Глава 3. And I Don’t Know What To Do; You’re Beautiful

Я ожидал всего, чего угодно, но только не того, что нашел, пробравшись в хранилище документов. Достав папку с историей Фрэнка, я бегло просмотрел ее; всякая чушь, относящаяся к медицинским заключениям, не представляла для меня никакой ценности, мне было важно узнать, почему Фрэнк здесь, а документы лишь рассказывали, что не так с его здоровьем. В общем, у мальчика была психологическая травма, предполагающая социофобию и странную одержимость чем-то. Желая узнать больше, я начал просматривать его папку внимательнее, прочитал полицейский рапорт, справку невропатолога и заключение психиатра. Со слов хладнокровных специалистов я сумел таки собрать воедино все осколки прошлого (заодно переосмыслив еще кучу вещей), и понял, насколько трагичными были последние полгода для Фрэнка.

Выходило, что он подружился с двумя парнями, старшему было 23 (на 9 лет больше, чем самому Фрэнку в то время), а второму около того. Они вырвали Фрэнка из привычной для него жизни забытого родителями ребенка, взяли под крылышко и вскоре вовлекли в сумасшедший мир наркотиков и жестокости. А гораздо позже… они оба изнасиловали Фрэнка в машине старшего парня, и, зная, что им за это ничего не будет, отправили мальчика домой, пообещав, что обязательно придут за ним на следующий день. Они сдержали слово, и все повторилось опять. А затем, когда они, видимо, получили то, что хотели, оба исчезли. Фрэнку было слишком страшно и невыносимо стыдно рассказать о своей беде кому-то, потому как он был уверен, что сам виноват, и так, впрочем, поступают многие жертвы насильников. Нет, как же он мог рассказать? Он считал, что ему не поверят, что это, вроде бы, невозможно – изнасиловать мальчика. И поэтому Фрэнк держал все в себе, терзаясь своей тайной. Ему казалось, что он «грязен», и это заставляло его постоянно мыться, чаще и чаще, пока родители не заметили сей странности и не забили тревогу. Я почувствовал, что меня накрывает волна ненависти по отношению к родителям Фрэнка: они ведь фактически не обращали внимания на перемены в поведении своего сына и на то, что он не может даже ни с кем общаться! Они не поняли его, и своей реакцией неумышленно вынудили осознать весь ужас того, что произошло с ним…

Фрэнк думал, что это просто нелепая ирония судьбы: случилась та вещь, против которой родители были готовы стоять насмерть. Он совершенно оградился от общества, боясь, что любой человек причинит ему боль…

Однажды, когда Фрэнк находился на приеме, он вдруг рассмеялся. Просто захохотал, как умалишенный… С ним случился истерический припадок: Фрэнк разрыдался так же неожиданно, как и начал смеяться. Боясь, что мальчик сойдет с ума, его направили на терапию, где и выяснилось, что он был изнасилован. Терапия доказала психические нарушения, и Фрэнка перевели сюда, в наше учреждение. Наверное, все надеялись, что тут бедняга хоть немного оправится… Вдобавок, мальчик мог покончить жизнь самоубийством, а кому хочется брать на себя ответственность? Такие богатые и самодостаточные родители, как у Фрэнка, попросту решили не заморачиваться и трусливо упрятали сына в лечебницу. Конечно, для людей высшего света это неприемлемо – иметь ребенка, которого изнасиловали, и у которого нелады с психикой. Блядь, да они, наверное, сами были готовы сойти с ума оттого, что их сын занимался сексом (пусть даже и не по собственному желанию) с мужчиной!

Когда я клал папку на место, то почувствовал, как к горлу подступил ком. Что Фрэнк был уверен – парня нельзя изнасиловать – это понятно, но… Почему он заговорил именно со мной? Мой возраст был близок к возрасту тех двух ублюдков, и Бен явно имел в виду именно это, когда говорил, что новичок будет бояться меня. Но я никак не мог отделаться от мысли, что он не просто так подошел ко мне этим утром, здесь явно прослеживалось что-то более значимое. Я захлопнул дверь и отправился прочь из офиса, по-прежнему ощущая тошноту. Бедняга Фрэнк, теперь-то я знал, почему в его лице не было любви, почему его глаза неизменно оставались такими печальными… И я был прав также в том, что даже по его губам можно было прочитать о трагедии, которая с ним произошла.

Когда я увидел Фрэнка на следующее утро, то почувствовал себя виноватым. Я ужасно спал этой ночью, думая только о том, что случилось с мальчиком. Я думал столько, что позабыл обо всем остальном. Кажется, такое со мной впервые: чтобы что-то, да заставило меня отвлечься от собственных проблем!..

Во время завтрака я сидел, бессмысленно ковыряясь в тарелке, где были хлопья. Я давил их ложкой, чтобы не выплывали на поверхность, и, когда жалкая порция молока превратила их в желтую раскисшую кашу, я бросил это дело и вынул свой блокнот. Сейчас я действительно намеревался закончить изображение Фрэнка, но, как только принялся за работу, Бен окликнул меня: пора было идти на групповую терапию (куда нас заставляли ходить), и я, убрав блокнот, неохотно поплелся за всеми. Как всегда, мы составили пластиковые стулья в круг посреди комнаты и сели по своим местам, украдкой поглядывая друг на друга. Я обнаружил, что Бен уселся рядом с Фрэнком, и быстро занял стул напротив них. Терапию проводила доктор Маркман, психиатр. В общем-то, приятная женщина, но она никогда не интересовалась, нравится нам что-то или нет.

- Поприветствуем нового участника нашей группы, Фрэнка, - дружелюбно сказала Маркман, и послышался нестройный гул приветственных фраз. Я почувствовал себя так, словно находился в «обществе анонимных алкоголиков»… Маркман, впрочем, решила не доставать особо Фрэнка и переключилась на Рэя, спрашивая, как у него дела.

В разглагольствования Торо я решил не вникать: я прекрасно знал, что за послание он получил на этот раз. Рэй был уверен, что кто-то свыше отправляет ему эти послания, и избрал, по всей видимости, меня тем, кто будет слушать его откровения. Кстати, послания эти были совершенно одинаковыми, только формулировались по-разному. Я тихонько сидел, незаметно глядя на Фрэнка, а тот, в свою очередь, не отрывал удивленного и недоверчивого взгляда от Рэя. Мальчик глянул и на меня, но я тут же опустил глаза, чтобы он не догадался о наблюдении.

Мы двигались по кругу, и, когда нужно было рассказывать мне, я потряс головой и сделал вид, что сосредоточенно изучаю свои ногти. То есть, как всегда, меня благополучно пропустили, и теперь стали внимать отчету Лизы, отличавшемуся особой эмоциональностью. Когда та закончила, Маркман решила побеседовать с Фрэнком, не обращая внимания на его умоляющий взгляд.

- Как прошла твоя первая неделя здесь? – спросила она как-то уж чересчур внимательно, а мальчик безразлично пожал плечами, - Ну же, давай…

- Хреново! - неожиданно рявкнул Фрэнк, что меня даже шокировало, - Я не хочу больше тут оставаться!

- Что еще? – Маркман тоже была удивлена, но в то же время заметно обрадована тому, что добилась от Фрэнка хоть каких-то эмоций.

- Здесь все с приветом! Но я-то - нет! Со мной все в порядке! Вы должны сообщить моим родителям, что со мной все в порядке!

- Эй! – Рэй оборвал его, - Это кто еще с приветом! Ты принимаешь душ, по меньшей мере, три раза в день! Ты ни к кому не прикасаешься, и никто не может прикасаться к тебе! И пользуешься косметикой, что само по себе странно!

- Я не могу не принимать душ! – завопил Фрэнк, вскакивая, - Ты не знаешь, каково это – чувствовать себя так… да ты никогда не узнаешь! – и сел на место, закрыв лицо руками.

Тошнота усилилась в десять раз, а сердце принялось дико стучать. Я смотрел на Фрэнка, не отрываясь, и чувствовал, как мое тело переполняет какое-то удивительное ощущение. Оно разливалось по венам, заставляя дрожать пальцы; приток крови как будто что-то прояснил в моей голове, но все же, это было странно. Я даже не знаю, как объяснить… как будто волна чего-то необычного прошла сквозь меня. Необычного чувства, которого до этого я раньше никогда не испытывал. Действительно, так странно… но я ненавижу, когда происходит что-то, чему я не могу дать название. Тем более, раз это происходило именно со мной, еще больше вызывало тревогу.

- Фрэнк, все хорошо, успокойся, мы побеседуем потом наедине, - произнесла Маркман.

Тут Фрэнк опять поразил нас всех, начав смеяться.

- Вы думаете, мы можем просто побеседовать об этом? – скептически проговорил он, - Я не могу просто «беседовать» и ждать, пока мне станет лучше! – и обратился к Рэю, - Ты хочешь знать, почему я могу часами принимать душ? Да потому что я чувствую себя грязным. Я грязен!

Мне не понравилось, что Фрэнк говорит о себе так. Мне хотелось шлепнуть его хорошенько и заставить замолчать, но я не мог. Слишком рискованно… Да я просто не мог себе этого позволить! Волна, охватывающая мое тело, поднялась до критической отметки…

- То, сколько я моюсь, не имеет значения, мне все равно кажется, что я грязный! Я могу тереть себя докрасна, могу стоять под душем в течение нескольких часов, но ничто не помогает! Я грязен… Изнутри и снаружи. Я не могу стать чистым! – кажется, у Фрэнка начиналась истерика.

Маркман, видимо, размышляла, что делать. А мне казалось, что у меня вот-вот случится сердечный приступ. Я боролся с новым чувством, все больше поглощающим меня, и мой мозг настойчиво посылал сигналы языку. Но я еще не мог заговорить, не потому, что был шокирован, а скорее из-за того, что боялся слов, которые мог бы сказать.

- Шшшш, Фрэнк, все нормально, нам не обязательно разговаривать об этом здесь, успокойся, все нормально, - Маркман изо всех сил пыталась снова взять ситуацию под контроль.

- Я чувствую себя грязным! И уродливым! Я урод! Что я мог подумать? Только то, что никто не захочет больше связываться с таким неудачником, как я!

- Тебе кажется, что тебя обманывают? – осторожно спросила Маркман, наклоняясь вперед и полностью обращаясь во внимание.

Все, кто был в группе, находились в замешательстве: они-то не знали, почему Фрэнк чувствует себя грязным. А я знал, и сейчас мне хотелось быть в неведении, как и остальные. Я бы все отдал, чтобы не знать…

- Да, черт возьми, мне кажется, что меня обманывают! – кричал Фрэнк, - Я урод, и здесь мне только хуже! Меня никто никогда не сможет полюбить! Вы что, не понимаете? Я хочу стать чистым!

Мое дыхание сбилось; Фрэнк сполз на пол, тихонько всхлипывая, Бен был поражен, и Маркман, к слову, тоже. Волна все давила на меня, увеличиваясь до невероятных размеров… Я сел прямо, чувствуя, как по спине сбегают капли пота. Я знал, что мне не следует этого делать. Я не мог этого сделать, но мое сердце кричало, кричало громко, кричало, повелевая не идти на поводу у разума. В комнате было тихо, если не считать всхлипов Фрэнка. Стало невыносимо жарко, мои ладони вспотели, а горло сжалось. Я чувствовал себя, словно в тесном помещении, наполненном тысячами шариков, которые постоянно двигались. Только вот комнатой была моя голова, а шариками – мысли и предостережения себе самому. Половина шариков говорила «нет»… даже не говорила, а вопила, заставляя молчать и расслабиться. Говорила, что дело того не стоит, что незачем постоянно думать о мальчике, которого я едва знал. Однако другая половина умоляла меня открыть рот и все-таки сказать. Я подался вперед, едва осознавая, что то, что я собираюсь сделать, будет фактически моей гибелью. И это меня чертовски пугало…

- Ты не урод. Мне кажется… ты красивый.

Волна вырвалась на свободу, захлестывая собой все. Фраза, которую я все-таки сказал, звучала в реальности совсем не так, как в моих мыслях, и я уже жалел о содеянном. Нет, жалел не о тех словах, что произнес, потому что сказал их от чистого сердца, а о том, что заговорил вообще. В полной тишине раздался грохот, и все присутствующие одновременно изумленно выдохнули… однако тут же опять стало зловеще тихо. Бен от неожиданности упал со стула, и я только что заметил это… Так вот значит, что это был за грохот… Да-да, я нисколько не лгу, Бен сидел на полу и таращился на меня с неподдельным выражением шока на лице. У Маркман было завидное самообладание, но я мог бы с уверенностью сказать, что она тоже чуть не навернулась со стула.

- Джерард? – почти беззвучно проговорила она.

Я пытался осознать, со мной ли это все сейчас происходит. Я смотрел на Фрэнка, а он на меня, но вовсе не удивленно, не пялился так, словно у меня вдруг выросла голова динозавра… Он просто смотрел. И мне на миг показалось, что в его непоколебимо печальных глазах промелькнула живая искорка.

И я понял, что уже ничуть не жалею ни о чем.

- Джерард? – шок в голосе Маркман был нескрываемым.

Я повернулся к ней. Кажется, теперь нам будет, о чем поговорить. Дело в том, что слова, сказанные Фрэнку, были первыми, которые я произнес за все время терапии. Они были первыми за все время, что я находился здесь, первыми за два года, которые я провел в этом учреждении. Я нарушил свое молчание ради Фрэнка. Просто я действительно считал, что он красивый. А также решил: несмотря ни на что, я должен сделать все возможное, чтобы Фрэнк тоже это понял.