Баба – Яга и нацист

Мы были убиты горем, зная что никогда не найдем другого такого гитариста как Тони. С ним у нас все получалось. Может потому, что мы выросли на соседних улицах? Может потому, что мы были голодранцами, лишенными надежд и отдавали себе отчет в том, как сложится наша жизнь без рок-н-ролла. Во всяком случае, мы понимали друг друга с полуслова, это мог подтвердить каждый, кто видел нас вместе на сцене.

Помню, как после той злосчастной репетиции, я лежал в постели, закрыв лицо руками. В комнату вошел отец и присел на кровати.

- Поди-ка, сынок, выпей с друзьями - и вложил мне в руку десять шиллингов. Должно быть, я выглядел настолько хреново,раз он так поступил, принимая во внимание неоплаченные счета на кухонном столе, над которыми сокрушалась мама. - Свет клином на Тони не сошелся. Найдете другого гитариста.

Хорошим человеком был мой отец. Но в этот раз ошибся - другие гитаристы для нас не существовали - таких как Тони не было.

Так я оказался в пабе вместе с Биллом, где мы с горя нажрались. Билл, как обычно, “заливался” сидром, деревенским пойлом, на вкус чуть лучше, чем отрава. Чтобы сидр был не очень кислым, Билл разбавлял его соком черной смородины. Большой бокал тогда стоил два шиллинга, поэтому все его глушили. Но Билл не изменил своей привычке, даже когда уже мог себе позволить шампанское. Реально подсел на сидр. Этим пойлом трудно было упиться, просто после пары бокалов трещала башка.

В тот вечер главной темой наших разговоров был Тони и я могу с абсолютной уверенностью сказать, что нас не “съедала” зависть. Просто мы были подавлены. Хотя мы оба любили “Jethro Tull”, но считали, что “Earth” может быть в сто раз лучше. Тони перед уходом “колдовал” над мощными риффами - самыми тяжелыми, которые я когда-либослышал, а Гизер начал писать улетные тексты в тему. Что касается меня и Билла, то мы прогрессировали с каждым концертом. В отличие от большинства групп - однодневок из хит-парада, мы не выглядели как подделка. Нас собрал вместе не какой-то хрен в галстуке где-нибудь в прокуренном лондонском кабинете. Одна звезда, крутое название плюс банда сессионных музыкантов, причем для каждого тура – разные. Все это не про нас. Мы давали, блин, настоящий продукт.

Тони ушел от нас в декабре 1968 года.

Зима была такой морозной, что я начал припоминать те времена, когда вкалывал водопроводчиком, заглядывая в колодцы, а моя жопа покрывалась инеем. Не хер нам было ловить без Тони. Мы просиживали целыми днями, жалуясь на судьбу, запивая это чаем. Все наши концерты были отменены, а так как мы дневную работу давно позабросили - ни у кого из нас денег не было. А значит, отменялись и походы в пивную.

Несмотря на это, никто и не задумался о поиске “настоящей” работы.

- В 1968 году Джон Озборн был восходящей звездой рок-н-ролла – пародировал я голос за кадром, меряя шагами свою комнату. – В 1969 году он уже стал восходящей звездой помоек.

Единственное, что нас держало на плаву-то, что мы увидим Тони по телеку. Би-Би-Си планировало трансляцию лондонского концерта “Rolling Stones”.Все это под названием “Рок-н-ролльный цирк “Rolling Stones”. Такого еще не было: “Стоуны”, собственно, организовывали частный концерт с участием приглашенных друзей по цеху. Действо должно было пройти в “Intertel Studios” в лондонском районе Уэмбли, где была построена сцена в виде цирковой арены и накрыта большим шатром. Представление открывали

“Jethro Tull”, потом на арену выходили парни из “The Who”, Мик Джаггер даже уговорил Джона Леннона исполнить новую версию “Yer Blues” в сопровождении спешно сколоченной специально для этого случая группы ”Dirty Mac”: Эрик Клэптон, барабанщик Митч Митчелл, бас - Кейт Ричардс. Я даже не знал, что Ричардс умеет играть на бас-гитаре. Пресса просто визжала от восторга, это было первое публичное выступление Леннона со времен последнего шоу “Битлз” 1966 года. (Позже мне рассказали, как один из крутых продюсеров Би-Би-Си позвонил Леннону с вопросом, какой бы он хотел усилитель. На что Джон коротко ответил: “Исправный”. Просто отпад. Жаль, что я с ним не был знаком.)

В конце концов, Би-Би-Си ничего не показало. Дело запороли “Стоуны”, поговаривают, Джеггеру не понравилось звучание группы во время концерта. И только 28 лет спустя этот материал был показан на нью-йоркском кинофестивале. Если будете смотреть, парень в белом капюшоне с огромными усами - это Тони. Хорошо у него получился “Song For Jeffrey”, но между ним и Иэном Андерсоном нет искорки. Может поэтому, спустя четыре дня, Тони решил оттуда уйти.

*

- Как это ты ушел?!- спрашивает Гизер на военном совете в пабе, за несколько дней до Рождества.

- Не моя тема – говорит Тони и пожимает плечами. В тот день он проставлялся.

- Как можно играть в “Jethro Tull” и говорить “не мое” – удивился Гизер. – Ты же выступал вместе с Джоном Ленноном, старик!

- Я предпочитаю играть в собственной группе. Не хочу быть чьим-то наемником.

- Так что, Иэн Андерсон - мудило? – спрашиваю я, переходя к сути.

- Нет, он парень в поряде. Ну, разве что… не было в этом никакого прикола. Не то, что с вами.

Билл уже “приговорил” третий бокал сидра, Билл выглядел так, будто вот-вот расплачется.

- Ну что, снова вместе? – Гизер всегда спокоен, старается не улыбаться.

- Если вы меня примете.

- Хорошо, только прошу вас, давайте придумаем другое название – предлагаю я

- Послушайте, название - это все чушь! – говорит Тони. - Мы должны четко себе уяснить, что это серьезно. Завязываем валять дурака. Я видел, как пашут в “Jethro Tull”. Они, в натуре, пашут. Перед каждым концертом - четыре дня репетиций. Мы тоже должны так делать. Обязательно играть собственные песни на собственные тексты, даже если нас зафукают. Пипл “схавает”. Только так мы выработаем свой фирменный стиль.Мы должны подумать о пластинке. Поговорим завтра с Джимом Симпсоном.

Все уважительно закивали головами.

Скажу как на духу, никто из нас не осознал тогда, как же нам чертовски повезло. Не сошел ли Тони с ума? Люди в здравом рассудке не уходят из таких групп, откуда ушел Тони. Даже Роберт Плант, в конце концов, махнул на свою “Хоббсхрень” и рванул к Джимми Пэйджу, чтобы влиться в “The New Yardbirds”. В общем, я бы не поступил, так как Тони. Как бы я не горевал, когда распалась “Earth”, но если бы мне предложили место в популярной английской группе, красной строкой выступающей на рок-фестивалях, с контрактом на запись пластинки – сказал бы только: “Э… Ну пока, парни!” Подводя итог: снимаем шляпу перед Тони Айомми. Он знал, чего хочет и, скорее всего, знал, что добьется успеха без помощи Иэна Андерсона.

А мы должны были просто доказать, что он принял верное решение.

- Ладно, парни! – подытожил Тони, грохнув пустым бокалом о стол. - За работу!

Как только Джим Симпсон стал нашим менеджером, первым делом выслал нас в “тур по Европе”. Итак, мы должны были загрузить аппаратуру в фургон Тони (“Коммер” пошел в отставку, его заменил “Форд Транзит”), доехать до порта Харвич, доплыть паромом до Хук-ван-Холланд по ту сторону Северного моря… и молиться, чтобы двигатель завелся, когда надо будет продолжить наш путь. В Дании было минус 20. Мы двигались на Копенгаген, где у нас был запланирован первый концерт.

Припоминаю, что в это путешествие я взял с собою весь свой гардероб: рубашку на вешалке из проволоки, трусы на смену, все в одном пакетике. Остальное носил на себе: джинсы, бэушную лётную куртку, футболку с надписью “Henry’s Blues House” и ботинки на шнуровке.

День первый: поломался фургон. Было так холодно, что замерз троссик газа: когда Тони нажал на педаль, он просто оборвался. Так мы застряли где-то в глуши, на полпути до Копенгагена. За окном - метель, а Тони говорит, что моим заданием ”в качестве официального представителя

группы“ является поиск и обеспечение буксировки. Ну, значит, иду я по полям – снег метет в лицо, из носа свисают две сопли – и вдали замечаю свет на какой-то ферме. Потом я упал в канаву. Наконец, выбираюсь из этого дерьма, доползаю через заносы к входным дверям и громко стучу.

- Halløj? – открывает мне двери огромный красномордый эскимос.

- Ну, слава яйцам! – говорю я, тяжело дыша, шмыгаю носом. - Фургон заглох. Нас бы по… потянуть?!

- Halløj?

Датским я не владею, показываю на дорогу и говорю:

- Фургон. Эль капутски. Я?

Краснокожий смотрит на меня и начинает выковыривать серу из ушей.

- Bobby Charlton, ja? – спрашивает он.

- Чего?

- Bobby Charlton, betydningsfuld skuespiller, ja?

- Прости, старичок! Спико инглишки?

- Det forstår jeg ikke (я не понимаю), – пожимает плечами краснокожий.

- Чего?

Минуту мы стоим, молчим, таращимся друг на друга.

В конце концов, тот говорит: “Undskyld, farvel” (Прости, прощай!) и захлопывает дверь у меня перед носом. В сердцах я пинаю ее ногой и пробираюсь по сугробам обратно. Замерз так, что аж руки посинели. Когда я добрался до дороги, заметил подъезжающую машину и практически бросился под колеса. Оказалось, это были датские “фараоны”, слава Богу, настроенные миролюбиво. Они дали мне напиться из фляги, не знаю, что это было, но я мигом пришел в себя. Полицейские быстро организовали буксир, которым нас затащили к механику в близлежащую деревеньку.

Отличные ребята, эти датские “фараоны”.

Прощаясь, они просили передать привет Бобби Чарлтону.

- Хорошо, передадим ему привет от вас - пообещал Гизер.

День второй: поломался фургон. На этот раз подвел злосчастный датчик топлива. В баке стало пусто, а мы ни сном, ни духом. Я снова был послан за помощью, но в этот раз поступил более рационально. Мы застряли около белой церквушки, перед которой стояла машина, возможно, пастора. Я подумал, что он будет не прочь побыть добрым самаритянином, поэтому с помощью шланга перекачал топливо из бака в бак. Все прошло гладко, разве что я хлебнул бензина, когда полилось из шланга. До самого вечера меня мучила токсичная и огнеопасная отрыжка.

Всякий раз меня перекашивало, когда я опускал стекло, чтобы избавиться от бензина вместе со рвотой.

- Фу! Как я ненавижу четыре звезды! (этилированый бензин Аи-93)

Между выступлениями мы начали импровизировать, из чего постепенно рождались песни. И вот тут Тони подкинул нам идейку насчет зловещего звучания. Возле дома культуры в Сикс Вэйз, где мы репетировали, находился кинотеатр “Ориент” и как только показывали фильм ужасов, очередь уходила за горизонт. Помню, Тони как-то сказал:

- А вас не удивляет, что люди отваливают такие деньжищи за то, чтобы их напугали? Может нам следует отказаться от блюза и писать “страшную” музыку?

Мы с Биллом считали, что это классная идея и взялись за работу. Вскоре появилось несколько текстов, позже ставших основой песни “Black Sabbath”. Одним словом, это история о парне, который видит, как темная личность приближается к нему, чтобы затащить его в озеро огня.

Тони придумал жутко звучащий рифф, я подкинул мелодию и, в конечном итоге, получилось офигенно, лучше, чем что-либо до сих пор - в разы. Позже мне кто-то сказал, что рифф Тони построен на так называемом “дьявольском интервале” или “тритоне”. Говорят, в средневековье церковь запрещала его использовать в религиозных песнопениях, люди срали от страха. Органист начинал играть, а прихожанам мерещилось, что дьявол, вот-вот выскочит из-за алтаря.

Если речь идет о названии песни, то его придумал Гизер. В кинотеатрах показывали фильм с участием Бориса Карлоффа. Но, честно говоря, я думаю, что Гизер никогда его не видел. Я-то уж точно - нет, только много лет спустя узнал о том, что есть такой фильм. Смешно, хоть мы двигались в новом направлении, но, по сути, играли тот же двенадцатитактный блюз. Если прислушаться внимательней, в нашем звучании можно обнаружить огромное влияние джаза, например, свинговое вступление к “Wicked World”, одному из наших первых номеров.Разница была в том, что мы лабали в тысячу раз громче, чем джаз-бэнд.

Сегодня некоторые утверждают, что это мы своей песней “Black Sabbath” породили “хэви-метал”. Меня же это утверждение раздражает, как не имеющее никакой связи с музыкой - особенно теперь, когда существует “хэви-метал” 70-х, “хэви-метал” 80-х, 90-х, нового тысячелетия. Каждый абсолютно иной, хотя для обычного человека разницы никакой нет. На самом деле, я впервые услышал этот термин в тексте песни ”Born to be Wild”. Но пресса этот ярлык подхватила и понеслось. Мы его абсолютно не придумывали. Мы считали себя обыкновенной блюзовой группой, которая решила поиграть немного с мрачным звучанием. Но с другой стороны, мы давно не записывали подобную музыку, а люди продолжали говорить: “А, это “металлисты”. Наверняка поют о сатане и конце света”. Именно поэтому я так возненавидел это определение.

Увы, не помню, где мы впервые сыграли “Black Sabbath”, но отлично припоминаю реакцию публики. Все девки выбежали с визгами из зала. Я ворчал позже, мол, мы для чего играем в группе, чтобы трахать телок или чтобы их распугивать?

- Привыкнут - прокомментировал Гизер.

Другое памятное исполнение “Black Sabbath” состоялось в какой-то ратуше под Манчестером. Когда мы выгружались из фургона, нас уже поджидал празднично одетый, в костюме с галстуком, организатор концерта. Жаль, что вы не видели его физиономии, когда он рассмотрел нас поближе.

- И в таком виде вы собираетесь выступать на сцене? – спрашивает он, вылупившись на мои босые ноги и верх от пижамы.

- Нет, нет – прикидываюсь я озабоченным. – Я всегда выступаю в золотом спандексе. (Spandex или эластан - общее название полиуретановых эластичных нитей. Слово появилось в результате перестановки слогов в слове «expand» (растягивать). В Северной Америке предпочитают говорить «спандекс», за её пределами — «эластан» (elastane). В 1970-х и 1980-х годах популярность среди многих рок-групп приобрели леггинсы из эластана. Основной причиной этого послужило то, что он сохранял способность растягиваться и плотно облегать тело даже после многих применений в отличие от джинсов или кожаных штанов. Эластан не стеснял движений музыкантов на сцене, позволяя им высоко прыгать либо ставить ноги на мониторы). Вы когда-нибудь видели концерт Элвиса? Я немного на него похож, но у меня сиськи поменьше.

- Ну да, ну да – соглашается организатор.

Аппаратура выставлена, настраиваемся. Тони берет начальный рифф “Black Sabbath” – ты-ды-дыын! – после первых слов на сцену выскакивает красный как помидор устроитель и начинает вопить:

- Cтоп! Стоп! Стоп! Вы что, на хер, с ума посходили?! Вы должны играть танцевальные версии песен из хит-парада. Кто вы такие?

- “Earth” – отвечает Тони и пожимает плечами. - Вы же нас сюда пригласили.

- Я рассчитывал услышать нечто иное! Я думал, вы сыграете “Yellow Mellow”, “California Dreamin’”

- Кто? Мы? – Тони смеется.

- Именно это мне обещал ваш менеджер!

- Джим Симпсон пообещал вам такое?!

- А кто это такой?

- Ага – Тони догадывается, что случилось. Оборачивается к нам и говорит: “Парни, не только мы называемся “Earth”.

Он был прав. Где-то на дне музыкального мирка существовал еще один “Earth”. Они не играли сатанинскую музыку, предпочитали поп и каверы “Motown”. А рекламный плакат, изготовленный Джимом Симпсоном, добавил неразберихи, мы выглядели как группа хиппарей. Вокруг большого солнца в облаках были размещены наши портреты, нарисованные от руки. Название “Earth” было написано нечеткими буквами в психоделической манере.

- Сами видите, название пахнет нафталином – говорю я. - Прошу вас, давайте, в конце концов, придумаем что-то, что не звучит как…

- Послушайте – прерывает меня организатор. – Вот двадцатка за беспокойство, вы ведь приехали издалека. А сейчас отвалите. Ага, и этот мальчик-бомж правильно говорит - смените название. Хотя я не уверен, кто в здравом уме хотел бы слушать это говно.

Через несколько недель я писал:

Дорогая мама, мы едем на концерты в “Star Club” в Гамбург. Там играли “Битлы”! Сейчас я плыву на пароме в Дюнкерк. Надеюсь, тебе понравится фотография белых скал (с обратной стороны), я сейчас на них смотрю. А теперь бомба: по возвращении в Англию мы меняем название на “Black Sabbath”. Может, в конце концов, пробъемся. Всех обнимаю,

Джон.

PS. Позвоню Джин из Гамбурга.

PPS. Когда у вас появится телефон? Скажи папе, что на дворе уже 70-е!!!

Было 9 августа 1969 года. Именно в этот день Чарлз Мэнсон расстрелял людей в Лос-Анжелесе. Но мы не следили за новостями, тогда купить английскую газету в Европе было практически невозможно, а если и удавалось, то это был номер за прошлый месяц. А, кроме того, мы были сконцентрированы на концертах и не забивали себе голову тем, что творилось на свете.

Мы уже выступали в “Star Club” на известной улице Реепербанн, где в мини-юбках и чулках в сеточку дефилируют все эти барышни легкого поведения, а значит, догадывались, чего можно ожидать. Но в этот раз мы выступали на “постоянной” основе, то есть на гарантии. Плюс нас поселили в раздолбанном помещении над сценой, неоднократно горевшем в огне. И, взамен за это, мы должны были играть семь раз в день, заполняя паузу между выступлениями приезжих групп. В общем, неплохое развлечение, хотя чертовски изматывало. Мы каждый день начинали в полдень, а заканчивали в два часа ночи. Подбадривали себя “спидом”, таблетками, травкой, пивом – всем, что попадало под руку, только бы не уснуть. Кто-то подсчитал наши выступления в “Star Club” и получилось, что мы сыграли там больше концертов, чем “Битлы”. Имейте в виду, 1969 год - это семь лет после золотой эпохи “Битлз” и клуб немного испаскудился. В общем, мы были одной из последних английских групп, которые там выступали постоянной основе. Заведение закрылось насовсем за день до Нового года.

А потом клуб сгорел дотла.

Так или иначе, концерты в “Star Club” были для нас той практикой, о которой мы мечтали. Выступление вживую – это не репетиция, нужно было выстоять до конца, даже в состоянии нестояния, что было нашим обычным состоянием. Мои кривляния на сцене не требовали специальной подготовки, я был придурком от рождения, а дураки - они дураки и есть. Зато в Гамбурге мы отшлифовали все новые вещи, такие как “The Wizard”, “N.I.B.”(навеяно бородой Билла, которая нам напоминала кончик пера), “War Pigs”, “Rat Salad” и “Fairies Wear Boots” (до сих пор не знаю, о чем эта песня, хотя люди говорят, что я написал текст). В “Star Club” мне удалось победить страх перед сценой. Я расслаблялся, вытворял все б о льшие глупости и шоу раскручивалось. А парни меня подбадривали. Когда они замечали, что публика скучает, Тони кричал: - Оззи, давай жару!

Это был сигнал, чтобы я “выкинул” какой-то безумный фортель, чем привлек внимание зала. Однажды нашел где-то за сценой банку фиолетовой краски и, заслышав сигнал Тони, макнул туда нос. И все бы хорошо, только эта хрень не отмывалась.

Несколько недель не мог смыть эту гадость. Люди подходили ко мне и спрашивали: “Ты че, ебанутый, паря?” Или чаще всего, вообще не подходили, думали, что я псих.

Каждый из нас по-своему отличился в клубе. Однажды Тони, обкурившись травкой, вздумал поиграть на флейте, но утратил ориентацию в пространстве и вместо рта прикладывал инструмент к подбородку. Так и простоял до конца песни, дул в микрофон, а люди думали: “Ну что за фигня-то?” Отпад!

Был один способ скрасить себе пребывание в “Star Club”. Для этого нужно было “подцепить” немецкую телочку и “зависнуть” у нее на хате, чтобы не делить многоярусную кровать с пердящими, чешущими яйца товарищами по группе. Если говорить о телках, то мы были ребятами непривередливыми, мы-то тоже с виду не принцы. А если девки нам еще выставляли пиво и угощали сигаретами, мы рассматривали это как приятное дополнение. Если же нам не ставили пива и не угощали сигаретами, мы старались их обчистить. Чаще всего приманкой был Тони, по нему “сохли” все телки. План был такой: Тони идет в наш схрон, затягивает телку на верхний ярус кровати и начинает с ней обжиманцы, а в это время я как спецназовец, по-пластунски ползу туда, где она оставила свою сумочку, ну и “потрошу” кошелек. Гордиться нечем, но нам же нужно было, на хер, что-то жрать.

Мы давали телкам клички, которые с перспективы времени выглядят довольно жестокими, а порою и брутальными. Например, я “завис” на хате у девчонки, которую все называли “Баба Яга”, у нее был шнобель побольше, чем у Гизера.

Мой союз с “Бабой Ягой” не прошел испытания временем. Она привела меня как-то к себе, а утром проснулась, сделала кофе и сказала перед уходом: - Мне пора на работу. Ты можешь остаться, только ничего не трогай, договорились?

Но ведь понятно, что с ее стороны было крайненеосмотрительно говорить мне такое. Только двери закрылись, как я принялся “потрошить” шкафчики, выискивая то, чего не должен был видеть. И пожалуйста: глубоко в шкафу нахожу идеально выглаженый немецкий мундир. Наверняка он принадлежал ее отцу или ее родственникам. Я же тогда подумал: “Ебануться, это же Клондайк”. Одеваю мундир, нахожу в комнате небольшой бар и уже через минуту марширую по залу и с издевательским немецким акцентом отдаю приказания мебели. Курю сигареты, а меня “вставляет” все больше и больше. Ну люблю я военные реликвии!

Через час развлечений снимаю мундир, вешаю его в шкаф, убедившись, что ничего не помял и прикидываюсь, типа, ничего не было. Примерно в полдень пришла Баба Яга и быстро меня раскусила. Пошла прямиком к шкафу, открыла двери, посмотрела на мундир и как разорется.

Не успела она оглянуться, как я уже оседлал ее метлу и вылетал из квартиры.

По возвращении в Англию мы встретились с Джимом Симпсоном у него дома, чтобы сообщить об изменении названия группы на “Black Sabbath”. Он не скакал от радости, хотя, откровенно говоря, мог быть дезориентирован моим фиолетовым носом. Джим не обмолвился об этом ни словом, но по роже я понял, что у него на уме, потому что он все время с опаской вглядывался в мое лицо. Наверняка подумал, что я подхватил в Германии какую-нибудь редкую болезнь, типа того. На той встрече вроде бы присутствовал Элвин Ли из “Ten Years After”. Ему еще больше не понравилось новое название группы:

- Сомневаюсь я, парни, что вы далеко пойдете с таким названием.

Откровенно говоря - что было дальше – я помню весьма смутно. Помню только, что Джим договорился с типом по имени Тони Холл, он был музыкальным продюсером и пообещал нам помочь в издании пластинки, если в случае успеха отвалим ему доляху – что-то в этом роде. Я в этом не “шарю”. Про контракты, бабки и тому подобное меня лучше не спрашивать.

Во всяком случае, Тони Холл сказал, что мы “клевая блюзовая группа”, но нам нужен дебютный сингл, хотя группы вроде нашей редко выпускают синглы. Он поставил нам вещицу “Evil Woman” в исполнении американской группы “Crow” и спросил, не хотим ли мы записать свою версию. Зная, что мы подходим к этому делу осторожно, предложил “утяжелить” гитары. Нам по-прежнему эта затея была не в смак, но Тони предложил зарезервировать на какое-то время “Trident Studios” в Сохо, а мы подумали: “Хрен с ним, а почему бы и нет?”

Получилось не совсем то, что ожидалось. Мы понятия не имели о записи в студии, не знали, с какого краю подойти, просто расставились, нажали кнопку “запись” и сыграли нашу концертную программу. Вот что у нас получилось почти профессионально, так это надпись черными буквами “Black Sabbath”. Ее вырезал из изоленты и наклеил на бочку Билла один техник.

Продюсером был Гас Даджон. В его присутствии мы робели; как же, он работал с Эриком Клэптоном, “Moody Blues” и “Rolling Stones”. Оглядываясь назад, я понимаю, что он к нам относился хорошо, хотя временами любил покомандовать, а к выполнению приказов мы не привыкли. Однако результат говорит сам за себя: парень был гением. После выпуска “Evil Woman”, Гас продюсировал в 70-е и 80-е несколько больших хитов Элтона Джона. Все были подавлены, когда в 2002 году он погиб в автокатастрофе вместе с женой Шейлой. Гас принадлежал к числу тех, кто оказал огромное влияние на развитие британской музыкальной индустрии, несмотря на то, что его имя не было широко известно. И хотя тогда мы не смогли по достоинству оценить это, нам неимоверно повезло, что он помог на раннем этапе нашей карьеры.

Мы сыграли в нескольких лондонских клубах. Перед одним из этих концертов ди-джей поставил пластинку, которая просто снесла мне крышу. Голос вокалиста мне показался знакомым. И тут меня озарило: Роберт Плант! Ну, я подхожу к ди-джею и спрашиваю:

- Это новая пластинка “The New Yardbirds”?

- Нет, это новая группа “Led Zeppelin”.

- Неужели?

- Сто пудов, чувак. Даю слово.

Отыграли концерт, а в голове у меня все крутится эта пластинка. Опять подхожу к ди-джею и спрашиваю:

- А ты уверен, что это не “The New Yardbirds”? Я знаю вокалиста и, вообще-то, он не поет в группе под названием “Led Zeppelin”. А что написано на конверте, кто еще играет в группе?

Читает мне имена: - Джимми Пэйдж, Джон Бонэм, Джон Пол Джонс, Роберт Плант.

Я не верил своим ушам. Парни из “The New Yardbirds” должны были сменить название на “Led Zeppelin”… и выпустили самую лучшую пластинку, которую я услышал за последние годы. По дороге домой, в фургоне, я спросил Тони: - Слышал этот тяжелый саунд “Led Zeppelin”?

Тот, не моргнув глазом, ответил: - Мы сыграем тяжелее.

В конце 1969 года изо всех сил мы пробовали взобраться на следующий уровень, однако, несмотря на бесконечные концерты, оставались группой из третьей лиги. Последний концерт в том году мы должны были сыграть 24 декабря в Камберленде (нас охотно туда приглашали), а именно, в Wigton Market Hall. Оказалось, что возле концертного зала находилась психиатрическая больница для женщин и каждый год на Рождество врачи отпускали пациенток на праздничные танцы. Мы об этом понятия не имели, а если и догадывались, то никто из нас не мог предположить, что в этот раз в дурдоме решат пойти на концерт “Black Sabbath”. Но так и случилось. Играем “N.I.B”, и где-то посреди номера, через двери в конце зала входят ровным строем все эти полоумные девки. Под конец песни уже начинается заварушка. Это нужно было видеть: чокнутые телки лупят по морде парней, а их девчонки колотят телок с “дурки”. Полный дурдом! Когда приехала полиция, на полу штабелями лежали бабы с подбитыми глазами, расквашенными носами и разорванными губами.

А пoтом они запели “Give Peace A Chance”(Дайте миру шанс). Мы в это время стоим на сцене, в колонках шум. Я переглядываюсь с Тони: - Ебануться! - беззвучно шевелю губами. Тони пожимает плечами, подкручивает громкость и начинает играть “We Wish You A Merry Christmas” (Желаем Вам счастливого Рождества).

В январе 1970 года наконец-то случилось.

Мы подписали контракт на запись пластинки.

Несколько месяцев Джим Симпсон пробовал нас “продать”. Приглашал важных шишек из Лондона на наши концерты, но никто не заинтересовался. Пока однажды вечером не приехал в Бирмингем парень из “Philips”, чтобы посмотреть на наше выступление в “Henry’s House Blues” и решил на нас поставить. Думаю, название группы “Black Sabbath” было выстрелом в десятку. В те времена списки бестселлеров оккупировали оккультные книги Денниса Уитли. Фильмы ужасов киностудии “Hammer Film” зарабатывали огромные деньги в кинотеатрах, а телевидение вовсю трубило об убийствах Мэнсона. Значит, был огромный спрос на все, что имело “зловещий” характер. Не поймите меня неправильно: наверняка и так бы его получили благодаря нашей музыке, но, порою, если речь идет о подписании контракта, в нужное время все составляющие должны быть идеально подогнаны.

И никогда не повредит немного везения.

Помогло нам и то, что “Philips” создавал тогда альтернативный проект “Vertigo”, а мы туда идеально вписались. Самым смешным было то, что пока

“Vertigo” раскрутилось, сингл “Evil Woman” вышел под другим лэйблом “Филипса”, “Fontana”, и только после этого, был переиздан с логотипом “Vertigo”.

Но это синглу ни хера не помогло. Оба раза он шел на дно в чартах как камень. Но нас это не беспокоило, ведь Би-Би-Си передало нашу песню по “Radio 1”.

Один раз.

В шесть утра.

Я был так возбужден, что проснулся в пять и выпил, наверное, восемь чашек чаю.

- Не поставят - убеждал себя. - Не поставят…

И вдруг:

БАМ! БАМ! Тын - Дыын! БААМ! Тын дын! Ты-ды-дын, дыын! ББББ! Ты-ды! Ту-Дууу-Ду. Тын – Ды. Ту-Дуу-Ду…

Невозможно описать, что чувствует человек, когда впервые услышит свой голос на “Radio 1”. Это как в сказке, даже круче! Я носился по дому и орал: “Меня передают по радио! Бля, я на радио!” В конце концов, вниз спустилась мама в ночнушке и сказала, чтобы я заткнулся.

- Evil Woman! – я врубил на всю громкость. - Don’t You Play Games With Me!

А потом выскочил из дому и с ужасным криком пронесся по улице.

И если тот факт, что ты услышал себя по “Radio 1”, был просто радостным, это не шло ни в какое сравнение с авансом от “Филипса”: по сто пять фунтов на брата!

Я никогда в руках не держал заработанного червонца, про сотку вообще молчу. Чтобы заработать такие деньги, я должен был целый год настраивать сигналы на заводе “Лукас”. Всю неделю чувствовал себя, будто выиграл в “Спортлото”. Первое, что купил - лосьон после бритья “Brut”, чтобы лучше пахнуть. Потом справил себе новенькие ботинки, старые развалились в Дании. Что осталось, отдал маме на оплату счетов. А потом постоянно клянчил у нее, чтобы пойти обмыть это дело в пабе.

А потом опять за работу.

Если я не ошибаюсь, у нас не было ни демо-записей, никакого официального обсуждения выпуска пластинки тоже не состоялось. Просто однажды Джим сообщил, что нас пригласили на неделю в Цюрих, а по дороге туда мы должны были заскочить в “Regent Sound Studios” в Сохо и записать там несколько композиций под руководством продюсера Роджера Бэйна и звукорежиссера Тома Аллома. Что мы и сделали. Так же как и в прошлый раз, расставили аппаратуру и сыграли как на концерте, только без зрителей. Покончив с этим, за несколько часов отшлифовали гитары и вокал, тут и делу конец. Записано! Мы даже успели подкрепиться в пабе. На все про все - не больше двенадцати часов.

По-моему, именно так должны записываться альбомы. Чихать я хотел на тех, кто записывает второй “Bridge Over Troubled Water”, ковыряется в одной пластинке пять, десять, пятнадцать лет, как “Guns’N Roses”. Это, просто смешно и точка. За это время ты как исполнитель умер, возродился вновь и затем снова умер…

Заметьте, мы тогда не могли так разбазаривать время, такой вариант даже не рассматривался. Просто пришли в студию, записали пластинку, а на следующий день выехали на “транзите” в Цюрих, цель – кабак под названием “Hirschen Club”. Даже не успели услышать готового сведенного материала, тем более – увидеть обложки. Так в те времена функционировал шоу-бизнес. У группы было меньше прав, чем у уборщицы туалетов в офисе директора фирмы грамзаписи. Помню, путешествие в Швейцарию фургоном тянулось бесконечно долго. Мы курили травку, чтобы убить время. До фигища травы! Когда наконец-то добрались до Цюриха, подыхали с голоду, значит, первым делом направились в одну из этих вылизанных швейцарских кафешек, где устроили соревнования: кто больше всех съест бананового мороженого. Прежде чем хозяин нас вышвырнул, я успел сожрать 25 штук. Вся морда в креме. И еще парочку бы осилил.

Потом мы отправились на поиски “Hirschen Club”. Оказалось, что это еще большая дыра, чем “Star Club”. Там была микроскопическая сцена, в двух шагах от нее бар, было темно и повсюду крутились шлюхи. Нас разместили в завшивленной комнатушке на этаже, а значит, в первую очередь, каждый из нас должен был найти себе телочку с жилплощадью.

Однажды вечером две девчонки в чулках в сеточку пригласили меня и Гизера в гости. Девчата определенно были на работе, но я был готов на многое, только бы не спать в одной кровати с Биллом, который постоянно жаловался на то, что мои ноги воняют. А когда предложение было подкреплено травкой, я быстро сдался: - Фиг с ним, идем!

Но Гизер засомневался:

- Это шлюхи, Оззи! – повторял он.- Подхватим какой-нибудь трепак. Давай поищем других девчонок!

- Я не планирую трахаться ни с той, ни с другой!- говорю я. – Просто неохота сидеть в этой долбаной дыре.

А Гизер на это:

- Ага, так я и поверил! Та темноволосая чувиха – очень даже ничего. После пары бокалов и нескольких затяжек волшебного зелья сделает со мной все, что захочет.

- Послушай, если она будет к тебе цепляться, получит пинок под зад и мы уходим. Договорились?

- Обещаешь?

- Гизер, как только увижу, что она метит на твою “шишку”, стягиваю ее с тебя и сваливаем.

- Лады!

Мы идем с ними в комнату. Полумрак, Гизер с одной стороны сидит с темноволосой телочкой, с другой стороны - я, с ее страшненькой подружкой, раскурили косячок и слушаем альбом “Blind Faith” - супергруппы в составе: Эрик Клэптон, Джинджер Бэйкер, Стив Винвуд и Рик Грэх. Какое-то время в комнате царит идиллия: кайф, играет музыка, все лижутся и лапают друг друга. Но вдруг в клубах дурь-травы раздается низкий голос с бирмингемским акцентом:

- Эй, Оззи! – кричит Гизер. - Пришло время ботинка!

Вижу, как шлюха оседлала его, а Гизер лежит с закрытыми глазами и страдальческим выражением лица. В натуре, не видел ничего смешнее.

Не знаю, трахнул он её или нет. Помню только, я ржал так, что прослезился.

По приезду из Швейцарии Джим Симпсон назначил нам встречу у себя дома.

- Хочу вам кое-что показать - сказал нам своим зловещим голосом. Ну, значит, сидим у него после обеда в зале, нервничаем, ломаем голову над тем, что он нам, на хер, скажет. Джим открыл “дипломат” и вытащил готовую пластинку “Black Sabbath”. А мы не могли вымолвить и слова. На обложке изображена жуткого вида мельница XV века (позже я узнал, что это мельница из Мэйплдюрэм над Темзой в Оксфордшире), вокруг полно засохшей листвы, посередине стоит чахлая бледнолицая женщина с длинными черными волосами, вся в черном. Гениально. Открывается раскладной конверт, а там на черном фоне перевернутый крест да жуткая поэма, написанная внутри него. Мы не оказали никакого влияния на выбор художника и перевернутый крест - символ сатанистов, о чем мы узнали позже - не имел к нам никакого отношения. Говорят, что мы были недовольны, но это все глупости, высосанные из пальца. Насколько я помню, обложка нас просто поразила. Мы глазели на нее и повторяли:

- Ё-моё! Блин, клево!

Джим подошел к проигрывателю и поставил пластинку. Ее звучание меня пробрало чуть не до слез. Когда мы были в Швейцарии, Роджер и Том добавили отголоски бури и колокол в начальном аккорде заглавной песни, все звучало как звуковая дорожка к фильму. Эффект был потрясающий! До сих пор мурашки по спине бегают, когда слушаю этот альбом.

В пятницу, 13 февраля 1970 года, пластинка “Black Sabbath” поступила в продажу.

Я чувствовал себя как заново рожденный, но критики ее обосрали. У дислектиков есть такая черта, если они говорят, что не читают рецензий, значит, действительно их не читают. Но это не означает, что другие не следили за тем, что писали в газетах. Из всех неодобрительных рецензий самую худшую написал вроде бы Лестер Бэнгс из “Rolling Stone”. Он был моим ровесником, но я тогда об этом не знал. В сущности, я никогда о нем не слышал, а после того, как мне рассказали, что он написал, я подумал, что уж лучше бы и не слышал вовсе. Припоминаю как Гизер читал отзывы критиков. Помню, как сыпались такие определения как “пустословие”, “дубовые”, “сырое”. Последнее предложение звучало примерно так: ”Просто похожи на “Cream”, только хуже”. Что было для меня непонятно, ведь “Cream” была одной из самых лучших групп в мире.

Бэнгс умер двенадцать лет спустя, в возрасте 33 лет. Люди говорили, что он ловко жонглировал словами, ну а для нас он был напыщенным хреном - одним из многих. С тех пор нам не везло с “Rolling Stone”. Но знаете что: получить разнос от такого журнала - клевое дело, благодаря этому получаешь шумиху в прессе. Музыкальные издания заполонили дети после колледжа, которые считали себя мудрецами… и возможно, они таковыми являлись. А нас, в свою очередь, выгоняли из школы в возрасте 15 лет, мы зарабатывали на жизнь на заводах и бойнях и добились чего-то, несмотря на сопротивление целой системы. Как тут не злиться, когда умники нам говорили, что мы бездари?

В то же время, считалось, что кто-то думал о нас иначе, ибо “Black Sabbath” поднялся до восьмого места в британском хит-параде и до двадцать третьего места в Штатах.

А “оплеухи” от “Rolling Stone” подготовили нас к тому, что наступит позже. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще написал о нас по-хорошему. Собственно, поэтому я критиков игнорирую. И когда слышу, что кто-то на них жалуется, говорю, что критиковать - это их работа. Поэтому их называют критиками. Но некоторые, знаете ли, перегибают палку. Помню однажды в Глазго, в нашей гостинице появился критик. Тони подходит к нему и говорит: - Хочу поговорить с тобой, золотой ты мой!

Я не знал об этом, но парень прошелся по Тони, называя его “Джейсоном Кингом c руками строителя”. В то время Джейсон Кинг был популярной личностью на телевидении, чем-то вроде частного детектива с усиками и отстойной прической. Ну, значит, Тони стоит перед ним, а тот идиот заливается смехом, что было глупо с его стороны. Тони подождал немного и говорит: - Ну, хорошо, сынок, посмейся еще немного, а через тридцать секунд тебе будет не до смеху - И тоже смеется.

Критик это предупреждение не воспринял всерьез и продолжает ржать. Так несколько секунд оба стоят и ржут. И тут Тони заехал ему кулаком так, что парень чуть не угодил в больницу. Я не читал его рецензии о нашем концерте, но мне сказали, что она не была хвалебной.

Батя тоже не разделил моего восхищения первым альбомом. Я никогда не забуду тот день, когда явился домой с пластинкой в руках и заявил:

- Смотри, папа! Мой голос записан на пластинке!

Вижу, как он крутит в пальцах очки и подносит под нос обложку. Потом раскрывает конверт и говорит:

- Хм… - и прибавляет - А ты уверен, сынок, что здесь нет ошибки?

- Какой?

- Крест перевернут вверх ногами.

- Так и должно быть.

- Ага. Хорошо, ну, не стой, поставь-ка ее. Споем вместе.

Подхожу к радиоле, открываю тяжелую деревянную крышку, вкладываю пластинку, в надежде на то, что сгоревший динамик, который я туда вставил, подаст голос и включаю громкость.

Раздается первый удар грома и папа вздрагивает.

Я смотрю на него с беспокойством. А потом:

БОМ! БОМ! БОМ!

Папа кашляет.

БОМ! БОМ! БОМ!

Папа закашлялся вновь.

БОМ! БОМ! БОМ!

- Сынок, когда же…

БАМ! ТЫН! ТЫЫЫН! ДЫЫЫН!

Мой бедный батяня побледнел. Наверное, ожидал услышать что-нибудь в стиле “Расскажи, Снегурочка, где была...”(В оригинале- “Knees Up Mother Brown”- английская песня пользующаяся популярностью в пабах и на вечеринках). Так или иначе, пластинки не выключаю, Тони и Гизер “пилят” на гитарах, Билл “валит по кастрюлям”, а я завываю про парня в черном, который забирает меня в озеро огня. Через шесть минут восемнадцать секунд папа протирает глаза и, покачивая головой, опускает взгляд. Тишина.

- Ну, что скажешь?

- Джон! – говорит отец – А ты точно уверен, что пьешь только пиво?

Покраснев как помидор, отвечаю: “Э, ну…Да, папа, а впрочем, неважно…”

Бог с ним, он так ничего и не понял.

Знаете, мое сердце было разбито. Я чувствовал, что разочаровал отца. И вовсе не из-за того, что он меня когда-либо упрекал. А из-за того, что я вылетел из школы, не умел нормально читать и писать, отсидел в тюрьме и меня выгоняли с любой работы, за какую бы я не брался. Но, в конце концов, я делал с группой то, что мне нравилось, в чем был силен. Что ж, ради этого я был готов тяжело работать. Мне просто хотелось, чтобы отец мною гордился. И не его вина в том, каким он был. Таким было его поколение. И я думаю, в глубине души он все-таки гордился мною, по-своему.

Могу поклясться, что мы ни на секунду не принимали всерьез всю эту черную магию. Нам нравилась только театральная атмосфера. Даже мой батя вошёл в “тему” и в обеденный перерыв на работе сделал мне из металла улетный крест. А когда я принёс его на репетицию, все захотели такой же, пришлось попросить отца сделать еще три штуки.

Я отказывался верить, когда узнал, что есть люди, практикующие оккультисты. Чудаки в черных облачениях, с белым макияжем приставали к нам после концертов и приглашали нас на черные мессы на кладбище Highgate в Лондоне. Я им отвечал:

- Послушай, чувак, духи, которым я поклоняюсь, называются: виски, водка и джин.(Игра слов- “evil spirits” – “злые духи”, “spirit”- “дух, алкоголь”)

Однажды, группа сатанистов предложила нам сыграть концерт в Стоунхендже. Мы их послали подальше, а они пообещали послать на нас проклятие. Что это была за хрень! Тогда в Англии был даже свой верховный ведьмак по имени Алекс Сандерс. Я никогда с ним не встречался - никогда и не хотел. По секрету, однажды, мы купили табличку Уижа и устроили небольшой спиритический сеанс. И нагнали страху друг на друга.

Поздно ночью, Бог весть в котором часу, Билл звонит мне и говорит:

- Оззи! Я думаю, у меня в доме привидение!

- Ну, так продавай билеты – отвечаю ему и кладу трубку.

Весь этот дьявольский маскарад послужил нам невероятной бесплатной рекламой. Люди просто сходили с ума. В день выпуска пластинка “Black Sabbath” разошлась в пяти тысячах экземпляров, а к концу года мировые продажи приблизились к миллиону.

Мы протирали глаза от изумления.

Джим Симпсон вроде бы тоже до конца в это не верил. Бедный, не мог с этим управиться. Его офис находился в Бирмингеме, далеко от Лондона, который был центром всех событий, он вынужден был заботиться обо всем сам: Джим вёл дела других групп, никого не нанял себе в помощь и, кроме того, был еще “Henry’s House Blues”. Из-за этого он начал нас раздражать. Во-первых, мы не получали денег. Джим не “разводил” на нас на бабки - он является одним из самых честных людей в шоу-бизнесе, но “Philips” зажимал гонорары, а Джим был не из тех, кто поедет на фирму и устроит скандал. Прибавьте сюда Америку. Мы хотели туда лететь, притом немедленно, это значит - должны были подготовиться к этому как следует, т.е. не перегнуть палку с дьявольщиной, мы не хотели прославиться как почитатели “семьи Мэнсона” (“Manson Family” – демоническая секта, которую возглавлял Чарлз Мэнсон. В 1969 году её члены совершили массовое убийство на вилле кинорежиссёра Романа Поланского). За это нас бы подвесили за яйца. Долго ждать не пришлось, лондонские акулы разнюхали кровь в воде, т.к. начались трения с Джимом. И начали кружить вокруг нас. Они приценивались и видели горящие неоновыми огнями громадные знаки фунтов стерлингов. Наш первый альбом обошелся максимум в 500 фунтов, значит, заработки были астрономическими.

Первым нам позвонил Дон Арден. Мы ничего о нем не знали, кроме клички “Mr.Big”. А потом услышали историю о том, что он может свесить человека вниз головой с пятого этажа своего офиса на Карнаби стрит или погасить сигару у посетителя на лбу. А в дополнение, требовал, чтобы деньги по контрактам ему приносили лично в коричневых бумажных пакетах. Ну, мы слегка подссыкали, когда ехали в Лондон на первую встречу. Когда вышли из поезда на станции Euston, нас уже ожидал его голубой “Роллс-Ройс”. Я никогда не ездил на “Роллс-Ройсе”. Сидел на заднем сиденье как король Англии и думал: ”Три года назад ты чистил желудки на бойне, а позже накладывал собачью жратву педофилам в Винсон Грин. Смотри, где ты теперь”.

Дон имел репутацию человека, который мог из кого угодно сделать звезду мирового масштаба, но, и пользуясь случаем, обдирал его до нитки, не прибегая к сложным финансовым комбинациям в стиле Берни Мэдоффа

(Bernard Medoff- американский финансист, известный своей благотворительностью. В то же время, за финансовые махинации он был приговорён к 150 годам заключения). Просто, бля, не платил и все. Было бы так: “Дон, ты торчишь мне миллион фунтов, могу я получить деньги?” А он на это: ”Нет, не можешь!” Конец разговора. А если бы вы явились в его офис, чтобы лично просить деньги, весьма вероятно, что вас увезли оттуда на “скорой помощи”.

Только мы не хотели, чтобы из нас кто-то делал знаменитостей. Мы практически ими были. Но, несмотря на это, уселись в офисе Дона и слушали его речи. Мужик он был невысокий, но крепко сбитый и опасный как разозленный ротвейлер. И очень громко говорил. Он схватил трубку, соединился с секретаршей и рявкнул так, что вся планета задрожала.

В конце разговора мы встали, чтобы сказать, как приятно нам было познакомиться, тра-ля-ля, хотя никто из нас не хотел иметь с ним дела. Когда мы вышли из кабинета, он представил нас телке, на которую постоянно орал по телефону во время встречи.

- Это Шарон, моя дочь – буркнул он – Шарон, проводи парней к машине, хорошо?

Я широко улыбнулся ей, а она посмотрела на меня неуверенно. Наверно, подумала, что я псих, стою перед ней босиком, частично в пижаме и с краном на шее. Но потом, когда Дон, пыхтя, скрылся за дверями своего кабинета, я отмочил какую-то шутку и она улыбнулась. Я чуть не свалился на пол. Это была самая прекрасная улыбка проказницы, которую я видел в жизни. Вдогонку, она еще раз рассмеялась. Я чувствовал себя счастливым. Хотел, чтобы она делала это снова и снова.

До сих пор меня мучают угрызения совести из-за того, как мы обошлись с Джимом Симпсоном. Я так думаю, он просто не прошел испытания. Спустя столько лет легко говорить, что должен, а что не должен был тогда сделать Симпсон, но если бы он понял, что мы переросли его возможности, мог бы нас перепродать другой менеджерской фирме или поручить управление нами посреднику. Не хватило ему целеустремленности, чтобы так поступить. А мы так мечтали о выезде в Штаты и продолжении карьеры, что не хотелось ждать пока этот парень “раздуплится”.

В конце концов, нас перехватил некий хитрец по имени Патрик Миэн, немного старше нас. Он занялся продюсерским обдираловомвместе с отцом, каскадером из ТВ шоу “Danger Man”, а позже работал на Дона Ардена, сперва шофером, а потом главным курьером у таких групп как “Small Faces” и “Animals”. С Патриком работал еще один бывший подручный Дона Ардена – Вильф Пайн. Мне нравился этот Вильф, сильно, напоминал мне бандита из комикса: невысокий, крепкий как бетонная болванка и, вдобавок, огромная циничная морда, как из фильма. Думаю, он больше понтовался, хотя, скажу вам откровенно, если ему хотелось подраться, кто-то мог неплохо огрести. Пайн долго был личным телохранителем Дона, а в то время, когда мы были знакомы, часто посещал тюрьму Брикстон: навещал там братьев-близнецов Крэй, которых недавно посадили (Рональд и Реджинальд Крэй- известная парочка гангстеров-близнецов, которых арестовали в 1968г.). Этот Вильф, был парень что надо. Мы прикалывались над ним.

- А ты в курсе, что ты псих? – говорил он мне.

Патрик ничем не напоминал ни Дона, ни Вильфа, да и своего отца, в общем, тоже. Был приятным, говорливым, всегда невозмутим и быстр, дамочки так и тёрлись возле него. Он всегда щеголял в костюмах, ездил на “Роллс-Ройсе”, носил длинные волосы, но не очень. Ни у одного парня не видел на пальцах столько перстней с брильянтами. Наверняка, многому научился у Дона Ардена. Патрик использовал против нас все эти штучки из учебника: был лимузин с шофером, обед с шампанским, беспрерывные комплименты и притворное удивление, что мы еще не мультимиллионеры. Обещал, что если мы подпишем с ним контракт, у нас будут тачки, дома, девочки, дословно все. Достаточно будет позвонить и попросить. Рассказывал нам детские сказки, но такие, в которые мы хотели поверить. В общем, было в этом немного правды. Шоу-бизнес - это нормальное поле для зарабатывания денег. Когда идут продажи, все зашибись, но только что-то застопорится, как сразу льется кровь и начинаются суды.

Точно не помню, когда и при каких обстоятельствах мы расстались с Джимом - вроде бы, не выгнали его так, внаглую, но какая разница - только в сентябре 1970 года “Big Bear Management” была в прошлом, а мы сотрудничали с “Worldwide Artists”, фирмой Миэна.

Джим в три с половиной секунды подал на нас в суд. Мы получили повестку, когда были за кулисами концертного зала на Женевском озере и готовились к следующей части нашего концерта. Не в последний раз с нами такое случалось. Джим также обвинил Миэна в “переманивании”. Процессы тянулись годами. Считаю, что Джим в определенной степени был потерпевшим, не продумав все детали. В общем, это он убедил “Philips” посмотреть на нас, что и привело к заключению контракта на запись пластинки. И даже если отсудил немного денег, то за много лет сильно потратился на адвокатов. А значит, это была так себе победа. Вот так иметь дело с юристами, в чем мы убедились на собственной шкуре. Самое смешное то, что я встречаюсь время от времени с Джимом. Мы как друзья в “Одноклассниках”. Он много сделал для музыки в Бирмингеме, этот Джим Симпсон. И до сих пор работает. Желаю ему только хорошего, в самом деле.

Однако в то время мы считали, что “сдыхаться” Джима - это самое лучшее, чтонам удалось сделать. Казалось, что мы выиграли в лотерею: деньги сыпались с неба. Каждый день я раздумывал, что бы попросить.

- Э… алле! Это офис Патрика Миэна? Говорит Оззи Озборн. Мне бы пригодился “Триумф Геральд” кабриолет. Можете выслать зеленый? Спасибо!

Бац и вдруг - та-даам! - на следующее утро заказанная херовина стоит возле дома, под дворник подложен конверт с документами, которые нужно подписать и отослать обратно. Миэн слово держал; неважно, что мы просили, достаточно только попросить. Сперва, это было не бог весть что: получали деньги на текущие расходы, значит, хватало на пиво, сигареты, ботинки на платформе, кожаные куртки. Мы могли позволить себе останавливаться в гостиницах вместо того, чтобы спать в фургоне Тони.

А в то время продажи пластинки росли. Только что плелись в хвосте групп из Бирмингема, а тут, одним махом, опередили почти всех. Только мы не догадывались, что Миэн львиную часть доходов забирал себе. И многое из того, что он нам давал, формально принадлежало нам. За кулисами выжимал нас как лимон. И знаете что? Спустя годы, я много об этом думал и пришел к выводу, что нам грех жаловаться. Мы стартовали в Астоне с пустыми карманами и большими надеждами, а в возрасте двадцати с гаком лет жили как короли. Уже не должны были сами таскать аппаратуру, не должны были готовить еду, нам осталось только завязывание шнурков. А если этого было недостаточно, на блюдечке появлялось все, о чем мы только попросили.

Вы должны увидеть коллекцию “Ламборджини”, которую собрал Тони. Даже Билл получил в пользование “Роллс-Ройс” с личным водителем. Наше видение было таким: делить бабки поровну на четыре части. Тони готовил аккорды, Гизер писал тексты, я занимался мелодиями, а Билл безумствовал за барабанами. У каждого было ответственное задание, значит, все получали одинаковую долю. Я так думаю, что именно поэтому мы продержались долго. Никогда не было ссор по поводу того, кто чем должен заниматься. А когда хотелось показать нечто больше, например, Билл хотел петь или я хотел что-то написать, без проблем. Никто не садился с калькулятором, чтобы пересчитать сумму гонорара. Прошу заметить, мы делали то, что хотели делать, также и потому, что у нас была абсолютная свобода творчества. Ни одна “шишка” из фирмы грамзаписи не указывала, как нам играть. Некоторые пробовали, но мы указали им место, куда они могут засунуть свои требования.

Сегодня редкая группа имеет столько свободы…

Жаль только одного: я не давал больше денег родителям. А ведь, если бы не батяня, который купил в кредит аппаратуру, у меня не было никаких шансов. Возможно снова занялся бы кражами. А может до сих пор просидел бы в тюрьме? Как-то о родителях не подумал. Был молод, часто “под кайфом”, а мое эго начинало управлять миром. В общем, может и был я богатым, но наличность имел крайне редко. Достаточно было позвонить в офис Патрика Миэна и сделать заказ, но это не одно и тоже, когда у тебя есть деньги и ты можешь сорить ими налево и направо. Фактически, только тогда “срубил” большое бабло, когда до меня дошло, что могу продавать то, что получаю от менеджерской фирмы. Однажды толкнул “Роллс-Ройс”. Остальные тоже быстро научились этому трюку. Но как мне это объяснить родителям, если я ходил головой в облаках? Не могу сказать, что не давал им ничего, но с абсолютной уверенностью не давал им столько, сколько им было положено. Это можно было понять по атмосфере на Лодж Роуд, 14, только я переступал порог дома. Спрашивал маму:

- Что-то не так?

Она отвечала:

- Нет, что ты.

- Но ведь вижу, что что-то не так. Скажи.

Мама ничего не говорила, но и так вопрос висел в воздухе: деньги, деньги и еще раз деньги. Ничего, кроме денег. Нет, чтобы сказать: “Я горжусь тобой, сынок. Молодец, наконец-то тебе повезло, ты тяжело работал. Выпей чайку. Я люблю тебя”. Только деньги! Это меня, в конце концов, и отвернуло от дома. Я не хотел там находиться, чувствовал себя не в своей тарелке. Допускаю, что у них никогда не было своих денег, а значит, хотели поиметь мои. В общем-то, справедливо. Нужно было им дать эти деньги.

Но я не дал.

Вместо этого познакомился с девушкой и переехал.

“ЧУВАКИ, НИКАКИЕ ВЫ НЕ ЧЕРНЫЕ!”

С противоположным полом у меня по-прежнему не клеилось. Даже когда наш первый альбом стал золотым, красивые девчонки мне как-то не попадались. “Black Sabbath” была группой для пацанов. В нас летели окурки и пивные бутылки, а не кружевное белье. Мы даже шутили, что если на наши концерты приходят группи (Гру́пи (англ. Groupie) - поклонница поп- или рок-группы, сопровождающая своих кумиров во время гастролей. С середины 1960-х годов употребляется почти исключительно в отношении женщин, активно стремящихся оказывать своим кумирам сексуальные услуги), то только “двухпакетницы”, трахнуть которых можно было только надев на голову два пакета, чтобы не видеть их лица. Одного пакета было явно недостаточно. Откровенно говоря, в большинстве случаев я был рад и “двухпакетнице”. Девчонки, которые после концерта хотели затянуть меня в постель, обычно были трех или даже четырехпакетницами. Однажды ночью в Ньюкасле мне показалось, что мне попалась пятипакетница (такая красавица, что нужно было воспользоваться всеми пятью пакетами).

Ночка выдалась забойной. Если мне не изменяет память, пролилось море джина.

Несмотря на все это, я продолжал искать возможность “перепихнуться”.

Одним из мест, куда я выбирался на охоту, был “Rum Runner”, ночной клуб на Брод-стрит в Бирмингеме. Школьный приятель Тони работал там вышибалой. “Rum Runner” был местом популярным (годы спустя, “Duran Duran” какое-то время играли здесь на постоянной основе), так что было клево иметь там знакомого, который мог пропустить в клуб без лишних вопросов.

Однажды вечером, вскоре после подписания контракта на запись пластинки, я выбрался с Тони в “Rum Runner”. Это было еще до знакомства с Патриком Миэном, а значит, мы были без гроша. Приехали на подержанной тачке Тони, по-моему, на “Форде Кортина”. Во всяком случае, это была старая развалюха. Альберт, как обычно, приветствует нас у дверей, вышибалы отцепляют веревку, чтобы пропустить нас внутрь, и первое, что я вижу - темноволосая чикса, работающая в раздевалке.

- Кто такая? – спрашиваю Альберта.

- Телма Райли – отвечает он. – Красотка. К тому же, сообразительная. Но разведенка, с ребенком, так что, смотри в оба.

Мне было “по барабану”.

Она была красивой и я хотел с ней поговорить. А значит, сделал то, что делал всегда, чтобы подцепить телочку: я “нажрался”. Но в ту ночь случилось нечто удивительное, потому что старая тактика напиться до невменяемого состояния не подвела: я вытащил Телму на танцпол. Тони танцевал с ее подругой. А потом все вместе мы поехали к Тони домой на его “Кортине”; я всю дорогу на заднем сиденье активно искал подходы к Телме языком и руками.

Тони бросил подружку Телмы уже на следующий день, а мы продолжали встречаться. И когда атмосфера на Лодж Роуд, 14 стала совсем невыносимой, мы сняли квартиру над прачечной в Эджбастоне, шикарном районе Бирмингема.

Примерно через год, в 1971 году, мы официально поженились. Я думал, что так и должно быть: скопил немного бабла, нашёл себе девчонку, женился, остепенился и стал чаще ходить в пивную.

Как же я ошибался!

За несколько месяцев до моей свадьбы, “Black Sabbath” наконец-то приступили к покорению Америки. Помню, перед отъездом нам позвонил отец Патрика Миэна: собрал нас в лондонском офисе и сказал, что мы будем “послами британской музыки”, так что нам, сцуко, надо хорошо себя вести.

Мы только покивали и пропустили его слова мимо ушей.

И в самом деле, я старался не перегнуть палку с бухлом…пока не доехал до аэропорта. Но вот чего я не знал, так это о том, что в аэропортах есть бары, ну, и не смог отказать себе в удовольствии принять “по-быстряку” чуток для успокоения нервов. Когда объявили посадку в самолет, я был уже “бухой” в стельку. Потом мы узнали, что с нами на борту оказались “Traffic”. Я никак не мог поверить в то, что одним рейсом со мной летит Стив Винвуд. Первый раз в жизни почувствовал себя настоящей рок-звездой.

Несмотря на количество выпитого, полет до аэропорта JFK (Международный аэропорт им. Джона Кеннеди (англ. John F. Kennedy International Airport)- крупнейший международный аэропорт в США, расположенный в районе Квинс в юго-восточной части города Нью-Йорка, в 20 км к юго-востоку от Нижнего Манхэттена. В декабре 1963 был переименован в честь 35-го президента США - Джона Кеннеди) длился для меня целую вечность. Я смотрел в иллюминатор и думал: “Как эта херовина держится в воздухе?” Потом мы пролетели над Манхэттеном, где только строили ВТЦ (Всемирный торговый центр (англ. World Trade Center), сокр. ВТЦ- комплекс из семи зданий, спроектированных Минору Ямасаки, американским архитектором японского происхождения, и официально открытый 4 апреля 1973 года в Нью-Йорке. Архитектурной доминантой комплекса были две башни, каждая по 110 этажей – Северная и Южная. 11 сентября 2001 года комплекс ВТЦ был разрушен в результате террористической атаки.), до половины зашитый в леса и стальные конструкции, и приземлились на заходе солнца. Помню, был теплый вечер, и ничего подобного я ранее не испытывал. Вечер в Нью-Йорке, знаете ли, имеет специфический запах. Мне он страшно понравился. А вообще-то, я к тому времени был в запредельном “ауте”. Обслуживающий персонал самолета буквально вынул меня из кресла, а позже я грохнулся на ступеньках трапа.

Когда добрался до паспортного контроля, у меня началось похмелье. Так трещала башка, что я не помнил, что для прикола написал в визовом формуляре. В графе “вероисповедание” написал “cатанист”. Парень берет у меня формуляр и начинает читать. Дочитав до половины, он делает паузу, со скучным выражением лица смотрит на меня.

- Сатанист, говоришь? – сильный акцент выдает обитателя Бронкса.

Вдруг меня прошибает пот: “Ох, ёб…”

Но у меня не было шанса объясниться, потому что он ставит печать и кричит: “Следующий!”

“Добро пожаловать в Нью-Йорк!”- гласит надпись над его головой.

Мы забрали багаж с ленты, и оказались в очереди на такси у выхода из зала прилетов. Хер его знает, что все эти бизнесмены (а каждый в костюме, при галстуке, с чемоданами) думали, стоя рядом с патлатым, немытым и “угашенным” жителем Бирмингема, который носит на шее водопроводный кран, старые вонючие джинсы с надписью ”Peace&Love” и символом пацифистов на одной штанине, и лозунгом”Black Panthers - р у лят!” и зн а ком черного кулака – на другой.

Когда мы так стояли и ждали, рядом проехала огромная желтая машина. У нее, наверное, было девятнадцать или двадцать дверей.

- Я знал, что здесь большие тачки – буркнул я. - Но не настолько же.

- Это лимузин, придурок! – сказал Тони.

До отъезда из Англии мы записали следующую пластинку. Она была готова всего через пять месяцев после выхода “Black Sabbath”, во что трудно поверить, принимая во внимание, какими черепашьими темпами нынче записывают альбомы. Изначально, он должен был называться “Warpiggers”, это значило, колдовская свадьба или что-то в этом роде. Потом мы изменили название на “War Pigs” (военные свиньи), а Гизер написал мощные тексты про смерть и разрушения. Неудивительно, что на наши концерты девок не затянешь. Гизера просто не интересовали слащавые попсовые песенки про любовь. Даже если случались тексты “парень встретил девушку”, то всегда был элемент неожиданности. Возьмем, например, вещицу с первого альбома”N.I.B”, где парень оказывается дьяволом. Гизер любил писать на злобу дня, например, о войне во Вьетнаме. Он всегда держал руку на пульсе, этот Гизер.

Для записи пластинки мы снова оказались в “Regent Sound” в Сохо, перед этим несколько недель репетировали в бывшем амбаре, принадлежащем “Rockfield Studios” в Южном Уэльсе. Студийное время стоило тогда целое состояние, нам не хотелось заниматься херней, зная, что тикает счетчик. Закончив запись, мы перебрались в “Island Studios” в Ноттинг Хилл, чтобы свести готовый материал. И тогда Роджер Бэйн понял, что нам не хватает нескольких минут музыки. Помню, во время перерыва, выходит из аппаратной и говорит:

- Послушайте, парни, нужно еще что-то добавить для метражу. Можете что-нибудь сымпровизировать?

Все уже изошли слюной, глядя на бутерброды, однако Тони занялся новыми аккордами, Билл сыграл несколько ритмических рисунков, я пропел мелодию, а Гизер в углу набросал текст.

Через двадцать минут у нас была песня под названием “The Paranoid”, которая к концу дня превратилась просто в “Paranoid”. С лучшими песнями так всегда: они приходят из ниоткуда, когда никто особенно не старается. Интересно, что “Paranoid” не вписывался ни в одну категорию: это была песня, похожая на панковскую, хотя панк начался много лет спустя. Мы предполагали, что “Paranoid” ни хрена не ст о ит, по сравнению с такими хитами как “Hand of Doom” и “Iron Man” или другими тяжелыми композициями. Но эта песня “цепляла”. Я все время напевал её по дороге со студии домой.

- Телма! – говорю по возвращении в Эджбастон. – Мы вроде записали сингл.

Она окинула меня взглядом, как будто хотела сказать: “Ну-ну! Давай, заливай!”

Смешно, правда? Если бы тогда кто-то сказал нам, что люди будут слушать эти песни сорок лет спустя и что альбом разойдется только в Америке в количестве более четырех миллионов экземпляров, мы бы рассмеялись этому человеку в лицо. Но дело в том, что Тони Айомми оказался одним из лучших творцов тяжелых аккордов в истории рока. Всякий раз, оказавшись в студии, мы всегда подначивали его, чтобы он превзошел свой последний рифф. И тогда Тони “выкатывал” что-нибудь в стиле “Iron Man”, чем приводил всех в восторг.

Но “Paranoid” - это было нечто иное. Спустя две секунды после прослушивания песни, боссы из “Vertigo” весь альбом назвали “Paranoid”. И вовсе не потому, что “War Pigs” мог задеть чувства американцев из-за Вьетнама, по крайней мере, мне так кажется. Нет, они просто “протащились” от нашей трехминутной поп-песенки, поскольку считали, что ее возьмут на радио, а групп вроде нашей, никогда в эфире не было. И очень хорошо, что альбом получил такое же название как и сингл, это облегчило его рекламу в музыкальных магазинах.

Боссы не ошиблись. “Paranoid” сразу занял четвертое место среди британских синглов и позволил нам выступить в передаче “Top Of The Pops”, в компании, среди прочих, Клиффа Ричарда. Была только проблема с обложкой пластинки, подготовленной до изменения названия и сейчас утратившей всякий смысл. Что общего с паранойей у четырех розовых парней, которые держат щиты и размахивают мечами? Парни были розовыми, потому что таков, предположительно, был цвет военных свиней. Но без надписи “War Pigs” на обложке, они смотрелись как геи, которые пробуют фехтовать.

- Это не геи-фехтовальщики, Оззи - сказал мне Билл. - Это параноидальные геи-фехтовальщики.

Выступление в “Top Of The Pops” было тогда самым важным событием в