От Варшавы до Калиша

Отходя на правый берег Вислы, 1-й кавалерийский корпус получил новую задачу: вдоль этого берега выйти на правый фланг нашей 2-й армии, развернутой к западу от Варшавы, и здесь развить действия во фланг и тыл противника, наступающего на Варшаву.

Из предыдущего описания боевых действий 1-го кавалерийского корпуса видно, что только 14-я кавалерийская дивизия переправилась через Вислу у Пулавы, а остальные соединения вынуждены были форсировать ее южнее. До их подхода в район сосредоточения наша дивизия два дня отдыхала в районе Осины. Больно было, что мы ранее потеряли 6-й уланский и 5-й гусарский разведывательные эскадроны. В предыдущих боях их окружила немецкая пехота.

Эрдели, кроме того, переживал и свои личные невзгоды: его старший сын был прапорщиком в одном из полков гвардейской стрелковой бригады, жестоко пострадавшей под Опатувом. Однако справки, наведенные в штабе 9-й армии о судьбе сына Эрдели, оказались более благоприятными, чем ожидал генерал: его сын был ранен, но вовремя эвакуирован.

... Осень выдалась сырая. Дороги размякли от дождей, по ним было трудно двигаться. Командир корпуса Новиков [349] попросил командование фронта предоставить корпусу четырехдневный отдых или перевезти по железной дороге пулеметы, обоз и слабых лошадей. Фронт отклонил эту просьбу. Корпусу пришлось передвигаться по единственному шоссе Люблин — Варшава.

Через пять дней наша 14-я дивизия прибыла в район Праги (предместье Варшавы на правом берегу Вислы. — Б. Ш.). Это было 30 сентября. Нас, офицеров, разместили по квартирам, где раньше жили семьи офицеров. Нам удалось принять ванну. После двухмесячного скитания это доставило нам большое удовольствие.

Па следующий день, к 12 часам дня, я поехал с докладом к начальнику дивизии. Возвращаясь от него, посетил некоторые магазины, чтобы купить нужные для похода вещи. Улицы и магазины Варшавы были полны народу. Па западе гремела артиллерийская канонада. К ней настороженно прислушивались люди, особенно женщины. Переезд штаба нашей армии из города на правый берег Вислы (штаб размещался в вагонах) усиливал тревожные чувства варшавян. Население знало, что нашествие немецких войск принесет ему горе и бедствия. Поляки чувствовали себя хозяевами в своем городе, они не хотели, чтобы сапоги немцев топтали улицы Варшавы.

1 октября из штаба корпуса поступил приказ о дальнейших действиях нашей дивизии. По телефону я попросил начальника дивизии приехать и ознакомиться с приказом. Эрдели прибыл в наш штаб в шесть часов вечера. Мы обменялись мнениями о содержании приказа. Нам было ясно, что он продиктован обстановкой, сложившейся на участке 2-й армии, перешедшей в наступление против немецких войск на фронте Блоне, Прутков, Домбрувка. Именно эта обстановка определяла в приказе роль и место 1-го кавалерийского корпуса в целом и 14-й кавдивизии в частности. 1-му кавкорпусу было приказано сосредоточиться в районе Заборув, Лешно, чтобы отсюда нанести удар во фланг и тыл противника, который оказывает упорное сопротивление частям и соединениям 2-й армии. С утра 2 октября дивизии должны были выйти в этот район. Головной дивизией направлялась 14-я кавалерийская. Ей предстояло перейти Вислу через мост у Яблонны и следовать в район Заборува. За ней шли 8-я и 5-я кавдивизии. [350]

Взяв населенный пункт Блоне, немцы оседлали прямое шоссе Варшава — Сохачев. Их левый фланг хорошо прикрывала лесисто-болотистая местность. Используя болотистую долину и водные преграды (реки Бзура, Утрата), противник устроил своеобразный бзурский мешок и втянул в него 1-ю Кавказскую кавалерийскую дивизию и сводную (трехполковую) дивизию генерала Казанкова. Командующий 2-й армией генерал Шейдеман вталкивал в этот мешок еще три дивизии 1-го кавалерийского корпуса. Нужно было скорее вырваться к западу, за реку Бзура.

2 октября, едва рассвело, части 14-й кавдивизии по правому берегу Вислы двинулись из района Праги к Яблонне. Реку перешли здесь по понтонному мосту и к вечеру расположились на ночлег в районе Заборув, Заборувек. Район Лешно заняла 1-я Кавказская кавалерийская дивизия. Она вела артиллерийскую перестрелку с противником, находившимся в Блоне.

3 октября дивизии 1-го кавалерийского корпуса получили приказ: продолжать движение па запад, в район Лазы. Идти по большой дороге на Лешно не имело смысла, так как на походную колонну противник мог обрушить артиллерийский огонь. Поэтому начальник 14-й кавалерийской дивизии решил свернуть на Лубец, обойти через эту деревню район Лешно.

Когда наша дивизия приблизилась к реке Бзура, Эрдели сказал:

- Что, Борис Михайлович, не махнем ли на западный берег?

- Очень было бы хорошо, — ответил я. — Позвольте все же вперед выслать два эскадрона лавой, чтобы не нарваться на засаду.

- Высылайте! — согласился Эрдели.

Эскадроны переправились на западный берег Бзуры и углубились в перелески. Очевидно, противника здесь не было. Эрдели отдал приказание о переправе бригад и сосредоточении их в населенном пункте Жукувка. Часам к девяти вечера вся 14-я кавалерийская дивизия замаскировалась в Жукувке. Поступили донесения от нашей ближней ночной разведки: со стороны Илува на Сохачев и в обратном направлении движутся обозы противника.

Начальник нашей дивизии решил овладеть Сохачевом. С этой целью 2-й бригаде и пограничникам он приказал [351] нанести удар по противнику в северо-западной части города, а 1-й бригаде — овладеть шоссейной дорогой Илув — Сохачев, нанося противнику удар с запада.

Появления с запада и северо-запада наших пеших частей противник ее ожидал. Это ошеломило его. К 11 часам утра 4 октября обе бригады ворвались в город. Здесь оказался лазарет с 200 ранеными офицерами и солдатами противника. Выбив немцев из Сохачева, 14-я дивизия продолжала наступление на восток и юго-восток. Сопротивление противника усиливалось.

Не могу не сказать о том, что еще в тот момент, когда наша дивизия овладела Сохачевом, в ее штабе созрел замысел: сильнее нажать на фланг и тыл противника. Что требовалось для осуществления этого замысла? Требовалось, чтобы нашу дивизию в Сохачеве сменила 79-я стрелковая дивизия, находившаяся поблизости от него. Наша же дивизия при этом условии 5 октября смогла бы спуститься южнее Сохачева и нанести удар во фланг и тыл противника. Наш замысел мы доложили командиру корпуса Новикову. Ночью 5 октября получили от него ответ: оставаться на дневке в Сохачеве. Получив такой ответ, мы покачали головой.

Далее события развивались так.

Около часу дня 5 октября не менее пяти батарей противника открыли огонь по Сохачеву и по переправе через Бзуру. Город охватили пожары. Бригады несли потери. Вскоре юго-восточнее города развернулось более двух немецких пехотных батальонов. Они теснили наше сторожевое охранение. Взвесив известные нам обстоятельства, нельзя было не прийти к выводу: в Сохачеве задерживаться бесполезно, целесообразнее отходить на западный берег Бзуры. Отход 2-й бригады, по приказу начальника дивизии, прикроют 1-я бригада и пограничники. С 1-й бригадой уехал Эрдели. Меня оставили при командире 2-й бригады. Он поспешно стягивал на восточную окраину Сохачева сторожевое охранение и поэскадронно выводил полки через намеченную переправу на западный берег Бзуры. Наши батареи огнем в это время сдерживали продвижение немецкой и австрийской пехоты.

Когда в городе осталось только два эскадрона с пулеметами, я направился к переправе. Мост заполнили отходящие эскадроны бригады, справа и слева от него рвалась шрапнель противника. Миновав мост, я разыскивал [352] штаб дивизии. Взял правее нашей колонны и попал в зону артиллерийского огня противника. Едва проехал несколько десятков метров, как почувствовал сильный удар воздушной волны в голову. Я повалился на шею коня, он вдруг упал на передние ноги, а затем вскочил и понес меня вперед. Головная боль не проходила, но крови нигде на себе и на копе я не заметил. Оказалось, что снаряд, разорвавшийся над головой, контузил и меня и коня. Вскоре я нашел Эрдели. Он отдал приказ 1-й бригаде и пограничникам спешиться и не допустить перехода немцев через Бзуру.

Примерно в четыре часа дня с севера показались части 5-й кавалерийской дивизии. Вскоре прибыл ее начальник. Он сообщил, что прибыл для оказания содействия 14-й дивизии. Но его содействие уже не могло возвратить нам город Сохачев, потому что 5-я кавдивизия опоздала, и противник успел закрепиться в нем. Но все же части обеих дивизий при поддержке артиллерии остановили наступление противника в западном направлении. Было решено утром 6 октября вновь атаковать Сохачев.

К 12 часам дня 6 октября части нашей дивизии, форсирован Бзуру, овладели населенным пунктом Козлув-Бискупи и продолжали наступление на восток. Совершенно неожиданно в штаб 14-й кавалерийской дивизии поступил приказ из штаба корпуса: дивизии надлежит немедленно выйти из боя и двинуться на северо-запад в направлении на Илув, к которому подходит немецкая пехотная дивизия. Противник намеревался сорвать атаку 1-м конным корпусом Сохачева. Пришлось отказаться от успеха, уже достигнутого южнее города, вывести части из боя и быстро двинуться в северо-западном направлении.

На все это, конечно, требовалось время. Но уже в начале четвертого часа дня передовые разведывательные части 14-й дивизии на рысях двинулись на Илув и Рыбно, а за ними двумя колоннами, побригадно, последовала и вся дивизия.

Около шести часов вечера левая колонна (2-я бригада) достигла Рыбно. Противник быстро отходил оттуда в северо-западном направлении.

Примерно в двенадцать часов ночи я услышал сильные взрывы: немцы подрывали железнодорожные сооружения. [353] С этой вестью я пришел к Эрдели. Он не поверил, и мы оба вышли на улицу. Через короткий промежуток времени взрывы повторились. Теперь сомнений не оставалось, немцы торопились отходить.

Получив приказ командира корпуса о наступлении в общем направлении на Скерневице, наша дивизия утром 7 октября двинулась на юг, к станции Беднары, с целью перехватить железную дорогу Сохачев — Лович.

Во второй половине дня станцию Беднары заняла 1-я бригада. А 2-я бригада в это время действовала севернее. Одни из эскадронов 14-го драгунского полка атаковал отступающий от Сохачева к востоку от железной дороги артиллерийский парк, но встретил упорное сопротивление: подошла сильная колонна пехоты с артиллерией. Противник вел огонь не менее чем пятью батареями.

Было ясно, что ударить во фланг отходящим колоннам противника не удастся. Начальник нашей дивизии решил попытаться захватить Лович. В девять часов утра 8 октября дивизия двинулась двумя колоннами: левая колонна (2-я бригада с пограничниками) — на Лагушев, правая колонна (1-я бригада) — севернее, на Бочки, Клевкув с целью отрезать Лович с севера от Кернозя. Утро было туманное, видимость ограниченна.

К одиннадцати часам утра штаб дивизии находился на западной окраине Лагушева. 1-я бригада еще тянулась от Бочки на Клевкув, а 2-я бригада только головой колонны подходила к Лагушеву. Перед нами открылась необычная картина. Спешенные части австрийских драгун (в синих мундирах и красных рейтузах) быстро отходили на город Лович. 1-я бригада, совершавшая фланговое движение по отношению к Ловичу, не открыла артиллерийского огня, и два спешенных австрийских полка безнаказанно скрылись в городе.

Не приходилось сомневаться в том, что Лович занят не менее чем одной кавалерийской дивизией. Было решено от Лагушева и Клевкува повести наступление на город Лович в пешем строю. Вскоре с обеих сторон заговорила артиллерия. Наши спешенные части начали наступать. Противник превосходил нас в артиллерии. Наше наступление замедлилось. Местность была совершенно открытая. К вечеру бой затих. Дивизия расположилась на ночлег в деревнях Клевкув и Лагушев. [354]

Лович расположен за рекой Бзура. Имея перед собой эту водную преграду, австрийской кавалерийской дивизии было трудно овладеть этим городом.

9 октября 14-я кавдивизия совместно с подошедшей 5-й кавдивизией пытались атаковать Лович. Атака не принесла успеха. Противник, заняв город, с южного берега Бзуры вел сильный артиллерийский огонь. Разведка на фланге 14-й кавалерийской дивизии не могла пробиться через приток Бзуры — болотистую речку Слудвя.

10 октября 1-й кавалерийский корпус сосредоточился к северу от Ловича. Начальник штаба корпуса Дрейер решил 11 октября форсировать речку Слудвя. Вся артиллерия корпуса — 30 орудий — сосредоточивалась в одном районе и переходила на период артподготовки в распоряжение командира дивизиона 5-й кавдивизии. Спешенные части 14-й дивизии должны были наступать на населенный пункт Ретки, 5-я кавдивизия — на Шимановице. 8-я же дивизия обеспечивала правый фланг корпуса, располагаясь у Злакув-Косцельны. Начальник 14-й дивизии и весь его штаб скептически относились к такому виду атаки. Ведь дивизии лишались своей артиллерии. Однако командир корпуса настаивал на том, что артиллерия должна действовать из одного района.

11 октября, в девятом часу утра, началась артиллерийская подготовка. Она свелась, в сущности, к состязанию с артиллерией противника. Его же пехота, расположенная за речкой Слудвя, не подвергалась воздействию нашего артиллерийского огня. Спешенные части 14-й дивизии повели наступление на Ретки. Дойдя до болот реки Слудвя, они залегли: продвинуться вперед не представлялось возможным.

Рассыпав егерский батальон за рекой Слудвя, конные полки 7-й австрийской дивизии сосредоточились к северу против деревни Злакув-Косцельны. Их обнаружила 8-я кавдивизия. Вскоре конница противника еще продвинулась к северу и атаковала Злакув-Боровы. Против нее была нацелена сначала 8-я, а затем и 14-я кавдивизия. Командир корпуса возвратил им их артиллерию. Она быстро заняла новые позиции, встретила огнем атакующую конницу противника. К западу от деревни Злакув-Боровы австрийцы вечером предприняли попытку развернуться для атаки. Артиллерийский, ружейный и пулеметный огонь наших частей заставил их отойти на Жихлин. [355]

Этим эпизодом завершились боевые действия 1-го кавалерийского корпуса, которые мы пытались обозреть объективно.

Нет сомнения, что у каждого, кто вдумается в суть Варшавско-Ивангородской операции{68}, в особенности у того, кто обратится к изучению документов, невольно возникнет вопрос: в чем же причина столь медленных действий сильной русской конницы, собранной на фланге 2-й армии?

Я уже отметил выше, в каком мешке должна была развертываться наша конница, не поддержанная пехотой. Невольно приходишь к выводу: как только крупные силы конницы попадали в армию, которой командовал «коренной» кавалерист, то она, конница, использовалась не в соответствии с ее ролью и значением. Такие «завзятые кавалеристы», как командующий 2-й армией генерал Шейдеман, стремились использовать конницу почти только на поле боя, не понимая ее превалирующего значения в оперативном маневре.

Все приказы, которые штаб 2-й армии посылал 1-му кавалерийскому корпусу, ограничивали его действия в ближайшем тылу противника: сначала корпус был направлен на Гродзиск, затем на Скерневице и только потом на Лодзь. Такое упорство Шейдемана продолжалось, несмотря на здравые и правильные указания, данные 16 октября в директиве № 4318 главнокомандующим Северо-Западным фронтом. В этой директиве говорилось: «Считаю несоответственным направление конного корпуса Новикова в район Блоне, Гродзиск, Брвинув, что приводит не к глубокому тылу, где этот корпус мог многое сделать, а к флангу и ближнему тылу противника, где конница [356] будет на каждом шагу встречена пехотой противника, занимающей местные предметы».

Следует напомнить, что из бзурского мешка 14-я кавалерийская дивизия вырвалась по собственному почину, перенеся свои действия на западный берег Бзуры. За ней потянулись части 1-й Кавказской, а затем 5-й и 8-й кавдивизий. Вместо того чтобы сменить 14-ю кавдивизию пехотой в Сохачеве, ее оставили в одиночестве, возложив на нее задачу — сторожить выигранный фланг противника.

Я уже писал, к чему привела потеря Сохачева: конница жалась к реке Бзура, вместо того чтобы решительно действовать по глубоким тылам, пока была такая возможность. Когда же Макензен, укрепив свой левый фланг 11-м корпусом и кавалерийским корпусом, стал отходить на Лович и юго-восточнее от него, 1-й кавкорпус, упустив время, оказался снова перед фронтом и без содействия пехоты не мог продвинуться вперед.

Между тем и 8-я немецкая, и 7-я австрийская кавалерийские дивизии имели каждая по стрелковому батальону. Они составляли опору для маневрирования.

Признавая бесцельное изматывание дивизий 1-го кавалерийского корпуса, начальник штаба 2-й армии Чагин в своем донесении от 12 октября писал Орановскому: «Ген. Новиков свидетельствует о сильном утомлении конского состава, об отсутствии фуража в занимаемом им районе и об изношенности материальной части»{69}. Все это соответствовало действительности, но ведь и конница противника находилась не в лучшем состоянии.

Штаб 1-го корпуса, механически следуя распоряжениям штаба 2-й армии, не проявил достаточной оперативности и гибкости, принизил роль кавалерийского корпуса.

Что же в это время происходило у немцев? Уже 27 сентября штаб их 9-й армии отдал приказ: в случае отхода от Варшавы и Ивангорода разрушить железные дороги и шоссе.

Бесперспективная операция немцев на левом берегу Вислы приближалась к логическому концу: у них не хватало сил, а русские войска с каждым днем наращивали свои силы за Вислой и в районе Варшавы. Гинденбург [357] с Людендорфом очень беспокоились за свой левый фланг под Варшавой. Командующий 8-й немецкой армией Макензен хорошо понимал изменившуюся на его фронте обстановку, но считал тактическое положение своих войск удовлетворительным и боялся отходом поколебать их дух. Он решил оставаться на прежних позициях, а левый фланг обеспечить бригадой Врохейма и частями ландштурма, расположив их за реками Утрата и Бзура до Вислы. Но русская конница форсировала Утрату и заняла положение, угрожающее немецкому флангу.

В эти напряженные дни, как явствует из документов рейхсархива, Макензена ввела в заблуждение воздушная разведка. Еще 3 октября она донесла, что в районе к западу от Блоне и Новы, Двур, Мазовецки скопления войск не замечено. 4 октября были разосланы секретные приказы о подготовке к отходу, разгрузке тылов и т. д. Только в ночь на 7 октября началось отступление. Если бы Шейдеман не допустил грубых просчетов, то немцам не удалось бы отступить беспрепятственно.

Из истории осеннего похода в Западной Польше известно, что Гинденбург для усиления левого фланга армии Макензена перебросил 11-й немецкий корпус. Под Сохачевом он успел оказать сопротивление наступавшей 2-й русской армии. 14 октября Гинденбург отдал общий приказ об отходе всей 9-й армии на линию Велюнь, Ченстохов.

Известно также, что Фалькенгайн отказался усилить Восточный фронт частями, формируемыми внутри Германии. Он не перебросил частей и с Западного фронта. В связи с этим Гинденбург был вынужден 160-километровое расстояние от Вислы до Вемоня прикрывать слабыми ландштурменными частями из корпусных округов с малочисленной артиллерией.

Единственной поддержкой, которую Гинденбург оказал Фалькенгайну, было то, что он с Западного фронта перебросил 5-ю кавалерийскую дивизию на Познань и далее на Плешев.

12 и 13 октября весь корпус Новикова простоял к западу от речки Слудвя и к югу от Жихлин, ведя лишь разведку к западу на Кутно-Ленчица.

15 октября корпус Новикова получил новую задачу пройдя перед фронтом 2-й армии, «энергично действовать на фланг и в тыл отступающего противника в направлении на фронт Шадек, Лодзь»{70}. Корпус отходил в полном порядке, захватить отставших солдат 11-го немецкого корпуса удавалось редко.

К вечеру 18 октября 1-й кавкорпус вышел на линию Шадек, Здуньска-Воля, имея справа налево 5, 8 и 14-ю кавалерийские дивизии. Разъезды дивизий находились на реке Варта, западный берег которой на участке от местечка Варта до Серадза заняла спешенная конница и пехота противника. Перед 14-й кавалерийской дивизией, вышедшей к реке у Серадза, оба моста (железнодорожный и шоссейный) были основательно разрушены. Приближавшиеся к реке наши разъезды встречались не только ружейным, но и артиллерийским огнем.

Такая обстановка сохранялась и до 20 октября, когда было получено сообщение об успешной переправе 8-й кавалерийской дивизии в район местечка Варта. Зацепившись за западный берег реки, командир корпуса подтягивал туда 5-ю и 14-ю кавдивизии. Утром 21 октября эти дивизии также переправились на западный берег Варты.

Переправившись через Варту, дивизии 1-го конного корпуса повели наступление на запад, отбрасывая части австрийской и немецкой конницы.

С утра 22 октября немцы открыли сильный артиллерийский огонь против 14-й кавалерийской дивизии, а во второй половине дня густые цепи их пехоты пошли в наступление. Восемь орудий нашей 14-й дивизии вели непрерывный огонь, сдерживая противника. Под натиском превосходящих сил 14-я дивизия начала отступать на восток. Она заранее создала хороший артиллерийский транспорт. Несмотря на большой расход снарядов, артиллерия дивизии не испытывала в них острого недостатка.

Отойдя к местечку Варта, 1-й кавкорпус встретил здесь авангард 4-й стрелковой Сибирской дивизии (14-й стрелковый полк с батареей). Противник продолжал наступление и в темноте. В дело вступил и 14-й стрелковый полк. Разгорелся сильный огневой бой, он перерастал в отдельные рукопашные схватки. Выполняя приказание командира корпуса, кавалерийские дивизии под прикрытием пехоты в темноте начали отходить на восточный берег Варты. [359]

Так закончилось первое наступление нашего кавалерийского корпуса на Калиш.

Настроение в штабе дивизии было подавленным: после успешного продвижения в течение трех недель пришлось снова отойти на восток.

Между тем от разведывательных отрядов дивизии, посланных на запад и перешедших на германскую территорию, поступали донесения об отходе немцев на север от Калиша. Все говорило о том, что немцы сосредоточиваются к северу от реки Варта и готовят удар вдоль Вислы на юго-восток.

Штаб 14-й дивизии находился в деревне Глинно. Эрдели вызвал меня, и после оценки всех имеющихся данных разведки и положения частей 2-й армии приказал составить донесение командиру нашего корпуса. Суть его заключалась в следующем: 2-я русская армия выходит на реку Варта. Калиш прикрывается немецкой конницей, поддержанной пехотой. Промежуток между реками Вислой и Вартой прикрыл лишь 1-й Кавказской и сводной казачьей дивизиями. Между тем нужно ожидать удара немцев именно с направления от Торуни вдоль левого берега Вислы. Поэтому было бы целесообразным не бросать наш 1-й корпус на Калиш, а направить его в промежуток между Вислой и Вартой, а пятью кавалерийскими дивизиями встретить наступление немцев. Какое значение придал этому донесению Новиков, мне не известно до сих пор. По-видимому, до штаба 2-й армии его не довели. Не берусь судить о его целесообразности, но думаю, что нахождение пяти кавдивизий на главном направлении немецкого наступления парализовало бы развитие действий их 1-го кавалерийского корпуса и дало бы время 2-й русской армии планомерно закончить изменение фронта в северо-западном направлении.

С утра 23 октября с наблюдательных пунктов артиллерии 14-й кавдивизии было замечено движение в северном направлении по западному берегу реки Варта пехотных колонн противника. Обе батареи дивизии тотчас же открыли по ним огонь. Противник накапливал пехоту и конницу в районе деревень Езерско и Острув, предпринимая попытки переправиться на восточный берег Варты, но огнем 8-й кавдивизии и авангарда 2-го Сибирского корпуса был отбит, причем, по-видимому, понес большие потери.

25 октября совместная разведка кавдивизий корпуса Новикова с пехотой 2-й армии, надвинувшейся вплотную на реку Варта, обнаружила, что противник охраняет западный берег реки лишь небольшими частями, а главными силами отошел на запад. Поэтому в тот же день части корпуса Новикова на широком фронте от Унеюва до местечка Варта вновь форсировали реку и к вечеру вышли на линию Милачев, Глухув, Понятув, причем на правом фланге была 8-я, в центре — 5-я и на левом фланге — 14-я кавалерийские дивизии.

26 октября наш 1-й кавкорпус продолжал движение на запад. Противник оказывал упорное сопротивление 14-й кавдивизии в районе населенного пункта Козминек. Только к вечеру удалось выбить 7-ю австрийскую кавалерийскую дивизию из этого пункта.

Противник удерживал линию Закшин, Козленткув, Наквасин. 14-й кавалерийской дивизии приходилось иметь дело уже с пехотными частями немцев, прикрывавших направление на Калиш. К вечеру 27 октября противник был отброшен за реку Свендрня.

28 октября дивизии Новикова повели наступление на Злотник, Камень, Желяскув и Калиш. Во второй половине дня из Калиша начали развертываться в северо-восточном направлении новые пехотные части противника. Они продвигались по шоссе на деревню Скаршев. Наши артиллеристы открыли по ним сильный огонь. Для штаба нашей 14-й дивизии теперь стало ясно, что только своими силами Калиш взять не удастся. Все зависело от того, насколько к западу продвинутся 5-я и 8-я кавдивизии. По имевшимся данным, наступление 5-й кавдивизии развивалось медленно. Заняв Юзефину, она еще не смогла переправиться через реку Свендрня. Таким образом, бой на фронте 14-й дивизии принял затяжной характер: приходилось сдерживать развертывающуюся из Калиша немецкую пехоту.

Штаб 14-й дивизии находился в Богдануве. Около четырех часов дня здесь было получено приказание командира корпуса: приостановить атаку, начать отход в район Сешхув, Райско. Приказание на отход бригады получили с наступлением темноты. Штаб нашей дивизии двинулся на Козминек. Здесь, в штабе корпуса, предполагалось выяснить обстановку. Достигнув населенного пункта Наквасин, наш штаб поздним вечером встретил отходящую артиллерию [361] 5-й кавдивизии. На вопрос, почему они отходят, командир артиллерийского дивизиона ответил, что 8-я кавдивизия разбита, начальник этой дивизии Зандер убит, а полки 5-й кавдивизии начальник штаба корпуса направил на спасение 8-й кавдивизии.

Мы, собравшись у начальника дивизии, взвесили обстановку на нашем правом фланге. Пришли к выводу: ночью же отвести бригады в район Блашки, Скальмеж; в районе деревни Хваленцице связаться с 5-й кавдивизией, а в районе Моравии установить связь со штабом корпуса.

Днем 29 октября противник не наступал, обе дивизии оставались в прежнем районе. По полученным сведениям, части 8-й кавдивизии собрались в районе деревни Дельце. Начальник дивизии Зандер оказался жив и здоров. Правда, под угрозой удара во фланг и тыл с севера 8-я кавдивизия поддалась панике, бросила одно орудие, и бригады разбрелись в разные стороны. Командир 1-й бригады Краковский с частью эскадронов своей бригады отскочил к Цекуву и чуть было не наделал паники в расположенном там 23-м корпусе. 2-я бригада вместе с начальником дивизии собралась в районе Сельце.

Поведение 8-й кавалерийской дивизии не удивило меня: с ней случилось то же под Радомом в начале войны. Стойкость этой дивизии была невысокой. Это было хорошо известно Дрейеру, но он не принимал действенных мер для ее укрепления.

Ныне, просматривая документы, находим отклик и в высших инстанциях на бой, проходивший 28 октября.

30 октября 1914 года командующий 2-й армией Шейдеман писал командующему фронтом генералу Рузскому: «В корпусе Новикова нет ни ружейных, ни артиллерийских патронов, поэтому необходимо дать время их подвезти. Второе — понесшая большие потери 8-я кавдивизия нуждается в устройстве и пополнении, и сейчас выступить не в состоянии. Третье — крайне тяжелый песчаный грунт повлиял после продолжительных передвижений на конский состав артиллерии корпуса, которому надо дать отдых. Ввиду этих причин я позволю себе высказать, что движение корпуса Новикова для выполнения той задачи, которая была нами поставлена (движение северо-западнее Калиша. — Б. Ш.) вряд ли возможно даже завтра, 30 октября. 7730. Шейдеман»{71}. [362]

На следующий день, 31 октября, начальник штаба 2-й армии сообщил начальнику штаба фронта:

«Командир конного корпуса генерал Новиков донес, что конский состав утомлен и в большинстве истощен и требует перековки, а конское снаряжение требует пересмотра и исправления. Артиллерийские лошади без предварительного отдыха категорически не способны к дальнейшей работе. Генерал Новиков ходатайствует о разрешении конному корпусу хотя бы двухдневного отдыха.7757. Чагин».

На этом документе генерал Орановский наложил резолюцию: «Благодарю, не ожидал. Это значит, все должны напрячь свои силы. 31/Х»{72}. Думаю, что это очень верная резолюция.

Действительно, кавалерийский корпус устал. Но разве в два дня можно поправить лошадей, перековать их и пересмотреть конское снаряжение? Слабела воля Новикова и его энергичного начальника штаба Дрейера.

1 ноября Ставка по прямому проводу связалась со штабом Северо-Западного фронта, вела с ним разговор о конном корпусе Новикова. Об этом сообщено в «Кратком стратегическом очерке войны 1914-1918 гг.». Далее в этой книге рассказывается, что генерал Рузский вообще не восторгался действиями корпуса Новикова. В течение всего времени пребывания на фронте Новиков измотал свою конницу, существенной пользы не принес. Часто он действовал в районах, не соответствующих общему положению войск. Весь корпус он иногда ставил в невыгодное положение, не всегда умело располагал его на ночлег. Из трех дивизий две (8-я и 14-я) настолько измотаны, что 1 ноября не могли действовать, они нуждались в двухнедельном отдыхе. Но Рузский не мог предоставить им отдых, потому что требовалось напряжение всех сил войск для достижения цели, поставленной Верховным главнокомандованием, которое знало, что против фланга нашей 2-й армии подтягиваются новые кавалерийские дивизии противника. Таково признание, сделанное в упомянутом «Кратком стратегическом очерке войны 1914-1918 гг.».

1-й конный корпус был подчинен 2-й армии. Ее командующий Шейдеман и начальник штаба Чагин донесли [363] фронту об ограниченной боеспособности дивизий Новикова, но в их донесении ничего не сказано ни о двухнедельном отдыхе, необходимом для корпуса, ни о положении дел в 14-й кавдивизии. Для меня, офицера этой дивизии, совершенно непонятно, на каком основании штаб Северо-Западного фронта доложил Ставке, что наша дивизия нуждалась в двухнедельном отдыхе. Она была тогда в таком состоянии, что не испытывала острой нужды в отдыхе.

Что же касается «изматывания» Новиковым своих дивизий в районах, «не соответствующих общему положению» войск, то и это утверждение лишено оснований. Ведь сам же Рузский указывал Шейдеману на неправильное использование конницы Новикова для нанесения ударов по ближайшим тылам противника. Новиков действовал на тех направлениях, которые определялись штабом 2-й армии. Поэтому было бы честнее, если бы штаб Северо-Западного фронта обвинил командующего 2-й армией, а не генерала Новикова в «изматывании» 1-го конного корпуса. Штаб Северо-Западного фронта сам не понимал, в какие условия он ставил корпус Новикова, и что от него требовалось.

История подтверждает, что 1-й конный корпус 28 октября отступил от собственной тени. Противник был измучен не меньше, чем корпус Новикова, и не преследовал наши дивизии. Паника, возникшая в 8-й кавдивизии, перенеслась и в 5-ю кавдивизию, она охватила и самого Новикова и его начальника штаба Дрейера. Теперь ясно, что Дрейеру очень не хотелось сообщать о потере орудия. В донесении № 7726 от 29 октября, направленном начальником штаба 2-й армии начальнику штаба Северо-Западного фронта, о потере этого орудия не сказано ни слова.

Конечно, без поддержки пехоты конный корпус Новикова не справился бы с атакой десяти пехотных батальонов противника, располагавшего и кавалерией. В лучшем случае Новиков мог набрать три-четыре батальона спешенных всадников.

Факты свидетельствуют, что наше высокое начальство не понимало роли конницы в боевых операциях 1914 года. Об этом же говорит тот факт, что оно считало: Новиков вполне мог выполнить задачу, поставленную его корпусу командованием фронта и армии. У конницы Новикова[364] оставалась прежняя задача — двигаться в направлении между Слупцей и Калишом и далее между Познанью и Лешно.

Командование Северо-Западного фронта 31 октября отдало директиву № 1489 о наступлении на территорию Германии. В тот же день приказ № 41 о наступлении на территорию Германии был отдан командованием 2-й армии. А 1 ноября командующий 2-й армией в своем распоряжении № 7791 писал начальнику штаба фронта Орановскому:

«Коннице генерала Новикова согласно указанию главнокомандующего поставлена задача — произвести поиск в общем направлении на Познань, Лисса{73}, ведя разведку в этом районе, имея целью выяснить здесь силы противника и разрушать железные дороги, идущие параллельно границе. В настоящее время перегруппировка противника, по-видимому, закончилась, и в районе между Вислой и Вартой уже обнаружилось наступление значительных сил немцев; по левому берегу Варты тоже обозначилось наступление в направлении на Унеюв. При таких условиях присутствие в районе боевых действий армии конного корпуса, который решительными и смелыми операциями во фланг и тыл наступающему противнику много мог бы содействовать успеху армии, представляется крайне желательным. Не признает ли главнокомандующий возможным изменить задачу, поставленную коннице генерала Новикова, из стратегической на тактическую? Оставаясь в районе между Калишом, Туреком, Слупцей, конница генерала Новикова могла бы развить энергичные действия во фланг и тыл противнику, наступающему с северо-запада, и вести разведку на фронт Сомпольно (Времен), Яроцин. 7791. Шейдеман»{74}.

Не знаю, какой ответ последовал на это ходатайство командующего 2-й армией, но уже начавшаяся Лодзинская операция свела действия конного корпуса к тактическим действиям.

Телеграмма Шейдемана, на которую я сослался, характерна именно тем, что он стремился возложить на конницу решение задач не в оперативном просторе. Тактические [365] же задачи одна конница, без поддержки пехоты, решить не могла: у нее не хватало сил.

Обозревая весь период 1-29 октября, следует отметить, что немцы умело организовали отход, рокировку своих войск к Торуни; русские же армии двигались медленно и допускали предвзятость при оценке намерений противника.

Я отмечал, что уже в 20-х числах октября начальник 14-й кавалерийской дивизии доносил о возможном ударе немцев от Торуни. Такое же предположение высказывал и штаб 2-й армии. Но штаб Северо-Западного фронта и Ставка категорически отвергали эти предположения.

Лично я ориентировался в то время недостаточно четко, но и мне было видно, что противник отходил организованно и что нужно было ждать удара. Откуда? Конечно, исходя из германской доктрины, удар должен был последовать во фланг и именно — северный, открытый, в сущности, для этого.

Что же касается конного корпуса Новикова, то он действовал растопыренными пальцами: не видно было сосредоточения хотя бы двух кавдивизий для удара. 14-й кавдивизии всегда выпадала тяжелая задача, но она, решая ее, с каждым днем теряла веру в командирские способности Новикова и все более сомневалась в его доброжелательном отношении к дивизии. Вот почему взаимоотношения между штабом корпуса и штабом дивизии с каждым днем становились более формальными. Виноват в этом был штаб корпуса!

Не время было думать об этом: к северу от района, где находилась наша дивизия, гремела артиллерийская канонада, и 2-я армия меняла фронт на север.

Началась Лодзинская операция{75}. [366]

Лодзинская операция {76}

Только военная история дает боевым операциям должное наименование, сортируя их по известным полкам. Для войск же, участвовавших в этих операциях, таких названий не существует. Войсковые части и соединения повседневно несут боевую службу, цель которой — выполнить задачу, возложенную на них высшим командованием.

Ни русская, ни германская стороны после отхода армии Гинденбурга от Варшавы не предполагали, что военные историки назовут их боевые действия Лодзинской операцией. Германское главное командование на Востоке рассчитывало, что ему удастся смять правое крыло 2-й русской армии и, может быть, выйти на Лодзь. У русского высшего командования была своя цель — обеспечить вторжение в Германию. О Лодзинской операции, конечно, никто не думал.

Неудачное наступление на Калиш и паника в 8-й кавалерийской дивизии вызывали чувство горечи у всех, кто до сих пор победоносно продвигался на запад. Начальник дивизии и его штаб были убеждены, что сделать что-либо большее без поддержки пехоты они не в состоянии. Разведка, которую вела дивизия в районе Калиш, Козминек, обнаруживала те же части противника (бригада Дуссена — в районе Калиша и 7-я австрийская кавалерийская дивизия с пехотой не менее полка — в районе Козминека).

Если в начале войны 14-я кавалерийская дивизия была усилена пограничниками, то ныне и этой поддержки ее лишили: командующий 2-й армией выделил из состава дивизии пограничные конные сотни, оставив их на отдых в районе Кутно.

В начале ноября эти пограничные сотни, попав под удар немцев, отошли на Лович. Позже из них сформировалась пограничная дивизия.

Около месяца дивизия не имела никаких сведений о своих двух разведывательных эскадронах, оставленных в Лысогурских лесах, южнее Кельце. В штабе дивизии еще [367] теплилась надежда, что кто-нибудь из этих эскадронов прорвется и сообщит об их судьбе. Новые эскадроны для уланского и гусарского полков еще не формировались.

Только в конце октября оба разведывательных эскадрона вышли из вражеского тыла. К ним присоединился эскадрон 5-го гусарского полка 5-й кавдивизии. Все три эскадрона прибыли в район расположения нашей 14-й дивизии, и мы узнали, что эскадроны, отрезанные пехотой противника, укрывались в лесах. Хлебом, мясом и фуражом их снабжали местные крестьяне. Они не раскрывали противнику место нахождения эскадронов. Долго на одном месте эскадроны не задерживались, ночами передвигаясь в новые районы. Крупных ударов по тылам немцев они не наносили, но одиночные повозки и автомобили уничтожали.

Хотя немцы и выделили конный полк для того, чтобы обнаружить и разгромить оба наши эскадрона, но это им не удалось: крестьяне вовремя предупреждали русских, и они уходили, заметая следы. И все же командование по достоинству не оценило заслугу эскадронов, считая, что действовали они пассивно. Личный состав эскадронов не представили к наградам.

С 29 октября по 1 ноября 1-й конный корпус оставался в районе Варта, Михалкув, Хваленцице, Калинова, Волень, Блашки. Дивизии корпуса вели разведку на фронте Калиш, Козминек, Турек. Они обнаружили части бригады Дуссена, 7-й австрийской и 8-й немецкой кавалерийских дивизий.

Сведения, поступавшие из наших тыловых органов, подтверждали, что корпуса немецкой армии начали передвижение вдоль правого берега Вислы, меняя свой фронт на север.

2 ноября левофланговые дивизии 1-го конного корпуса (5-я и 14-я) вновь перешли в наступление в общем направлении на поселок Козминек. В этом районе и завязался бой. В ночь на 3 ноября поступило приказание командира корпуса приостановить наступление на запад и северо-запад. 14-я дивизия должна была принять участок у 5-й дивизии, которая ночью спешно выходила из состава корпуса и форсированным маршем должна была достигнуть населенного пункта Згежа, Таким образом, 1-й конный корпус оставался в составе двух кавалерийских дивизий[368] (8-й и 14-й) с 18 орудиями. Противник вел себя пассивно.

Утром 4 ноября было получено приказание дивизиям корпуса перейти на восточный берег Варты и расположиться: 8-й кавдивизии — в районе Сквятковице, Добрузов, а 14-й дивизии — в районе Вилямув, Шадек. Совершив 45-километровый марш с переправой через Варту, 14-я дивизия достигла указанного района с наступлением темноты. 2-я бригада со штабом дивизии должна была расположиться в Вилямуве, а 1-я бригада — юго-восточнее Шадека.

Ожидалось, что с рассветом пехота противника поведет наступление в направлении на Ласк. В связи с этим на 2-ю бригаду возлагалась задача — занять деревню Вжещевице, а на 1-ю бригаду — обороняться у Балуча.

Около восьми часов утра штаб дивизии переместился на высоту у Каршева. Оставшийся в фольварке штаб корпуса, вскоре попав под артиллерийский огонь противника, быстро перемещался на юго-восток. Около девяти часов огонь артиллерии противника усилился, пехота, и спешенная конница немцев перешли в наступление, стремясь с фронта охватить левый фланг нашей дивизии. 8 орудий дивизии с трудом сдерживали их наступление.

Около десяти часов утра в деревне Каршев появилась наша пехота. Посланный в деревню офицер выяснил, что это подходил авангард 17-й дивизии 19-го армейского корпуса (68-й Бородинский пехотный полк, совершивший форсированный 50-километровый ночной переход).

Начальник дивизии Эрдели пригласил меня в Каршев. Здесь от командира 68-го полка полковника Тумского мы узнали, что 19-й армейский и 1-й Сибирский корпуса 5-й армии генерала Плеве подходят на усиление левого фланга 2-й армии. Полк устал. Обрисовав Тумскому обстановку, мы попросили его дать нам хотя бы один батальон для поддержки наших слабых спешенных частей, гарантировав, что в течение трех часов сдержим немцев, а за это время полк сможет отдохнуть. Тумский согласился и выделил нам головной батальон. Остальные три батальона с легкой батареей он расположил в Каршеве на отдых.

В первом часу дня противник, усилив артиллерийский огонь, начал стремительное наступление. Его отразили части нашей дивизии и батальон бородинцев. Противник [369] залег. Можно было немного и нам отдохнуть. В 2 часа дня Эрдели получил категорическое приказание командира 1-го конного корпуса — сдать свой участок частям 19-го корпуса, немедленно выйти из боя и отойти к югу от Ласка. Выходить из боя днем было, конечно, нелегко. Пришлось снова ехать к командиру полка бородинцев и упрашивать его развернуть свои батальоны. В четвертом часу 68-й полк начал развертывать два батальона и батарею для смены частей 14-й дивизии. Один батальон командир полка оставил резервным в Каршеве.

Уже темнело, когда бойцы спешенных частей нашей дивизии выходили к своим коноводам. Бородинцы своевременно вступили в жаркий бой. Около пяти с половиной часов дня штаб 14-й дивизии покинул Каршев. Командиру 68-го полка с резервным батальоном пришлось самому идти в контратаку против немцев.

Оценивая итоги дня 5 ноября, командир 19-го корпуса в своем донесении писал: «К 10 часам вечера фронт корпуса был таков: 17-я дивизия — Бабенец, Кики, 38-я дивизия — Стрые, Паскове, Балуч, Млыниско. Наиболее упорный бой сегодня вели бородинцы, которые под сильным огнем тяжелой артиллерии, заставившей замолчать нашу батарею, отбивали атаки значительно превосходящих сил противника, но они все-таки были оттеснены к Каршеву от деревни Кики, которой они овладели. Московский полк (65-й пехотный. — Б. Ш.), наступая, выбил противника из Кики и занял эту деревню. В Бородинском полку потери огромные, в остальных — невелики, а в 38-й дивизии — весьма незначительны. Бородинцы из боевой линии отведены в корпусный резерв. В районе корпуса сегодня ночуют 8-я и 14-я кавдивизии. Завтра с утра предстоит наступление»{77}.

Удерживая Калиш ландштурменной бригадой Дуссена, командир 3-го немецкого кавалерийского корпуса направил свои части на север, к Туреку, чтобы прикрыть правый фланг наступающей 9-й армии Макензена.

Наступление 2 ноября корпуса Новикова на Козминек заставило Фроммеля предпринять контрманевр от Турека на юг. Но ввиду отхода русской конницы Фроммель со своими конными дивизиями снова направился на север, продолжая вести артиллерийский огонь по восточному[370] берегу Варты, по которому двигались пехотные колонны русских.

4 ноября в районе Калиша сформировался корпус «Познань». В его состав вошли эрзацбригады ландштурманов. Он должен был достигнуть реки Варта и совместно с 3-м кавкорпусом нанести удар по левому флангу и тылу 2-й русской армии. На следующий день этот корпус, поддержанный огнем тяжелой артиллерии, сначала атаковал 14-ю и 8-ю кавдивизии корпуса Новикова с фронта Шадек, Вилямув. Затем корпус «Познань» атаковали подошедшие части 19-го армейского и 1-го Сибирского корпусов. Корпус «Познань» был вынужден отойти на линию Шадек, Вилямув. К вечеру того же дня к Шадеку приблизилась бригада Дуссена.

В следующие дни, когда были подтянуты Познаньский и Бреславльский корпуса, немцы все равно здесь не добились успеха.

6 ноября наш 1-й кавкорпус устремился к Здуньска-Воле. Здесь завязал бой с пехотой и спешенной конницей противника, занимавшего опушки лесов к северу от деревни Здуньска-Воля. Вскоре к этой деревне подошла 5-я Донская дивизия. Она приняла участок 1-го кавкорпуса. Его дивизии снова оттягивались на ночлег в район Ласка. Из штаба корпуса поступило приказание: 7 ноября 8-й и 14-й кавдивизиям усиленным маршем перейти в район станции Рокицаны, юго-западнее станции Колюшки. Штаб корпуса не ориентировал дивизии в сложившейся обстановке. Становилось ясным только одно: придется проходить по тылам двух неприятельских армий.

Получив приказание от командира дивизии, я набросал два маршрута движения бригад с придачей каждой по батарее. Явился к Эрдели для подписи приказа. Ознакомившись с маршрутами, он сказал:

— Зачем, Борис Михайлович, мы будем тащить по копоти за собой артиллерию? Не лучше ли направить ее по шоссе вслед за 8-й кавдивизией? Тогда она скорее дойдет, и нам будет легче.

На это я возразил: обстановка в том районе, куда нас передвигают, неясная, и артиллерия может бригадам понадобиться на пути движения.

- Ну какая там неясная обстановка — будем двигаться по тылам! Нужно сохранить силы наших коней... [371]

Действительно, я и сам не знал, зачем нас передвигают, и что делается в районе станции Рокицаны... Не хотелось настаивать. Но в приказе я все же оставил указание: бригадам выслать на 15 километров вперед ближнюю разведку.

С утра 7 ноября 1-й кавкорпус двинулся на восток. Погода была скверная. Штаб дивизии ехал с левой колонной, направлявшейся через Длутув. Желание выяснить обстановку вынудило меня пойти на превышение моих полномочий: я вызвал из 14-го казачьего полка молодого и толкового хорунжего с шестью казаками, отправил его как делегата связи прямо в штаб 2-й армии в Лодзь с приказанием выяснить и доложить мне, что делается на фронте армии. Я сказал хорунжему, что он обязан оставаться при штабе 2-й армии. Пронырливый казачок отлично исполнил поручение. В дальнейшем он держал меня в курсе всех событий на фронте 2-й армии.

Насколько войска не были ориентированы в обстановке, показывает следующий факт. В одной из деревень, к западу от Длутува, мы натолкнулись на начальника штаба 7-й пехотной дивизии. Ею командовал полковник Довбор-Мусницкий. Эта дивизия находилась в армейском резерве. Мы рассказали полковнику, что совершаем марш в район станции Рокицаны. «Вот мудрое начальство, — с иронией заметил Довбор-Мусницкий, — прорвались какие-то два эскадрона немцев, а мы гоним туда целый конный корпус!» Эрдели был убежден, что эта мысль полковника не противоречит истине.

День клонился к вечеру. Командиры наших бригад получили донесения от своих разъездов: не только район Рокицаны, но и деревни к западу от Тушина заняты пехотой противника, она ведет по нашим разъездам сильный ружейный огонь. Не оставалось сомнения, что противник располагает более чем двумя эскадронами. Эрдели спросил меня, где находится наша артиллерия. «Видимо, прошла Ласк», — ответил я (свежих донесений от командира артдивизиона не было).

С наступлением темноты обе бригады 14-й дивизии вынуждены были остановиться в районе Буды-Длутовске, Рокицаны и в пяти — семи километрах к западу и юго-западу от Тушина, который был занят пехотой немцев. Юго-восточнее района, где располагалась дивизия, наша разведка обнаружила пехотное охранение противника. [372]

Где была 8-я кавдивизия, наша артиллерия и штаб корпуса, пока было неизвестно. Я немедленно направил на Пабяницу разведку, чтобы она установила связь с нашими частями. Эрдели начал беспокоиться за участь нашей артиллерии: с утра 8 ноября предстоят боевые действия, а артиллерии у дивизии нет. Через каждый час меня вызывал начальник дивизии и спрашивал, не пришла ли артиллерия. Я ничего не мог доложить — донесения от артиллеристов не поступали. Эрдели, наверное, вспомнил мое предостережение — не выпускать из своих рук артиллерии. Но дело, конечно, не в оправданиях. Следовало принять энергичные меры, чтобы разыскать артиллерию. С этой целью я послал еще один специальный разъезд в направлении от Пабянице на Жгув.

Между тем около 12 часов пони из штаба корпуса мы получили два распоряжения: 1) 8 ноября, во что бы то ни стало взять Тушин и 2) передать приказ командующего 2-й армией 10-й пехотной дивизии наступать на Тушин и далее на Вискитно. 10-я дивизия в это время находилась севернее населенного пункта Петркув.

Я доложил Эрдели оба распоряжения. Первое из них мы могли выполнить при условии, если прибудет наша артиллерия. Решили выполнять второе распоряжение. Для связи с 10-й пехотной дивизией я вызвал от каждого полка по одному офицерскому разъезду, проинструктировал их. Начальникам разъездов указал по двухверстной карте расположение нашей дивизии и предположительное местонахождение 10-й пехотной дивизии...

Фамилии всех начальников разъездов я не помню. Запомнилась только одна фамилия — хорошо известного еще по маневрам 1913 года хорунжего 14-го Донского казачьего полка Лестьева, скромного, отличного, по-настоящему боевого офицера.

Отправив разъезды, я прилег, но неожиданно в мою избу ввалился командир артиллерийского дивизиона подполковник Арцишевский. Я употребил далеко не лестные слова, укоряя его за то, что столько времени он где-то пропадал. «Чего ты ругаешься? — возразил Арцишевский. — Пока вы тут спите, я уже воевал!»

— Как, где воевал? — невольно задал я вопрос.

Арцишевский рассказал, что он двигался за 8-й кавдивизией и в населенном пункте Пабянице оказался в потоке обозов, отступавших по шоссе с востока на запад. [373]

В этом потоке Арцишевского встретил командир 1-го Сибирского корпуса генерал Плешков, направлявшийся на автомобиле на восток. Плешков приказал Арцишевскому идти по направлению на Жгув и поддержать 8-ю кавдивизию. Выдвинув артдивизион к востоку от Пабянице к Жгуву, Арцишевский установил связь с начальником 8-й кавдивизии, занял огневую позицию и до вечера обстреливал немцев, отражая их атаки из Жгува. Кроме спешенных частей 8-й кавдивизии на позиции к западу от Жгува находились разрозненные подразделения пехотных частей 2-го Сибирского корпуса.

Ход событий показал, что противник действовал не двумя эскадронами, как утверждал полковник Довбор-Мусницкий, а крупными силами.

Уложив спать Арцишевского, я пошел к Эрдели, чтобы доложить о прибытии артиллерии и получить указания, как будем действовать завтра. Начальник дивизии решил с юга атаковать Тушин спешенными частями.

Вернувшись к себе па квартиру, я застал двух начальников разъездов, устанавливавших связи с 10-й пехотной дивизией. Они доложили, что к югу в направлении на Петркув фронтом на север встретили пехотное сторожевое охранение немцев, через которое пробиться не могли. Минут через 40 явился и третий начальник разъезда. Он доложил о том же. Не было пока четвертого начальника разъезда — хорунжего Лестьева. Я мог предположить только одно: этот храбрый офицер наверняка прорвался в расположение нашей 10-й пехотной дивизии.

... Рассвело. Наступило 8 ноября. Только что я собирался идти с докладом к Эрдели, как перед крыльцом моей квартиры появился разъезд Лестьева. Хорунжий сообщил, что ему удалось прорваться в расположение 10-й пехотной дивизии, разыскать ее штаб и передать приказ командующего 2-й армией. Сомнений в справедливости сообщения Лестьева у меня не возникло.

Расспрашивая хорунжего, как он добрался до штаба 10-й дивизии, я выяснил, что его разъезду пришлось дважды прорываться через пехотное сторожевое охранение немцев.

К югу от нас, разделяя 14-ю кавдивизию от 10-й пехотной дивизии, находились сильные пехотные части немцев, но их нумерацию установить пока не удалось.

Положение под Тушином и на всем правом фланге 2-й армии было чрезвычайно тяжелым. Если удалось найти 10-ю пехотную, то совершенно ничего не было известно о 5-й кавалерийской дивизии, в задачу которой входило обеспечение стыка между 2-й и 1-й русскими армиями.

Нацелив бригады для наступления на Тушин с юго-запада и юга, мы всем штабом выехали на высоты к западу от деревни Тыхув. На поле боя была тишина. Нашу разведку противник встретил ружейным огнем с кладбища, расположенного на южной окраине Тушина.

Вскоре обе наши батареи (8 орудий) открыли огонь по кладбищу и Тушину. Через полчаса со стороны Модлицы немцы ответили огнем не менее трех тяжелых батарей. Наступление наших спешенных частей замедлилось. С кладбища и из Тушина противник усилил пулеметный огонь. Около четырех часов дня на высотах у Тыхува мы обнаружили части 10-й пехотной дивизии. К нам в штаб прибыли начальник этой дивизии и его начальник штаба. Ознакомившись с обстановкой, они решили взять Тушин ночным штурмом, а мы передвинулись на ночь к востоку, став к югу от мельницы Рута.

На следующий день предстояло форсировать реку Вольбарка и наступать на север по открытой местности. Вместе с 10-й пехотной дивизией прибыла и 5-я кавдивизия, войдя снова в состав 1-го кавкорпуса.

Противник медленно отходил на север к железной дороге Жгув — Бруйце — Карпин<?>.

На 10 ноября 14-я дивизия получила приказание: действуя совместно с 10-й пехотной дивизией, которая штурмом взяла Тушин, продолжать наступление на Куровице.

Остальные дивизии 1-го кавкорпуса должны были наступать восточнее с целью не дать противнику продвинуться на восток от железной дороги.

Как стало известно штабу 14-й кавалерийской дивизии, войска 2-й армии понесли большие потери и еле удерживали фронт вокруг Лодзи; в 5-й армии дела шли, лучше. Со стороны Скерневице в направлении на Колюшки действовали части 1-го Сибирского корпуса и Кавказской кавалерийской дивизии. Управление 2-й и 5-й армиями объединил командующий 5-й армией Плеве. Командующему 2-й армией запрещалось выезжать из Лодзи. [375]

Артиллерийский гул орудий не прекращался целые сутки. Ночью особенно яркими казались отблески орудийных выстрелов. Горели деревни. Бой под Лодзью усиливался. А вскоре разгорелся бой и на северо-востоке — в направлении железнодорожной станции Колюшки. Между двумя этими фронтами был небольшой неосвещенный промежуток в 3-4 километра. Через него могли ускользнуть немцы. 1-й кавкорпус являлся как бы дном мешка, в котором сидели немцы и который затянуть должна была русская пехота.

10 ноября 14-я кавдивизия спешенными частями повела наступление на Куровице, а обе наши батареи открыли огонь по дороге Бруйце — Куровице, по которой двигались обозы противника. Вскоре к югу от дороги Бруйце — Куровице появилась пехота с артиллерией противника. Завязался бой с нашей дивизией. Наступление соседей тогда развивалось медленно. Существенных результатов в бою 14-я дивизия не добилась и отошла на ночлег в деревню Далькув.

11 ноября предстояло вести наступление на деревню Лазновска-Воля. 8-я кавдивизия наступала вдоль железной дороги на станцию Рокицаны. 5-я кавдивизия, двигаясь на Колюшки, должна была войти в связь с нашей пехотой, наступающей от Скерневице на Колюшки. Наступление соседей слева — 10-й пехотной дивизии — шло медленно.

Штаб корпуса сообщил о том, что немцы обрушились на 6-ю Сибирскую дивизию вблизи станции Колюшки и что эскадрон 17-го драгунского Нижегородского полка атаковал тяжелую немецкую батарею у Хрусты-Старо. Эта лихая атака, предпринятая в конном строю драгунами-нижегородцами, была частичным эпизодом. Она не оказала никакого влияния на ход боя 6-й Сибирской дивизии. Корольков же в своей книге «Лодзинская операция»{78} явно преувеличил значение этой атаки.

11 ноября в бою за деревню Лазновска-Воля наша 14-я дивизия столкнулась не только со спешенными частями немецкой конницы, но и с арьергардом пехоты, усиленной артиллерией. Лишь с подходом частей 10-й пехотной дивизии удалось очистить от немцев Лазновску-Волю. [376]

На 12 ноября 14-я кавдивизия получила приказ преследовать противника через Колюшки в общем направлении на Бжезины. 5-я кавдивизия двигалась справа. 8-я кавдивизия задерживалась в тылу, потому что дошли слухи о появлении немцев в тыловом районе Томашува.

Разведка не давала достоверных данных о положении противника. Его пехотные и кавалерийские части были перемешаны. Отдельные мелкие разъезды противника бродили в тылу наступающих дивизий нашего 1-го конного корпуса. Командование 14-й дивизии стремилось быстрее выйти к станции Колюшки и войти в связь с нашей дерущейся здесь пехотой, чтобы восстановить общий фронт, разорванный немцами. Слово «окружение» немецких частей не было произнесено никем из участников этой операции.

12 ноября части 14-й дивизии пересекли железную дорогу Колюшки — Петркув и впервые встретили небольшие группы пехотинцев-сибиряков в характерных папахах. Пехотинцы бродили в разных направлениях. Когда я остановил одну из таких групп, приняв их за пехотную разведку, и поинтересовался, какую задачу они выполняют, то получил ответ: «Мы стрелки 6-й Сибирской дивизии. Ищем свой полк».

- Где же находится ваш полк? — спросил я.

- Да вот мы и не знаем... Кажется, наша группа единственной осталась из полка, — бойко ответил один солдат.

И действительно, рассказ солдат-сибиряков подтверждался, на поле боя, в районе Галкувека, лежали убитые русские и немцы. Здесь мы обнаружили винтовки, пулеметы, орудия, брошенные русскими и немецкими солдатами. Плакать, конечно, не приходилось, да и некогда было. Требовалось извлечь урок из этого боя...

Небольшим спешенным частям немецкой конницы не удавалось задержать наше движение. С подходом наших цепей на прямой выстрел немецкие кавалеристы мгновенно садились на коней и отступали в северо-западном направлении. Параллельное преследование противника пришлось вести при низкой облачности и в тумане. Мы шли по пятам немцев. Вскоре наши конники оказались в тылу нашей пехоты, занявшей Бжезины.

Итак, немецкая группа войск, которой командовал Шеффер, благополучно выскочила из «окружения», хотя [377] целью такого «окружения» никто, собственно говоря, и не задавался.

Следует отметить, что Лодзинская операция имела для русской армии и два положительных результата: во-первых, был отстранен от должности командующего армией Ренненкампф — представитель «авантюризма»; во-вторых, был смещен с поста командующего армией и Шейдеман, оказавшийся бездарным начальником.

С отходом на Бжезины группы войск Шеффера для немцев важно было организовать фронт, для русских же — сорвать этот замысел противника.

После окончания боев на Ипре Фалькенгайн начал перебрасывать с Западного фронта на Восточный подкрепления уже не конницей, а целыми пехотными корпусами. Из истории мы теперь знаем, что было переброшено четыре корпуса (2, 3, 13 и 24-й резервный). Два из этих корпусов усилили левый фланг 9-й армии, а остальные наступали от Калиша и Серадзя на Пабянице.

Обескровленные боями, русские армии в конце концов все же задержались на левом берегу Вислы. Создалось бы другое положение, если бы все четыре корпуса были брошены в одном направлении. Об этом никто из немецких и русских исследователей истории первой мировой войны не говорил. Нам думается, что германская армия могла добиться успеха, если бы ее военачальники, оперировавшие на Востоке, не потеряли веру в стойкость своих частей и если бы им не приходилось затыкать дыры, образовавшиеся на их фронте. Следует учесть, что противник понес большие потери: только 1-й немецкий кавалерийский корпус в ходе операции потерял 39 офицеров и более 1660 солдат (около 25 процентов штатной численности корпуса). Понятно, что после таких потерь этот корпус вывели в тыл на отдых.

Следуя к северо-востоку от Колюшки и отбрасывая спешенные части немецкой конницы, дивизии нашего 1-го конного корпуса вскоре снова вошли в соприкосновение с пехотой противника.

В поисках прохода в боевом расположении противника дивизии 1-го корпуса оказались не только за крайним правым флангом группы войск генерала Плешкова, но и к 16 ноября вышли за левый фланг 1-й русской армии (в 15 километрах юго-западнее Ловича). К этому дню части 1-й русской армии вели наступление на запад с целью [378] выхода на линию Осмолин, Собота, Пентек. Командир корпуса Новиков полагал, что на этом участке будет возможно выйти в тыл противнику, действуя через Белявы и далее на Осмолин.

16 ноября наша 14-я дивизия вышла за боевой фронт 67-й пехотной дивизии (эта дивизия — второочередная), только что переброшенной из Петербургского военного округа; там она охраняла побережье. 67-ю пехотную дивизию включили в 6-й армейский корпус, и она повела наступление на Белявы.

17 ноября все дивизии 1-го конного корпуса спустились несколько к югу, встав уступом за правым флангом группы войск генерала Плешкова, входившей в состав 2-й армии. Между тем немцы усилили нажим на Лович, введя в действие тяжелую артиллерию. 55-я пехотная дивизия (тоже второочередная) занимала позицию за рекой Бзура, к западу от Ловича. 18 или 19 ноября начальник 14-й кавдивизии получил срочный приказ командира 1-го корпуса: по тревоге выступить на север и занять фронт 55-й пехотной дивизии, отошедшей на юг.

Вскоре мы заметили толпы солдат, офицеров, они беспорядочно отходили назад, в южном направлении. Это отступала 55-я пехотная дивизия, хотя на фронте царила тишина. Бригады нашей дивизии в спешном порядке заняли окопы 55-й пехотной дивизии, выслав вперед пешую разведку. Противник вел себя пассивно: по нашим разведчикам, приближавшимся к его позициям, открывал слабый ружейный огонь.

Около пяти часов утра к нам приехал начальник штаба 55-й пехотной дивизии и заявил, что она подходит к прежнему своему участку, чтобы занять его. Только от этого начальника нам удалось узнать причину отхода 55-й дивизии. Днем немцы сильно обстреливали дивизию 152-мм снарядами — «чемоданами», так тогда называли тяжелые снаряды. Просидев день под сильным артобстрелом, дивизия с наступлением темноты не выдержала и, несмотря на то, что противник прекратил огонь, начала уходить на юг. Одним словом, в дивизии возникла паника.

Отойдя километров на шесть в тыл, полки остановились. Офицеры собирали свои разрозненные подразделения и части. Людей накормили, и дивизия пошла в обратном направлении — на свои прежние позиции. К рассвету [379] 14-я кавдивизия была сменена. Побригадно она уходила в свой старый район расположения.

Я уже отмечал, как важно уметь осторожно вводить в бой резервные части. Без этого не достигнешь успеха. Мы убедились, что 55-ю пехотную дивизию перебрасывали из Петербурга под Скерпевице без надлежащей подготовки ее к боевым действиям. Вот почему она понесла крупные потери. Это привело к тому, что 1-й кавкорпус спешно передвигали на юг, на левый фланг Северо-Западного фронта, — здесь противник угрожал прорывом между Северо-Западным и Юго-Западным фронтами. Корпус поступал в распоряжение командира 19-го армейского корпуса. При поддержке одной бригады 63-й пехотной дивизии (она сосредоточивалась к северу от Тушина) корпусу предстояло нанести фланговый удар па левом участке Северо-Западного фронта.

Переночевав в районе деревень Воля-Ракова, Карпин, 14-я кавдивизия утром 22 ноября двинулась через Тушин на Глухув. 8-я кавдивизия шла восточнее, ее задача — атаковать противника южнее Глухува. Когда штаб нашей дивизии выехал к югу от Тушина, то мы увидели следующую картину: левый фланг Северо-Западного фронта (7-я пехотная и 5-я Донская казачья дивизии) вел бой фронтом на север. Противник с юга не прекращал артиллерийского огня по 5-й Донской казачьей дивизии, которая отвечала немцам тем же. Ближняя разведка на юг не обнаружила противника. Таким образом, казалось целесообразным конницей выйти во фланг деревни Ютрошев, а затем совместно с пехотой произвести фланговый контрудар. Начальник 14-й кавдивизии приказал выслать от каждой бригады по два эскадрона лавой в юго-западном направлении с тем, чтобы окончательно парализовать разведку и наблюдение противника за нашим флангом. За эскадронами двигались бригады. Они не открывали артиллерийского огня. Маневр вполне удался. Немцы, отвлеченные огнем на север, не только не обеспечили своего фланга, но и продолжали упорно обстреливать 5-ю Донскую казачью дивизию. Они ослабили внимание участку, расположенному на востоке.

Во втором часу дня из Тушина началось развертывание бригады 63-й пехотной дивизии, она повела наступление в юго-западном направлении. Цепь за цепью шла наша пехота по открытой местности. Немцы ее не обстреливали. [380] Передовы