Современные российские геополитические концепции и геостратегии России

Свое видение геополитического будущего России предлагают самые различные представители научной и общественно-политической мысли.

Л.Г. Ионин считает, что геополитическая стратегия для России всегда состояла в поиске того пути, который соответствовал бы ее специфике как “некоего наднационального и надгосударственного цивилизационного образования” (3, с. 367).

Всю дискуссию по этому вопросу можно условно свести к двум фундаментальным подходам – проекции на современность западников и славянофилов: атлантизму и евразийству точнее, даже, неоевразийству. Первый исходит из того, что в процессе модернизации России более целесообразно ориентироваться на запад; второй предлагает идти по незападному пути, подчеркивая культурно-историческую самобытность России.

Вместе с тем, ряд ученых и государственных деятелей признают возможными три геополитические стратегии:

• Сохранить статус великой державы и продолжить экспансионистский курс.

• Обрести статус региональной державы, стать одним из силовых центров, согласно модели Г. Киссинджера.

• Проводить сугубо прагматическую внешнюю политику, формируя общегосударственные интересы на внеидеологической основе, модифицируя ее в зависимости от текущего момента и акцентируясь на внутренних проблемах.

Разумеется, эти варианты не взаимоисключаемы, и каждый из них предполагает “непременное решение задач, связанных с выработкой принципиальных отношений как минимум к трем группам своих внешнеполитических контрагентов: своим союзникам, Западу и странам “третьего мира”” (2, с. 329). Теперь попытаюсь проанализировать и конкретизировать эти направления, выявляя по ходу “пьесы” более предпочтительное или, вернее, наиболее приемлемое их сочетание.

Сторонники атлантической модели объявляют себя приверженцами идеологии прав человека, которая ни в коем случае не должна быть подменена “идеологией прав народа или русскоязычного меньшинства, ибо это уже иная парадигма – парадигма “коллективной судьбы”, несовместимая с гражданственной парадигмой атлантизма” (25, с. 6).

По этому сценарию России предстоит исполнять роль организатора евразийского пространства, служа для бывших участников СССР “образцом демократии”. Ее целью отныне должно стать коренное изменение структуры федерации, субъектам которой следует объединяться не по национальному признаку, но являться гражданскими обществами (3, с. 368).

Итак, в этой теоретической конструкции явно прослеживается стремление сблизиться с Западом и Европой, органично влиться в это цивилизационное пространство; тем не менее, имеются намеки на великодержавность в отношении бывших союзных республик.

Будучи политико-культурным сердцем евразийского региона, Россия невольно собирает вокруг себя более мелкие субъекты, вместе с которыми она может выступить как один из центров силы. Последнее предположение перекликается с позицией С. Хантингтона о вовлечении Россией в орбиту своего влияния государств, исторически идентифицируемых с православным христианством (6,7). “Как лидеру православной цивилизации, - пишет А. Дугин, - России необходимо участвовать в межцивилизационных организациях, начиная с ООН и ОБСЕ и кончая менее представительными объединениями, занимающимися частными вопросами, а также сотрудничать со стержневыми государствами, представляющими другие цивилизации в деле разрешения международных проблем” (6, с. 41).

Учитывая тенденции к образованию цивилизационных блоков, культурно-исторические традиции России, а, в особенности, ее незавидное геополитическое положение, нельзя не задаться вопросом: какая роль отводится России в стратегическом партнерстве с Западом? Едва ли при нынешних обстоятельствах она может участвовать в игре на равных, и существует большая опасность подавления национальных интересов России при всех очевидных выгодах “атлантического” курса.

Если приверженцы атлантизма принадлежат к лагерю западников, то евразийцы или неоевразийцы – идеологи самобытности России (3, с. 369). Надо сказать, что само по себе евразийство к. ХХ – н. XXI в. неоднородно и распадается на три ветви: консервативную, коммунистическую (национал-большевистскую) и либеральную (умеренное евразийство).

Консервативное евразийство призывает к отказу от западной модели развития и возрождению былого величия России; культивирует особое предназначение России, причем с некоторым налетом мистицизма (1,3).

Апологеты антизападного направления, вероятно, не принимают в расчет реалии современного мира. Этот путь чреват опасной изоляцией от мирового сообщества, которая рано или поздно спровоцирует новый системный кризис и поставит страну перед выбором.

Коммунистическое евразийство представлено российскими коммунистами, в чьей идеологии, как справедливо отмечает Л.Г. Ионин (3, с. 374), почти не осталось и следа от марксизма-ленинизма. Произошла фундаментальная смена парадигм: “центр тяжести в анализе и аргументации переместился из сферы социально-экономической в сферу геополитическую”.

Современные коммунисты отказались от важнейшего постулата марксизма – классовой борьбы. Теперь их внимание сосредоточено не на “базисах и надстройках”, а на “цивилизациях” и “архетипах”.

Зюганов подчеркивает, что в этих условиях для России чрезвычайно важна быстрая адаптация и выработка новой глобальной стратегии. Он предлагает геостратегию, ключевыми элементами которой являются возвращение традиционной многовековой роли “геополитического баланса” – “гаранта мирового геополитического равновесия сил и справедливого учета взаимных интересов”. Также он стоит за избежание чрезмерной интеграции в “мировую хозяйственную систему” и “международное разделение труда”, что могло бы породить опасную зависимость страны от внешних факторов в силу уникального географического положения и все еще мощного внутреннего потенциала.

Надо признать, что рациональное зерно в этом есть. Пропустив мимо ушей демагогию и враждебные Западу выпады, нельзя не согласиться с тем, что во внешней политике Россия должна руководствоваться, прежде всего, собственными интересами.

Этого можно достичь, обладая мощным внутренним совокупным потенциалом, и Зюганов обращает внимание на необходимость его сохранения и постоянного накопления.

Конечно, в иностранной печати можно встретить идеи “вассализации” России, ее расчленения на экономически зависимые от Запада небольшие государства (16, с. 13). Так, З. Бжезинский недвусмысленно изрекает, что “Россия может быть или империей, или демократией, но она не может быть и тем, и другим” (8, с. 60-61).

Однако Запад скорее заинтересован в поддержании партнерских отношений с РФ, младших или в чем-то зависимых – другой вопрос. Но взваливать на себя все бремя российской экономики – непростительная роскошь. Это ему совершенно незачем (16, с. 13-14).

Кроме того, если вновь обратиться к логике центров силы, то Россия, являясь одним из них, будет вполне способна внести свою лепту в поддержание “геополитического баланса” и стать одним из гарантов “справедливого учета взаимных интересов”. Лагерь “умеренных евразийцев” наиболее ярко представлен А.С. Панариным, предлагающим отвергнуть стратегию изоляционизма как несоответствующую современному контексту, но, в то же время, творчески подходить к заимствованию чужого опыта.

Специфика российской цивилизации не заключается однозначно в православии; она в чистом виде не славянская, не азиатская и не европейская, несмотря на то, что элементы каждой из них органично вплетаются в это единое целое. Панарин и его единомышленники, обрисовывая свою геополитическую стратегию, подчеркивают, что она носит двойственный характер.

Вынужденная так или иначе контактировать с Западом, Россия осознает свое ущербное положение ввиду некоторых объективных причин. Для того, чтобы защитить свою культуру, отстоять самобытность, не впадая при этом в другую крайность, Россия должна взять на вооружение “тактику избирательного социокультурного протекционизма”.

Это означает, что она будет охранять свои цивилизационные особенности с помощью “социокультурных фильтров”, прозрачных для информации, касающейся технологического развития в широком смысле, что включает и социальные технологии, однако задерживающих информационные массивы, грозящие пошатнуть фундаментальные ценности национального масштаба.

С другой стороны, по отношению к ближнему зарубежью России было бы выгодно практиковать политику атлантического типа, т.е. создать открытое политическое пространство, минуя всякую идеологию. Этому во многом способствует наличие во всех странах СНГ огромной русскоязычной диаспоры, являющейся передовой частью населения и в чьем сознании еще не разрушена существовавшая со времен советской власти инфраструктура социокультурных контактов. Понимая, что подогреваемые сверху сепаратистские настроения противоречат их интересам, эти общности становятся естественными союзниками России (3, с. 381).

Особняком стоит неоизоляционистская геополитическая концепция “острова Розсип”, предложенная В.Л. Цымбурским. Она предполагает определенное дистанцирование России от международных дел. Автор констатирует неудачу российского напора на Европу, продолжавшегося на протяжении 300 лет и закончившегося геополитической маргинализацией страны. Предлагая избегать прозападных, евразийских и “третьеримских” искушений, он выступает за признание ее нынешних границ, отказ от внешней экспансии и “глобальной миссии” России. Приоритет должен быть отдан решению внутренних геополитических проблем, освоению существующей территории. Этому способствует тот факт, что после развала СССР она оказалась окруженной “территориями-проливами” - зонами геополитической нестабильности (19, с. 17-21; 5, с. 35).

На этапе постиндустриализма регионализация модернизирующихся пространств выступает в качестве объективной тенденции (16, с. 16). Кроме того, некоторые ученые отмечают имперский характер отечественной политической системы, что во многом предопределило выбор федеративного устройства государства (21, с. 68) и предлагают пути его геополитического совершенствования (22, с. 103-106). Мощная во внутреннем геополитическом отношении, сильная экономически, Россия сможет стать центром притяжения сопредельных государств и ядром самостоятельного цивилизационного блока.

Но сказанное являет собой, пожалуй, долгосрочную перспективу. Поэтому вполне можно согласиться с К.Э. Сорокиным, предлагающим сделать выбор в пользу “уступающей стратегии” или “стратегии балансирующей равноудаленности” в отношениях с Западом, и в АТР, заключающейся во временном отходе от дел на международной политической сцене, однако продолжая активную внешнеэкономическую деятельность для наращивания геополитического потенциала (11, с. 26). В качестве примера успешного претворения в жизнь такой политики автор приводит Китай.

Эта политика предполагает максимальное использование все еще имеющихся у России рычагов воздействия на мировую политику, недопущение чрезмерного усиления отдельных геополитических центров, использование существующих и потенциальных противоречий между ведущими мировыми державами и возглавляемыми ими коалициями, а также внутри них, между глобальными и региональными центрами силы; применение во внешней политике принципа жесткой обусловленности своих уступок аналогичными действиями других стран (5, с. 37).

Особо автор подчеркивает значимость гибкой политики России в АТР. Предлагается усилить экономически (помощь в конверсии оборонных предприятий, развитии хозяйственной инфраструктуры) и демографически (за счет повышения уровня жизни местного населения, создания благоприятных условий для переезда за Урал людей из перенаселенных районов России и русской диаспоры из СНГ и Балтии) территории к востоку от Урала. Одновременно необходимо наращивать мощь вооруженных сил (18, с. 24-25), дабы пресечь аппетиты соседних стран (например, Китая) и не забывать партнеров по бывшему “социалистическому содружеству”.

Такова возможная геополитическая стратегия России, которая позволит ей сконцентрироваться на внутреннем направлении, разумно игнорируя то, что происходит за ее пределами и повлиять на что при данном раскладе она не может. Однако будет она воплощена или нет, зависит от качества политических элит, их профессиональной компетентности, приоритета интересов зарождающегося гражданского общества над личными амбициями.