2015-08-21
303
A Splitting Of The Mind
Я решил, что он нравится мне, еще в тот момент, когда взглянул на него впервые. Это уже что-то говорило, так как я никогда сильно ни к кому не привязываюсь. Я не позволяю себе ни любить других, ни верить им. Без исключений.
Он появился здесь однажды утром: напрягшись, опустив голову и буравя взглядом пол, вошел и быстро занял кресло, на которое ему указала Магда. Весь его облик будто кричал: «Не трогайте меня, пожалуйста!». Он не смотрел по сторонам, не шевелился и не произнес ни слова, просто сидел на мягком сине-белом кресле так прямо, как только мог. Его пальцы были сперва сцеплены в замок, но, посидев немного так, он разъединил их и начал задумчиво грызть ногти. Затем, видимо, вспомнив об этой привычке, положил руки на колено и принялся вертеть большими пальцами. Тогда я наконец отвел взгляд от его рук и посмотрел на лицо… Господи, да он же совсем юн! Слишком юн, чтобы находиться в таком месте… должно быть, ему здорово не повезло. Его лицо было очень бледным, даже с каким-то призрачным оттенком. Я повернул голову, чтобы рассмотреть глаза. Они были каре-зелеными, но без живой искорки. Именно каре-зелеными, хоть я и не мог разглядеть хорошенько, я просто знал.
Он выглядел как «несчастное дитя», но, похоже, не собирался обращать это в выгоду. Пожалуй, раньше я бы, на хрен, убил такую «бедную маленькую жертву».
По комнате разнесся громкий хохот; он подпрыгнул на месте от испуга и неожиданности и внимательно осмотрел всех присутствующих. По-видимому, решил, что каждый тупо пялится в экран телевизора, но тут он был не прав. Я не смотрел телевизор. Я смотрел как раз на него, и сейчас мой взгляд был прикован к его губам. Наверняка эти губы уже целовал кто-то, и от осознания этого я вдруг почувствовал странное огорчение. Но по его лицу нельзя было сказать, что он вообще кого-то любил. Что кто-то прикасался к его глазам, к его губам, к его душе… Он прятал все где-то глубоко внутри, и это меня, в общем-то, раздражало. Когда люди что-то скрывают, им потом приходится вновь ждать определенных моментов, определенных действий, чтобы все повторить, но этого может и не случиться. Другое дело - когда вы просто забываете отрезок прошлого или вам есть, о чем вспомнить еще: тогда в самый неожиданный момент воспоминания оживают. Например, ваш первый поцелуй. Если вы считаете его одним из лучших моментов своей жизни, не избавляйтесь от этого воспоминания, храните его в своей душе. Спрячете от себя – оно больше к вам не вернется. А так в любой момент такое воспоминание может появиться в вашем подсознании и подарить приятный сюрприз. Будь этот поцелуй неудачным – вы изо всех сил пытаетесь забыть его. И очень жаль, когда тяжелые воспоминания неотступно преследуют людей всю оставшуюся жизнь. Наш мозг – это не просто хранилище информации или туннель с двумя выходами, один из которых – «держись», а другой – «отступи». Физически вы не можете сохранять воспоминания в своей памяти, вы не можете выбирать, о чем можно забыть и что заменить. Я – единственный, кто знает эту простую систему и знает, как с ней управляться. Если мне скучно, а Джаспера нет рядом, я обдумываю все, что произошло со мной за неделю, и те воспоминания, которые особенно ценны, я оставляю в голове. Но это иногда, а обычно мне все равно. Могу поспорить, что каждый, кто делал бы так, как я, посчитал бы эдакое «сохранение нужной информации» реально новаторской идеей. Только представьте себе, как бы это было замечательно: просто выкинуть из головы память о трагических событиях, произошедших в детстве… о всех смертях, которые вам доводилось наблюдать. Подумайте, как бы любому врачу или санитару неотложки хотелось забыть о подобных вещах.
Вот как работает наша память. Не спрашивайте, откуда я это знаю – я знаю, и все. Так что теперь, если я услышу о революционном открытии, касающемся того, о чем я сейчас говорил, я даже не удивлюсь. И я пойму вас, если не поверите. В конце концов, я всего лишь… да практически подросток, и это не дает повода мне верить, правда?
Вернемся к нашему новичку. Теперь он, вместо того, чтобы пялиться на свои колени, глазел на экран телевизора. Я ненавижу этот телевизор! Хоть кто-нибудь догадывается, как легко этот ящик убивает клетки нашего мозга? Разозлившись, я заскрипел зубами, и это привлекло внимание Бена, который тут же повернулся ко мне.
- Сейчас это самое лучшее, что ты мог сделать, да? – спросил он настолько спокойно, что это меня просто взбесило.
Я демонстративно закатил глаза и перестал скрежетать. Я не хочу здесь находиться, я ненавижу время, когда все собираются в этой комнате и смотрят телевизор. Неужто они думают, что нам интересно, кто в результате голосования сделается Американским Идолом?! Да какая разница! Добрая половина всех этих «идолов» даже не умеет толком петь. Я не смотрю это шоу. Я знаю, кто выиграет. Поэтому просто откидываюсь на спинку кресла и кладу ногу на ногу. В комнате опять грянул громовой ржач, и я все-таки решил посмотреть, что же такого смешного в Американском Идоле. Правда, как оказалось, шел вовсе не «Идол», а какой-то дебильный ситком. Вот гадство! Скорее! Мне нужно что-то, что отвлечет мое внимание прежде, чем вся эта тупость проникнет в мой мозг. Видимо, пока я думал, кто-то переключил на другой канал… То-то я и не слышал знакомой мелодии, что играет в заставке к «Идолу»! Интересно, что еще прошло мимо моих ушей... Как я мог так отвлечься? Ну, естественно, во всем виноват этот новенький с темными волосами, уложенными гелем, запах которого я даже мог почувствовать. Конечно, этот парень уже успел помыть голову с тех пор, как прибыл сюда, но, как я уже сказал, я знаю абсолютно все. И знаю, что он использовал гель для волос.
Прозвучал тихий щелчок, который показался мне оглушительным, потому что я ждал этого момента целый день. Телевизор выключен! Аллилуйя!
- Ланч! – объявляет Магда каким-то чересчур радостным голосом, и ее лицо озаряет широкая улыбка.
Я застонал и медленно скинул ноги с подлокотников кресла, стараясь оттянуть время. Я изо всех сил надеялся, что Бен не станет ждать меня, и он действительно не стал. Он стоял перед новичком, который, похоже, старался выглядеть как можно меньше и незаметнее. Бен протянул ему руку, чтобы помочь подняться с кресла… Кресла, надо сказать, у нас отвратительные, и мальчишка это наверняка понял: сиденье настолько мягкое, что просто затягивает тебя и не дает встать. Я хихикнул, наблюдая тщетные попытки новенького покинуть кресло.
- Тебе помочь? Ты не дашь мне руку? - осторожно спросил Бен, по-прежнему протягивая свою ладонь и почти прикасаясь ею к ладони мальчика.
Несчастная жертва ожесточенно замотала головой и прижала руки к телу, глядя на Бена так, словно тот угрожал ему смертью. Бен вспылил и отдернул руку, не собираясь больше стараться наладить контакт.
Я повел бровью, мысленно обращаясь к себе по поводу этого небольшого инцидента, и направился к дверям, однако затем остановился, став спиной к Бену и этому мальчику. С усмешкой развернулся к ним.
- Что тут такого забавного, Джерард? – огрызнулся Бен (наконец-то он опростоволосился!), поглядывая на новичка.
Я поднял вверх один палец, призывая потерпеть, а затем медленно начал развязывать галстук. Не спеша, осторожно, я снял его со своей шеи и передал один конец мальчику. Он так испытующе воззрился на меня, что это было… почти обидно. Если бы я в самом деле смеялся над ним, он бы точно это понял и не принимал попыток прочитать что-то на моем лице… Наконец решив, что мои помыслы чисты (или что-нибудь еще, кто знает), новичок взялся за галстук, и я одним резким движением поднял его с кресла. Став на ноги, паренек пошатнулся, но я не бросился его поддерживать: он не желал, чтобы кто-то прикасался к нему. Я обязан уважать это желание. Даже если бы он упал и ударился головой, я бы все равно к нему не притронулся. Раз он против того, чтобы до него дотрагивались, я не могу этого сделать. Не так уж трудно понять...
Покинув кресло, новичок покраснел. Галстук, который я выпустил, безжизненно повис в его руках. Мальчик быстро свернул его и протянул мне, но я покачал головой и отправился на ланч. В конце концов, я сильно хотел есть.
