Рок в поп-музыке

Может быть, это слишком широкое обобще­ние, но есть доля истины в том, что рок середины 50-х считался порождением культуры Юга, в то время как поп-музыка стала, его слабым, менее шумным эхом на Севере. Рок был воплем мятеж­ной южной белой швали (как они сами себя назы­вали) и их угнетенных черных соседей, тогда как поп-музыка — вежливым, лакированным голосом северной индустрии развлечений. Конечно, на практике американская молодежь и исполнители, которые стали ее идолами, не признавали таких четких рамок, но когда категории «рок» и «поп» определились более явно, поп-музыка считалась не такой безрассудно острой и имела более широ­кую коммерческую привлекательность. Это опре­деление можно считать истинным и сегодня.

Одна из причин разграничения была в том, что национальное радио, телевидение и основныекомпании звукозаписи были сосредоточены в ос­новном в северных городах, и они стремились не оскорбить свою, в значительной степени белую, аудиторию. «Расовые записи» были вытеснены на специальные станции и на отдельные независи­мые фирмы, а кантри-музыка (или хиллибилли, как ее называли) сосредоточилась в Нэшвилле, и считалось, что она не может пересечь границу линии Мейсон — Диксон. Но как только записи Элвиса превратились в национальные хиты с мил­лионными продажами, рок-н-ролл больше не счи­тался региональным явлением и от него нельзя было с легкостью отделаться, как от новой танце­вальной моды преуспевающего Билла Хейли. Тог­да национальные средства масс-медиа и основные компании звукозаписи быстро прибрали к рукам и начали эксплуатировать эту новую подростковую моду, как они расценивали рок-н-ролл, штам­пуя бледные имитации Элвиса, чтобы сорвать куш до того, как что-то более стоящее придет этой моде на смену.

Итак, прежде, чем большинство американских подростков получало шанс услышать действительно хорошее произведение, их пичкали разбав­ленными версиями Литтла Ричарда, мелодиями Фэтса Домино и изобилием слащавых баллад белыхпоп-певцов, таких, как Пэт Бун, Фабиан и Фрэнки Авалон.

Несмотря на все усилия индустрии развлечений поманипуляции общественным вкусом, некото­рые белые поп-певцы, такие, как Дион Ди Муччи, братья Эверли и Нил Седака, существенно повли­яли на следующие поколения, потому что они не подражали кому-то, а по-настоящему вдохновен­но искали свою музу. Седака был удачливым ав­тором множества песен, склонный к сочинению прелестных подростковых баллад («Oh!Сагоl!», «Нарру Birthday, SweetSixteen» и «BreakingUpIsHardToDo» — «Трудно порвать со своей девуш­кой»), братья Эверли 25 раз поднимались на вер­шину из 40 поп-хитов со своим четырехголосным кантри-поп, а Дион создал для тинейджеров пол­дюжины нестареющих гимнов (включая «TeenagerInLove» и «RunaroundSue») после того, как отто­чил свой стиль пения на улицах Бронкса с вокаль­ным квартетом Belmonts, который работал в клас­сическом стиле белых — ду -воп (doo-wop), речь о котором пойдет чуть позже.

Рок-н-ролл мог бы перекрыть поток музы­кальных поделок и выдержать шквал атак добро­порядочных граждан, если бы не череда бед­ствий, случившихся в 1960 году. Вмешалась сама судьба и сделала то, что оказалось не под силу средствам массовой информации, звукозаписы­вающим компаниям и морализирующему боль­шинству, — она отняла у рока его творческий дух. Это был год, когда Эдди Кокрэн погиб в автомобильной катастрофе, а Элвис, вернувшись из армии, стал тенью себя прежнего, тиражируя посредственные голливудские мюзиклы и слабые поп-записи. К этим событиям добавились другие непоправимые потери: умер Бадди Холли, Литтл Ричард сменил рок на религию, Джерри Ли Льюис бежал из города ради женитьбы насвоей 13-летней кузине, Чак Берри попал в тюрь­му на два года по обвинению в преступлении против морали, а Карл Перкинс слег в больницу. И в довершение ко всему музыкальный бизнес был обвинен в подкупе, в практике платежа диджеям, чтобы они проигрывали записи, которые иначе не пустили бы в эфир.

И все же рок-н-ролл вернулся через несколько лет, возрожденный и заново открытый новым по­колением, для которого Элвис и Джерри Ли каза­лись историческими фигурами; но он был уже другим. И в этом, конечно, часть его обаяния.