Задание 2. Определите тип текста. Укажите, что помогло вам это сделать

1. Сегодня пышным цветом распустилась политическая проституция, сменившая комиссарские тужурки и заслюнявленные папиросные "бычки" в углах небритого рта с остатками пищи, на смокинги, фраки с официантскими "бабочками", фальшиво киношный звон бокалов, дежурные улыбки, бесконечные фуршеты и прочая лакейская "тусовка", как сами "расфранченые" называют свои сборища. Все это поисходит в тот момент, когда кругом бунты, недовольство и новые Дубровские - предвестники будущих лениных, троцких и прочих жидов - революционеров - пытаются поднять обезумевшую толпу и вновь направить граждан друг на друга. И вот тогда еврейская звезда окончательно засияет над Россией, а оставшиеся чванливые, голодные, обездоленные, денациональные людишки за чечевиную похлебку станут падшими рабами или пролетариями.

2. Текст всегда строится как имеющий некоторый внешний мир, с которым он соотносится, будь то реальный или вымышленный мир, одно явление, событие или значительный фрагмент действительности. Процесс соотнесения и результат этого соотнесения языкового выражения и действительности называется референцией. В данном случае не принципиально различать реальный и вымышленные референты, хотя, безусловно, кроме тождества между этими двумя мирами существуют и определенные различия: «…реальный мир существует, вообще говоря, независимо от текста, а вымышленный мир текста порождается текстом. Иначе можно сказать так: в разговорном дискурсе говорящий принадлежит миру, в котором он осуществляет референцию; а автор художественного текста, вообще говоря, нет». При описании семантического пространства текста существенно лишь двойная интерпретация: со стороны автора – действительности, имеющей место быть до текста, и со стороны читателя – действительности, восстановленной в процессе чтения текста и по его прочтению. Некоторые исследователи считают, что область семантики текста составляет именно денотативный уровень его организации.

3. Хочу домой; Как мне все это надоело!; 231 гр пьет коньяк а 211 вообще – пьет и 235 и 211 231 вообще алкаши; Сегодня я купил гранату – долой родному деканату.

4. «В 1771 году Москву посетило ужасное бедствие - в январе месяце в столице открылась страшная моровая язва. Занесена была чума в Москву войском из Турции… Жители столицы впали в уныние... По словам очевидца, Подшивалова, народ умирал ежедневно тысячами... Вот так описывает это страшное время П.И. Страхов, профессор Московского университета, бывший еще гимназистом. «Вот, бывало, - говорит он, - я, в казенном разночинском сюртуке из малинового сукна с голубым воротником и обшлагами на голубом же стамедном (шерстяная косонитная ткань) подбое, с медными желтыми большими пуговицами и в треугольной поярковой шляпе, бегу от братца с бумажкою в руке по валу, а люди-то из разных домов по всей дороге и выползут и ждут меня и, лишь только завидят, бывало, и кричат: «Дитя, дитя, сколько?» А я-то лечу, привскакивая, и кричу им, например: Шестьсот, шестьсот». И добрые люди, бывало, крестятся и твердят: «Слава Богу, слава Богу!» Это потому, что накануне я кричал семьсот, а третьего дня восемьсот! Смертность была ужасная и росла до сентября так, что в августе было покойников чуть-чуть не восемь тысяч».

5. Львов. Мне, Николай Алексеевич, нужно серьезно поговорить с вами.

Иванов. Говорите.

Львов. Я об Анне Петровне (Садится).

6. Доброе утро! Вот и наступил самый главный для тебя день в году – день твоего рождения. Как бы ты к нему ни готовился, он почему-то всегда приходит нежданно, и это здорово: сюрпризы начинаются! Будет множество поздравлений, теплых слов, вкусной еды и положительных эмоций.
Еще на день рождения обязательно тебе позвонит кто-нибудь с кем ты по той или иной причине давно не общался, и тебе будет чертовски приятно услышать голос этого человека. В общем, этот день для тебя действительно уникален.
Конечно, подсчитывать цифры своего возраста грустновато, но ведь тебя никто не заставляет делать это сегодня – это вполне может подождать до завтра, потом до послезавтра, а там и забудется. Я поздравляю тебя с днем рождения и, кроме всего прочего, желаю тебе побольше думать о хорошем – чтобы не было времени задумываться о плохом.

7. Отречёмся от старого мира,

Отряхнём его прах с наших ног!

Нам не нужно златого кумира,

Ненавистен нам царский чертог.

Мы пойдём к нашим страждущим братьям,

Мы к голодному люду пойдём,

С ним пошлём мы злодеям проклятья —

На борьбу мы его позовём.

Вставай, подымайся, рабочий народ!

Иди на врага, люд голодный!

Раздайся, клич мести народной!

Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!

Богачи-кулаки жадной сворой

Расхищают тяжёлый твой труд.

Твоим потом жиреют обжоры,

Твой последний кусок они рвут.

Голодай, чтоб они пировали,

Голодай, чтоб в игре биржевой

Они совесть и честь продавали,

Чтоб глумились они над тобой.

8. Родился в 1895 году, 21 сентября, в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости, в селе Константинове.
С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?..» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!» Бабушка любила меня из всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масле мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе.
Так протекло мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в церковно-учительскую школу, окончив которую я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось.
Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16—17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице».
Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург.
Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась при всей нашей внутренней распре большая дружба. (С. Есенин)