Бешеное родео

Дядя Герман выглянул в окно и передернулся от омерзения. Природа пребывала в полуденном мажоре и благоденствии. В воздухе кружился тополиный пух. По липким толевым крышам гаражей прогуливались голуби. Любого другого такое зрелище умилило бы, но дядя Герман не ощутил ничего, кроме сильнейшего раздражения.

Последние дни яркий солнечный свет почему-то вызывал у него резь в глазах. Даже по коридорам Думы он ходил в темных очках, как скрывающийся магфиози.

Справа от самого доброго депутата кто-то деликатно кашлянул. Дурнев опустил шторы. Тетя Ни-нель, одетая в безразмерный халат отошедшей от дел гейши, держала в руках подносик.

— Германчик, твои кружевные носочки и носовой платочек в красную клеточку! — доложила она. Дядя Герман скривился и метко пнул поднос.

— Сколько раз тебе говорить, что я больше не ношу кружевных носочков!!! Мне нужны черные кожаные брюки и хлыст! — рявкнул он.

— Герман, дорогуша, но в Думу тебя с хлыстом не пустят! А в кожаных брюках и подавно! — мягко возразила супруга.

Поняв, что тетя Нинель права, Дурнев сдулся как воздушный шарик и послушно надел кружевные носочки.

—Ты права, Нинель. Совершенно невозможно стало заниматься политикой. Представь, какой-то умник сделал в Думе поручни из осины. Я всадил себе занозу, так ранка уже вторую неделю не заживает! — недовольно сказал он.

— Кошмар, просто кошмар! — сочувственно закивала тетя Нинель.

Примерно через полчаса Дурнев, почти насильно облаченный во вполне приличный, мышиного цвета костюм, собрался в Думу. Запечатлев на бледном лобике супруга контрольный поцелуй, тетя Нинель с облегчением выпроводила его из квартиры. Удрученно качая головой, она отправилась на кухню. Именно там, среди копченых индеек, ананасов и бумажных пакетиков с пончиками, протекала значительная часть ее жизни.

Став почетным председателем В.А.М.П.И.Р., дядя Герман резко преобразился. В изгибе его спины появилось нечто царственное. Его зеленое лицо приобрело королевскую брюзгливость. Порой вечерами он застывал перед зеркалом и, выдвинув зубы — теперь он мог это делать по желанию, — провозглашал:

— Трепещите все! Я король вампиров! Наследник моего пращура!

Как-то Пипа неосторожно хмыкнула:

— Пап, да какой ты вампир! У тебя даже на томатный сок аллергия! Интересно, те умники из Трансиль-вании об этом знают?

Дядя Герман так взбесился, что первый раз в жизни накричал на дочь и даже бросил в нее подушкой.

Такса Полтора Километра надрывно завыла из-под дивана. Из своего убежища она не вылезала уже несколько дней. Такой сдвиг в психике случился с ней после того, как самый добрый депутат попытался укусить ее за лапу. Дядя Герман был не виноват. Виновато было полнолуние.

Одна тетя Нинель относилась к причудам мужа вполне спокойно. После кролика Сюсюкалки она на всю жизнь приобрела иммунитет ко всем выкрутасам своего преуспевающего супруга.

Но вернемся к тому злополучному утру. Не успела тетя Нинель съесть восьмой пончик и поставить в духовку очередную сверхполезную индейку, как в дверь неожиданно постучали.

В сущности, это было бы не так уж и странно, не будь эта дверь в лоджию. Тетя Нинель некоторое время лихорадочно соображала, не спрятаться ли ей под стол, но после вооружилась топориком для разделки мяса и прокралась в комнату.

“Опять эта Танька Гроттер! Вечно на ее лоджии невесть что творится!” — негодующе подумала тетя Нинель.

Стук в дверь не прекращался. Осторожно выглянув через стекло, супруга дяди Германа увидела на лоджии огромные кожаные сапоги со шпорами, которые, подскакивая, раздраженно пинали дверь. Рядом с сапогами лежала шпага в ножнах и небольшая металлическая корона, больше напоминавшая обруч.

“Ага, это же регалии Германа! Эти психи из Тран-сильвании все-таки их ему прислали! Надо куда-нибудь спрятать эти штуки, пока Герман окончательно не свихнулся!” — решила тетя Нинель,

Высунувшись на лоджию, она схватила сапоги, шпагу и корону и, разглядывая их, вернулась в комнату. Такса Полтора Километра вновь завыла из-под дивана. На этот раз вой ее был особенно надрывным и душераздирающим.

“А сапожки-то ничего! Стиль есть! И размер как будто мой!” — мечтательно подумала тетя Нинель, осторожно трогая пальцем звякающее колесико на шпорах.

Корона и шпага заинтересовали ее куда меньше. На них были следы ржавчины, и поэтому Дурнева брезгливо несла их на расстоянии вытянутой руки.

“В комиссионку, что ли, отволочь эти железки? Да только сколько там дадут за такой хлам? Пускай уж остаются!” — подумала супруга самого доброго депутата, пряча новообретенные регалии в нижнее отделение шкафа-купе.

Там у нее хранились всякие хозяйственные тряпки и бытовая химия. Это было единственное место в доме, куда дядя Герман с его вечными аллергиями никогда не совал свой нос.

Тетя Нинель уже вышла в коридор, когда внезапно шкаф-купе заходил ходуном, сотрясая пол и стены. В соседней квартире у генерала Котлеткина с антресоли упал танковый шлем. Алое зарево залило комнату.

Однако длилось это всего несколько мгновений. Шкаф перестал вздрагивать. Зарево померкло.

Нинель Дурнева ничего не заметила. Повинуясь зову сердца, она повлеклась душой и телом на кухню, жадно втягивая ноздрями воздух. В духовке, разбросав пупырчатые крылышки, точно стареющая красавица в солярии, подрумянивалась индейка,

Ах, тетя Нинель, тетя Нинель! Будь у вас хоть на пять копеек ума и интуиции, вы ни за что не оставили бы шпагу, корону и сапоги у себя в доме. Избавились бы от них, уничтожили, бросили бы в топку в котельной! Ах, тетя Нинель, хоть бы не на пять, хоть бы на копейку вам ума! Но чего нет, того нет...

* * *

В один из июньских вечеров Таня, Ванька Валял-кин и Баб-Ягун сидели в общей гостиной и удрученно разглядывали треснувший малахит. Возле малахита, дебильно хихикая, витал только что вылупившийся дух всеведения.

— Говорил я тебе: не передержи его на морозе! Не надо было камень в подвал засовывать! —удрученно сказал Ванька.

— При чем тут подвал? Разве нам не нужен был холод? Просто Танька его не теми слезами полила! — оправдываясь, заявил Баб-Ягун.

— Как не теми? Разве Гоярын уже не дракон? — возмутилась Таня,

Она обожала Гоярына и бывала у него почти каждый день. Страшный тибидохский дракон так привык к ней, что позволял ей карабкаться у себя по спине, Когда она гладила его по носу, он довольно скрипел. Рядом с Гоярыном Таня ощущала себя так же спокойно и уверенно, как некогда в раннем детстве в футляре контрабаса.

— Дракон-то он дракон, никто не спорит, но старый. Говорил я, у Ртутного надо слезы брать, — сказал Баб-Ягун.

— Вот сам бы и взял у Ртутного. Кто тебе мешал? Пустой баночки не хватило? — хмыкнул Ванька. Ягун погрозил Ваньке кулаком.

— А ты помалкивай, маечник! Мне никто не мешал. Мне сам Ртутный мешал... Не стал бы он рыдать в баночку, хоть ты тресни. К нему и на десятьметров не подойдешь... — огрызнулся он.

Друзья потому и переругивались, что знали: эта попытка заручиться поддержкой духа всеведения была для них последней. Даже сделай они сейчас все правильно, новый дух вылупился бы не раньше чем через три недели, когда от него не было бы уже никакого толку.

Время вышло. Экзамены, хотя о них ужасно не хотелось думать, надвигались со скоростью курьерского поезда. Перед экзаменами Таня всякий раз испытывала неприятное чувство, что она совершенно ничего не знает. Ванька утверждал, что это все из-за Поклепа, который якобы для того, чтобы все лучше занимались, напускает на школу предэкзаменационную тряску.

Шурасик сидел в углу у печки и сосредоточенно листал “Самоучитель магической самообороны. Запуки, заговоры, подсечки. Групповые бои с духами и нежитью. Советы для слабонервных”.

— Нападите на меня кто-нибудь, а, люди? Почему на меня никто не нападает? Мне ужасно хочется испытать заклинание размазывания по стене — Шлепкус всмяткус капиталист. Или хоть кувалдой пусть кто-нибудь огреет — тошно мне! — ныл он.

— С чего это тебе тошно? — заинтересовался Ванька Валялкин.

— Как с чего? Разве ты не знаешь? Меня освободили от экзаменов! — плаксиво пожаловался Шурасик.

Баб-Ягун испытующе уставился на него, пытаясь понять, придуривается Шурасик или для него это в самом деле плохая новость.

— В самом деле? Просто звери какие-то! Ты, брат, крепись! Школа трудновоспитуемых волшебников — это тебе не курорт! Здесь издавна практикуются самые жуткие пытки! — посочувствовал он.

Шурасик вскочил. В его глазах запылал ботанический огонь.

— Они сказали, что я хорошо отвечал на уроках! А я знаю, что плохо отвечал! Сам подумай, Ягун: из тысячи билетов я твердо знаю только девятьсот девяносто шесть! — крикнул он и, схватив Баб-Ягуна за шиворот, принялся трясти его.

— Кошмар! И держат же в Тибидохсе таких тупиц! Нам с Гломовым за тебя совестно! — сказал Баб-Ягун.

Он мотался из стороны в сторону, тщетно стараясь освободиться. В возбуждении субтильный Шурасик обретал силу и цепкость упыря,

— Я тебя задушу, везунчик! Это несправедливо! Почему ты будешь сдавать экзамены, а я нет? Не хочу на каникулы на месяц раньше! Пусть меня лучше бросят за Жуткие Ворота! — визжал Шурасик, стискивая пальцы на шее у Ягуна.

Ягун захрипел. Пора было спешить к нему на помощь.

—Парус спускалус! — шепнул Ванька Валялкин, выпуская зеленую искру, скользнувшую в ухо к Шура-сику.

Шурасик обмяк. Его перенесли на диванчик и накрыли журнальчиком “Сплетни и бредни”, который забыла на столе Рита Шито-Крыто. Журнал убаюкивающе зашелестел страницами. Изредка из него выпадали бредни, похожие на больших насекомых с человеческими лицами, и порскали по углам. Некоторые старались забиться Шурасику в уши. Отличник в забытьи начинал блаженно хихикать.

— Это пойдет ему на пользу! После “Сплетней и бредней” многие умняшки становились нормальными. С некоторыми даже можно было разговаривать, — сказал Ванька.

— В самом деле? Как-то мне не верится! — сказала Таня.

— Это я тебе говорю! — заспорил Ванька.

— Посмотри на обложку! — предложила Таня.

У них на глазах пестрый журнальчик “Сплетни и бредни” превращался в строго оформленный “Вестник высшей магии”. Насекомые с человеческими лицами вставали на задние лапки и принимали облик крошечных профессоров-звездочеев. Каждый из них с чувством собственного достоинства нес флажок. На флажках мелькали надписи:

“Как определить судьбу по трем тысячам звезд и банке говяжьих консервов”.

“Двенадцать формул магического заикания”.

“Превращение хоббитов в лопухоидов. Туда, сюда, обратно”.

“Волшебные бороды. Методы стрижки. Формы прически”.

“Выкладки графиков затухания магических искр в различных климатических зонах”.

— Ну вот, все оглавление разбежалось! И как только Шурасик ухитрился превратить один журнал в другой? Зато теперь понятно, почему он все время хихикал! —удивилась Таня.

—Нет! Шурасик неисправим! Надо смываться, пока он не пришел в себя, — вздохнул Ванька.

Они уже уходили, прихватив с собой треснувший малахит, чтобы не оставить зоркому Поклепу никаких улик, когда Шурасик, еще в полусне, приподнялся на диванчике и крикнул:

—Шлепкус всмяткус капиталист

Его перстень выбросил красную искру. Друзья торопливо пригнулись. Все еще расслабленный после Паруса спу скалу са, Шурасик чего-то не рассчитал. Его диван неторопливо поднялся в воздух, разогнался и, в последнюю секунду повернувшись боком, впечатал в стену самого Шурасика. Тряся головой, отличник выглянул из-за перевернувшегося дивана, Его глаза постепенно становились осмысленными.

—Акела промахнулся! — сочувственно сказал Баб-Ягун.

— Сейчас промахнулся — через пять минут попадет. Он настырный, — проговорила Таня.

Избегая встречи с Шурасиком, они нырнули в коридор, в котором располагались комнаты темного отделения. Добежав до конца коридора, друзья скользнули за угол и прислушались. Шурасик за ними не гнался. Должно быть, еще не отлип от стены.

Неожиданно Ванька Валялкин замер в охотничьей стойке, точно сеттер, почуявший дичь.

— Никто ничего не слышал? — спросил он.

— Я ничего, — сказала Таня.

— И я ничего. Может, у тебя снова глюки? Помнишь, Медузия их на тебя напустила, когда ты сорвал ей опыты? — напомнил Ягун.

Глюки были маленькие занудливые человечки с музыкальными дарованиями. Ванька едва отделался от этих дотошных невидимок.

Ванька замотал головой.

— Не-а, не глюки. Тут что-то другое! — сказал он. Вдруг ближайшая к ним дверь затряслась, точно Нервная Дрожь, одна из сумасшедших полтергейстих Тибидохса, кстати, тайно влюбленная в поручика Ржевского, билась в нее изнутри бедовой головой. Друзья невольно придвинулись друг к другу.

— Ну, что я говорил? У кого глюки? — торжествующе воскликнул Ванька.

— У всех глюки. Они обычно толпами шастают, — философски заметила Таня.

Ванька приложил к двери ухо, пытаясь понять, что происходит с другой стороны.

— Это комната Горьянова. А если с ним что-то случилось? — спросил он. Баб-Ягун передернулся.

— С Демьяном-то? Что с ним может стрястись? Да

я с ним даже за одним столом сидеть не могу — у меня суп киснет.

В этот момент с другой стороны кто-то громко крикнул:

—Буйнус палатис!

Глухо лопнула красная искра. Ее отблеск был виден в щель даже из коридора. Кольца Тани, Ягуна и Ваньки Валялкина сами собой раскалились. Мгновение — и дверь вновь затряслась как бешеная.

— Ого! Вы видели эту искру? Таких при обычной магии не бывает! Там кто-то произнес заклинание из списка ста запрещенных! Смотрите, что с нашими кольцами творится, они просто взбесились! — сказал Ванька Валялкин, дуя на свой перстень.

— Ста запрещенных? — поразилась Таня. — Никогда бы не подумала, что Горьянов способен на такое!

— В самом деле? Скажи еще, что представляла себе Демьяна эдаким купидончиком с золотыми крылышками! — перебил ее Ягун,

С другой стороны двери что-то загрохотало. Пол под ногами у ребят завибрировал, забухал гулкими ударами.

—Аааа! Спасите! Держите меня сорок человек! — пронзительно завизжал кто-то.

Таня, Ягун и Ванька ворвались внутрь и замерли на пороге.

В комнате были Гуня Гломов, Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин. Сам хозяин комнаты Горьянов лежал животом на громоздкой деревянной скамье, вцепившись в нее руками. Скамья яростно взбрыкивала и подскакивала едва ли не до потолка, отталкиваясь короткими деревянными ножками. Похоже, она стремилась во что бы то ни стало сбросить с себя Демьяна.

— Караул! Чего вы все ждете? Она же меня заляга-ет! — вскрикивал Горьянов, то и дело ударяясь об скамейку носом, который и так уже распух как груша.

Во время одного из скачков Горьянов разжал руки. Скамья взбрыкнула. Демьян жабой шлепнулся на пол. Скамейка навалилась сверху как дохлый гиппопотам. Кажется, ей льстила мысль по совместительству сделаться надгробным памятником. Подумав об этом, Горьянов издал леденящий душу вопль и поспешно уполз под кровать, спасаясь от твердых деревянных ножек взбесившейся мебели.

— Кондовус руализмус! — сказал Семь-Пень-Дыр, произнося отменяющее заклинание.

Скамейка замерла. Пень оглядел ее, ощупал ножки, проверяя, нет ли трещин, и остался доволен.

—Еще одного скинула. Кто следующий? Может, ты, красавчик? — сказал он, обращаясь к Жоре Жикину.

Жикин растерянно запыхтел и как-то совсем неуловимо отодвинулся к дверям.

— Вообще-то я не против. Но у меня сегодня свидание. Крайне важное! Не хочу явиться на него с носом, как у вас, — бойко сказал он.

Семь-Пень-Дыр потрогал свой раздувшийся нос. Таня сообразила, что Пень тоже успел поприветствовать им скамейку и теперь ради восстановления справедливости хочет, чтобы у всех распухли носы.

— Ага! Свидание у него! Назови хоть один день, когда у тебя нет свиданий или когда они не важные! Тогда я притащу тебя сюда и посажу на эту скамейку! Мы все договаривались, и теперь нечего отлынивать!

— Отстань! Ты псих! — огрызнулся Жикин. Семь-Пень-Дыр нехорошо усмехнулся и прицельно плюнул в форточку.

— Не отстану! Говори, когда у тебя нет свиданий, красавчик!

— Ладно! Сейчас! — Жора Жикин серьезно задумался и, достав записную книжку, стал ее пролистывать.

— Так... четверг есть... Пятница, суббота, воскресенье — тоже есть, — забормотал он.

Семь-Пень-Дыр подскочил и нетерпеливо вырвал у него книжицу.

— Да вы полюбуйтесь на это! У нашего красавчика каждый день по свиданию, а иногда даже по два... И как только успевает? Раздваивающего заклинания не применяешь, нет?.. Ну-ка, ну-ка! Вот смотри, в среду на той неделе у тебя окошко!

— Нет, в среду у меня тоже свидание, — поспешно сказал Жикин. — Самое-самое важное! Настолько важное, что я его специально зашифровал. Видишь значок?

— Где значок? Ага! Скрещенные кости! Попытаюсь угадать, кто это может быть! Гробыня! В среду у тебя свидание с Гробыней!

Жикин обеспокоенно оглянулся на Гуню Гломова.

— Чушь! — выпалил он. — Я не встречаюсь с Гробыней! Это... э-э... Верка Попугаева!

Семь-Пень-Дыр снова попытался плюнуть в форточку, но немного промахнулся.

— Ты нас за дураков не держи! С каких это пор По-пугаеву шифруют скрещенными костями? Нарисовал бы птицу или что-нибудь такое с клювом... Или нет, если б ты встречался с Попугаевой — об этом знали бы даже циклопы! Она бы всем растрещала! Не ври, красавчик!.. Признайся, что кости — это Гробыня!

Жикин сделался бледным как поганка. Гуня Гло-мов, набычившись, пристально наблюдал за ним.

— Что ты такое говоришь? Гробыня не в моем вкусе! Она страшная! И вообще волосы у нее фиолетовые... Если я и согласился с ней встретиться, то только для того, чтобы передать ей конспекты лекций Клоппа... — неубедительно забормотал Жора.

— В самом деле? Какая забота! А зачем тогда шифровать? Ах да, чтобы конспекты не забрали наглые конкуренты! Это же так понятно, не правда ли, Гунеч-ка? — умилился Семь-Пень-Дыр.

Тяжкая мыслительная работа, происходившая в мозгу у Гломова, наконец завершилась. Гуня размахнулся. В драках он никогда не применял магии, предпочитая действовать проверенными лопухоидными способами.

С пронзительным криком подстреленной чайки Жора попытался поставить магический блок, но не успел. Кулак Гломова уже прибыл на станцию назначения.

Семь-Пень-Дыр удовлетворенно оглядел жикин-ский нос.

— Все! Справедливость восстановлена. Даже, по-моему, чуть больше, чем надо! Ничего, Жикин, не скули! Мужчину шрамы украшали, украшают и будут украшать. Даже если они и не на лбу, — заметил он.

Из-под кровати ползком выбрался Демьян Горья-нов. Убедившись, что скамейка больше не брыкается, он отряхнулся от пыли и... только тут увидел Баб-Ягуна. Обнаружив недруга, Горьянов немедленно придал своему кислому лицу самое негодующее из всех имеющихся в наличии выражений.

— Эй, белые, это моя комната! Не помню, чтоб я приглашал кого-то из вас в гости! Стырить что-нибудь захотелось? — крикнул он.

— Утихни, Демьян! Не вали с больной головы на здоровую, — весело сказал Баб-Ягун. — Чем вы тут занимаетесь? Дайте я сам догадаюсь! Открываете общество расквашенных носов? Проводите организационное собрание?

Горьянов закипел. Он зажмурился, выставил вперед голову и, как бык, ринулся на Ягуна. Ягун быстро шагнул в сторону и подставил ногу.

—Только что вы наблюдали попытку тарана, предпринятую Демьяном Горьяновым, номером вторым. Бедняга совсем забыл, что отдал свой пылесос “Буран-ЮОУ” в починку, и осуществлял таран подсобными средствами. Последствия данного неосмотрительного поступка вы можете созерцать на полу! — прокомментировал он.

Взбешенный Горьянов вскочил и снова хотел кинуться на него, но Семь-Пень-Дыр решительно поймал его за шиворот и отодвинул в сторону.

— Беленькие пожаловали! И замечательно! Полюбите нас черненькими, хе-хе, как говаривал один знакомый моего дедушки Вия... Не хотите ли принять участие в нашей милой волшебной забаве? — поинтересовался он.

— Милая забава — это скачки на психованной скамейке? — спросил Ванька Валялкин,

— Это называется БЕШЕНОЕ ЧЕРНОМАГИЧЕСКОЕ РОДЕО! Слышали когда-нибудь о таком? — Семь-Пень-Дыр толкнул скамейку ногой, Она не пошевелилась. Для пробуждения ей требовалось очередное вливание магии.

Ванька и Баб-Ягун обменялись взглядами. Бешеное родео было древним развлечением темных магов Ти-бидохса. Развлечением запрещенным, но все равно не забытым. Взбесившиеся лавки, оживленные черными заклятиями, часто калечили неудачливых наездников. Чем-то бешеное родео было даже опаснее дра-конбола.

Драконы редко разрывали игроков, чаще заглатывали их целиком и держали у себя внутри до конца матча. От серьезных травм и ожогов драконболистов спасали тормозящие заклинания и упырья желчь. В бешеном же родео никаких страховок не было. Буйные духи, вселившиеся в мебель, заставляли ее скакать по комнате и, сбросив наездников, безжалостно топтали их. Выигравшим считался тот, кому удалось продержаться дольше. Или хотя бы тот, кому удалось не угодить в магпункт.

Семь-Пень-Дыр, прищурившись, испытующе уставился на Ваньку и Ягуна.

— Ну как, Ягун, рискнешь? Или ты, Валялкин! Не желаешь развлечься? Забирайся на скамейку, а я произнесу Буйнус палатис!

— Так не пойдет! — решительно сказал Ванька.

— Почему это?

—Буйнус палатис — запрещенное заклинание. Даже ваш профессор Клопп его не использует.

— Да что ты говоришь? Тоже мне умняшка нашелся! Тебя часом Шурасик не покусал? Или нет, неужели... — Пень ехидно прищурился. — Да он просто боится! Только посмотрите на этого беленького вол-шебничка! Трясется от ужаса!

— Утихни, Пень! Он не боится! — вступилась за Ваньку Таня. — Никто не боится. Но если Древнир внес заклинание в список, значит, у него были для этого основания.

— Все знают, что Древнир был перестраховщик. Он все оживляющие заклинания поместил в этот список. Небось даже не разбирался с каждым в отдельности. Что может быть опасного в Буйнус палатис! Ну попрыгает скамейка и успокоится, — презрительно пожав плечами, сказал Жора Жикин.

Нос у него уже был расквашен, так что теперь ничего не мешало ему принять сторону Семь-Пень-Дыра.

— Умница, красавчик! Я тобой горжусь! Если бы Древнир действительно хотел, чтоб эти заклинания не использовались, он ни за что не составил бы этот список! — заявил Пень.

Таня невольно подумала, что тут он прав. Списки ста запрещенных заклинаний, зашифрованные особым ученическим шифром, не позволявшим им исчезнуть, уже давно переходили от одного ученика Тиби-дохса к другому. И все тайком, чуть ли не под одеялом, учили их наизусть, хотя это было строжайше запрещено..Древнир, несмотря на всю свою гениальность, был скверный психолог. Если бы он действительно не желал, чтобы запрещенные заклинания знали, он включил бы их в школьную программу и сделал их строго обязательными.

— Я так и думал, что беленькие струсят! Беленькие, они на то и беленькие... Им бы только ходить с Тарарахом под ручку и заглядывать в рот Сарданапа-лу, что он скажет умного, а, Ванька? Так я говорю или не так? — ехидно поинтересовался Семь-Пень-Дыр.

Ванька побледнел. Он молча толкнул его в грудь и направился к скамейке.

— А ты не боишься, что она расквасит твой хорошенький носик? Ах да, тебя же никто не ждет на свидание — тогда другое дело. Кто с тобой вообще на свидание пойдет? Хотел бы я видеть девчонку, которой нужно такое чучело в майке! Гарпии и те принимают тебя за огородное пугало! — продолжал глумиться Пень.

Ванька молча сел на скамейку и перекинул через нее ногу. И без того острые черты его худого лица заострились еще больше.

— Начинай, клоппенок! Я готов! — сказал он,

— Не делай этого! Они тебя специально подзуживают! — крикнула Таня, бросаясь к Ваньке.

Она так решительно посмотрела на Гуню Гломова, что придвинувшийся было к Валялкину здоровяк вспомнил о своем языке, когда-то обожженном искрой, и попятился.

Тем временем Ягун уже стоял напротив Жоры Жикина.

— Влезешь — подправлю нос за другую сторону! — предупредил он.

— Да иди ты! Очень страшно! — хмыкнул Жора, но вмешиваться почему-то не стал.

— Слезай! Не глупи! — Таня все еще пыталась стащить Ваньку со скамейки, но уже понимала, что это бесполезно.

Временами спокойный Ванька становился упрямее осла. И это был именно такой случай. Подзадоривая Таниного друга, Семь-Пень-Дыр явно достиг успеха.

— Отойди! Пень, давай свое заклинание! Не хочу свое кольцо об него пачкать! — не глядя на Таню, сказал Валялкин.

— Не хочешь пачкать и не надо! А мы не такие чистюли! Буйнус палатис! — отскакивая в сторону, хором крикнули Жора Жикин и Семь-Пень-Дыр.

Сдвоенные красные искры ослепили Таню, Перстень Феофила Гроттера раскалился и обжег ей палец.

—Сколько можно запрещенных заклинаний? У меня будет тепловой удар! — проскрипел он голосом Феофила Гроттера.

Скамейка ожила. Красная искра придала ей невероятную прыть. Если раньше она скакала, как бык в родео, то теперь ее словно укусил бешеный пес. Она ухитрялась быть сразу везде, изгибаясь и взбрыкивая то передними, то задними ножками.

Ванька держался точно клещ. В отличие от темных магов, он не плюхался на скамейку животом, а сидел верхом, как сидят наездники. Левой рукой он вцепился в деревяшку, а правой балансировал, удерживая равновесие.

Скамейка прыгала по всей комнате как ненормальная. Грохотала и падала мебель. Спасаясь от ее деревянных ножек, Горьянов, Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин эвакуировались под кровать и лишь изредка решались высунуть из-под нее нос. Даже Таня с Ягу-ном вынуждены были отступить к двери, готовые выскользнуть в коридор, если скамейка атакует их.

— Что там? Не упал еще? — то и дело с надеждой спрашивал Пень.

— Не-а, держится! — сиплым басом отвечал Гуня Гломов.

Неизвестно каким образом он оказался на шкафу и оттуда, точно с капитанского мостика, озирал комнату.

— Эге-ге! Разбегайся, мокроносые! Вот оно, ваше бешеное родео! — прокричал Ванька, галопом проносясь по комнате.

— Мамочка моя бабуся! Какая блестящая техника!

Уважаемые зрители! Приготовьте ваши влажные ладоши к бурным рукоплесканиям!!! Прирожденный наездник Иван Валялкин без седла удерживается на гарцующей скамейке, приноравливаясь ко всем ее выкрутасам! Скамейка выкидывает все новые фортели, но все бесполезно! Валялкин держится на ней как приклеенный, к посрамлению всего темного отделения Тибидохса и лично профессора Клоппа — главы этих бестолковых пройдох! — затарахтел Ягун. Видно было, что он соскучился без комментаторства.

— А ты бы помолчал, Ягун! Сам небось больше года был темным! — отозвался из-под кровати Демьян Горьянов.

—Был да сплыл!.. — хладнокровно парировал Ягун. — Но где же эмоции? Я зверею! Посмотрите на Ваньку! Странно, что с таким талантом он до сих пор не входит в драконбольную команду! Да одним Ванькой можно запросто заменить Жикина и Горьянова вместе взятых!

Через пару минут, когда все поняли, что Ванька не упадет, Семь-Пень-Дыр и Жикин сконфуженно выбрались из-под кровати, предварительно убедившись, что скамейки поблизости нет.

— Все, достаточно! Он продержался втрое дольше, чем любой из вас! Останавливай свою увечную деревяшку, Дыр! Уже и так ясно, что он сделал вас! — велела Семь-Пень-Дыру Таня.

Она первая почувствовала, что Ванька начинает уставать. Хотя он и справлялся пока со скачками бешеной мебели, но по напряжению на его лице Таня догадывалась, чего это ему стоит.

—Кондовусруализмус! — неохотно буркнул Пень. Но, несмотря на блеснувшую искру, скамейка продолжала скакать. Семь-Пень-Дыр повторил заклинание еще трижды, но с тем же результатом. Напротив, от его искр скамейка запрыгала с удвоенной яростью. Лопнула лампа. Гуня Гломов обрушился со шкафа, как перезревшая груша.

— Бесполезно. Не действует! — угрюмо сказал Семь-Пень-Дыр, опуская руку.

— Почему?

— А ты не знала? — огрызнулся тот. —Кондовусруализмус помогает только от одной красной искры, а мы с Жикиным залепили две! Кто его вообще просил вместе со мной искру пускать? Этому красавчику только со швабры брякаться и на очень важные свидания ходить!

— А ты на меня не вали, Пень! И вообще со временем магия иссякнет, и она выбьется из сил! — с надеждой сказал Жора Жикин.

— Устанет она, ага! Это тебе не лошадь, чтобы уставать. Ты что, не знаешь, что такое оживляющие заклинания из запрещенного списка? Мы в эту лавку столько магии всадили — на тысячу лет хватит...

Семь-Пень-Дыр выглядел обескураженным. Оставлять Заньку на взбесившейся скамейке не входило в его плщы. Он ведь только хотел, чтобы чистюля с белого отделения разбил себе нос. Не более того.

Таня не отрывала глаз от Ваньки Валялкина, не зная, ка)[ ему помочь. Похоже, у Ваньки от постоянных толчков и ударов начинала кружиться голова. Его правая рука, которой он удерживал равновесие, взмахивала уже не так решительно. Несколько раз он заваливался то в одну, то в другую сторону и лишь чудом удерживался на гладкой деревянной доске. Спрыгнуть сейчас было невозможно, и Ванька это понимал. При таких скачках это было почти равносильно тому, чтобы немедленно свернуть себе шею. К тому хе секунду спустя на месте, куда бы он приземлился, оказалась бы взбесившаяся скамейка.

— Держись, друг! Попробуй Чебурыхнус парашю-тис форте! А потом сразу подстраховочное! — крикнул Баб-Ягун.

Возможно, Ванька успел бы последовать его совету, но тут скамейка взбрыкнула и резко скаканула в сторону. Ванька не успел ни отклониться, ни даже крикнуть Ойойойс шмякис брякис, Он ударился головой о стену и, оглушенный, был сброшен вниз корчащейся от злобы деревяшкой.

Ванька еще не упал, а Таня уже метнулась к нему.

— Танька, лавка! — завопил Баб-Ягун. Он попытался сшибить скамейку боевой искрой, но промахнулся.

Таня вскинула руку, уже понимая, что не сумеет уклониться от лавки, обрушивающейся на них с Ванькой. Холодная рука ужаса ласково взяла ее за горло. Сбивчивые мысли, как кегельные шары, застучали в голове: “Сейчас она рухнет, сейчас, сейчас...”

Мгновения шли, а скамейка все висела в воздухе. Секунды размывались в вечность. Таня попыталась отпрыгнуть, схватить Ваньку, оттащить в сторону, но не могла даже сдвинуться с места. Время, раздавшееся для ее сознания, осталось таким же неумолимым для тела, взращенного в футляре магического контрабаса на лоджии у тети Нинели.

А потом Тане почудилось, что за окном полыхнуло красное зарево, щупальцами света втянувшее Тиби-дохс в свою дрожащую розоватую окружность. Словно невидимый великан выпустил из кольца громадную, размером с солнце, красную искру.

Внезапно скамейка изменила траекторию падения и, истратив весь свой пыл, завалилась набок в полуметре от Тани, точно дохлое насекомое, вскинув вверх ножки, Таня все никак не могла оторвать от нее взгляд и понять, почему взбесившаяся скамья, не убив их, оказалась совсем в другом месте. Кто усмирил ее и зачем?

Это было непредсказуемо и даже страшно. В дело явно вмешалась чья-то мощная посторонняя магия — причем магия темная. Это можно было определить по цвету той вспышки. По яркости вспышка была такой, будто тысячи искр собрались в единый огненный шар немыслимой силы. И это при том, что магия даже в три искры была явлением чрезвычайным.

— С чего это она утихомирилась? Там же магии было на целую вечность! — Демьян Горьянов пора-женно разинул рот, разглядывая скамью.

Похоже, никто из темных, да и из светлых магов, за исключением одной Тани, не видел красного зарева за окном, и уже это было непостижимо. Что это за выборочная магия, которую может видеть один, но о которой даже не подозревают другие!

“Не может быть, чтобы скамья нас пожалела. Это же бешеное родео! Вселившийся в нее дух не знал жалости. Какой-то темный маг помог мне, а темные маги просто так не помогают... И как он вообще узнал, что тут творится? Значит, следил, но зачем? И что это за маг, если он может выбрасывать искры сильнее, чем у Чумы-дель-Торт?” — недоумевала Таня.

Ванька застонал. После падения он неподвижно застыл на полу лицом вниз. Таня бережно перевернула его и положила его голову к себе на колени,

— Зачем?! С какой стати ты вообще полез на эту лавку? — закричала она.

Ей казалось, она ни на кого никогда так не злилась, как сейчас на Ваньку. И ни за кого так не волновалась.

— Я... я просто не мог иначе... ты же знаешь почему... — едва выговорил Валялкин.

И как он только мог так блаженно улыбаться, когда губы у него были разбиты в кровь, а вся правая сторона лица превратилась в сплошную ссадину?

— Почему, дурья твоя башка? Разве было не ясно, что эти темные тебя подставят? Ты же знал, знал! Ванька стиснул Тане руку.

— Я тебе никогда об этом не говорил... Я сделал бы это снова... Сделал бы для тебя, потому что ты была рядом и я не мог...

— Что “и я”? — перебила Таня. — По-твоему, меня бы очень обрадовало, если бы тебя залягала эта укушенная табуретка?

—Ты не понимаешь... Как ты можешь понять, когда я пугало в майке, которое... с которым никто... Что ты вообще понимаешь? — не договорив, Ванька улыбнулся еще блаженнее и закатил глаза.

— Ягун, чего ты стоишь? Разве ты не видишь?.. Помоги мне! — крикнула Таня.

Таня и Баб-Ягун схватили Ваньку и потащили в маг-пункт. Им деятельно помогал Шурасик. Попутно обнаружилось, что все это время он любознательно подслушивал под дверью, изредка конспектируя заинтересовавшие его моменты в записную книжечку.

Семь-Пень-Дыр, Жикин, Демьян Горьянов и Гуня остались в комнате. У истинных черных магов было не принято помогать белым. Если, конечно, они сами когда-то не были белыми, как тот же Шурасик.

— Фи! — с презрением сказал Жора Жикин. — Вы слышали, что он молол? Готов поспорить, этот жалкий маечник влюблен в Гроттершу! И самое приколь-ное, что только одна Гроттерша, кажется, этого не понимает. Вот я, например, всегда смекаю, когда в меня влюблены. Когда вчера Гробыня опрокинула на меня поднос с компотом, я сразу уловил, что надо назначать свидание, потому что вообще-то никто не просил ее делать крюк на ползала да еще спотыкаться на ровном месте...

Спохватившись, что сморозил лишнее, Жикин пугливо покосился на Гломова, на всякий случай страхуя нос. Но Гуня, к счастью для него, не вслушивался в бессвязное бормотание местного донжуана.

Он сидел на полу и то и дело зачем-то встряхивал рукой. Крошечное серебряное колечко, врезавшееся в толстый, как любительская сарделька, палец Гломова, выглядело нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь — магические кольца выбирают тебя сами. Один раз и на всю жизнь.

— Слышь, Демьян, тупо все как-то получилось! Скамья-то парня чуть совсем не прибила... Но меня больше другое напрягает: мой перстень чё-то совсем перестал искры пулять! — басом пожаловался Гуня, снова встряхивая кольцо.

— Просто ты свой перстень давно не чистил... Дай я попробую! Буйнус палатис! — приказал Горьянов.

Красная искра погасла, едва оторвавшись от его перстня, Деревянная скамья неохотно дрыгнула повернутой к потолку ножкой и вновь застыла.

— И у меня чего-то искры тусклые стали. Магия пропадает. Может, кто-то на нее блокировку наложил, а? — озабоченно сказал Демьян.

— Точно... С магией что-то происходит. Не иначе, как где-то близко Поклеп шастает, или я сам не знаю чего... — неохотно признал Семь-Пень-Дыр.

Некоторое время спустя Гуня Гломов, все еще тупо разглядывающий кольцо, поднес его к самому лицу и неосторожно встряхнул. Выскочившая искра обожгла ему многострадальный нос,

— Во, блин, дела! То есть магия, то нету! Когда я еще у лопухоидов жил, у нас такие фокусы электричество выкидывало! То вырубается во всем подъезде, то опять горит! — поразился Гуня.

— При чем тут лопухоиды и электричество? Ты бредишь! — брезгливо поморщился Горьянов.

Демьян, как и многие в Тибидохсе, был невысокого мнения о сообразительности Гломова. А раз так, он даже предположить не мог, какая светлая мысль забрела случайно в пустую, как пыльный чулан, голову Гломова.

Гуня, не споря, пожал плечами. Он вообще, при всех своих тараканах, был отходчивый малый и во всем привык уступать, когда дело не касалось драки или Гробыни.

Тем временем Таня, Ягун и Шурасик уже доволокли Ваньку до магпункта.

Около дверей Шурасик шмыгнул носом и предусмотрительно исчез. У него был насморк с кашлем, и он опасался, что Ягге отловит его и, облепив горчичниками, заставит парить ноги и дышать над картошкой. В лечении легких заболеваний старушка охотно склонялась к жестким лопухоидным методам. “В другой раз неповадно будет!” — заявляла она.

Ягге стояла над кипящим без огня котелком, нашептывая что-то на вар и изредка бросая в него то пучок степной травы, то мать-и-мачеху, то сухую ромашку.

Увидев Ваньку, бесчувственно обвисшего на руках у Тани и Ягуна, она всплеснула руками и, ничего не спрашивая, метнулась к нему. Вар в котелке, оставленный без присмотра, возмущенно полыхнул и окутался паром.

Только когда все ссадины Ваньки были тщательно обработаны, голова забинтована, а сам он, зеленый, как дядя Герман, уложен в постель, Ягге сурово повернулась к внуку.

— Где это он так?

— Бабуся...

— Нечего бабуськать! Я и так знаю, что я не дедуся! Отвечай:где?

— Он... с лестницы атлантов упал. Там знаешь ступеньки какие... До самого низу катился! — мгновенно нашелся Ягун, сообразивший, что о бешеном родео лучше не упоминать.

— Ой, горе-то какое, с лестницы! Сколько раз говорила Сарданапалу переделать ступени, да разве он почешется! — сочувственно заохала Ягге.

Ягун облегченно перевел дыхание и незаметно подмигнул Тане, довольный, что удачно провел бабу-сю. Но расслабился он рано. Старушка внезапно протянула руку и, поймав внука за оттопыренное ухо, подтянула к себе.

— Ты кого обмануть хочешь? Что я тебе, Сардана-пал? Или Клопп? Ты мне лапшу на уши не вешай! — зашипела она.

— Но бабуся... Мое ухо! Бабуся! — заойкал Ягун,

— Что бабуся? Опять бабуся? Чего мне стоило тебя на белое отделение перетащить, знаешь? Я что, для того тебя у Сарданапала вымаливала, чтоб мой внучок на лавках скакал? Бешеные скачки, проходимцы, устроили! Вбили себе новую дурь в голову! Ну ничего, доберусь я до тебя! Думаешь, без матери, так и присмотреть за тобой некому?

— Ой-ой-ой! Откуда ты знаешь про бешеные скачки? — поразился Ягун, от удивления забывший даже про раздувшееся ухо.

— Да уж совсем я дура! Всю жизнь в лесу прожила, ничего не видела, не знаю, где можно так расшибиться! Избушкой клянусь, беда будет, если Медузия или Поклеп узнают! Загремите на темное отделение всей оравой! — сказала Ягге.

Внезапно новый звук отвлек старушку и мигом поумерил ее пыл. Бледный Ванька — голова у него была перебинтована так, что виден был лишь один глаз, — привстал на кровати и выискивал кого-то глазами. Таня подбежала к нему.

— Послушай!.. — Голос Ваньки едва пробивался из-под бинтов. — Пойдешь ко мне в комнату — загляни в шкаф... Там птенец! Корми его каждые два часа. Ночью тоже. Только не трогай руками — обожжешь-ся! И не смотри на него в темноте — глаза потом режет!

— Чей это птенец?

— Жар-птицы. Кто-то спугнул ее с кладки, и она бросила яйца. Я собрал их и произнес инкубационное заклинание. Остальные яйца погибли, а это проклюнулось. Ну и трудно же с ним было: пищал все ночи напролет.

— Так вот куда ты все время убегал! Почему же ты мне не сказал?

— Это был секрет. Я хотел подарить его тебе на день рождения... К осени он будет уже большой птицей, Красивой птицей...

Ваньке не стоило расходовать так много сил. Неожиданно он стал заваливаться на бок и упал бы с кровати, не подхвати его Ягге и Таня. Ягге опустила Ванькину голову на подушку и захлопотала над ним. Таня, сама не раз лежавшая в магпункте, успела уже изучить привычки старушки. Так, как сейчас, Ягге хлопотала только в самых опасных случаях. И порой даже магия оказывалась бессильна...

— Всё? Пообщались? Довели больного, что он чуть копыта не отбросил? Ягун, чего крутишься? Брысь отсюда — видеть тебя не желаю!.. И ты, Танька, брысь! Мальчишки-то ладно, бедовые головы, а вот в тебе я ошиблась! — сказала Ягге, решительно выпроваживая их из магпункта.

— Ягге, послушай, а он будет жить? — задерживаясь на пороге, шепотом спросила Таня.

Старушка цепко взяла ее за подбородок и повернула к свету.

— Ишь ты как заговорила! Глаза-то на мокром месте!.. Раньше надо было думать! Вон она, ваша глупость — лежит, рукой шевельнуть не может!

Таня всхлипнула и прижалась к ней.

— Ягге! Он умрет, да? ЯГГЕ! Почему ты молчишь? Старушка смягчилась. Отстранив Таню, она ободряюще ущипнула ее за щеку.

— Что Ягге? Чуть что, так Ягге!.. Ладно, не стану вас мучить, хоть и стоило бы! Выживет ваш дружок, если не будете к нему каждые два часа таскаться. А вот до вас с Ягуном я доберусь! Сглажу! Волосом Древнира клянусь, сглажу! И в магпункт вас больше не пущу, так и знайте! — пригрозила она, решительно выставляя обоих за дверь.

* * *

Гадая, когда им снова удастся увидеть Ваньку, Таня и Баб-Ягун убито поплелись обратно. Не желая идти через Зал Двух Стихий, где на них немедленно набросились бы с идиотскими расспросами, они решили пойти кружным путем — через одну из недавно построенных галерей. Для этого им предстояло подняться на самый верх узкой, как карандаш, башни, в которой обычно проходили занятия по практической магии.

— Ну и вонь же тут! Не иначе у Клоппа опять что-нибудь подгорело! — поморщился Ягун.

Внезапно дверь распахнулась и, окутанный вырвавшимся наружу сизым дымом, из лаборатории выскочил сам профессор Клопп. Спотыкаясь на ровном месте, он проскочил мимо ребят и спешащей уточкой поплыл к лестнице.

— Куда это он? — от дыма у Тани защипало глаза.

— А я откуда знаю? Бежим посмотрим! — мгновенно определился Ягун.

Через несколько пролетов Клопп свернул на преподавательский этаж и забарабанил в двери комнаты Зубодерихи.

Великая Зуби выглянула почти сразу. Поправляя очки, толстые, как две лупы, она разглядывала альбом средневековых гравюр. Заметив Клоппа, Зубоде-риха от изумления выронила книгу,

Трубадур, тайком целующийся на последней странице с королевой, вывалившись из альбома, поспешно отскочил в сторону и начал громко читать стихи.

— Недурно, юноша, недурственно! Прекрасная аллитерация! А какой чудный ритмический провал в третьей строфе! —томно сказала королева, поправляя прическу,

— Зуби, Зуби! Только что все повторилься! У меня протухаль мой микстур трех зловонии и расползалься весь белый червяк из прошлогодний котлет, который я готовиль для подвальный тухляк! — крикнул профессор Клопп.

— Неужели снова? Надо срочно сообщить Сарда-напалу! — забеспокоилась Зуби.

Клопп сердито замахал на нее руками.

— Почему вы все вериль ваш Сарданапал? Этот шарлатан только больталь каждый день со свой потусторонний дедушка и больше в никакой ус не дуль!

Он прохлопаль балдахин со старинный кровать! На другой ночь пропадаль котел! А фолос давно разру-биль мой милий мальщик Шурасик! Я не могу его в том обвиняль: он тогда биль на белий отделений!

— Ну, ну! Может, не все так и ужасно. Вдруг это лишь чья-то нелепая шутка! — успокаивающе сказала Зубодериха,

Клопп передернулся, точно его напичкали лимонами.

— ШУТКА! Взяль вся эта вещь не есть шутка! Это есть гнусный загофор-р! Тот, кто это устроиль, же-лаль оставить нас всех без...

— Профессор, нас подслушивают! — крикнула Зубодериха.

Предупреждающему же крику предшествовало вот что, Наклонясь за альбомом, Великая Зуби заметила, что королева и трубадур навострили уши, и нахмурилась.

— А ну марш в книгу! Вот я вам! — приказала она.

— Какая наглость! Нам нельзя, а им можно! — надувшись от возмущения, пискнула королева.

— Кому им?

— А вон тем, что с площадки головы высовывают! Уже два раза! — наябедничал трубадур, показывая пальцем на Таню и Баб-Ягуна.

Клопп повернулся так резко, что наступил себе на мозоль.

—Цапус-застукалус'. — крикнул он, и Таня с Баб-Ягуном вылетели из своего убежища, словно их подцепили резиновым жгутом,

— Фот кто это! Что вы тут бродиль? Шпиониль? Говорить: шпиониль? — брызжа слюной, завизжал Клопп.

— Мы не шпионили! — оскорбился Баб-Ягун.

— А что вы делаль?

— Мы... так просто... э-э... хотели узнать, надо ли белому отделению учить билеты по оподлению? — сказал Ягун.

— Узналь? Фот я вам узналь! ФО-ОООН ОТСЮДА! МААААРШ! — завизжал Клопп. Из кольца у него стали выпрыгивать красные искры.

— Большое спасибо, профессор! Ваша консультация была крайне полезна! — не удержался Ягун.

Клопп зашипел. Из его ушей и носа потянуло запахом плавленой серы. Это было поразительно. Прежде такое случалось только с Поклепом.

Безошибочный нюх подсказал Баб-Ягуну, что они могут крупно нарваться. Он благоразумно подхватил Таню за локоть, попятился и, не открывая больше рта, ретировался к лестнице.

Глава темных был так взбешен, что подскакивал на месте, как лягушка.

— Опять всего оплевал... Зачем же так орать? Обожаю профессора Клоппа и его чудные эмоции! Он просто милашка! — сказал Баб-Ягун, убедившись, что они отбежали достаточно далеко и их уже нельзя услышать.

Таня пожала плечами.

— Я не понимаю, чего Клопп взбесился? Из-за несчастной микстуры трех зловонии! —удивилась она.

— Мамочка моя бабуся! При чем тут микстура? Ты что, ничего не понимаешь? Ну прямо ничегошень-ки? — поразился Ягун.

— Почему не понимаю? У нас в Тибидохсе объявился старьевщик, который таскает всякий хлам. Он стянул у Клоппа котел, а Клопп так взбеленился, что у него от злости все пригорает, — сказала Таня.

— ХЛАМ! — прямо-таки взвился Ягун, — И ты называешь это хламом? Это не просто котел и не просто балдахин! Разве ты не слышала, что сказал Клопп про волос? Вспомни, чей он!

— Что за вопрос? Древнира!

— И котел тоже его! ПЕРВЫЙ котел Тибидохса! И балдахин от старинной кровати! ПЕРВОЙ кровати на Буяне, которую Древнир сам вырубил из ствола вещего дуба! Я слышал о них от бабуси!.. Поняла теперь? Кто-то похищает предметы, принадлежавшие лично Древниру.

— Зачем?

— А я откуда знаю зачем? — замахал руками Ягун. — Что я тебе, всезнайка Шурасик? Ой, мамочка моя бабуся, дела какие творятся! Я прям зверею!

Таня отнеслась к открытиям Ягуна без особого интереса. Она слишком беспокоилась за Ваньку, чтобы всерьез задумываться, почему у Клоппа протухла микстура и кто стащил балдахин с кровати Древнира.

— Мне нужно зайти к Ваньке! Я должна взять птенца жар-птицы! — сказала она.

— Я с тобой! Я знаю, на какое охранное заклинание Ванька запирает шкаф! — моментально вызвался Ягун.

— Со мной так со мной. Только не вздумай хватать его руками и вообще говори потише! — сказала Таня.

Она была невысокого мнения о способности Ягуна общаться с магическими существами.

* * *

Гробыня, поджав ноги, сидела на кровати и, от усердия высунув язык, что-то лепила из теста. Увидев Таню, Склепова торопливо спрятала свое изделие под одеяло и расплылась в улыбке, сладкой, как десять тонн карамели.

—Ути-пути, кто пришел! Гроттерша! Мой любимый персонаж! Я сейчас сдохну от счастья!.. — сказала она.

— Было бы неплохо, — ответила Таня. Гробыня хмыкнула. Она умела оценить хороший ответ.

— Продолжим допрос! Что это за цыпленок у тебя в руках? С какой это радости он светится? Залетел в атомный реактор к лопухоидам? Или это ужин для моего скелета, а, Паж? Смотри, что тебе принесла тетенька Гроттер! — дурачилась она.

— Это жар-птиц Ваньки Валялкина. Он будет жить у нас. И попробуй только к нему сунуться — так сглажу, что придется врать поклонникам, что ты в противогазе! — сказала Таня.

Она нервничала. Птенец в коробке, обнаруженный у Ваньки в шкафу, не переставая жалобно пищал от голода. И теперь Таня лихорадочно соображала, что ему дать? Белоярого пшена? Или надо собирать в подвале слизней? Как неудачно, что она забыла спросить об этом у Ваньки.

Гробыня задумалась, взвешивая все “за” и “против”. Своей внешностью она дорожила.

— Ладно, пущай живет! Только предупреди, чтоб не кукарекал по ночам!.. По правде говоря, мне никогда не нравились жар-птицы. Какие-то они слишком яркие! Вот аспиды и василиски другое дело. Они милашки. Обожаю слушать, как они шипят! — заявила Склепова.

Таня с удивлением отметила, что Гробыня в хорошем настроении. Если же и качает права, то вяло и скорее по привычке.

“С чего это мы сегодня такие добрые?” — задумалась она, подозрительно оглядывая комнату.

Рядом со Склеповой, прикованный цепью к большой гире, обнаружился толстенный справочник “Любовное зомбирование. Технология охмуре-ния принцев, или Как выйти замуж на скорую руку” (составитель черн. маг. Алла Лиментова). За три года обучения в Тибидохсе Таня успела кое-что усвоить. Она с первого взгляда узнавала запрещенные книги из закрытого библиотечного фонда. Вот только как Гробыня сумела провести джинна Абдуллу?

Когда Таня подошла ближе, справочник рванулся, намереваясь врезаться девочке в лоб, но удерживающая его гиря была слишком тяжелой. Обессилев, книга вновь плюхнулась на кровать и изменила тактику. С ее страниц и переплета, пытаясь добраться до Тани, поползли тонкие белые змейки и пауки,

— Склеп! Чего над книжкой измываешься? К гире ее приковала, — поинтересовалась Таня, спокойно проводя перстнем черту в воздухе.

Змейки и пауки замерли у незримой линии и, не в силах преодолеть ее, стали ползать вдоль. Для Тани давно уже не было секретом, что черномагические книги терпеть не могут белых магов. Недаром академик Сарданапал в своем кабинете держал их в клетке.

Гробыня поморщилась.

— Это я, что ли, ее приковала? Ты перегрелась, сиротка! Это все джинн Абдулла! Я из библиотеки ее еле доперла! Он эту книженцию уже триста лет никому не выдавал.

— Сама вижу. С каких это пор Абдулла делает для тебя исключения? Он же тебя терпеть не мог, — удивилась Таня.

— Как поссорилась, так и помирилась... Правда, мне пришлось три вечера слушать его поэму. Я чуть не облысела со скуки, слушая, как этот старикашка проклинает Тибидохс, Буян, лопухоидов и вообще всех подряд в алфавитном порядке. Тебе, Гроттерша, тоже досталось. Абдулла сказал, что скоро тебя ждет дальняя дорога и еще какие-то гадости. Ну да это все пустяки! Зато книжечка теперь у меня! —похвасталась Гробыня, с чувством целуя справочник в переплет, покрытый белыми пятнами плесени.

От этой нежности магическая книга так расчувствовалась, что из нее посыпались новые червяки и змейки. Вытряхивая упавшего ей за шиворот червяка, Таня уронила коробку с жар-птицем, да так неудачно, что та откатилась за разделявшую комнату черту и перевернулась. Птенец с писком выпал из гнезда, устроенного для него Ванькой.

Шипя, змейки кинулись к птенцу и облепили его. А за змейками уже волнами накатывали пауки. Таня метнулась было на подмогу, но оказалось, что птенец отлично управился и без нее. Полыхая только еще отраставшим хвостом, он обжигал им врагов и жадно клевал червей, пауков и змеек. Уцелевшие панически пытались укрыться в книге.

— Ну что, Гроттерша, накормила я твою курицу? — усмехнулась Гробыня, с интересом наблюдавшая за расправой. — Эй, птиц, а ты ничего! Скажи спасибо за обед тетушке Гробыне!

Дуя на ладони, чтобы не обжечься, Таня подняла потяжелевшего птенца и посадила его в гнездо. Он больше не пищал. Заглотив торчавший у него из клюва хвост змейки, он нахохлился и, спрятав голову под крыло, мгновенно уснул.

— Зачем тебе этот справочник? Кого ты зомбиро-вать собралась? Жору Жикина? — спросила она у Гро-быни.

— Да не, очень мне этот Жикин нужен! Разве что со скуки! Тоже мне симпатяжка со шваброй! Пусть встречается хоть с Недолеченной Дамой, — отмахнулась Склепова.

—А кого же тогда?

В глазах у Гробыни вспыхнул зеленый ведьмин-ский огонь.

— Не догадываешься? — жарко зашептала она. — Пуппера! Хочу его охмурить! Нам Клопп говорил: осенью будет новый матч, вот я и мечтаю, чтоб он приехал сюда втрескавшийся в меня по уши! Только вообрази: я и Гурий! Гурий и я! Звездная пара! Когда мне будет шестнадцать, он на мне женится! Все первые полосы магзет будут наши!

— Ну, тебе еще долго ждать!

— Почему долго? Мне почти пятнадцать! Жаль, Магщество Продрыглых Магций запретило браки с четырнадцати лет! Я пыталась отправить им запук в конверте, но он застрял где-то на лопухоидной почте! Они решили, что там сибирская язва. К тому же я забыла наклеить марку. Вот ослица, надо было с купидоном послать! Но я боялась, Поклеп засечет.

Внезапно спохватившись, что увлеклась и проболталась, Склепова с подозрением уставилась на Таню.

— И не вздумай отбивать моего Гуряндия! Моего маленького прекрасного Пупперчика! Понятно тебе, сиротка? Глаза выцарапаю, уши оборву! — серьезно предупредила она, демонстрируя длиннющие ногти.

— Нужен мне твой Пуппер! — сказала Таня, вспоминая Пипу и ее загадочного Гэ-Пэ. Ну не странное ли совпадение, что даже их имена начинаются одинаково? Жаль, она тогда так и не выяснила, кто такой этот Гэ-Пэ. А то оказалось бы еще, что Гэ-Пэ и Пуппер знакомы, если вообще не один и тот же персонаж. Нет уж, кому-кому, а ей самой Гурий точно не нравится. Ни с какого боку. Пускай женится на Гробыне, если хочет. У нее, Тани, возражений против этого нет.

Успокоенная Гробыня потребовала у Тани клятвы, что та не имеет на Пуппера никаких видов, а после, подобрев, извлекла из-под одеяла фигурку.

— Только не думай, что это воск! — поспешно сказала она. — Это тесто! Надо вылепить из него Пуппера, потом запечь его искрой и произнести заклинание. Тогда он точно будет мой! Это самое надежное средство.

Таня посмотрела на фигурку. Работу Склеповой никак нельзя было назвать удачной, Догадаться, что это Гурий, можно было лишь по метле и длинному плащу.

— Не слишком похоже, Попытайся придумать что-нибудь другое! — сказала она. Гробыня замотала головой.

— Бесполезно! Думаешь, я не пыталась? И лягушку в муравейник зарывала, и траву тирлич собирала. Ну знаешь же: “Тирлич! Моего милого прикличь!” Но этот Пуппер просто каменная статуя какая-то! Небось над ним куча народу трясется! Блокируют всю магию еще на подлете! Ну ничего, от фигурки из теста оберегов нет! Тут они обломаются!

— Все равно сомневаюсь, что с фигуркой у тебя что-нибудь выгорит. Вдруг вместо Пуппера в тебя влюбится кто-то другой из команды невидимок? Она похожа на любого из них или даже просто на фаната! — сказала Таня.

Гробыня задрожала. Ее уже второй год донимал влюбленный шейх Спиря, обожавший звонить среди ночи по зудильнику. При этом он ничего не говорил, а лишь страстно вздыхал. Чтобы не отражаться на экране, Спиря закутывался в невидимый плащ.

— Только не кто-то другой! Я тебя умоляю, сиротка, помоги мне! С меня психов хватит! — заявила Склепова.

Таня подумала, что с нее тоже достаточно. И психов, и не психов. Хоть они трезвонили и не ей, зудиль-ник будил всех без разбору. Лучше уж, если Гробыня получит наконец своего Пуппера и поскорее разгонит всех прочих поклонников. Тогда хотя бы ночью можно будет нормально спать.

— Хочешь подправлю твою фигурку? — предложила Таня. — Только сразу договоримся: иголки в Пуппера не втыкать! Охмуришь, и всё! — твердо сказала она.

— Ты что? Иголки — это когда в воск, а не в тесто! Я моего сладенького никому не дам в обиду! Я его ватками обложу и в коробочку спрячу! — Гробыня оскорбилась так искренно, что Таня смягчилась.

— Ну смотри, Склеп! Помни, о чем мы договаривались! Пуппера не мучить, он мировое достояние! — сказала она.

Таня подышала на тесто, добавила воды, чтобы оно было помягче, и взялась за работу. Еще в начальной школе у лопухоидов она научилась неплохо лепить. Уж над чем, над чем, а над пластилином Пипа не тряслась. Если он и бывал ей самой порой нужен, то лишь затем, чтобы залепить кому-нибудь волосы.

Хотя тесто и не было таким податливым, как воск или пластилин, работа продвигалась неплохо. Вскоре на столе стоял очень узнаваемый Пуппер, причем, чтобы понять, что это именно он, не требовалось даже метлы.

Гробыня умиленно всплеснула руками.

— Чудненько! Узнаю моего Гурочку! Осталась всего одна деталь, иначе магия не сработает!

Опасливо покосившись на Таню, Склепова перевернула свою кровать.

— Гроттерша, отвернись! Я не хочу, чтоб ты видела, где у меня секретный ящик! — потребовала она.

Таня фыркнула и отвернулась. Гробыня достала небольшой кусок темной ткани. Изредка по ткани пробегали искры, и она словно растворялась у Скле-повой в руках.

— Что это такое? — спросила Таня, открывая глаза,

— Как что? Ты что, совсем глупая? Помнишь, под конец матча у Гурочки загорелся невидимый плащик и он его скинул? Вот я и подумала, что он ему все равно больше не пригодится. Мой Гурочка богатый мальчик, зачем ему какой-то там обугленный плащик? — заворковала Гробыня.

В следующие десять минут Склепова развила бурную деятельность. Она запекла фигурку искрой и бережно завернула вполне готового к гастрономическому употреблению Пуппера в обрывок плаща. Положив его на стол, Гробыня отловила “Любовное зомбирование” и быстренько просмотрела оглавление. С лопухоидной точки зрения, это было беспорядочное и хаотично составленное оглавление. Но Гро-быню это не смущало. Она отлично знала, как обращаются с волшебными книгами. Едва она коснулась переплета кольцом, как книга, превратившись в крупную сороконожку, быстро отползла на середину комнаты, подскочила и, ударившись об пол, открылась на нужной странице.

Гробыня просияла.

— Вот оно! Самое мощное из всех любовных заклинаний! Пуппера, ясное дело, охраняют от любовной магии, но это заклинание нельзя отразить! Недаром Древнир включил его в список ста запрещенных, а книгу сплавил в закрытый фонд! Как славнд, что джинн Абдулла самовлюбленный дурак!

НЕОТРАЗИМОЕ ЛЮБОВНОЕ ЗАКЛИНАНИЕ НА ФИГУРКУ ИЗ ТЕСТА

Внимание, маги, магвочки, магессы и маги-кане!

Рекомендуем вам уникальное заклинание, которое подарит вам и вашему предмету бурную и продолжительную любовь, идентичную естественной.

Заклинание обладает уникальной силой, что было подтверждено клиническими испытаниями компании “Магмед”. От него нельзя

укрыться ни на земле, ни в воде, ни в пещерах, ни в зеркальных мирах.

Возможные побочные действия у заклинаемого: зуд, шелушение кожи, ревность, истерики, слезы и аналогичное.

Р.8. Не срабатывает, если объект испытывает к кому-либо настоящую, чистую и искреннюю любовь.

— Ты кого ревностью пугаешь, книга телефонная? Не для того я гирей чуть ногу не отдавила, чтоб теперь заднюю передачу врубать! Ты мне текст давай высвечивай! — нетерпеливо крикнула Гробыня, ладонью смахивая со страницы все предупреждения.

Схватив в правую руку фигурку, Склепова прокашлялась, трепетно прижала Пуппера к груди, закружилась на месте и с чувством произнесла:

Втрескус поушус баранис Охмурыллис затуманнис Реенус, крикус, истерикус Пылкосердцус спотытыкус!

Вспыхнувшая красная искра погасла, едва скользнув по ободку кольца. Гробыня подула на обожженный палец. Она произнесла заклинание еще трижды, но всякий раз с тем же результатом. А еще точнее — вообще без всякого результата.

— Не сработало! Противный Пуппер! Да он просто сухарь! Или кто-то отражает от него любовную магию! — топая ногами, закричала Гробыня, от полноты чувств едва не свернувшая фигурке Гурия шею.

Слегка поутихнув, она вновь уставилась в книгу, в которой, со свойственной всем волшебным книгам неторопливостью, только сейчас выступило примечание:

“Тревога! Попытка незаконного использования! Заклинание заблокировано от черных магов! (Приказ N2 7415 от 5 мая 1290 г.)”

Гробыня испытующе уставилась на Таню.

— Ну скажи, разве это честно — отнимать у нас, черненьких магов, самые славненькие заклинаньи-ца? — заныла она. — Гроттерша! Сделай это для меня! Я тебя прошу! Ты же белая, у тебя оно сработает.

— Почему я? Вдруг Пуппер уже кого-то любит и я поломаю ему судьбу! Нет, я не согласна, — сказала Таня.

— Опять двадцать пять! Ты разве не читала: настоящая любовь не поддается магии. Так что, если у Пуп-пера все серьезно, он даже ничего не узнает! — крикнула Гробыня. Она удивительно быстро переходила от одного настроения к другому. Сейчас могла сюсюкать, а через полминуты вопить.

— Как это он не узнает?

— Да очень просто! Наш втрескус не сработает, и все дела... Но я убеждена, Пупперчик ни в кого не влюблен. Он же спортсмен, а все спортсмены маньяки. Ему нужна именно такая девушка, как я, эффектная и энергичная! Гурочка будет летать себе за мячиками, а я подбирать ему по каталогу разные мухлеж-ные очочки и высокие ботинки! Я тебя умоляю, Гроттерша! Хочешь, на колени встану?

И, не дожидаясь согласия, Гробыня поспешно плюхнулась на колени.

— Ну вот, я, такая неотразимая, такая гордая, стою перед тобой, занюханной Гроттершей, на коленях! Тебе этого мало? Учти, если не прочтешь, я найду кого-нибудь другого! Или нет, я найду другое заклинание и влюблю в себя Баб-Ягуна! Не боишься?.. Ну тогда Ваньку! А вот теперь вижу, что боишься! — воскликнула Склепова.

— Гробыня, ты больная! При чем тут Ванька? — нахмурилась Таня.

—А при том! При том!.. У тебя есть Ванька, а мне нужен Пуппер! Танечка, милая, ну прочитай! Прочитай! Я сама не своя, не знаю, что со мной творится! — снова залебезила Гробыня.

Таня сердито посмотрела на нее и, подумав, что с ослами спорить бесполезно, заглянула в книгу.

Втрескус поушус баранис Охмурыллис затуманнис Ревнус, крикус, истерикус Пылкосердцус спотытыкус! —громко прочла она.

Полыхнула зеленая искра. Потом еще одна, и несколько секунд спустя еще. Последней Таня едва не обожглась. Она и не предполагала, что заклинание потребует столько магической энергии. Целых три искры!

Гробыня, мгновенно понявшая, что означает третья искра, издала победный крик и принялась скакать по комнате.

- ЕСТЬ! ПУППЕР МОЙ! - вопила она.

Таня недовольно покосилась на нее и хотела уже захлопнуть книгу, но случайно задержала взгляд на странице и замерла.

Буквы заклинания размазывались и, превращаясь в дымные кольца, поднимались над книгой. Они зависали, перетасовывались и складывались в слова:

“Поздравляем Вас! В магической книге гражданских состояний сделана запись следующего содержания:

“Гурий Пуппер полюбил Татьяну Гроттер пылко и пламенно. Причина чувства: дистанционная магия на фоне изначальной склонности”.

Таня поспешно замахала руками, разгоняя дымные кольца. Интересно, не заметила ли Гробыня? Нет, пронесло. Торжествующей Склеповой было не до того, чтобы читать всякие там дымные надписи. Прижав к груди запеченного Пуппера, она уже, входя в роль, внушала ему:

— Значит, так, дорогуша! Пора доказывать свою любовь! Во-первых, мне нужен дворец! Не хочу жить в одной комнате с этой вот! И вон то колье с бриллиантами!.. Купи его или укради! Зачем тебе, по-твоему, такая большая метла и невидимый плащ?

“О, Древнир! Это же надо! Зачем мне Пуппер!.. А Гробыня о чем думала? Фигурку лепила я, заклинание произносила тоже я! Вот нелепость-то!” — с ужасом размышляла Таня.

Заметив, что над книгой начинают подниматься новые дымные кольца с явным намерением составиться в тот же текст, она быстро схватила “Любовное зомбирование” и швырнула справочник об пол. Оскорбленная книга превратилась в сороконожку и помчалась ябедничать Гробыне. Но, увы, спеша нагадить ближнему, сороконожка выбрала не тот маршрут.

Никто не увидел, как проснувшийся птенец выпрыгнул из гнезда. Он боком подскочил к сороконожке, делая вид, что вовсе ею не интересуется, а потом...

— А-а-а! Что я навру Абдулле? Твой глупый жар-птиц сожрал книгу из закрытого фонда! — закричала Гробыня.

Глава 5