2015-08-13
414
В связи с вышесказанным есть основания для вывода о том, что справедливость нельзя считать непрерывным процессом или непрерывным переживанием, поскольку практически ее не существует вне рафинированных процедурных рамок. Справедливость - процесс дискретный и пунктирный, если смотреть на него со стороны нашей повседневной жизни. И это замечательно, так как у государства нет возможности осуществлять непрерывный процессуальный контроль над повседневной жизнью граждан, а сами граждане не смогли бы достойно существовать в рамках такого контроля. Полагаю, читатель поймет меня, если я теперь скажу, что государство, которое в качестве основного или единственного принципа провозглашает справедливость, неизбежно станет диктатурой в процессе бытования. Исходя из тех воззрений, которые я успел изложить, "совершенно справедливое" государство будет вынуждено чрезмерно вмешиваться в поведение своих граждан.
То, как вопросы справедливости решаются российским уголовно-процессуальным законодательством, является убедительным свидетельством правоты Г. Кельзена. Так, статья 297 Уголовно-процессуального кодекса РФ требует, чтобы приговор суда был законным, обоснованным и справедливым. Правда, уже вторая часть этой же статьи пугливо определяет "законность, обоснованность и справедливость" как соответствие УПК РФ и правильное применение Уголовного кодекса РФ, т.е. сводит все к одной только законности.
|
|
|
Статья 299 УПК РФ (вопросы, разрешаемые судом при постановлении приговора) не упоминает о справедливости ни единым словом. Тем не менее статья 360 УПК РФ предписывает суду апелляционной и кассационной инстанций проверять законность, обоснованность, справедливость приговора и иного судебного решения. Пункт 4 ч. 1 ст. 379 УПК РФ указывает на несправедливость приговора как на одно из оснований для отмены или изменения приговора.
Статья 383 УПК РФ раскрывает несправедливость приговора как несоответствие примененного наказания тяжести совершенного преступления, личности осужденного, либо применение наказания, которое хотя и не выходит за пределы, предусмотренные соответствующей статьей Особенной части УК РФ, но по своему виду или размеру является несправедливым как вследствие чрезмерной мягкости, так и вследствие чрезмерной суровости. Часть 2 этой же статьи указывает, что приговор может быть отменен в связи с необходимостью назначения более строгого наказания ввиду признания наказания несправедливым вследствие его чрезмерной мягкости лишь в случаях, когда по этим основаниям имеется представление прокурора либо заявление частного обвинителя, потерпевшего или его представителя.
|
|
|
Внимательное рассмотрение совокупности этих статей закона показывает, что законодатель намеренно оставил значительную неопределенность в вопросах справедливости, возлагая их окончательное разрешение на органы судебной системы. При этом законодателем предопределены, в сущности, только самые общие процессуальные параметры, например запрет на постановку вопроса о "чрезмерной мягкости" иначе, как по требованию лиц, прямо перечисленных в соответствующей статье УПК РФ. В такой ситуации нельзя не сделать вывод о намеренной "субъективизации" исследуемых нами вопросов в уголовно-процессуальной сфере.
Вышестоящий суд не может высказаться по поводу чрезмерной мягкости приговора нижестоящего суда, если об этом не просят потерпевший, его представитель, частный обвинитель или прокурор, которые исходят из своего внутреннего морального чувства. В конечном итоге самим поводом для судебного исследования вопроса справедливости является субъективное моральное чувство перечисленных лиц. Тем более что при рассмотрении дела судья также ориентируется на собственное моральное чувство, поскольку закон не дает прямых указаний по поводу того, что считать "чрезмерно мягким", а что "чрезмерно строгим" и "явно не соответствующим".
Предлагаю сейчас посмотреть на вопрос с немного другой стороны. Да, существуют некоторые конвенционально определенные общественные ценности, характерные для развитого современного общества - такие как жизнь, свобода, безопасность, права человека, правосудие, экономическая активность и др. Доступ к этим ценностям в спорной ситуации представляет собой процесс; он также является справедливостью, видимой под иным углом зрения по сравнению с тем, которого мы придерживались до этого. Соответственно, несправедливость заключается в прекращении доступа к этим же ценностям для кого-то или для всех (да-да, несправедливость может коснуться неопределенного круга лиц, например, в недемократическом государстве).
Существует такая общественная ценность, как целесообразная экономическая активность. Пресечение доступа к экономической активности являлось хроническим заболеванием советской системы с ее уголовным преследованием спекулянтов и частных предпринимателей. Предлагаемое здесь понимание справедливости как процесса осуществления должного (и в частности, разумно организованного процесса осуществления социальных благ) позволяет объяснить, почему такое положение вещей является несправедливым. Мне кажется, многие современные трактовки справедливости страдают именно тем недостатком, что не пытаются обосновать ее бытование в условиях, когда вчерашнее преступление сегодня рассматривается в качестве банальной профессии.
На макроуровне, т.е. в масштабах общества, государства, субъективизм в распознании справедливого и несправедливого, а вернее, должного и недолжного, по-хорошему должен сглаживаться сложной и разветвленной системой согласования человеческих воль (в которую входят партийная жизнь, парламентский процесс, учреждения гражданского общества). Дополнительно подчеркну, что согласование воль не может произойти вне тех или иных процедурных рамок.
На уровне конкретной процессуальной деятельности между субъективным переживанием события как должного и содержанием этого самого события лежит, собственно, только воля очень ограниченного круга людей. Степень расхождения между тем, как переживают, чувствуют справедливость участники данного конкретного процесса и тем, как ее переживает макроуровень текущей культуры, зависит, на мой взгляд, главным образом от вовлеченности участников данного уголовного судопроизводства в общественную жизнь. В частности, о достаточной степени такой вовлеченности может свидетельствовать представленность всех социальных групп в парламентском процессе и их участие в формировании законодательства, в том числе уголовного.
|
|
|
Если государство по каким-то причинам силой исключает большую или меньшую часть общества из социальных (в том числе политических, парламентских) процессов, оно одновременно выводит и всю ситуацию за пределы вообще каких-либо критериев справедливости. Так, советские приговоры в отношении спекулянтов не были справедливыми, даже если большинство советских людей переживали их как таковые. Спекулянты были силой исключены из сферы экономической активности. Граждане, извлекавшие материальную выгоду из предпринимательской деятельности, в СССР не были представлены ни в законодательной власти, ни в политике, где господствовали представители блока коммунистов и беспартийных. Соответственно, их мнение никак не учитывалось при формировании советского законодательства, и мягкость или суровость конкретного приговора ничего здесь не меняли.
С другой стороны, когда государство силой не изгоняет никого из общественного процесса и не претендует на моральную монополию, становится очевидной тщета претендентов на отделение права от морали. Мне в течение жизни приходилось видеть много разного рода "униженных и оскорбленных", свято уверенных, что с ними обходятся несправедливо, "хотя и по закону". Однако, внимательно присмотревшись к таким случаям, становится понятно: речь идет чаще всего о людях, сознательно и самостоятельно исключивших себя из общественной жизни и переживающих бесконечное изумление перед тем фактом, что своим отделением от общества они много потеряли и ничего не приобрели. И это тоже справедливо.
Мне могут возразить, что государство нередко прибегает к вытеснению тех или иных групп совершенно обоснованно, в интересах всего общества. Примером этому может служить идущая во всем мире борьба против торговцев наркотиками. Однако такое возражение не может быть признано корректным. Оборот наркотиков нельзя сравнивать со здоровым хозяйственным оборотом. Если экономическая активность есть везде, и вопрос ставится только о том, могут ли в ней участвовать все желающие, или кто-то будет выкинут за борт, то оборот наркотиков как явление имеет абсолютно противоположные свойства: в здоровом обществе он воспринимается как зло и выбрасывается за борт целиком, вместе со своими сторонниками. Включение себя в отношения по поводу наркотиков означает сознательное исключение себя из общества, о котором говорилось абзацем выше. Включение себя в экономическую активность, наоборот, является одновременно и включением себя в общество.
|
|
|
Так и с прочими формами социальной девиации: обсуждаемая здесь концепция справедливости вовсе не означает поощрение зла. Напротив, она вполне чувствительна к направлению своего осуществления, хотя и допускает некоторые вариации. Если жители Нидерландов, например, в ходе открытого и свободного парламентского процесса решили считать, что при определенных условиях оборот легких наркотиков и проституция являются для них приемлемым злом (или вообще не злом, а чем-то нейтральным), то это не противоречит ничему из сказанного мной. Теоретически возможные в будущем изменения в законодательстве этой страны будут являться справедливостью в той мере, в которой при их принятии будут учитываться позиции всех заинтересованных сторон. Если же чья-то позиция, будучи корректно учтена, не найдет отражения в законодательстве, ее носителям придется смириться на том основании, что их точка зрения не выдержала проверки надлежащей процедурой. Справедливость далеко не всегда является компромиссом.
Здесь настало время подумать о соотношении таких понятий, как "большинство", "меньшинство" и "справедливость". Недаром тема меньшинства является такой болезненной для западного сознания, и нередко представителям различного рода меньшинств предоставляются свободы, которые кажутся нам, жителям России, такими неуклюжими и чрезмерными. Просто современный парламентский процесс способен распознать любое мнение, но решение будет все же принимать большинство. Это тоже элемент справедливости, но не вся она. Полное лишение меньшинства возможностей по выражению его интересов угрожало бы стать тем же инструментом подавления и вытеснения, например, в обстоятельствах, когда в масштабах государства не организовано народное представительство. Поэтому осуществление справедливости в отношении меньшинства так часто зависит от способности большинства внутренне различать добро и зло, так как в ходе голосования именно ему предстоит признать те или иные интересы меньшинств законными или незаконными. Подчеркну, что способность к такому различению является ценностью абсолютно для всех, и большинство выигрывает от нее еще больше, чем какие-либо меньшинства.
На этом основании ответ на вопрос, кто должен учитывать позиции заинтересованных сторон, лежит в плоскости того, кто будет наделен правом или обязанностью принятия решения по тому или иному вопросу и насколько адекватна процедура наделения его таким правом или обязанностью. На уровне конкретного уголовного дела таким лицом является судья, и поэтому люди обычно так чувствительны к вопросу "а судьи кто?". Но на самом высоком уровне субъектом осуществления справедливости являемся "мы, многонациональный народ Российской Федерации" <4>, как бы пафосно это ни звучало. Процессуальный характер справедливости как раз и вытекает с неизбежностью из того, что "мы" в количестве более чем 140 миллионов технически не можем собраться где-то на площади и хором выразить свою волю, а вынуждены применять для этого такое множество самых различных процедур.
--------------------------------
<4> Конституция Российской Федерации.
Поскольку мной уже предложено определение справедливости как процесса осуществления должного, я считаю нужным еще немного порассуждать в этом направлении. Например, сведение справедливости приговора к одной только соразмерности наказания является немалым упрощением. Неадекватные условия содержания следственно-арестованных и осужденных в местах лишения свободы способны свести на нет весь назидательный пафос наказания как "должного". Отбывание наказания в виде лишения свободы, например лицом, совершившим кражу, будет пережито большинством (а желательно, чтобы и самим осужденным) как часть надлежащего устройства жизни. А вот его же смерть от туберкулеза в учреждении, исполняющем наказание, вряд ли может быть пережита развитыми людьми в том же назидательном ключе. Кроме того, приговор суда не может быть справедлив, если основан на законе, принятом в ходе ненадлежащей процедуры, т.е. процедуры, проведенной без адекватно сформированного народного представительства.
Многие авторы, мнение которых мы будем обсуждать далее, отделяют справедливость закона от справедливости приговора. Однако они упускают из внимания, что справедливость как внутренняя, субъективная категория переживается людьми как цельная, неразрывная последовательность шагов по реализации "должного"; что справедливость нуждается в осуществлении, и нельзя сказать, мол и закон у нас хороший, и суд был справедлив, да только уходили воришку до смерти в колонии. Отсутствие, дефект какого-то элемента способны поставить под сомнение способности всей системы. А противоположностью доверия является цинизм, что мы и наблюдаем в окружающей нас действительности.
Хотелось бы остановиться на соотношении справедливости и равенства (почему-то их очень часто ставят в один ряд, определение одного через другое чрезвычайно популярно). Логика всего сказанного ранее ведет к разделению двух этих понятий. Одно из них процессуальное, другое - статичное; одно - функциональное, другое - оценочное. Я не стал бы прямо противопоставлять их, это не противоположности, а просто разные вещи. Наверное, справедливость включает в себя и предполагает скорее разумное распределение неравенств, чем тотальное равенство одних и других. Не стоит подозревать меня в том, что я предлагаю поражать кого-то в правах - вовсе нет! В уголовном судопроизводстве потерпевший в своих процессуальных правах не равен обвиняемому, и не должен быть ему равен. Это - два разных правовых статуса, которые трудно назвать буквально противоположными, но и о равенстве здесь нет смысла даже говорить.
Применительно к справедливости равенство означает одинаковый для всех доступ к самым общим, базовым правам. Однако такие общие базовые права всегда немногочисленны. Применительно к конкретному судебному делу речь идет скорее не о равенстве участников, а о таком разумном распределении процессуальных прав и обязанностей (приобретении людьми статусов), которое (распределение) при внешнем неравенстве обеспечивает гражданам одинаковый доступ к базовым правам и общественным ценностям. В силу того что процессуальные статусы участников судопроизводства разные, обеспечение их базовых гражданских прав требует наделения их разными и неравными процессуальными правами и обязанностями.
Так, права обвиняемого и потерпевшего не равны в сфере доказывания, но это продиктовано необходимостью поддержания состязательности процесса. Возбуждение прогрессивной общественности по поводу того, что права потерпевшего по сравнению с правами подсудимого малы, которое наблюдается время от времени, выдает разве что малограмотность самой прогрессивной общественности. Те функции в сфере доказывания, которыми потерпевший не наделен по делам публичного обвинения, просто отнесены к сфере деятельности Следственного комитета, прокуратуры или органов внутренних дел. Государство обязано возложить на себя целый перечень функций и нет ничего удивительного в том, что гражданин при этом освобождается от их осуществления.
Склонность оценивать процессуальный статус потерпевшего так, как будто указанных выше государственных учреждений не существует вовсе, является, конечно же, индикатором отношения прогрессивной общественности к правоохранительной системе. Но вряд ли можно спорить с тем, что интересы потерпевшего сводятся главным образом к обеспечению его личной безопасности и получению материальной компенсации, и его права должны соответствовать этому. Права потерпевшего в сфере доказывания, обязанность по которому в делах публичного обвинения лежит на уполномоченных государственных органах, как раз и выглядят излишними. "Учитывание" же мнения потерпевшего при определении вида и размера наказания отдает неким популизмом и манипуляцией - мнение того, кто не несет ни моральной, ни юридической ответственности за конечное решение (а потерпевший относится именно к такой категории субъектов) "весит" очень немного даже в глазах государственного обвинения.
Полагаю, в контексте моей работы органично будет выглядеть предположение, что справедливость как в уголовно-правовом, так и в процессуальном смысле не может быть определена путем соотнесения и сравнения нормы, процедуры или приговора с неким общественным благом. Зато она может быть рассмотрена и оценена как элемент процесса приближения к этому благу.
Боюсь, я чрезмерно углубился в частности. Справедливость, на мой взгляд, представляет собой как бы проекцию не вполне юридических, в общем-то, категорий в уголовно-правовую и уголовно-процессуальную сферы. Этими категориями являются общественное благо и общественные интересы, но вместе с тем и интересы отдельных людей, которые невозможно воплотить и реализовать иначе, чем в процессуальной форме. Иными словами, вводя в законодательство понятие справедливости, правотворчество декларирует его социальную направленность, учет интересов самых разных субъектов.
Очевидно, что с этой точки зрения справедливость не может быть сведена к одной только законности, которая означает скорее нормативность, общеобязательность и в общем принудительный характер права. Выходит, законность является проекцией в право "силовой, правоохранительной" функции государства, в то время как справедливость - проекция связи государства с обществом, его (государства) легитимности и переживания обществом государственных процедур как надлежащих и направленных на достижение общего блага.
Сейчас хотелось бы перенести внимание читателя на концепции справедливости, которые уже находятся в русскоязычном обороте.
Например, заведующий кафедрой теории и истории государства и права Алтайского государственного университета, доктор юридических наук, профессор В.В. Сорокин пишет: "Ставка на справедливость в деле защиты гражданских прав может оборачиваться жестокими репрессиями и лишением права на прощение. Справедливость не самоценна. Она должна быть вписана в иерархию более ценных духовно-нравственных абсолютов - любви, милосердия" <5>.
--------------------------------
<5> Сорокин В.В. Идея справедливости в контексте защиты гражданских прав // Гражданин и право. 2010. N 2.
Очень трудно представить уголовное судопроизводство, основанное на любви, наверное, ввиду бедности воображения. Однако и сам В.В. Сорокин, сначала пробудив великие тени Платона, Канта и целого ряда других уважаемых русских и иностранных мыслителей, вдруг, как бы вскользь, сознается: "...милость вытекает из самого факта господства". Вот так, не бывает иных отношений в обществе, кроме отношений полного господства одних и подчинения других...
На самом деле смыслы, к которым апеллирует цитируемая мною статья, глубоки и заслуживают пристального внимания. Автор абсолютно прав как минимум в одном вопросе: вопрос милости - это вопрос монархического господства. Добрый царь - злой царь, добрый хозяин - злой хозяин, праведный халиф - неправедный кяфир, ну и так далее, со всеми поправками на культурные и климатические особенности. Как это монтируется с правами человека? Да, никак - права человека требуют четкой процедуры их осуществления. Если лицо, ответственное за принятие решения, обязано соблюдать процедуру так же, как и прочие участники процесса, то вопрос о его личной доброте или злобности, скажем мягко, не выпячивается на первый план. Если же один человек решает судьбу другого исключительно по своей прихоти, то - да, вся надежда, что хозяин хоть и станет пытать, но не слишком сильно.
Всякий раз, когда государство устами своих высоких деятелей начинает говорить о любви, это есть верный признак - скоро будут убивать, и много, или уже убивают. Современная Россия до этого (до "любви") все еще не дошла - на наше общее счастье - но вопросы о "гуманизации уголовного судопроизводства" периодически всплывают в популярных телепередачах. Вообще-то, гуманизация требуется только там, где один человек в силу объективных и неустранимых обстоятельств, попадает во власть другого человека. К таким областям человеческой деятельности относятся военная служба и содержание военнопленных, контртеррористическая деятельность и функционирование пенитенциарной системы.
В тех же областях, где человек продолжает пользоваться своими правами и где охрана его интересов в значительной степени зависит от его собственного успеха в использовании им своих прав, речь может идти только о справедливости, т.е. формальной и процедурной направленности государственной деятельности на охрану как этих прав, так и общественных благ и общественных интересов.
Если говорить о милосердии, то главным "производителем" милосердия в государстве является пенитенциарная система, хотя читателю это, возможно, и покажется странным. Именно сотрудники подразделений, исполняющих наказание, должны разумно дозировать суровость в отношении осужденных, избегая применения чрезмерных форм воздействия на них. Так или иначе социально-надлежащим, должным и, как следствие этого, справедливым порядком обращения с осужденными может являться только тот, который признает за ними человеческое достоинство. Суд же преимущественно является "производителем" справедливости, недаром УПК РФ не содержит никаких ссылок на милосердный приговор, даже сугубо декларативных.
Следует отметить, что большинство авторов совсем не придерживаются той сугубо карательной точки зрения на справедливость, которую продемонстрировал в своей работе В.В. Сорокин. Так, кандидат юридических наук А.В. Арендаренко считает: "Уголовный закон будет считаться справедливым, если он отвечает требованиям криминологической, социальной и этической обоснованности... уровнем проявления справедливости в уголовном праве является назначение справедливого наказания, которое будет считаться справедливым только в том случае, если оно соответствует характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного" <6>.
--------------------------------
<6> Арендаренко А.В. Принцип социальной справедливости в системе уголовного права Российской Федерации // Адвокат. 2007. N 5.
В своей работе автор, ссылаясь на В.Н. Кудрявцева и С.Г. Келину, выделяет как бы три "уровня проявления категории социальной справедливости в уголовном праве:
- справедливость при формировании круга преступных деяний;
- справедливость при назначении судом наказания;
- законодатель должен определить справедливую санкцию" <7>.
--------------------------------
<7> Там же.
В указанной работе автор приводит признаки справедливости криминализации деяния, такие как "оценка человеческого поведения как общественно опасного", "характер посягательства", "характер и размер причиненного вреда", "характеристика личности преступника: возраст, должностное положение", "характер психического отношения лица к своему деянию и общественно опасным последствиям". Арендаренко отмечает: "...несоответствие закона принципу справедливости при криминализации приводит к тому, что правовой запрет не соблюдается гражданами, правоохранительные органы его не применяют, таким образом, уголовно-правовая норма не действует".
По поводу назначения наказания автор также отмечает: "...как нам представляется, при назначении наказания суд должен учитывать интересы не только преступника, но и потерпевшего". Отметим здесь, что эта позиция перекликается с моей в том, что справедливость - категория, которая не позволяет при своем осуществлении пренебречь интересами граждан. С другой стороны, я не могу согласиться с автором в том, что потерпевший имеет какие-либо специфические и поощряемые государством интересы в сфере назначения виновному уголовного наказания.
В этой же работе автор ссылается на мнение Ю.Д. Блувштейна и В.Л. Чубарова, в соответствии с которым назначенное судом наказание будет считаться справедливым при выполнении следующих условий:
"наказание должно соответствовать тяжести преступления и имеющим уголовно-правовое значение данным об общественной опасности личности виновного, в первую очередь тем, которые прямо предусмотрены законом в качестве смягчающих или отягчающих обстоятельств (индивидуализация ответственности);
наказания, назначаемые за равные по тяжести преступления и (или) при разной общественной опасности личности виновного, должны быть разными (дифференциация ответственности);
наказания, назначаемые за равные по тяжести преступления равным по степени общественной опасности виновным, должны быть равными (равенство ответственности)" <8>.
--------------------------------
<8> Блувштейн Ю.Д., Чубаров В.Л. Справедливость наказания // Труды Академии МВД СССР. М., 1987. С. 91.
В отношении установления справедливой санкции А.В. Арендаренко утверждает следующее: "Санкция, как и уголовное право в целом, характеризуется признаком объективности, т.е. санкция зависит от окружающей действительности и отражает ее. Чем ближе санкция к окружающей действительности, тем эффективнее она применяется.
Связь уголовно-правовых санкций с окружающей действительностью определяет их социальную обусловленность и выражается в социальной обоснованности санкций. Социальная обусловленность и социальная обоснованность - два самостоятельных признака и раскрывают с двух сторон один и тот же фактор. Социальная обусловленность характеризует санкцию с пассивных позиций и показывает зависимость санкций от окружающего бытия, степени общественного правосознания и т.д. Таким образом, санкции одновременно могут быть и социально обоснованными и социально обусловленными. Одним из необходимых требований, предъявляемых к санкции, является соответствие ее характеру общественных отношений, которые охраняются определенной уголовно-правовой нормой. В этой связи возможна определенная коллизия социальной значимости общественных отношений".
При этом сам автор признается: "...право, в том числе уголовное, в высокой степени субъективно. В связи с этим субъективность присуща и санкции, так как санкция - преломленная в сознании определенных представителей общества неизбежность защиты существующих общественных отношений и мера интенсивности воздействия на психологию преступника. Если законодатель неправильно построит санкцию (неверно определит вид и размер наказания), это может повлечь неприменение санкции или применение необоснованных мер воздействия к правонарушителю и, как следствие, невыполнение целей наказания".
Я так подробно привожу точку зрения А.В. Арендаренко потому, что мне она в высокой степени симпатична. Автор очень подробно и скрупулезно останавливается на всех факторах, которые могут так или иначе повлиять на переживание обществом национального уголовного судопроизводства как справедливого (а я хочу напомнить, что считаю пассивное переживание гражданами деятельности судебной системы как надлежащей элементом справедливости и субъективной категорией). Он даже делает следующий правильный вывод: "Для того чтобы санкция, определяемая законодателем, была наиболее справедливой, следует более глубоко и четко учитывать социальные факторы: необходимо исключить поспешность при создании законопроектов и принятии законов; привлекать к обсуждению законопроектов как можно большее число ведущих ученых-юристов; необходимо четко представлять социальную значимость тех или иных общественных отношений, на которые направлены посягательства, провести полный и всесторонний анализ последствий защиты общественных отношений от посягательств: не окажутся ли они более негативными, чем само посягательство. Назначение слишком мягкого или чрезмерно сурового наказания, безусловно, является нарушением принципа справедливости" <9>.
--------------------------------
<9> Там же.
Однако я не считаю возможным согласиться с этим автором по целому ряду принципиальных для меня позиций. Прежде всего, в своей работе, признавая высокую степень субъективности, присущую гуманитарным дисциплинам, он, на мой взгляд, не делает достаточной привязки такой "субъективности" к осуществлению демократических процедур. Из текста статьи невозможно понять, как из бесчисленного множества субъективностей появляется право как система позитивных предписаний и какую роль в этом играет парламентская жизнь, начиная с этапа формирования парламента (избрания депутатов) и далее - по ходу его функционирования. Ссылка на вовлечение в процесс ученых-юристов, сама по себе бесспорная, как-то блекнет, теряет блеск на фоне первой строчки преамбулы Конституции РФ: "Мы, многонациональный народ Российской Федерации...".
