Гвоздика и шпага

Как-то вечером дядя Герман тихо-мирно сидел на диване и смотрел по телевизору уголовную хронику.

— В Москве появился псих с кастетом. Сыщики уже прозвали его “охотник за зубами” и подозревают стоматологов, нуждающихся в расширении практики, — сообщил ведущий.

Дурнев опасливо потрогал пальцем свои глазные зубы.

— Совсем невозможно жить стало! Покушаются на самое святое! — сказал он плаксиво.

Несмотря на то что зубы у него выдвигались, а ел он теперь исключительно сырое мясо, настоящим вампиром Дурнев так и не стал. От вековых чар дядю Германа спасла его маниакальная подозрительность.

“Это как же я буду людей кусать! Тяпнешь его, а он какой-нибудь заразный окажется! Или, предположим, завизжит, а у меня барабанная перепонка лопнет! Ну их всех — буду я из-за них страдать!” — размышлял он.

Недавно дядя Герман обнаружил странную закономерность: если в момент, когда он смотрит на человека, незаметно ударить одним каблуком сапога о другой — человек начинает невольно дрожать, а в глазах у него появляется идиотический страх. Пользуясь этим, Дурнев с утра до вечера ходил по коридорам Думы и, многозначительно улыбаясь своим политическим противникам, позванивал шпорами.

Враги дяди Германа, даже самые яростные, как-то сразу сникали и увядали. Дурнев стал являться им в кошмарных снах. Они не решались уже говорить о нем плохо даже за его спиной: им казалось, что и туда дотянется его цепкий взгляд. Поползли слухи, что скоро Дурнева назначат одним из министров.

Вставая с дивана, тетя Нинель неловко опрокинула с колен тарелку с печеньем. Увидев на полу крошки, она хотела пойти за своим пылесосом, но неожиданно заметила у дивана пылесос Баб-Ягуна. По тиби-дохской привычке, Ягун разбрасывал свои вещи где попало. Носки он, например, упрямо клал посреди комнаты. А его брюки по утрам часто оказывались на люстре, и все потому, что у них был не в меру беспокойный ремень из кожи лернейской гидры.

— Ну-ка посмотрим, что у парня за пылесос! Небось не тянет ничего! — с сомнением сказала тетя Нинель, обожавшая доказывать всем и каждому, что ее бытовая техника самая лучшая, а у всех остальных дрянь.

Некоторое время она безуспешно проискала шнур, который нужно было вставлять в розетку, а потом, пожав плечами, нажала на кнопку. (Знала бы она, что это была кнопка аварийного взлета, которой нечасто решался пользоваться даже Ягун!)

Разумеется, без магической искры пылесос никуда не полетел, зато взревел устрашающе громко, как мотоцикл без глушителя. Труба вырвалась у тети Нине-ли из рук и обдала дядю Германа потоком русалочьей чешуи и майонеза. Пораженная Дурнева застыла. Она впервые видела пылесос, который вместо того, чтобы втягивать мусор, выплевывал его с реактивной скоростью.

Дядя Герман заверещал. Таксу смело с кресла и забросило под диван. В воздухе мелькнули только короткие лапки. Пылесос же метался по комнате, опрокидывая все, что встречалось ему на пути.

Лишь минуту спустя тетя Нинель, опомнившись, прыгнула животом на подскакивающий пылесос, пытаясь прижать его к полу. Пылесос рванулся, хлестнул по полу трубой, подскочил на метр и, врезавшись в шкаф-купе, заглох.

Тетя Нинель кое-как поднялась на ноги.

— Этот мальчишка ненормальный! Только Грот-терша могла найти женишка с таким пылесосом! Мы теперь здесь в неделю не уберемся! — закричала она.

Дядя Герман не отвечал. Казалось, он вообще не слышит жену. Он стоял, с головы до ног заплеванный майонезом, залепленный русалочьей чешуей, и смотрел на ковер. Только что туда, выпрыгнув из ящика проломленного его супругой шкафа, выкатилась тонкая металлическая корона. Приветствуя ее, шпоры сапог графа Дракулы возбужденно зазвенели.

— Ого, какая отличная корона! Она, пожалуй, подойдет к моим сапожкам! — оживился самый добрый депутат. Он схватил корону и надел ее. Острый выступ пришелся прямо против его лба.

Но не успел дядя Герман подбежать к зеркалу, как корона вспыхнула холодным серебристым огнем, сомкнувшимся над волосами Дурнева подобием грозного шлема. На него почти нельзя было смотреть. Он ослеплял.

Лицо дяди Германа перекосилось. В глазах вспыхнуло нечто маниакальное.

— Дрожи, ничтожная женщина! Теперь я знаю, кто я! Я могу читать мысли! Ты скрывала от меня мои регалии! Сапоги, корона и шпага — вот мое наследство! Я Герман Дракула IV, повелитель живых мертвецов! — загремел он, ударяя одним каблуком о другой.

Любой политический конкурент дяди Германа выпал бы в осадок, но на тетю Нинель это не произвело никакого впечатления. За долгие годы совместной жизни с будущим королем вампиров у нее выработался абсолютный иммунитет ко всем его выкрутасам.

— Германчик, милый, не громыхай так! У тебя все волосы в огне. Ты же не хочешь облысеть? И посмотри, когда ты так широко разеваешь рот, у тебя видны гланды! Они страшно красные! — сказала она.

Король живых мертвецов Герман Дракула IV ссутулился и пугливо поплелся к зеркалу разглядывать свои гланды. Тетя Нинель всегда знала, как поставить мужа на место,

* * *

После ночных тренировок Таня и Баб-Ягун всегда спали до полудня, а то и до трех часов. Дурневы им не мешали, даже были довольны. “Хорошие гости — это те гости, которые не крутятся под ногами”, — утверждала тетя Нинель, любившая общаться с кастрюльками в одиночестве.

Однажды, проснувшись, Таня не обнаружила на привычном месте своего контрабаса. Ее словно пружиной подбросило. Спотыкаясь о подарки Пуппера и корзины с цветами, она кинулась в комнату и испытала немыслимое облегчение. Контрабас, целый и невредимый, лежал на кровати. Рядом на четвереньках стояла Пипа и, высунув от усердия язык, крутила колки. Таня хотела отобрать у Пипы контрабас, но опоздала. Он уже поймал магическую волну.

— Чмок-чмок, многоболезные мои! Соскучились по своей Грызианочке? Вот она я! Вы слушаете “Последние магвости”! Сегодня в выпуске: американские колдуны бьют тревогу. Вчера ночью у статуи Свободы был украден многорожник. Американцы в очередной раз обвинили во всем восточного мага Вамдама Гуссейна. В качестве главного доказательства они привели магзапись разговора Гуссейна по зудильнику. “Я вам рога пообломаю!” — якобы утверждал Вамдам. Сам Гуссейн отрицает все обвинения. “Видел я ваш многорожник в гробу в белых тапочках!” — сказал он американскому корреспонденту, прежде чем превратить его в суслика.

Другие новости. Тибидохс переживает тяжелейший в своей истории кризис. Поиски пропавших предметов пока не приносят результатов. Магической энергии осталось всего на несколько недель. Уже сейчас в районе острова Буяна не срабатывает практически ни одно известное заклинание. Если так пойдет и дальше, скоро остров перестанет быть невидимым для лопухоидов. По просочившимся слухам, практически единственной альтернативой может быть обнаружение трона Древнира. Возможно, именно его и ищет теперь академик Сарданапал, однако поиски пока не приносят результатов. Как сказал в интервью нашей программе профессор Клопп: “Ваш Сарданапаль есть полный ноль! Я бы давно отстра-ниль его от управлений, если бы не эта интриганка Медузия!”

“Клопп проболтался про трон! Больше никто не мог! Это же была тайна!” — с ужасом подумала Таня.

А зудильник уже спешил приподнести ей очередной сюрприз,

— И, наконец, сенсационное сообщение! Коллегия английских магов не исключает, что на Гурия Пуп-пера могло быть наложено одно из неотвратимых любовных заклинаний. “Я не исключаю, что в деле замешана русская магфия!” — заметил известный маг-нитезер Гугель Гомос. Кроме того, Гугель Гомос предложил Гурию Пупперу пройти оздоравливающую процедуру избавления от страсти. Однако Пуппер отказался. “Отстаньте от меня! Я люблю ее! Я самый обычный парень, и больше мне никто не нужен!” — сказал он.

— Гурий! — застонала Пипа, тряся контрабас. — Гурий! Я тоже тебя обожаю! Твой носик, твои ручки, твою метлу! Если они от тебя не отстанут, я попрошу Айседорку, и она переедет этого Гугеля Гомоса танком! Слышишь? Почему ты молчишь, ответь мне!

Таня вздохнула и отошла от Пипы, не ругая ее, что та взяла чужой инструмент. Бывают моменты, когда к человеку лучше не приставать. Сердечные раны не поддаются лечению.

“Интересно, Пипа сама влюбилась в Гэ-Пэ или тоже какой-нибудь купидон ушустрил?” — подумала Таня.

Не встретив отпора, Пипа продолжала брать у нее контрабас и делала это так часто, что вскоре не пропускала ни одного выпуска “Магвостей”. Таню это слегка смущало. Она не была уверена, что лопухоидам можно слушать магические радиоволны. Поклепу бы это точно не понравилось. Хорошо еще, что он заглядывал к ним теперь довольно редко, ограничиваясь ежедневными звонками на зудильник Ягуну. У завуча и без того хватало хлопот.

Гуня Гломов окончательно распоясался. Шурасик подделывал кредитные карты. С помощью простейшей магии он ухитрялся получать в банкоматах деньги даже по проездному билету в метро. Семь-Пень-Дыр со своей любовью к водоплавающим превращал кого попало в выдр и нутрий. Даже тихоня Верка По-пугаева и та учудила: устроилась работать ясновидящей в какой-то салон, где, кроме ясновидения, занимались еще и татуировкой,

Даже русалка и та все время ухитрялась впутываться в истории. По ночам, объевшись рыбой, она так громко распевала песни, что со всех окрестных дачных мест на берег водохранилища сбегались любопытные. Русалку это заводило, и она начинала бузить еще больше, а Поклеп скрежетал зубами от ревности и злости. За две недели он постарел на двести лет. Под глазами у него образовались мешки таких размеров, что в них уместились бы все валютные запасы Магщества Продрыглых Магций.

Зато Великая Зуби, не собираясь тратить даром нервы, поступила куда как мудрее. Она собрала чемоданы, наколдовала себе лопухоидные документы на имя Ванессы Ван Зупп и на кровати с вертикальным взлетом умотала в Париж.

— Давненько я не бывала в Париже! С того самого бала, как в меня влюбился генерал Бонапарт. Я слышала, этот милый юноша потом приходил искать меня в Россию и даже взял с собой солдат, но отморозил нос и вернулся ни с чем, — сказала она Рите Шито-Крыто.

Молчаливая Шито-Крыто только хмыкнула. Как ни странно, она была единственной из нынешних учеников Тибидохса, с кем Зуби делилась кое-какими своими мыслями и даже тайнами. Всех прочих Зубодериха с ее неисчерпаемым запасом сглазов держала от себя на почтительном расстоянии.

* * *

Перед очередной ночной тренировкой Дедал вылез из книги в особенно ворчливом настроении. Он уселся на переплет и принялся брюзжать, что дракон-бол катится в тартатары, а тех, кого сейчас называют профессионалами, пятьсот лет назад не взяли бы даже разравнивать на поле песок.

— Чего там далеко за примерами ходить! Взять хоть вас двоих! Две вареные летучие рыбы дали бы вам в воздухе сто очков форы!

— Но-но, не надо грязи! Сам бы попробовал летать в темноте! Не видно же ничего! — обиженно надулся Баб-Ягун. Вчера он, рискуя жизнью, освоил на пылесосе восьмерку и полупетлю, а сегодня его с ходу сравнили с летучей рыбой, Ничего себе шуточки, а?

Дедал посмотрел на него с нескрываемым презрением:

— Ты когда-нибудь слышал о Фроле Слепом? Уверен, что нет! Вот был прирожденный драконбо-лист — лучший из лучших! В результате необратимого проклятия (завистников хватало во все времена!) он стал слепнуть. Тогда Фрол завязал себе черной повязкой глаза и стал учиться играть вслепую. Вот это был характер! Он закусывал губы, чтобы было не слышно, как он кричит от боли. Он тренировался сутками напролет! Засыпал на драконбольном поле и, просыпаясь, сразу поднимался в воздух. К тому времени, как он окончательно ослеп, у Фрола выработалось внутреннее зрение. Он мог подбросить в воздух полную горсть маковых зерен и поймать их все, прежде чем последнее коснется песка. Он мог вынуть медную монету из пасти у дракона и вернуться невредимым. И это слепец! Он один разделал бы всю вашу команду под орех! Да что с вами говорить!

Махнув рукой, Дедал открыл “Искусство дракон-бола”, улегся на первую страницу и исчез, накрывшись обложкой как одеялом. Книга съежилась и, став размером со спичечный коробок, не реагировала на увеличивающее заклинание.

— Ты его обидел, — сказала Таня,

— Я? Мамочка моя бабуся! — взвился Баб-Ягун. — Да я даже рта не успел открыть! Думаешь, приятно, когда тебя так поливают? Тут стараешься, носишься всю ночь, высунув язык, как придушенный немейский лев, а он...

Таня открыла футляр и заботливо проверила, хорошо ли натянуты струны у контрабаса, Потом отправилась в большую комнату и сунула футляр под диван. А то еще Пипа проснется и будет рыться в нем, надеясь найти контрабас и послушать магическое радио.

Ягун хвостом ходил за Таней, не понимая, что она собирается делать.

— Как ты считаешь, у тети Нинели есть маковые зерна? — задумчиво обратилась к нему Таня. — Сходи к ней, она к тебе лучше относится.

— Маковые зерна? — поразился Ягун. — Ты хочешь сказать, что собираешься..?

— А почему бы и нет? Будет лучше, если невидимки осенью размажут нас, как масло по бутерброду?

Пожимая плечами, Баб-Ягун отправился на кухню, где тетя Нинель как раз приканчивала свой третий за сегодняшний день диетический ужин. Вскоре он вернулся наполовину разочарованный, наполовину удовлетворенный.

— Странная у тебя тетка! Стоило мне заикнуться о маке, как она почему-то взбесилась. Зато дала пакет сухого гороха, В счет завтрака, обеда и ужина, — сооб-' шил он,

Подождав, пока Дурневы улягутся спать и все окна в соседних домах потухнут, Таня и Ягун разом произнесли Торопыгусугорелус, чтобы не тратить обе сегодняшние искры.

Испуганно прыснули во все стороны задремавшие в кустарнике воробьи. Луна любопытным глазом выглянула из-за туч. Ночная тренировка началась.

* * *

Лишь под утро, вконец измотанные, они вернулись домой. Таня едва не разбила контрабас о дерево. Волосы у нее растрепались, как у средневековой ведьмы. Под глазом у Ягуна светился здоровенный фонарь. Он схлопотал его, ударившись о свою же трубу, когда пытался перехватить третью по счету горошину.

— Как ни крутись, а больше четырех поймать все равно не получается! Даже с открытыми глазами! Нет, за этим Фролом Слепым нам точно не угнаться, если Дедал его не выдумал! — убито рассуждал Ягун.

Таня отмалчивалась. Она редко когда бывала так недовольна собой. Ей казалось, что она полная бездарность. Поймать из всей горсти несколько жалких горошин, которые к тому же в десять раз крупнее маковых зерен! Правда, возможно, они подбрасывали горошины слишком высоко и те мгновенно исчезали в темноте, но что толку себя оправдывать! Ничего... Сдаваться она не собирается... Следующей же ночью попытается снова.

Ягун первым подлетел к лоджии. Он толкнул раму, перевалился через перила и присвистнул. Раскладушка Тани была перевернута, вещи сброшены на пол.

— Ну и дела! Кто это у нас тут побывал? Если это Пипа — я ей не завидую! Не помнишь, каким заклинанием Семь-Пень-Дыр превращает лопухоидов в выдр? Может, позвоним ему по зудильнику — спросим? — раздраженно предложил он.

Таня тоже подумала было сначала на Пипу, но внезапно вспомнила, что Гробыня предупреждала ее в письме, что кто-то перерывает и портит вещи учеников. А что, если...

— Ягун, у тебя ведь осталась искра? — прошетала она.

— Да, а что?

— Приготовь кольцо! Возможно, тот, кто это сделал, еще здесь!

Заглушив ревущий пылесос Ягуна, они прокрались мимо безмятежно спящей Пипы и скользнули в большую комнату. Там их ожидало еще большее потрясение. Комната выглядела, как после ограбления. Все было перевернуто кверху дном.

Такса Полтора Километра сидела на тумбочке у разбитого окна, дрожала, как желе, и в невменяемом состоянии выла на фиолетовые облака. В ее безумных выпуклых глазах отблескивали две луны.

Тетя Нинель и дядя Герман неправдоподобно громко храпели у себя в спальне. Осталось загадкой, почему шум погрома не разбудил их. Скорее всего, здесь не обошлось без Пундуса храпундуса.

— Вот видишь, это не Пипа! Она не стала бы крошить собственные вещи! И заклинаний она не знает! — сказала Таня,

Баб-Ягун опустил руку с перстнем.

— Ой, мамочка моя бабуся! Я прям зверею! Зомби-руйте меня, чтоб я не мучился! Смотри, мой рюкзак весь скукожился! Кто-то прожег в нем дыру! Готов поспорить, в него выстрелили красной искрой!

Таня метнулась к дивану. Она была уверена, что футляр от контрабаса тоже испорчен, но сюда, видно, грабитель не добрался. Футляр был на месте. В целости и сохранности. Правда, на драконьей коже была заметна длинная царапина, будто кто-то схватил его, но что-то помешало ему довершить начатое.

Таня испытала облегчение. Футляр, контрабас и перстень — вот и все, что осталось ей от родителей. Было бы ужасно, если бы футляр разделил судьбу рюкзака Ягуна.

— Интересно, зачем приходил этот гад? Смотри, дверца шкафа сорвана с петель. Шторы изрезаны! Он что, сам с собой тут воевал? Или это твой дядя Герман бегал тут с ятаганчиком? — рассуждал Баб-Ягун.

С каждой минутой он становился все словоохотливее. Он только что сообразил, что в сожженном рюкзаке у него остались все учебники.

— Ты это видел?! Вон там! — внезапно Таня схватила Баб-Ягуна за руку.

На ковре, раздавленная чьим-то ботинком, лежала высохшая гвоздика, видно, выпавшая из чьей-то петлицы. Таня взяла ее в руки. От гвоздики пахло плесенью.

“Спящий Красавец!” — едва не воскликнула она, но вовремя вспомнила о страшной клятве, которую давала Тарараху. Разрази громус — не то заклинание, с которым можно шутить.

Стоило Тане подумать о Спящем Красавце, как такса внезапно завыла еще громче, еще безутешнее. Осколки стекла, торчавшие в раме, как драконьи зубы, осыпались. В комнату воинственно влетела ржавая шпага и, проскользнув между Таней и Ягуном, улеглась в ящик рядом с короной и сапогами, которые дядя Герман все же снял в ту ночь по просьбе тети Нинели.

— Ого, холодное оружие! Да твой дядя Герман просто воин: и шпага у него, и ятаганчик! — фыркнул Ягун.

Однако дотрагиваться до шпаги он предусмотрительно не рискнул, тем более что разбросанные по клинку пятна ржавчины весьма походили на старые следы крови.

— Дорого бы я дал, чтобы понять, что тут произошло, пока мы, как два психа, гонялись за горошинами! Жаль, не у кого спросить, что он тут искал, — сказал Ягун.

Он вспомнил было о Дедале, но тотчас сообразил, что книжный призрак может рассуждать лишь о том, что описано у него в “Искусстве драконбола”. Исключение составлял только Гуго Хитрый, но он был похищен.

Решив проверить еще раз, все ли на месте, Таня открыла футляр. Ее рука привычно скользнула в потайной карман. Ее секретный дневник, кое-какие косметические мелочи, письма от Ваньки и Медузии... Маловероятно, чтобы ночной гость приходил за этим.

Опуская крышку, Таня случайно сделала это слишком резко. Футляр перевернулся. Из другого — не потайного даже, а самого обычного, предназначенного для нот кармана выскользнули полотенце и гребень — загадочный дар Лукерьи-в-голове-перья...

* * *

Ни Таня, ни Баб-Ягун не знали (да никогда и не узнали!), что один невольный свидетель ночного визита все же был. В соседней квартире под столом прятался генерал Котлеткин, дрожавший ничуть не меньше таксы. Бедняге не так давно суждено было пережить тяжелейшее потрясение в его жизни.

Хандра началась у Котлеткина еще с вечера. Впрочем, вызвана она была мелкими неурядицами, которых множество в жизни каждого лопухоида. Днем в его бронированный “Мерседес” въехал его же джип сопровождения, и обе машины так сильно пострадали, что бедный генерал вынужден был пересесть в вызванный по рации резервный танк. Автомобильные пробки удалось удачно проехать, но на обратном пути из танка незаметно вытащили барсетку со всеми сегодняшними взятками.

Грудная жаба глодала безутешного генерала до трех часов ночи. Наконец он почти было заснул, но тут через стену, в квартире Дурневых, зазвенели стекла. Залаяла и почти сразу завыла собака, Котлеткин раздраженно заворочался и накрыл голову подушкой. Дядя Герман был ему полезен, хотя на вкус любящего тишину генерала он как сосед был шумноват.

Грохот не прекращался. Он был слышен даже сквозь подушку. Казалось, дом дрожит и ходит ходуном.

“Что они там, гирями кидаются? Совсем обнаглели!” — подумал Котлеткин. Отшвырнув подушку, он подскочил к стене и, произнося укоризненные слова из армейского лексикона, принялся колотить в нее кулаком.

Шум в дурневской квартире не прекращался. Звуки дробно прокатывались за стеной, словно намеренно приводя в бешенство нервного Котлеткина. Генерал уже собирался в одной пижаме выскочить на площадку и звонить в дурневскую дверь, но внезапно что-то полыхнуло у него перед глазами.

Пройдя прямо сквозь стену, в комнату вторглась худая угловатая фигура. Пораженный Котлеткин упал на четвереньки и быстро заполз под стол. Он как-то вмиг звериным почти чутьем определил, что именное оружие тут не поможет. К тому же пистолет лежал у Котлеткина в сейфе, а код Айседорка постоянно меняла, опасаясь за свои драгоценности.

Оказавшись в квартире у дурневских соседей, неизвестный остановился, переводя дух. Генерал Котлеткин трусливо икнул в своем убежище и стукнулся затылком о столешницу. Стол подпрыгнул. Привлеченный шумом, незнакомец повернул голову. В пятне лунного света мелькнули желтоватое лицо и тугой воротник старомодного мундира.

— Ты видел меня! Придется стереть тебе память! Или лучше убить: это надежнее, — утвердительно сказал он и начал поднимать руку.

Котлеткин закрыл глаза, готовясь к смерти. Перед его мысленным взором, как любят писать в своих книжках прозаики-лопухоиды, пронеслась вся его светлая и яркая жизнь, начиная с того самого дня, как он, зеленый еще курсантик-снабженец, перебрасывал через бетонный забор воинской части банки со сгущенным молоком и тушенкой.

Но, видно, смертный час генерала Котлеткина еще не пробил. Внезапно окно комнаты брызнуло осколками. В комнату, нанося колющие и рубящие удары, ворвалась ржавая шпага графа Дракулы. Неизвестный, не ожидавший, что она найдет обходной путь, испуганно присел и выбросил из пальца — так, во всяком случае, показалось Котлеткину — несколько красных искр. Огненные точки прожгли в обоях страшные дыры, расплавили рамку с фотографией арабского министра, которому Котлеткин потихоньку продавал списанное оружие, но не причинили шпаге ни малейшего вреда. Насмешливо позванивая, она отвлеклась на шторы, без всякого усилия разрезая их на длинные полоски.

Вторгшийся к Котлеткиным незнакомец попятился. Он запахнулся в плащ и стал стремительно вращаться, выбрасывая красные искры. Вскоре, облепленный искрами, он сделался похож на кокон. В этот миг, покончив со шторами, шпага вновь кинулась в атаку, но ее клинок лишь пронзил пустоту. Огненный кокон исчез, унося с собой незнакомца.

Шпага разочарованно зазвенела и вылетела наружу сквозь разбитое стекло. Генерал Котлеткин под столом стиснул виски руками и, благоразумно не покидая укрытия, издал душераздирающий вопль. Через стенку дурневская такса откликнулась ему сочувственным воем. Кому же, как не ей, было понять генерала Котлеткина?

Глава 10