Альтруизм

Альтруизм — это нравственный принцип, предписывающий че­ловеку совершать бескорыстные действия, направленные на благо других людей. Благо другого более значимо для альтруиста, чем соб­ственное «Я». Сам термин был введен французским философом О. Контом (1798—1857) в противоположность понятию «эгоизм». Эгоизм — более первичное, почти природное начало, свойственное

всем людям, а альтруизм появляется постепенно, в ходе социальной эволюции человечества.

Генетик и философ В. П. Эфроимсон полагал, что в наследст­венной природе человека заложено нечто такое, что извечно влечет его к справедливости, к подвигам, к самоотвержению. У человека есть огромные, хотя и противоречивые потенции к совершению до­бра, которые заложены в самой его наследственной природе воздей­ствием особых биологических факторов, игравших существенную роль в механизмах естественного отбора в процессе эволюции на­ших предков. И не правы те, кто считает, что человеку врожден только эгоизм.

Иначе пришлось бы сделать вывод, что все этические начала в человеке порождены лишь воспитанием, религией, верой, убежден­ностью, являются особенностями, каждый раз заново приобретае­мыми под влиянием среды в ходе индивидуального развития, то есть ненаследственными. Зато вспышки массовой жестокости — не только результат дурного воспитания и культивирования, это и воз­врат к животным инстинктам, к первобытным звериным, из века в век подавляемым, но именно естественным свойствам.

Стада и орды дочеловеков и роды, племена первых людей могли некоторое время обходиться без каких-либо коллективистических и альтруистических инстинктов. Они могли на время побеждать и плодиться, но были обречены на гибель, были тупиками эволюции, ее иссыхающими веточками. Лишь детеныши стай, орд, родов, пле­мен с достаточно развитыми инстинктами и эмоциями, направлен­ными не только на личную защиту, но и на инстинктивную, полу­сознательную или сознательную защиту потомства, защиту коллек­тива в целом, имели шансы выжить. В условиях доисторических и даже исторических индивиды, у которых отсутствовали эти ин­стинкты, и общины, в которых они были редки, непрерывно устра­нялись естественным отбором за счет малой численности выживав­ших детенышей.

Комплекс этических эмоций и инстинктов, подхватываемых ес­тественным отбором в условиях той специфики существования, оказывается необычайно широким и сложным. Многие противоес­тественные, с точки зрения вульгарного социат-дарвинизма, виды поведения оказывались на самом деле совершенно естественными и наследственно закрепленными. Поэтому свойственное человеку стремление совершать благородные, самоотверженные поступки не является простой позой (перед собой или другими), не порождается только расчетом на компенсацию раем на небе, чинами, деньгами и другими благами на земле, не является лишь следствием воспита­ния. Альтруизм — не просто религиозный идеал, это непреложная потребность человечества в целом.

В. П. Эфроимсон не мог доказать наличие врожденной предрас­положенности к альтруизму, опираясь на факты, но он совершенно прав в том, что без альтруистических мотивов поведения хотя бы небольшой части людей не смогло бы выжить человечество в целом.

Альтруизм, выражающийся прежде всего как жалость, сострада­ние к другому человеку, — чувство загадочное и таинственное по своей природе. Как возможно, спрашивал А. Шопенгауэр, чтобы не мое страдание сделалось мотивом для меня и побудило бы меня к действию? Как возможно, что при виде чужого страдания страдаю и я сам? Это явление, полагал Шопенгауэр, есть великое таинство этики.

Вл. Соловьев, комментируя эти высказывания Шопенгауэра, не видел ничего таинственного в явлении сострадания. По его мне­нию, существует естественная, органическая связь всех существ, как частей одного целого. Это данные опыта, а не только умозри­тельная идея, а потому и психологическое выражение этой связи — внутреннее участие одного существа в страдании других, сострада­ние, или жалость, — есть нечто понятное и с эмпирической точки зрения, как выражение естественной и очевидной солидарности всего существующего. «Это участие существ друг в друге соответст­вует явному смыслу вселенной, вполне согласно с разумом или со­вершенно рационально. Бессмысленно или иррационально, напро­тив, взаимное отчуждение существ, их субъективная отдельность, противоречащая объективной нераздельности. Этот факт внутрен­него эгоизма, а никак не взаимное участие между частями единой природы, есть действительно нечто таинственное и загадочное в высшей степени, — нечто такое, о чем разум не может дать прямо­го отчета, и основания этого явления не могут быть найдены путем опыта»[68].

Соловьев формулировал два правила альтруизма — отрицатель­ное и положительное: не делай другому ничего такого, чего себе не хочешь от других; делай другому все то, чего сам хотел бы от других. Короче и проще эти два правила, соединяемые обыкновенно вме­сте, выражаются так: никого не обижай и всем, насколько можешь, помогай. Первое, отрицательное, правило называется правилом справедливости, второе — милосердия. Правда, считал Соловьев, такое различие не совсем точно. Ведь в основе второго правила также лежит справедливость: если я желаю, чтобы другие помогали мне в нужде, то справедливо, чтобы и я им помогал. С другой стороны, если я не хочу никого обижать, то ведь потому, что я в других при­знаю такие же живущие и страдающие существа, как я сам; но в та­ком случае я, конечно, буду стараться по возможности избавлять эти существа от страдания: я их не обижаю, потому что их жалею, но если я их жалею, то я буду и помогать им. Милосердие предпо­лагает справедливость, а справедливость требует милосердия, это только различные стороны, различные способы проявления одного и того же начала[69].

Между этими двумя сторонами или степенями альтруизма есть действительное различие, но нет, и не может быть противоречия, считал Соловьев. Не помогать другим — уже значит обижать их; че­ловек последовательно справедливый непременно будет исполнять и обязанности милосердия, а человек истинно милосердный не мо­жет быть в то же время несправедливым.

Общее правило альтруизма: поступай с другими так, как хо­чешь, чтобы они поступали с тобою, — вовсе не предполагает мате­риального или качественного равенства всех субъектов. Такого ра­венства, по Соловьеву, не существует в природе, и требовать его было бы бессмысленно. Дело идет не о равенстве, а лишь о равном праве на существование и развитие своих положительных сил. Ди­кий папуас имеет такое же право существовать и совершенствовать­ся в своей сфере, какое имели Франциск Ассизский или Гете — в своей. Уважать это право мы должны одинаково во всех случаях — убийство дикаря есть такой же грех, как убийство гения или свято­го, но из этого не следует, что они были равноценны во всех отно­шениях и что мы должны были относиться к ним одинаково вне пределов этого общечеловеческого права.

«Логические требования альтруизма всеобъемлющи, разум не знает пристрастий и перегоро­док; и в этом он совпадает с тем чувством, на которое психологиче­ски опирается альтруизм. Жалость, как мы видели, также универ­сальна и беспристрастна, и в ней человек доходит до «уподобления Богу», потому что обнимает одинаковым участием всех без разли­чия: и добрых, и «врагов истины», и людей, и демонов, и даже «ес­тество пресмыкающихся»[70].