Вербальные договоры. Порядок заключения, содержание и значение

Не возвращаясь ни к понятию договора, ни к классификации договоров в римском праве, посмотрим на те же вопросы иначе — с точки зрения права требования.

По справедливому замечанию Зомма, право требования есть наше право на чужое действие, имеющее имущественный интерес. Это действие всегда направляется на опреде­ленное лицо, на должника-дебитора. Исходя из этой посылки, присмотримся к тому, каким будет наше требование к лицу, неправомерно владеющему нашей вещью. Вытекает ли оно из соглашения? Разумеется, нет! Из деликта? Не обязательно. Это требование есть, как выражается Р. Зомм, «простое следствие моего вещного права».

Другое дело— обязательство из договора. Здесь ранее всего выступают наружу два обстоятельства: обязательства возникают по обоюдному соглашению сторон, при этом обе эти стороны равны между содой. Ни одна из сторон не обладает—по крайней мере в праве — возможностями непосредственного насильственного воздействия на другую. Во всех соответствующих случаях она прибегает к содействию государства, его администрации (претор, курульный эдил), его суда. Хотя говорят о «цепях», которыми связывают себя кредитор и должник, должно помнить, что с тех пор, как был отменен нексум (долговое рабство), речь идет только о «цепях», налагаемых на имущество просро­чившей стороны.

Равенство сторон правоотношения, имущественная ответственность для неисправного контрагента и абстрактный товар, выступающий на арене спроса и предложения,— вот что надо иметь в виду, трактуя римское обязательственное право и в особенности римский контракт.

Римским считался только такой договор, который снабжался исковой (правовой) защитой. Не было «подходящего» иска — не было и договора (ни цивильного, ни преторского).

Что касается классификации контрактов, то она зависела от того, что может быть названо основанием контракта. Таких оснований было четыре: вербис — контракты, основанные на произнесенных традиционных формулах (отсюда— вербальные); литтерис, т. е. занесенные в домовые книги — контракты писаные, литтеральные; реальные (от «рее» — «вещь»), требующие для своей действительности передачи вещи; наконец, консенсус — согласие, контракты консенсуальные, основанные на соглашении сторон и тем «довольствующиеся».

Древнейшим из этих специфически римских контрактов была и оставалась уже знакомая нам стипуляция, что значит «выговаривание», «испрашивание» (выгод). То был старинный, освященный религией и традицией акт, который, скорее всего, в начале пути сопровождался какими-нибудь обрядовыми клятвами-заклинаниями и, быть может, требовал присутствия жрецов. Естественно, что стипуляция была долгое время доступна единственно римским гражданам, а уже затем и перегринам.

О перегринах может быть сказано, что их домовые книги (хотя и учитывались) долгое время не принимались в качестве судебных доказательств. Гай с характерной для него простотой и ясностью изложения пишет о стипуляции, что она есть словесное (вербальное) обязательство, возникающее посредством вопроса и ответа. Например: обещаешь ли дать 100? — Обещаю, ручаешься ли (за кого-нибудь в долговом обязательстве)? — Ручаюсь. Сделаешь ли? — Сделаю (3.92). Следовало, чтобы ответ точно соответствовал вопросу, и стипуляция считалась несостоявшейся, если на вопрос «Обещаешь ли 100?» должник отвечал: «Дам 50» или «Постараюсь». По уже упомянутому отрывку из Гая мы знаем, что стипуляция была занесена в Законы XII таблиц. Но в какой форме? Если бы на вопрос «Обещаешь ли дать 100?» следовал ответ: «Обещаю, если получу», договор был бы типичным двусторонним обязательством. Но в той форме, в которой стипуляция дошла до нас, создавался договор с односторонним обязательством. Этот факт резко отличает договор займа от всех других: кредитор ничем не обязывается, но право требования приобретает. По мере развития оборота строгости первоначальной стипуляции смягчались, однако ни глухой, ни немой не могли быть участниками вербального обязательства, один не мог произнести, другой не мог слышать обещания. С той поры как (первоначально в сфере юс генциум) стипуляция сделалась доступной и перегринам, стали допускать произнесение стипуляционного обязательства на греческом, а затем и других языках.