Дай ему понюхать свои носки

(Алекс)

Я знала, что Дилан будет выглядеть потрепанным, когда войдет в зал судебных заседаний. Он провел за решеткой все выходные. Но меня сильно поразило, когда я увидела то, каким потрепанным он был. Он был абсолютно опустошен, под глазами темные круги, и после трех дней без бритья его челюсть покрылась щетиной. Его черная футболка, которую я так любила и пускала слюни, выглядела потрепанной, порванной и на ней были пятна.

Его рука. Повязка сломана, и он держит свою правую руку левой, словно защищая ее. Рука обессилена, бледная, а пальцы сжаты и не двигаются. Его лицо бледное. Очевидно, что он испытывает огромную боль.

Но самой ужасной деталью были глаза. Они выглядели... поблекшими. Пустыми. Мертвыми. Я хватаю руку Келли, когда он смотрит на меня, встречаясь на мгновение взглядом, затем отворачивается, словно он не узнает меня. Мне пришлось бороться со слезами. Опять.

Нет. Я не собиралась сидеть здесь и плакать. Я собиралась быть сильной, потому что прямо сейчас он нуждался во мне.

Даже если он не знает этого.

Слушание быстро закончилось. Зять Джоэля, очевидно, чувствовал и знал что делал, и быстро прошелся по тому, что случилось на вечеринке в ту ночь. Он убедительно доказывал, что Дилан был тем, кем он был... раненным солдатом, который защищал кого-то, кого он любит, от сексуального насилия. То, что он достоин медали, а не наказания. Судья сказал ему пошевеливаться с этим, и адвокат предъявил ходатайство о закрытии дела.

В этот момент встает прокурор и говорит:

– Ваша честь, ответчик – двадцатиоднолетний студент Колумбийского университета в больнице с многочисленными переломами черепа и возможными необратимыми повреждениями мозга. Обвиняемый опасен, и мы просим отказать ему в освобождении под залог.

Я затаила дыхание.

Судья устанавливает ему залог в двадцать тысяч долларов. Когда слова сказаны, Шерман усмехается и поворачивается ко мне.

– У нас достаточно, – шепчет он.

– Он выглядит ужасно, – говорю я, когда судебный пристав уводит его.

Бен, зять Джоэля, а теперь адвокат Дилана, подходит к нам. Деньги уже у него в портфеле.

– Хорошо, я пойду, внесу залог за него. Вы, ребята, можете подождать в коридоре, это может занять час или два, прежде чем мы, наконец, освободим его.

– Спасибо, – говорю я, и обнимаю его.

– Я должен сказать, – говори он, глядя в основном на меня. – Дилан… не совсем сотрудничал. Он сказал мне катиться к черту.

Я вздыхаю.

– У меня плохое предчувствие, – говорит Шерман. – Мы поговорим с ним. Он сейчас довольно расстроен.

Сможем ли мы уговорить его? Что он скажет, когда выйдет из тюрьмы, об этом поведении. Что он скажет обо мне? О нас?

Я в ужасе. Я выхожу из зала суда, ощущая оцепенение, нахожу себя ходящей по фойе здания суда. Я думаю о вещах, которые мы могли сделать по-другому, уехать в другое место, если бы мы не пошли на вечеринку. Если бы в сентябре снова не встретились. Если бы я не позвонила ему пьяная из моей комнаты в прошлом феврале. Если бы он не беспокоился и не был отправлен в этот патруль. Если бы мы не встретились и не влюбились с самого начала.

Слишком много «если». Многие элементы могли привести к этому, но нет ни одного способа узнать, что привело в «здесь и сейчас». Что я знала: я люблю Дилана Пэриша. И я собираюсь бороться за него.

Я вздыхаю. Ходьба вокруг ничем не поможет. И я, вероятно, свожу остальных с ума. Я подхожу к скамейке, где все сидят, между Шерманом и Келли.

– Так, Шерман... какие у тебя планы? Я знаю, ты приехал навестить Дилана, и все пошло не совсем так, как ты ожидал.

Он зевает, глядя в потолок.

– Не уверен пока, – отвечает он. – Я проведу пару недель с мамой и папой, когда вернусь домой, но мы сведем друг друга с ума. Так что вернусь сюда, думаю, поболтаюсь с Диланом, проверю Колумбийский университет. Но… я собираюсь закончить колледж. Когда-нибудь.

Он наградил меня задумчивым взглядом, затем сказал:

– Я подумывал о Техасе, возможно.

– В самом деле? – спрашиваю я.

– Да. Вроде Райс хороший университет. И я встретил кандидата в доктора наук, который действительно хорошо постарался убедить меня в этом месте.

Я улыбаюсь. – Вы двое действительно нашли общий язык.

– Я не ожидал этого, – говорит он.

Я испускаю смешок.

– Уверена, она тоже не ожидала.

Он усмехается. – Кэрри говорит, что парни на ее программе боятся ее.

– Я не удивлена, – отвечаю я. – Я всегда боялась.

Он награждает меня озадаченным взглядом, брови сведены вместе, затем говорит:

– Почему?

Я пожал плечами. – Я не знаю. Она всегда такая... собранная. Школа, жизнь, одежда. Кэрри всегда относилась к жизни, как к нечто большему. Я более приземленная.

– Ну, ты не можешь идти по жизни, думая, что люди лучше тебя. Посмотри на Дилана.

Он обрывает себя.

– Что ты имеешь в виду, посмотри на Дилана?

Он хмурится, затем говорит:

– Послушай, я не должен этого говорить. Он убьет меня. Но ты должна понять, что он никогда не чувствовал, что хорош для тебя.

Что? Нет.

– Это не правда.

Он кивает.

– Да, это правда. Господи, ты понятия не имеешь, сколько он говорил про тебя в Афганистане. Постоянно. Без обид, но это было чертовски утомительно. Он всегда говорил, что с того момента как вы встретились, ты не из его лиги. И называл причины. Ты богата, он бедный. Вы из какой-то безумно успешной семьи. Твой отец посол или типа того, да?

Я киваю.

– Это то, о чем он говорил. Его отец пьяница, и он всегда боялся, что закончит так же, как и он. Поэтому он сложил все это вместе и пришел к выводу, что недостаточно хорош для тебя. Он всегда верил в это. И Афганистан сделал только хуже.

Я качаю головой.

– Это не правда. В смысле... да, наши семьи разные. Но это ничего не значит. Это не про то, кто твои родители или сколько у вас денег. А про то, что ты делаешь с тем, кто ты.

– Что ж, попробуй убедить его в этом. Я никогда не мог.

– Постараюсь, если он даст мне шанс.

Келли бесстрастным голосом говорит:

– Дай ему понюхать свои носки. Тогда он поймет это.

Джоэль давится смехом, кашляя в конце. Не очень убедительно.

– Спасибо, ребята, что пришли сегодня, – говорю я очень тихо.

– Не начинай, – говорит Келли. – Это то, что делают друзья.

Я улыбаюсь ей. Она может весь день говорить о том, что делают друзья, но там, где я выросла, все не так. У меня не было друзей, которые пошли бы в суд для меня. Или тюрьму. Или еще куда-нибудь. Я только потом начала понимать, какими особенными были связи, которые я здесь приобрела.

Так, без лишних слов я поворачиваюсь и беру своих друзей за руки. На самом деле, не нужны слова для того, что я чувствую.