзя".- "Значит, она безвидна?" - "Да"."Значит, всравнении с телом душа ближе к безвидному, а тело в сравнении с душой - кзримому?" (5) Как тело испытывает наслаждение, в жаркий день погружаясь в морскиеволны, так и душа испытывает радость, погружаясь в прозрачный мир мысли. Ибоэто ее родная стихия. Следовательно, человек в своей земной жизнипринадлежит одновременно двум измерениям. Его "душа" лишь на определенныйсрок связана с тленным телом, а сама она, в отличие от тела, подобна"божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному,неразложимому" (6). Она есть главенствующее начало в человеке и призванауправлять телом. После же разлуки с телом "душа уходит в подобное ей самойбезвидное место, божественное, бессмертное, разумное, и, достигши его,обретает блаженство, отныне избавленная от блужданий, безрассудства,страхов, диких вожделений и всех прочих человеческих зол, и - как говорят опосвященных в таинства - впредь навеки поселяется среди богов" (7). От пифагорейцев Платон заимствовал также идею метемпсихоза. При этом онссылался не на личный опыт, как Будда или Пифагор, а на слова прорицателей,поэтов и мистиков. "Они утверждают,- говорит Платон,- что душа человекабессмертна, и, хотя она то перестает существовать - это называется смертью,-то снова рождается, она никогда не гибнет" (8). Новые воплощения происходят,согласно Платону, по той же причине, на какую указывали буддисты,-стремление к жизни. "У любой радости или печали есть как бы гвоздь, которымона пригвождает душу". И поэтому душа "вновь попадает в иное тело и, точнопосеянное зерно, пускает ростки. Так она лишается своей доли в общении сбожественным" (9). Подобно Пифагору и индийцам, Платон полагал, что есть возможностьизбежать "круга рождений". Для этого надо понять, что одна философияспособна "освободить" душу. Она сделает жизнь мудреца возвышенной и научитего не бояться смерти, ибо, "внося во все успокоение, следуя разуму ипостоянно в нем пребывая, созерцая истинное, божественное и непреложное и внем обретая для себя пищу, душа полагает, что так именно должно жить, покаона жива, а после смерти отойти к тому, что ей сродни, и навсегда избавитьсяот человеческих бедствий" (10). Но вернемся к главной мысли Платона о душе; суть ее сводит-ея к тому,что причастность "ума" незримому миру обусловливает познавательныеспособности человека. Проходя земной путь, разум несет на себе печать своегоособого происхождения и, даже обитая в телесных оковах, не теряетизначальных свойств. Способность человека познавать высшее есть припоминание("анамнесис") того, что душа вынесла из запредельных сфер. В частности, поПлатону, и мысль о божественном Единстве является именно припоминанием того,что "некогда видела наша душа, когда она сопутствовала Богу, свысока гляделана то, что мы теперь называем бытием, и поднималась до подлинного бытия"(11). Говоря о всеобщих врожденных законах разума, Платон спрашивает, откудаони могли явиться, как не из области чистой Мысли? Идею Сократа онеобходимости вычленения понятий он связывает е метафизической концепцией опричастности разума миру Духа. Теперь мы должны заглянуть в философскую лабораторию Платона ипоследовать за его рассуждениями, в которых он пытается истолковать своюинтуицию, применяя сократовский индуктивный метод.

X x x

Оглянитесь вокруг, обращается философ к ученикам, посмотрите, кпримеру, на деревья: вот несколько кипарисов, но ни один из них не повторяетдругого, нет в природе одинаковых вещей; и все же мы называем все этидеревья "кипарисами". Кипарис, платан, дуб еще меньше похожи друг на друга,но все они - "деревья". Сравним вещи куда более разнородные: фронтон, лист,фигуру на песке - их объединяет понятие "треугольник". Система отвлеченныхпонятий - вот первая ступень диалектической лестницы, ведущей от пестрогомногообразия мира к познанию сущностей. Но софисты утверждают, будто знание и чувственное восприятие - одно ито же. Они правы, но не до конца. Конечно, когда мы, например, видим этусосну, ощущаем шероховатость ее коры, слышим скрип ветвей, вдыхаем смолистыйаромат - из всего этого слагается единое целое, дающее нам знание о "сосне".Но это лишь начальный этап, и если мы здесь остановимся, то будем столь желегкомысленны, как "люди, которые согласны признать существующим лишь то, зачто они могут цепко ухватиться руками; действиям же или становлениям, как ивсему незримому, они не отводят доли в бытии" (12). Между тем (не говоря уже о различии субъективных ощущений у разныхлюдей) можно ли свести все наше познание к ненадежным свидетельствам чувств?Протяните руку к огню: еще не коснувшись его, вы отдернете ее, ибо в вашемуме возникнет предчувствие ожога. Обратитесь к памяти: ведь, вспоминаякакую-нибудь теорему или лицо друга, мы не соприкасаемся с видимым. Но вот, продолжает Платон, мы проговорили до позднего вечера иразошлись по домам. Иным из нас снится сон - продолжение беседы: они вновьвидят знакомые лица и следят за ходом спора. И пожалуй, "ничто не мешает нампринять наш теперешний разговор за сон, и, даже когда во сне нам кажется,что мы видим сны, получается нелепое сходство этого с происходящим наяву"(13). А ведь спящий ничего не видит и не слышит в обычном смысле слова.Далее. Допустим, нам предложили рукопись на халдейском языке. Мырассматриваем строки, каждую букву, но ничего не понимаем: наше чувственноезнание здесь бессильно; для того чтобы проникнуть в сущность вещей, тоженеобходимо нечто большее, чем ощущения, а именно - понимание. То, чтодобывают для нас чувства, на худой конец - лишь материал для ума, да и то невсегда пригодный. Без осмысления он - ничто. Ведь и животные слышат, видят,осязают, но тем не менее они не мыслят. Кроме того, неизбежен вопрос: если те горы мы видим глазами, ушамислышим пение цикад, обоняем запах цветов, осязаем горячий камень на припеке,то каким же органом мы постигаем смысл отвлеченных понятий? Ведь ни одно изпяти чувств для этого непригодно. И все же мы способны абстрактнорассуждать. Более того, наша мысль в состоянии объять и все то, что даютощущения. Платон берет в одну руку шесть игральных костей, а в другую - четыре.Даже не учась математике, говорит он, можно понять, что тут больше, а тамменьше костей. Это - плод мысли, которая обобщает, выясняет отношения,избирает нужное ей из потока впечатлений. Следовательно, есть какие-тообъективные нормы и законы, которые не могут быть познаны только чувствами.К сфере чувств относится зрительное восприятие костей, которые могут видетьи собака, и свинья, разум же познает отвлеченное понятие "равенства" или"превосходства" величины. Так постепенно подводит философ слушателей к мысли о сверхчувственномаспекте знания. Над нами светит солнце, освещая мир, говорит он, мы видим красотуприроды, и каждому физическому явлению соответствует какой-либо из нашихорганов чувств. Но поскольку самый мощный из наших инструментов познания -разум, то не должны ли мы предположить, что и его природе, и нашим общимпонятиям соответствуют некие эйдосы, независимо от нас существующие "виды"бытия? Как глаз не мог бы видеть без света, так и мысль не могла быпознавать, не имей она перед собою мира реальных умопостигаемых объектов(14). Итак, если действительность воспринимается не только ощущениями, то онаи состоит не из одних чувственных феноменов. И подобно тому, как мышлениеесть корень знания, так и в основе всего должно находиться "идеальное"измерение космоса, которое аналогично свойствам нашего разума. Платон соглашается с мнением Гераклита об изменчивости мира: поистинето, что мы слышим, видим и осязаем, постоянно меняется. Но законы мышлениянеизменны, и в соответствии с ними должен существовать устойчивый КосмосИдей, постижение которого и есть истинное знание. Этот глубинный пластоткрывается при помощи мысли, но под ней разумеется не обыденный рассудок, аособое умственное зрение, обращенное к незримой реальности посредственно,интуитивно. Правда, Платон здесь говорит преимущественно об интуицииинтеллектуальной, одним из видов которой является математическая интуиция.Верный ученик Сократа-"диалектика", он не претендует на мистические озаренияи не идет дальше "понимания". Однако отвлеченный разум был вознесен Платономдо такой высоты, где он уже граничил с живым мистическим постижением. Он сампризнавался, что высшие уровни постижения поддаются формализации свеличайшим трудом. "У меня самого,писал философ,- по этим вопросам нетникакой записи и никогда не будет. Это не может быть выражено в словах, какостальные науки; только если кто постоянно занимается этим делом и слил сним всю свою жизнь, у него внезапно, как свет, засиявший из искры огня,возникает в душе это сознание и само себя там питает" (15). Однако, прозревдуховную реальность, философ подходит к ней с позиций чистого разума.

X x x

Сократ говорил о Божестве как о высшем Благе и Красоте. Размышляя обэтом, Платон идет по тому же пути и снова начинает с частного. Что такоеКрасота? Смешно полагать, что это красивая девушка или цветок. Ведь"прекрасным" их делает нечто общее, что мы именуем Красотой. Так же обстоитдело и с Добром, или Благом. Добрых качеств "целый рой", и, однако, ихроднит то, что они причастны к некоему "чистому", или абсолютному, Добру. Тот же, кто хочет постигнуть Красоту и Добро в их последней глубине, тоесть постигнуть Бога, должен изощрять свое "умственное зрение", подниматьсяввысь, "не привлекая в ходе размышления ни зрения, ни иного какого чувства"(16). И лишь освободив свой дух от тленного, разум может познать, что естьистинная Красота в вечной сущности сама в себе. "Прекрасное это,- говоритПлатон,- предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела...а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другиеразновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникаюти гибнут, а его не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействийоно не испытывает" (17). В глазах Платона мудрец, который сумеет отрешиться от временного ичастного,- это отважный путник, достигающий изумительного мира,превосходящего все мыслимое и описуемое. Созерцая небесную Красоту и Благо,он выходит уже за рамки понятий. "Эту область занимает бесцветная, безочертаний, неосязаемая Сущность, подлинно существующая, зримая лишь кормчемудуши - уму; на нее-то и направлен истинный род знания" (18). И хотя дорогамудреца идет через абстракции, в конце ее ждет его непосредственноесоприкосновение с божественным Благом. "Познаваемые вещи могут познаватьсялишь благодаря Благу; оно же дает им и бытие, и существование, оно - запределами существования, превышая его достоинством и силой" (19). Здесьудивительным образом сходятся пути умозрения и мистики. Платон говорит почтиязыком Упанишад. Это связано с тем, что исходной точкой для Платона служилне только интеллект, но и мистическое видение сверхчувственного мира.

X x x

Тот день, когда Платон впервые провозгласил, что видимое бытиеукоренено в Невидимом, стал великим в истории человеческой мысли. ОткрытиюПлатона суждено было определить основные пути западной метафизики.Неоплатоники и Ориген, Ареопагит и Беме, Кант и Шопенгауэр, Соловьев иБергсон будут строить свои идеи на фундаменте, заложенном Платоном. Здесьоткроется возможность сближения западной философии с индийской. Но как вИндии камнем преткновения явилась проблема отношения между двумя мирами -преходящим и Божественным, так и у Платона наибольшие трудности возниклиименно при истолковании связи духа и материи. Вопрос о происхождении Вселенной философ в разные периоды жизнитрактовал по-разному: сначала кажется, что для него оба мира совершенночужды друг другу; впоследствии же он, как мы увидим, попытался разработатьгипотезу возникновения природы из Космоса Идей. Но неизменным оставалосьглавное: область преходящего рассматривалась им, по примеру пифагорейцев,как место страданий и заблуждений духа. Столкнувшись со злом земной жизни иобретя внутренний мир в созерцании Блага, Платон с восторгом принялпифагорейский дуализм, смотревший на все телесное как на недостойное инизменное. Он с сочувствием приводил орфическое изречение: "Тело - этогробница". Тут он развивал традицию, зародившуюся в религии дионисизма. Как философ Платон имел свои особые причины относиться к телесному сбрезгливостью. Что может больше мешать познанию, как не чувственная природачеловека? Душа, говорит Платон, "лучше всего мыслит... конечно, когда ее нетревожит ничто... ни слух, ни зрение, ни боль, ни удовольствие, когда,распростившись с телом, она останется одна, или почти одна, и устремится кБытию, прекратив или пресекши, насколько это возможно, общение с телом"(20). Душа на земле - изгнанница, тело для нее только обуза. От негопроисходят все мыслимые виды зла. "Тело не только доставляет нам тысячихлопот - ведь ему необходимо пропитание! - но вдобавок подвержено недугам,любой из которых мешает нам улавливать Бытие. Тело наполняет нас желаниями,страстями, страхами и такой массою всевозможных вздорных призраков, что,верьте слову, из-за него нам и в самом деле совсем невозможно о чем бы то нибыло поразмыслить! А кто виновник войн, мятежей и битв, как не тело и егострасти? Ведь все войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их насзаставляет тело, которому мы по-рабски служим" (21). Тирада, вполне уместнаяв устах брахманиста или буддиста! Увлекшись поношением тела, Платон готов закрыть глаза на гордыню,властолюбие и другие демонические болезни духа и все свалить на бреннуюплоть. Естественно поэтому, что в его представлении философ должен не простовластвовать над стихиями тела, но и стремиться как можно полнее отрешитьсяот них. Высшая цель мудреца на земле, по Платону, состоит в том, чтобыготовить себя к смерти, к моменту, когда он наконец совсем избавится отпостылого бремени. А пока этого не произошло, философ должен находитьсчастье лишь в "воспоминаниях" о встречах с горним миром. С презрением будетвзирать он на житейскую сутолоку, помышляя лишь о возвышенном. Разумеется,он обречен на непонимание и даже враждебность, "так как он стоит внечеловеческой суеты и обращен к Божественному; большинство, конечно, станетувещевать его, как помешанного" (22). Но его не может беспокоить суд слепыхневежд. Этот аскетический идеал во все времена обладал огромной притягательнойсилой. Обычно его влияние связывали с христианством, между тем как он пришелиз Афин. Знаменитый последователь Платона Плотин стыдился собственного телаи в этом не представлял собой исключения. Спиритуализм, отметавший всеплотское, широко распространился в языческом мире в эпоху первохристианства.На этой почве выросли дуалистические системы гностиков, видевших в природетворение дьявола. Нетрудно понять, каким препятствием стал "идеализм" для принятияВоплощения и Воскресения. Мог ли человек, близкий к идеям Платона, сказатьвместе с апостолом, что тело - это "храм Святого Духа", мог ли онпримириться с мыслью, что Христос был подлинным человеком? Недаром афинянене желали слушать проповеди апостола Павла о Воскресении. Ведь для тех, ктосчитал плоть лишь "гробницей", оно было бессмысленным! Платонизм временамисказывался и на самих христианах. Достаточно вспомнить Оригена и некоторыхпредставителей раннего монашества (23). Характерно, что важнейшие ереси первых веков в той или иной мере былисвязаны с платоновским дуализмом и отрицанием ценности земного, "плотского"начала. Учение Церкви о Богочеловечестве, о таинствах, освящающих материю, ио грядущем бессмертии целостного человека должно было казаться "идеалистам"унижением чистого духа, совершенного в своей бесплотности.