VII Поступление

В январе 1959 года я начал готовиться к вступительным экзаменам в консерваторию. Выяснил, что главное — это сдать садистские по трудности и изощрённой жестокости экзамены по гармонии и сольфеджио (письменный диктант). А я никогда этим не занимался! У Каретникова я сочинял фортепианную сонату, романсы на стихи древних китайских поэтов, у Гершковича я анализировал музыку Бетховена, а здесь совсем другое — теория, школа, которой нормальные абитуриенты занимались 8 лет в музыкальной школе и 4 года в музыкальном училище, прежде чем штурмовать высшее музыкальное образование. Но решение было принято. И здесь мне повезло третий раз. Я узнал, что есть педагог по гармонии и сольфеджио Валентина Алексеевна Таранущенко, преподаватель института имени Гнесиных, и она даёт частные уроки. Мне дали адрес, и я пришёл в коммунальную квартиру в Воротниковском переулке, где Валентина Алексеевна занимала две маленькие комнаты. С восьми утра до двенадцати ночи здесь сидели человек двадцать будущих абитуриентов, в основном девушки лет шестнадцати. Они решали задачи по гармонии и писали диктанты. Кроме них в комнате было пять кошек и шесть попугаев. Валентина Алексеевна оказалась скептически настроенной, язвительной женщиной с необыкновенно притягательным умным и проницательным взглядом. Это был самый гениальный педагог, которого я встречал в жизни. Она не стала ахать и разубеждать меня, а вместо этого продиктовала двухголосный диктант. (Это когда тебе играют на рояле небольшое двухголосное сочинение, которое ты никогда раньше не слышал, а ты должен записать его нотами.) Хотя я никогда этого не делал, я написал диктант минут за пять. Тогда Валентина Алексеевна дала мне задачку по гармонии — это когда тебе известен верхний голос — мелодия, а ты должен её гармонизовать, присоединив к этому голосу ещё три. Я так и сделал. Валентина Алексеевна посмотрела на мои попытки и перечеркнула их красным карандашом, потому что я написал мелодию на верхней нотной линейке, а три остальные голоса на нижней, а надо было четыре голоса разделить по два на верхней и нижней линейках. Тут, видимо, до неё дошло, что я действительно ничего не знаю. Но это её совершенно не смутило. Каждый день она давала мне по 20–30 задачек из учебников Мутли, Аренского или свои собственные, и я их в течение дня решал. Она читала мне лекции о том, как надо правильно соединять голоса (это называется голосоведение). У неё, как я потом понял, был особый метод преподавания — гармонии на всех семи ступенях (в то время, как традиционно гармония преподаётся с опорой на трёх ступенях — тонике, доминанте и субдоминанте). Видимо, моё быстрое продвижение произвело на неё впечатление, потому что когда я входил в комнату, она поднимала палец и говорила остальным сидящим: «Дашкевич!».

Но не всё шло так гладко. Я работал на заводе, был офицером запаса химических войск, и мне как раз в это время пришла повестка из военкомата — я должен был отправляться на трёхмесячные сборы для переподготовки. Рушились все мои планы. И я пошёл на уголовно наказуемое преступление. Я решил заболеть и прошёл по снегу (дело было в январе) от метро до своего дома — метров пятьсот босиком. Увы, я не получил даже насморка. Остался один день, и я вызвал врача, надеясь на чудо. И оно произошло — врач дал мне градусник, и он показал, что меня температура 38,6. Когда врач выписал мне бюллетень и ушёл, температура вновь стала нормальной. Отец долго обвинял меня в том, что я симулянт. Но я пошёл дальше — чтобы иметь больше времени на подготовку к экзаменам, я показал повестку в военкомат у себя на работе и прогуливал три месяца.

В консерваторию я не поступил. Получил четвёрку по гармонии, пятёрку по диктанту, четвёрку по общему фортепиано, шёл в лидерах и был безжалостно срезан на экзамене по истории СССР доцентом Трелиным. Меня предупредили, что на этом экзамене отсеивают неугодных. Отвечал я хорошо. Настолько хорошо, что абитуриенты, которые слышали мой ответ, пошли в приёмную комиссию с протестом против неуда. И добились своего — мне разрешили пересдать историю, хотя экзамен превратился в фарс. Спрашивали двое. Один задавал вопрос, другой, не дав мне открыть рот, говорил: «Неправильно». Свидетелей на этот раз не было.

Валентину Алексеевну это не удивило. Она предложила отнести документы в Гнесинский институт. Это тоже было высшее учебное заведение, и там преподавали композиторы Арам Хачатурян и Николай Пейко. Кроме того, там не было такой стойкой традиции протаскивать «своих» по блату и мочить «чужих». На экзаменах я получил 24 балла из 25 — за сочинение по литературе мне поставили четвёрку, остальное сдал на «отлично». Следующий за мной получил на 4 балла меньше. Я принял два решения — заниматься композицией у Арама Ильича Хачатуряна и перейти на заочное отделение. Я продолжал работать за заводе — там я уже был старшим инженером и лишаться заработка не имел возможности.