Предпосылки проблемы

Комментатор официальной Церкви, современной новгородско–московскому движению, описывает это движение как «еретическую бурю», которая грозила стать «погибелью для всего православного христианства от еретических учений»[2]. Конец пятнадцатого века в русской церковной истории охарактеризовался попыткой церковной реформы, которая стала не просто популярной: она была принята царской семьей, внушительным числом знати и интеллигенции, а также многими представителями среднего и низшего классов Руси. Николай Гудзи отмечает, что приверженцами ереси были и представители среднего и низшего духовенства[3]. Самый крупный сегмент нового церковного движения состоял из «ремесленников, торговцев, вообще горожан, а также сельского и городского духовенства наконец, землевладельцев»[4], – наиболее прогрессивных групп населения того времени.

Иосиф Волоцкий[5] (1440–1515) осуждает это учение, называя его «новоявившейся ересью новгородских еретиков», но не использует термин «жидовствующие»[6]. Однако название «жидовствующие», в конце концов, твердо укоренилось в русской литературе благодаря некоторым доктринам этого движения, особенно соблюдению субботы. Движение русских субботников во многом стало определяющим для становления российского государства[7]. Почему же этот эпизод по сей день является «закрытым» для русской светской и церковной истории? Почему историки, в том числе и протестантские, с гораздо большей охотой принимаются за разработку куда менее значимых и более избитых исторических тем? Ответ на эти вопросы следует искать в традиционном убеждении, что идеологическое ядро этого русского средневекового движения составляла иудейская по сути теология с ее отвержением отличительных христианских доктрин, таких как Второе пришествие Иисуса Христа и учение о Троице.

Историки и богословы в большинстве своем уверены в том, что новгородско–московское движение пятнадцатого века носило антитринитарный характер[8]. Луис Гринберг подчеркнуто описывает русских диссидентов пятнадцатого века как исповедующих «иудейские доктрины»[9]. Этот вопрос, однако, не был критически исследован; большая часть критики берет свое начало в пятнадцатом и шестнадцатом веках – в период дебатов между инакомыслящими и официальной церковью. Только в конце девятнадцатого столетия этот вопрос вновь привлек внимание некоторых православных исследователей. Традиционное понимание этого движения подверглось переоценке[10]. Некоторые исследователи отмечали, что вопрос о якобы антитринитарном характере этого реформационного движения должен остаться открытым для дальнейших дискуссий[11]. К сожалению, такие дискуссии никогда не велись вплоть до настоящего исследования.

Со времени Революции 1917 года религиозные организации в России потеряли очень многое: имущество, литературу и значительную часть своих свобод, так что сложившаяся ситуация была весьма неблагоприятной для анализа религиозных вопросов. Однако именно в этот период советскими и западными авторами были написаны наиболее значительные работы по новгородско–московскому движению, хотя и окрашенные преимущественно в атеистические и гуманистические тона. Это особенно верно в отношении оценки тринитарных взглядов диссидентов. Наталья Казакова и Яков Лурье восхваляют «еретиков» за их предполагаемую критику «наиболее уязвимых сторон христианской догматики… прежде всего догмата о Троице – догмата, неизменно смущавшего простой человеческий ум своим явным несоответствием логике: Бог один и одновременно троичен, состоя из Отца, Сына и Святого Духа»[12].

В конце 80–х в России была провозглашена религиозная свобода. Эта новая ситуация вызвала «духовную войну» в России. Известный специалист в области прав и свобод человека в России Джон Витт подмечает, что «это, в некоторой степени, богословская война. С одной стороны, Московский Патриархат Русской Православной Церкви решил восстановить себя в роли духовного лидера русского народа, и, с другой стороны, конкурирующие религиозные сообщества России и зарубежья начали активно поносить и порочить друг друга»[13]. Кажется очевидным, что в таких обстоятельствах Русская Православная Церковь не заинтересована в пробуждении интереса к полемике пятисотлетней давности. Тем не менее, на вопрос о новгородско–московском движении, поднятый более пятисот лет назад, по сей день нет ответа.