Финита ля комедиа

Лично у меня сложилось такое ощущение, что после ареста тамплиеров, которые могли не спустить в унитаз огромные средства, но направить их на дело, в Европе что-то очень сильно изменилось. Например, если до сих пор в хрониках того же хрониста Джованни Виллани столкновения происходили, ну, скажем так, цивилизованного типа, т.е. например флоренитийцы и пизанцы убивали друг друга по вполне понятным причинам – за пограничные территории. Теперь же и те и другие, запершись за городскими стенами, начали истреблять сами себя в гражданских столконевениях.

Спусковым крючком, видимо оказались голодные 1315-1316 годы. В это время даже в богатой Флоренции начались бесконечные склоки всех со всеми, в которых массово гибли и гранды, и пополаны, и плебс. И что более всего красноречиво, флорентийцы тоже начали «портить» свою монету, т.е. уменьшать в ней количество полновесного золота и серебра, разбавляя их медью. Что неудивительно, ибо если уж в Лондоне цена на зерно улетела в небеса, то почему бы и во Флоренции не произойти тому же.

Но если голод, случался и до этого, до того не доходило, чтобы те же флорентийцы только и бегали по городу с факелами смещая одно правительство за другим. Как сказал один известный персонаж, прогнило что-то в датском королевстве. В данном случае, похоже, что гнильца вскрылась повсеместно. Все теперь словно с цепи сорвались. В принципе, потасовки начались уже некоторое время назад, как уже было сказано. Но теперь был утрачен последний стыд. Или, что вполне вероятно, контроль в лице тамплиеров.

Похоже, храмовники имели действительно нешуточное влияние на умы тогдашней Европы, и когда король Филипп устроил им показательную порку, не стало и этого влияния. Уже само по себе честное соблюдение рыцарями-монахами своих тяжких обетов, должно было вызывать искреннее уважение у современников. С другой стороны, эти же самые обеты создавали особо элитную силу в смысле профессиональных навыков. Люди, добровольно лишившие себя плотского, неизбежно должны были развиваться в каком-то другом направлении. Поэтому я считаю совершенно естественным, что тамплиеры были как признанными авторитетами в мире финансов, так и ведущимим экспертами в военном деле. Ещё до суда над тамплиерами папа Климент продолжал лелеять какую-то надежду на крестовый поход и вёл активнейшую переписку именно с Жаком де Моле, желая знать, как правильно всё организовать. Не могу не привести здесь рассуждений Великого Магистра, по поводу тогдашних крестоносных проектов:

«Святой Отец, вы спросили меня, кажется ли мне предпочтительным организовывать большую или малую экспедицию. На это я отвечаю, что маленькая экспедиция ничего бы не стоила при нынешнем состоянии Святой Земли, но обернулась бы к ущербу и стыду христианства, ибо стала бы погибелью для тех, кто принял бы в ней участие. Сейчас христиане не владеют на этой земле ни замком, ни крепостью, где они могли бы укрыться при необходимости. И если войско будет неожиданно атаковано с какой-либо части заморской земли и не будет достаточно мощным, чтобы сразиться с войском султана, оно будет полностью уничтожено».

Мусульманская армия, защищающая Иерусалим, насчитывала, по мнению Моле, от двенадцати до пятнадцати тысяч всадников, более сорока или пятидесяти тысяч лучников; к тому же в военных действиях ее поддержала бы и армия Египта. Магистр ордена Храма не советовал высаживаться в Армении, стране, которая, со своим «малонадежным населением», казалась опасной. Но если пожелают снарядить крупномасштабную экспедицию, то он совершенно согласен.

«Точно так же должно приказать с этого времени генуэзцам, венецианцам и людям из других морских стран построить корабли и прочие большие суда, способные перевозить лошадей и снедь, и каждый должен начать запасаться необходимыми вещами <...> Я советую использование не галер, но кораблей и других крупных судов, и сие оттого, что они лучше галер и много выгоднее. Ведь один корабль перевозит больше, чем четыре галеры, а одна галера стоит больше, чем три корабля. И флоту не придется сражаться на море, оттого, что у наших врагов мало военных судов и они не осмелятся на нас напасть».

Далее Моле касается контрабанды; европейские страны, говорит он, посылают туркам все для войны, вплоть до «предварительно изготовленных» галер, которые те только собирают и сбивают, а это должно быть строго запрещено. Что касается необходимых военных сил, он оценивал их в двенадцать или пятнадцать тысяч всадников и пешего войска, включая тысячу арбалетчиков. Он ничего не пожелал сказать ни о месте сбора, ни о месте высадки, но предложил устно назвать папе и королю Франции наилучшие из них. Видимо, магистр опасался утечки информации.

«Точно так же я советую вам <...> велеть приготовить этой зимой десять галер, которые выйдут в море в начале весны, чтобы защищать остров Кипр и охранять море, чтобы дурные христиане не перевозили больше контрабанду сарацинам. И дабы знать, как эти, галеры смогли бы продержаться без отдыха до генерального перехода и как получить средства для их оплаты, я вам объясню, если вам угодно, секретно <...> ибо мой проект не из тех, которые можно было бы записать. Но, как я надеюсь, эти галеры с Божьей помощью принесут столько пользы, что смогут легко удерживать море».

Особенно интересно здесь узнать о существовании «дурных христиан», единственными противниками которых, по ходу, и оставались тамплиеры. А уж после разгрома Ордена Храма, этим «дурням» более ничто не могло помешать заниматься тем, чем им только в голову взбредёт. Теперь потреблятская идеология проявилась уже в своём наичистейшем и абсолютно неприкрытом виде. Т.е. практически никто, даже в пол оборота, не оглядывался на будущее. «Здесь и сейчас» – стало главным лозунгом.

…

Уже папа Климент V, после выдачи тамплиеров, забросил все идеологические благоглупости и принялся навёрстывать упущенное за годы своего служения Церкви. В последние годы он открыто содержал любовницу, графиню де Перигор. А своим непотам и прочей родне оставил огромные средства, когда-то предназначавшиеся для крестового похода, который должны были возглавить тамплиеры – что-то около миллиона гульденов.

Сие деньги не малые, но всё это оказалось сущим пустяком, когда на престоле Климента V сменил Иоанн XXII, в миру Жак Дюэз. Он был сыном простого сапожника из Кагора. Сам Кагор называли городом ростовщиков, и, по всей видимости, новый папа Иоанн был достойнейшим сыном этого достославного города. Он оставил своим наследникам уже 17 миллионов гульденов. И это не считая драгоценностей более чем на 7 миллионов.

Иоанн, по-своему воспринял опыт Климента по сбору денег на крестовый поход, и весь свой понтификат прикрывал свою неуёмную алчность именно этой причиной. Хотя истинные мотивы были очевидны всем. Папа Иоанн дожил аж до 90 лет, но так и «не успел» осуществить это начинание, в связи с чем один современник не без иронии задавался вопросом, сколько же лет собирался жить папа, чтобы таки осуществить задуманный крестовый поход.

Если бы понтифик захотел, он бы мог организовать даже не один крестовый поход, ибо накопленные им деньги были просто огромны. Сравните сами. Когда флорентийцы 8 июня 1325 года снарядили войско против Пистойи и правителя Лукки Каструччо, ими была собрана армия, которая по утверждению хрониста Джованни Виллани была больше любой другой, которую коммуна когда-либо выставлял сама. В неё входило около двух тысяч всадников и более десяти тысяч пехоты. Так вот содержание этой армии обходилось в 3000 флоринов в день. Учитывая, что вес флорина был равен гульдену, то на папские миллионы эту армию можно было содержать 17 лет.

Так что с реальными мотивами Иоанна всё предельно ясно. Но понтифик вовсе не являлся каким-то исключением из правил. Характерен такой случай: в 1326 году папа потребовал от французского духовенства «добровольного взноса» на крестоносные нужды; король Франции, разумеется, сначала послал Иоанна XXII ко всем чертям и запретил платить взнос. Тогда папа применил испытанный прием: «я даю, чтобы и ты дал» («do ut des»). В наше время это назвали бы откатом; Иоанн предоставил королю часть суммы и получил необходимое разрешение поскрести по сусекам французского духовенства. Аналогичные явления происходили в Кастилии, Англии, Австрии, Венгрии и Швеции. Гильом де Нанжи из Сен-Дени даже написал по поводу такого взаимопонимания светской и духовной власти: «Один стрижет паству, другой сдирает с нее шкуру, и нет никого, кто бы этому помешал».

Алчность элит уже была готова выйти за любые мыслимые пределы, а Иоанн просто показал пример, как это делается. Неудивительно, что маркетологи и юристы папства заработали в этот период с удвоенной энергией – от души трудились. Правда, тут же и столкнулись с новой волной ереси. Пришлось снова спустить инквизицию на всех, кто выразил недовольство богатством церкви. Таких еретиков называли спиритуалами, а их претензии были просты: какого хрена епископы и кардиналы жируют, когда народ мрёт с голоду? Вы вдумайтесь в цифры – вокруг 1316 год, жуткая нехватка продовольствия по всей Европе, цены на зерно взлетели до небес, каждого десятого вывозят ногами вперёд за городские стены, а в это время только свита кардинала Арно д'О занимала 32 дома, Бернара де Гарва – 51, а кардинал Петр из Бангака содержал аж 10 конюшен для своих рысаков.

Понятно, что сие, было крайне возмутительно, и новая волна ереси, снова требовавшей от папства затянуть пояса, была очень серьёзной. Но новые «эффективные» менеджеры церковной корпорации были истинными материалистами, и страдали серьёзной близорукостью. Они просто отмахнулись от проблем, по привычке, заткнув рот всем недовольным с помощью инквизиции. И попытались продолжить в том же духе.

Но в том же духе продолжать было уже трудно, ибо экономика сокращалась, и изменения климата ещё больше усиливали этот негативный эффект. Поэтому, чтобы компенсировать снижение налоговой базы началось массовое внедрение различных церковных продуктов. Другими словами, пришлось теперь выжимать деньги всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Например, немало барышей принесло папству широкое применение права диспенсации и резервации.

Под диспенсацией разумелось право отменить канонический закон. Да, да, папа лично мог решить, что есть хорошо, а что плохо. Т.е. когда лет десять-пятнадцать назад, в девяностые годы прошлого века, французские кулинары попросили папу отменить грех чревоугодия – это было для католиков вполне нормально и канонично.

Резервация же давала папе право распоряжаться по собственному усмотрению определенными церквами и монастырями. И если ранее на эти должности людей избирали, то теперь надо было ещё за окончательное утверждение отслюнявить папе Иоанну.

Более того, доходной церковной должностью, так называемым бенефицием, мог теперь владеть и отсутствующий («sine cura» – синекура). А одно и то же лицо могло стать обладателем сразу нескольких бенефициев. Это, конечно, было нехорошо, а поэтому за «нехорошо» следовало доплатить по отдельному тарифу: «Если одной и той же грамотой жалуется несколько бенефициев, то уплачивается более высокая сумма»,- гласила одна из статей пресловутой «Таксы» папской канцелярии. При этом часть полученной суммы шла в пользу канцелярии и кардиналам, а другая предназначалась лично понтифику.

При Иоанне XXII особенно широкий размах получила торговля индульгенциями. Так, индульгенция давалась всем, бравшим на себя «крест похода против врага церкви». Индульгенции раздавались целыми пачками сначала посредникам, а ту уже продавали их всем жаждущим «очиститься от грехов». Торговля отпущением настоящих, прошлых и даже будущих злодеяний быстро обогащала как личную кассу Иоанна XXII, так и бюджет самой курии.

Совершенно очевидно, что торговля индульгенциями – это торговля вакуумом, но приносила она огромные доходы. Правда, папе-сапожнику, по ходу было мало и этого. Ещё лет за двадцать до этого, подобного жлоба просто спихнули бы ногой под зад со святого престола, но теперь это стало нормой. Папа-упырь исправно делился со своими кардиналами, и никаких возражений не встречал. Собственно, Иоанн не только делился, он вообще закрыл глаза на всё, что когда-то было «низя». В Авиньоне буйным цветом расцвело казнокрадство и лоббизм. Так, германский император Карл IV выдавал кардиналу Пиетро Корсини ежегодную ренту в 1 тысячу флоринов, и, тем не менее, Германия не могла добиться ни одного места в кардинальской коллегии. Флоренция в 1354 году обязалась ежегодно выдавать по 3 тысячи флоринов Бертрану, Орсини и Дэ, чтобы они поддерживали в курии её интересы. Герцог Ланкастерский и король Наваррский содержали на свой счет 4-5 кардиналов. Понятно, что при таком финансовом потоке кардиналы явно не бедствовали. Пример папы Иоанна был так заразителен, что даже легализованные взятки не могли насытить новых менеджеров курии, открыто состязавшихся в роскоши посреди голодомора.

Кардиналам и прочему высшему чиновничеству стало не зазорно запускать лапу даже в папскую казну. Деградация была настолько велика, что с подобным никто уже даже не боролся. А у авиньонских понтификов появился обычай прощать на смертном одре своим кардиналам «совершенные ими кражи», ежели они не превышали 100 гульденов. Разумеется, сколько бы кардиналы ни изымали, всё равно покражи не превышали заданный порог. Правда, что-то там ещё шевелилось внутри средневековых материалистов, и они ощущали некоторую неловкость, которая в итоге лишь приводила к ещё большему абсурду. Последний авиньонский папа Григорий XI на всякий случай увеличил сумму до 600 гульденов. Даже жалко, что до 666 догнать не успели. Вот смеху-то было бы!

Самое же увлекательное, что я сейчас Вам поведаю, заключается в удивительной параллели с веком нынешним. Если мне не изменяет склероз, то как раз в правление президента Клинтона были сняты последние ограничения на деятельность на финансовом рынке, наложенные ещё по итогам Великой Депрессии. Если кратко, то благодаря именно этому акции, облигации и прочие ценные бумажки стали торговаться исключительно на ожиданиях. Т.е. акции стали приобретаться не ради распределения дивидендов, а ради спекулятивных ожиданий роста или падения их цены в будущем. Сие, разумеется, в немалой мере поспособствовало раздутию многочисленных долговых пирамид, кои вот-вот должны окончательно обрушиться и погрести самых недальновидных из нас с Вами под грудами резаной бумаги.

Ключевое слово здесь – ожидание. Так вот, при Иоанне XXII началась такая же фигня, как и при президенте Клинтоне – в моду вошли экспектации, продажа которых по своему смыслу является неплохим аналогом нынешней спекулятивной торговле ценными бумагами. Правда, экспектации были всё-таки гораздо лучше обеспечены реальными активами. Если нынешние бумажки живут уже в полном отрыве от реального мира, то средневековые экспектации представляли из себя всё те же бенефиции, но купленные до того, как доходное место освободилось. В сущности, господа кандидаты, уплатив заранее сумму, занимали очередь за текущим бенефициаром и далее стояли у того над душой, нетерпеливо ожидая его смерти.

Особо хочу отметить, что ещё до Иоанна XXII на подобные дела было наложено строгое ограничение самим же папством. Так, в Констанцской области из 200 бенефициев ещё в 1248 году 17, согласно официальным данным, были заняты в силу папского распоряжения «посторонними лицами», а 14 «столь же посторонних» человек ждали очереди занять места в Констанце. Папа Александр IV, видя бесконечный наплыв ходатайств, исходивших от жаждущих занять теплые епископские места, приказал в 1255 году установить норму для считающихся «свободными» мест. Что вполне сходно с действиями американских законодателей во времена Великой Депрессии. Но теперь Иоанн XXII все эти ограничения задвинул куда подальше, и на получение бенефиций выстроились длинные очереди. Параллельно, сей ловкий понтифик сумел еще больше раздуть свой кошель введением аннатов, то есть передачей в папскую казну церковных доходов в течение первого года со многих духовных бенефициев.

Тарифы на приобретение бенефициев были высоки, и далеко не все могли себе их позволить. Приор Дюргама за признание своего избрания уплатил папе Клименту V одну тысячу марок, но сейчас же после уплаты денег умер. Тогда Папа назначил другого кандидата и с него взял уже 3 тысячи марок в свою пользу и 1 тысячу в пользу кардиналов. В 1313 году за назначение архиепископа Кентерберийского папа получил 32 тысячи марок, а за утверждение архиепископа Йоркского – 9,5 тысяч. Учитывая, на сколько круче был Жак Дюэз в вопросах ценообразования на рынке бенефициев, то теперь чтобы приобрести бенефиции и экспектации неизбежно приходилось залезать в долги, занимая у ростовщиков, коих расплодилось предостаточно под заботливым крылом папства. Богатейшие епископии из-за дороговизны «сделки» при назначении впадали в долги, которые иногда выплачивались в течение многих десятилетий преемниками того, кто выдал обязательство вернуть взятую у «папских фаворитов» солидную сумму.

Мало того, что бенефициары в первый год должны были выплачивать понтифику всё до копеечки, так ещё и продолжали отдавать большую часть ростовщикам впоследствии. А это значит, что налоговая нагрузка на тех, кто пахал на церковной земле и в монастырских стенах, многократно возрастала. Ведь согласитесь, глупо покупать то, что тебе самому не принесёт доходов, а значит надо выжимать по максимуму, что ещё больше сокращает возможности налогоплательщика. Положительная обратная связь в действии, и итог её один – истощение.

А просчитать такой риск, конечно, было невозможно, хотя бы по инфраструктурным соображениям, это можно было только предвидеть. Но алчность не умеет предвидеть, она умеет только считать. Ведь как действовали тогдашние банкиры, все эти Аччайюоли, Адимари, Альберти, Амидеи, Альбицци, Антинори, Барди, Каппони, Черки, Кавальканти, Черретани, Даванцати, Фрескобальди, Джанфильяцци, Моцци, Пацци, Перуцци, Портинари, Пуччи, Ридольфи, Риччи, Скали, Содерини, Строцци, Спини, Торнабуони, Тосинги, Убальдини, Валори, Веттори, Виллани (это только флорентийцы)?

Ну, допустим, приходит к «ломбардцу» некий ожидатель бенефиций. Мол, так и так, денег дай, как займу место верну сполна. Проверив кредитную историю просителя, многоопытный финансист отправляет гонца в папскую канцелярию и за сходную цену приобретает справку о доходах и владельце обсуждаемого бенефиция. А там ему чёрным по белому написано, что в последние годы доход был такой-то и такой-то и вообще место козырное. Поэтому наш ростовщик с удовольствием начисляет стандартный процент компенсирующий обычный риск невозврата и выдаёт кошель с золотом. Но кто гарантирует, что доходы не сократятся критически в ближайшие годы? И ладно там, если только с одним бенефициарием произойдёт неладное, а если это системный сбой и невозврат станет массовым?

А ведь такое легко может произойти, когда перенос взаимрассчётов в будущее становится массовым. До распространения экспектаций, ростовщик мог быть хотя бы уверен, что его клиент займёт своё место и деньги вернёт в любом случае, пусть даже и не сразу – договориться можно. Но теперь стало даже невозможно предсказать, переживёт ли очередник своего предшественника. Конечно, всякие случаи бывали, но в среднем, практически всегда это было неизвестно. Того же папу Иоанна XXII кардиналы выбрали, когда тому было 72 года, и только потому, что французский король строго-настрого наказал выборщикам ускориться, в противном случае пригрозил последствиями. Вот и выбрали старичка, чтобы выиграть время для размышлений. Ну не должен был глубокий старик Жак Дюэз прожить ещё 18 лет!

Однако, всякое бывает. И вот от этого всякого ростовщики стали страховаться ростом процентных ставок, которые теперь достигали уже 100%. Что в итоге приводило к ещё большей нагрузке на тех, кто должен был отрабатывать чужие долги – тогда в основном крестьян.

И дело даже не в том, что такая вот неконтролируемая рента обязательно приводит к неизбежному истощению системы. Развязка может наступить и значительно раньше. Это ведь только на бумаге будущие доходы смотрятся красиво. Если взять для примера те же экспектации, когда в реальности на получение одного бенефиция могло претендовать несколько человек, о существовании которых ростовщик мог не иметь никакого представления, то всё будет уже совсем плохо. В любой момент ростовщик мог получить уведомление, что денег назад он нифига не получит, потому что кредит растрачен на взятки, но бенфиций получен другим лицом. И чем больше были ожидаемые проценты от сделки, тем ширше мог образоваться разрыв в бухгалтерии банкира в случае такого вот форс-мажора.

А форс-мажор надвигался, между прочим, серьёзный. Плохих долгов образовавшихся благодаря различным «ожиданиям» было много. Простой пример. Долг английского короля папству в 1300 году достигал 33 тысяч марок при годовом бюджете приблизительно в 60 тысяч, и поэтому числился только на бумаге. Выплаты возобновились лишь после того, как папа предоставил королю сбор десятины за три года. При этом папа не забыл присвоить четверть от этих средств, в качестве отката.

Король был вынужден пойти и на другую уступку. Выборы священников, практиковавшиеся ранее, были окончательно отменены, и аннаты широким потоком потекли в Авиньон из английских епархий, конечно, обогащая также и английский трон. Обычно за назначение приходилось уплачивать курии от 3 до 6 тыс. марок; аннаты исчислялись приблизительно в половинную сумму. Впрочем, суммы были очень разнообразны: крупные епархии оценивались в 10 и более тысяч; кроме того, вновь назначенный должен был урегулировать долги своего предшественника, а позднее уже и ряда предшественников. И такая долговая пирамида «ожиданий» росла, словно на дрожжах.

И суть проблемы была даже не в процентах ростовщиков. Они же не насильно втюхивали займы. Эти займы брали все и вполне серьёзно рассчитывали их вернуть. Ещё бы, ведь за невозврат кредита теперь отлучали от церкви! Главная причина всех бед как всегда была в том, что средства главного финансового аккумулятора Европы проматывались в итоге исключительно на пиры, увеселения, дорогих рысаков, любовниц или строительство очередной серии сверхдорогостоящих дворцов в Авиньоне и содержание огромного паразитического церковного аппарата.

Огромные средства просто спускались в выгребную яму, а те, кто это финансировал, стремительно нищали. Повсеместно накапливался чудовищных размеров системный перекос, количественно выражающийся в имущественном расслоении богатых и бедных. Учитывая приведённые выше циферки, можно уверенно сказать, что средневековая система отношений покосилась настолько, что обязана была перевернуться вверх тормашками, даже против желания бедняков; это если б у тех чисто гипотетически возникло такое желание.

Пока Папа Иоанн XXII изымал из экономики Европы миллионы гульденов, и кардинальские свиты занимали целые улицы, истинные спонсоры этого праздника живота, с 1315 года уже во всю хавали землю, без всяких метафор. Кому везло побольше, ловил лягушек или варил луковый суп по рецепту одна луковица на ведро воды, в Лондоне же лопали крыс и кошек. И даже, несмотря на то, что европейцы рангом пониже, да силой пожиже, при всём этом свинстве оставались невероятно покладистыми, и вместо того, чтобы лупить жировавшие элиты, начали лупить себя самих (флагеллянты), приговор за алчность Европе был уже вынесен заочно.

…

Начало катастрофы было уже совсем рядом. Логика-то простая. Ежели человек посчитал, что его более ничто не ограничивает, то не будет даже задумываться над тем, а сколько же вообще можно взять от жизни. Подобный пример, как известно, не вызывает небесных кар или землетрясений. А, потому вскоре почуяв халяву, в гонку за наживой включится каждый, а истощение системы пойдёт по экспоненте, поскольку процесс удовлетворения алчности – это процесс с положительной обратной связью.

Другими словами, чем больше человек ест, тем больше он сможет съесть в дальнейшем, но рано или поздно он лишь получит прободение желудка, которое для него самого станет полной неожиданностью. И воскликнув: «Как же так, ведь раньше я съедал целого барашка легко!?», – придурок сдохнет в страшных корчах.

Повторяю, это станет неожиданностью, хотя бы окружающие и предупреждали об этом с самого начала. Правда, тут надо сделать одну оговорку. Сие справедливо только для людей, живущих в рамках коррупционной плотской логики, которая принципиально не признаёт никаких самоограничений и моральных норм, почитая их опиумом для народа, который сам виноват в том, что его доят. А то, что именно эта логика овладела умами, и окончательно вырвалась на свободу после ликвидации тамплиеров, мы уже выяснили, поэтому нам осталось лишь досмотреть кино до конца.

Первые зарницы грядущей бури стали заметны уже в правление самого Иоанна XXII. Сначала голос подняли спиритуалы, коих оказалось в результате массового обнищания превеликое множество, но эти бедолаги в прямом смысле каши мало ели, и их легко угомонили инквизиционными трибуналами. А чтобы ни у кого не возникало более вопросов, буллой 1321 года Иоанн XXII однозначно и бесповоротно заявил, что ежели денег у кого много, тому, значить, Бог дал. А всякий спор о том, как относился Христос к вопросу о нищете и частной собственности, был запрещен раз и навсегда. Правда, такая безаппеляционность папы была настолько спорной, что в 1323 году Иоанну дополнительно пришлось объявить, что в этом идеологическом споре даже ссылки на Библию являются ересью. В результате подобного новшества в самой церкви наметился раскол, и под буллу 1323 года подпал генерал францисканского ордена Чезена, сбежавший в 1327 году к германскому королю Людвигу Баварскому. Диво дивное: теперь преследования инквизиции обрушились на её сосбтвенных членов, «левых» францисканцев.

Тем временем источники халявы стали подходить к концу. Всё больше становилось тех, кому папские тарифы были просто не по карману. Первым банкротом оказалась Германия, особенно страдавшая от поборов в силу тогдашней слабости центральной администрации. И тогда народ начал действовать самостоятельно.

В Страсбурге городские власти принудили священников, выполнявших папские приказы, убраться из города вон. Цюрих не потерпел в своих стенах с 1331 года никого из папских чиновников. В Констанце магистрат потребовал от духовенства, чтобы оно опять принялось за исполнение своих обязанностей и не бездельничало больше. В Рейтлингене городской совет провозгласил, что никто, под страхом штрафа в 15 фунтов, не должен даже принимать священника, если тот оказывает повиновение папе. В Нюрнберге, где городские олигархи были заодно с римским клиром, цехи вступили в открытую борьбу против обеих групп разом и добились полного успеха. Зачастую дело даже доходило до смертоубийства папских сборщиков податей.

Этим не мог не воспользоваться избранный, но так и не коронованный авиньонскими папами по политическим соображениям, германский император. В 1328 году Людвиг Баварский отправился в Рим и на народном собрании потребовал провозгласить папой французского монаха Петра из Корбары, принявшего имя антипапы Николая V. Иоанн XXII был объявлен еретиком и преступником, не имеющим права занимать святой престол. Николай короновал Людвига в Риме императорской короной и стал принимать меры к предотвращению вмешательства со стороны Авиньона. Однако папство Николая V было крайне непродолжительным: как только Людвиг Баварский, получив, что хотел, покинул Рим, антипапа Николай V остался без покровителя. Ему пришлось бежать в Пизу и скрыться у графа Доноратико. Но под страхом отлучения от церкви Доноратико выдал Николая, который в итоге покаялся сначала перед пизанским архиепископом, а потом и в Авиньоне перед Иоанном XXII и его кардиналами. Затем он был заключен в тюрьму, где вскоре и умер.

А тем временем, развитая промышленность Италии, утратив заказы от многочисленных чиновников папства, переселившихся во Францию, тоже не сильно процветала. Итогом этого стали многочисленные войны, в которые включились как отдельные феодалы, так и города-республики. Повоевав вдоволь друг с дружкой, итальянцы в итоге объединились против самого понтифика. Под Феррарой 14 апреля 1333 года войска папы потерпели поражение от сил лиги, в которую вошли правители Милана, Вероны, Феррары, король Неаполя Роберт и Флоренция. В плен попало множество знатных особ папской области, и за них по уговору необходимо было внести выкуп; но папский легат не ударил пальцем о палец ради вызволения коллег и даже денег не одолжил. Может эти, а может какие другие заслуги были у папского легата, но в итоге против папской администрации выступили даже жители самой Романьи.

В таких условиях участники лиги с удовольствием рвали на части Папскую область и присоединяли к себе все, что плохо лежало в «покинутой своим господином» стране. А внутри самого Рима разгорелась борьба между отдельными группировками. Неудивительно, что города Италии с восторгом и раскрытыми настежь городскими воротами встречали в своё время Людвига Баварского.

В Англии тоже было не спокойно. Первая половина XIV века ознаменовалась постоянной бузой в стане англов и саксов. Ещё король Эдуард I исчерпал большинство ресурсов, а тут ещё и папа-сапожник чудить начал. В это время стало совсем неспокойно, пришлось даже организовать несколько походов с целью подавления массовых крестьянских и городских бунтов. Истощение Англии, как и Германии, в этом смысле, налицо. В сентябре 1323 года семь венецианских галер вышли из Фландрии с торговым грузом и на них напали тридцать четыре мелких корабля англичан, чтобы ограбить. Похоже, англичане уже тогда имели вкус к пиратству. Но сам факт нападения говорит об очень серьёзных экономических проблемах, если уж кучка отчаянных головорезов решилась на утлых лодчонках выступить против вооружённых до зубов купеческих галер.

Ситуация продолжала ухудшаться стремительно и платежи, собираемые папством, после «золотого века», устроенного Иоанном катастрофически упали. Англия с 1333 года совершенно не платила своего ленного взноса в тысячу марок. Точно таким же образом вела себя Польша, а турецкий крестовый налог теперь дал только шестую часть намеченной суммы. Богатые нидерландские коммуны полностью бойкотировали папские требования. За Ригой и Бременом по статье «аннаты» числились недоимки в сумме 680 марок; в Кельне за четыре года с трудом было собрано 3024 гульдена, в Венгрии – всего 750, а в Праге и Льеже – «до того ничтожные суммы, что о них не стоит говорить».

Мало того, даже то, что удавалось собрать, не всегда доходило до кассы. Без всякой коррупции. В 1325 году в Арагоне у папских сборщиков было конфисковано 200 тысяч гульденов, и даже в Португалии, собранные для крестового похода деньги, были употреблены королем на собственные нужды. В конце концов, если уж папа открыто присваивает собранные на поход деньги, то чем хуже короли, которые, как известно, тоже «получили» свою власть от Бога.

В таких условиях вести финансовые дела становилось всё труднее.4 августа 1326 потерпела крах компания Скали, Амьери и сыновей Петри во Флоренции, существовавшая более ста двадцати лет. Она задолжала горожанам и иностранцам четыреста с лишним тысяч золотых флоринов. Как пишет всё тот же Джованни Виллани: «Так в этом году на флорентийцев со всех сторон обрушились бедствия: поражения, мор, пожары и грабежи, растраты. Многие другие известные компании Флоренции потерпели большие убытки, попав под подозрение в связи с банкротством Скали».

Итальянские банкиры, которые, по сути, вели финансовые дела всей Европы судорожно искали, где бы разместить понадёжнее огромные средства, выкачанные из европейской экономики и мёртвым грузом теперь лежавшие на счетах. Единственными надёжными клиентами тогда казались Англия и Франция, даже не смотря на то, что они сами были по уши в долгах и постоянно враждовали. В 1325 году, например, французы отобрали кусок Гаскони у английской короны.

Впрочем, деваться финансистам было некуда. Французская экономика благодаря своим размерам была более независимой, чем английская. К тому же папа был француз. Это значит, что французские короли могли в любой момент без серьёзного ущерба для себя тряхнуть не только евреев, но и «ломбардцев». Что постоянно и происходило. Итальянцы просто побаивались соваться во Францию по-серьёзному. Участь тамплиеров их не прельщала.

Совсем другое дело Англия. С английских бяшек набривали треть всей европейской шерсти. После достопамятных событий во Фландрии, вся эта шерсть шла морем в Италию, где и перерабатывалась в местных цехах. Особое место здесь занимали всё те же флорентийцы, производившие 10% всех европейских шерстяных тканей. Поэтому для главных флорентийских торгово-финансовых групп Барди и Перуцци благоприятные деловые условия в Англии были залогом собственного благополучия.

Но это так же прекрасно понимали английские короли, и с удовольствием пользовались собственным жёстким протекционистским законодательством. В конце концов, у них всё равно не было свободных денег. Поэтому у флорентийских банкиров просто не было иного выбора, кроме как постоянно рефинансировать английский госдолг в обмен на торговые преференции. Так, с 1314 года флорентийцам было даровано право сбыта своей продукции по всей территории Англии «для удовлетворения своих интересов и в целях заботы о делах короля». С 1318 года им разрешили назначать своих представителей на государственные должности. В 1324 году Барди и Перуцци получили вожделенное право на закупку шерсти по всей территории Англии. Наконец компания Барди добилась права взимать таможенные пошлины и некоторые виды налогов в доменах короля.

Но у этих привилегий была и другая сторона. Флорентийские дома Барди и Перуцци хорошо усвоили урок сиенских банкиров Фрескольди, которые были фаворитами английской короны до 1311 года и уверенно расширяли своё присутствие на Острове. С 1289 года компания Фрескольди тоже добилась права собирать все таможенные сборы в стране в виде уплаты за ссуды. Но в упомянутом 1311 году с Фрескольди случился конфуз. У них не нашлось то ли желания, то ли средств дать королю взаймы до следующей зимы, а потому их тут же вышвырнули на материк. Вот тогда их место и заняли те самые Барди и Перуцци, которые предоставили требуемый, небольшой по тем временам, кредит в 3000 фунтов на двоих – это порядка 15 тысяч флоринов.

Несмотря на то, что это был очевидный успех для флорентийцев, удача в любой момент могла обернуться катастрофой. Барди и Перуцци теперь напоминали человека схватившего мешок с золотом после крушения корабля. Вроде бы спасаться надо, и плыть к берегу, но ведь там столько золота! В любой момент король мог передумать и переключиться на других «ломбардцев», а поэтому было необходимо удовлетворять растущие королевские запросы. Однако, запросы эти могли в любой момент оказаться настолько неподъёмными, что даже Барди с Перуцци надорвались бы.

Как Вы можете видеть сами, ситуация складывалась безрадостная. И это был ещё не предел. В 1328 году снова пришёл голод. Теперь он продлился три года до 1330. Во Флоренции стоимость четверика хлеба (25 литров зерна), с восемнадцати сольди выросла до двадцати восьми в 1328 году; на будущий год достигла сорока двух сольди, а перед новым урожаем четверик зерна стоил уже целый флорин, т.е. 60 сольди. Хлеб невозможно было купить, и если богатые люди могли достать его за деньги, то беднота, разумеется, должна была или жрать что попало или «чо-та мутить». Так было и во Флоренции, и по всей Тоскане и на большей части Италии. Во избежание эксцессов, власти Перуджи, Сиены, Лукки, Пистойи и других городов изгоняли всех, живущих подаянием, ибо те «стали чрезмерно обременительными».

Но если во флорентийской коммуне, благодаря предусмотрительности, был создан резервный хлебный фонд, то в Риме, например, где тогда сенатором был пришлый казачок Гульельмо д'Эболи, барон короля Неаполя Роберта, всё было иначе. Барон д'Эболи имел при себе триста рыцарей, но это не спасло его, когда прекратился подвоз продовольствия из владений его хозяина, короля Роберта. Избалованная веками тунеядства римская толпа поднялась на дыбы и с криками: «Смерть сенатору!» – бросилась штурмовать Капитолий. Гульельмо со своими людьми не смог устоять; он сдался и с позором сложил полномочия. Во главе Рима снова оказались Орсини и Колонна, сенаторами были избраны члены сразу обоих семейств: Стефано делла Колонна и Пончелло Орсини. Но чтобы угомонить римлян сенаторам всё равно пришлось устроить раздачи хлеба «из своих запасов и из запасов других влиятельных римлян».

За голодом последовал новый удар. В Малой Азии турки начали бодро прибирать к рукам земли Византии, создавая Османскую империю. Ослабленная, в том числе и товарищами-католиками, греческая империя стремительно утрачивала последние владения в Малой Азии, что, разумеется, ещё сильнее ударило по европейской торговле на Средиземноморье. И вот тут надо отдать должное некоторым из тогдашних европейцев. У них ещё хватало здравого смысла, чтобы правильно понять происходящее.

Ещё в 1324 году во Флоренции была создана целая коллегия судей, издавшая ряд суровых распоряжений и декретов против неумеренности в украшениях флорентийских женщин. Денег, на побрякушки уже не хватало, но разве тут чо объяснишь? Поэтому мужики Флоренции, будучи не в состоянии противостоять своим бабам прямо, окоротили их законодательно. Но в 1326 году, власть во Флоренции была передана герцогу Калабрии, и флорентийские модницы взяли реванш через герцогиню, супругу правителя. Герцог, истинный аристократ, не видел причин, почему бы девкам не щеголять в алмазах, пусть даже и в самую голодную годину, и все запреты отменил.

Но теперь, когда по восточной торговле был нанесён серьёзный удар, цены на все заморские товары зашкалили, а заодно по всей Италии снова прокатился голод, флорентийцы решили закрутить гайки по-взрослому. Теперь женщинам запретили ношение вообще любых украшений – даже безделушки из раскрашенной бумаги! Сетки и гребни для волос предписывались только самые простые. Разумеется, была объявлена война импорту, особенно, привозным тканям: шелкам и бархату. Вся одежда из расшитых шелковых тканей упразднялась; никому не разрешалось носить шлейф длиной более двух локтей и вырез у воротника более чем в локоть с четвертью. Равным образом юношам и девушкам воспрещалось носить разноцветные платья и юбки, а всевозможные украшения и особенно мех горностая, дозволялось носить только кавалерам и их дамам. Мужчины лишились права носить серебряные пояса и украшения, куртки из тафты, шелка и опять же импортной верблюжьей шерсти.

Голод тоже не прошёл зря. На пирах теперь разрешалось подавать не более трех кушаний. На свадьбах предписывалось накрывать стол не более, чем на двадцать пар, а невесту должны были сопровождать не больше шести подруг. Был также издан приказ, чтобы цехи привели в порядок свои уставы, права исключительной продажи и торговые соглашения для утверждения твердых цен за фунт всякого сорта мяса или рыбы. Благодаря этим мерам Флоренция успела избавиться от чрезмерных расходов, и многие города Тосканы и всей Италии взяли за образец эти крайне интересные законы и утвердили их у себя.

Более того. Кода в 1334 году умер Иоанн XXII и его место занял Жак Фурнье, принявший имя Бенедикта XII, в церкви тоже начались некоторые подвижки. Непонятно, почему выбор кардиналов пал на сына простого мельника. Возможно, кардиналы тоже понимали, что твориться какая-то фигня и выбрали наиболее достойного. Но, скорее всего, дело в том, что Фурнье хоть и был достойным монахом и весьма честным человеком, но не отличался особыми способностями. При этом он сам хорошо знал свои недостатки. И будучи человеком честным, он, как говорят, узнав о своём назначении, воскликнул: «Они же выбрали осла!» Если это так, то более вероятно, что привыкшие жить на широкую ногу кардиналы Авиньона, выбирая папу а ля Пьетро дель Мурроне, он же Целестин V, планировали продолжить банкет. Однако, честный папа, хоть и не был агнцем, да и что уж там говорить, любил пропустить рюмочку другую, но за дело взялся со всей ответственностью. Чем немало огорчил своих выборщиков.

Ознакомившись с бухгалтерией, новый папа объявил войну коррупции в курии и попытался привести священство хоть к какому-то соответствию с исходным образом. Он немедленно выслал в свои приходы священников, чье присутствие в Авиньоне не было продиктовано необходимостью, лоббисты и взяточники при нём чуточку присмирели. Например, новый папа отрегулировал налоги на документы, исходящие из папской канцелярии, чтобы избежать разночтений и злоупотреблений. Значительно снизил (в рамках возможного) тяжелое финансовое бремя для новопосвященных епископов и отменил практику подачи ходатайств о папском покровительстве, которая приносила неплохую прибыль продажным чиновникам.

Столь же нещадно Бенедикт взялся за кумовство. Ему даже приписывается высказывание, что «римский папа должен быть как Мельхиседек, без отца, без матери, без родственников». Сам, будучи монахом-цистерцианцем, он стремился восстановить древнее монашеское усердие в служении Богу. В общем, крепким орешком оказался папа Бенедикт XII. Я б ему даже его тягу к спиртному простил.

Есть и ещё один показательный случай в его понтификате. Столь же добросовестно понтифик отнёсся к крестносным делам. Король Франции Филипп VI Валуа, бил себя в грудь и клятвенно обещал пойти в крестовый поход, и добился от Бенедикта передачи ему церковной десятины даже безо всяких откатов. Но все эти средства были направлены в итоге, чтобы начать очередную войну с Англией за Гасконь. Так вот новый авиньонский папа вовсе не испугался королевского гнева и лишил его всех крестоносных прав, в том числе и десятины, чем реально подпортил тому всю малину, поскольку казны Франции на дорогостоящую войну явно не хватало.

Знаете, меня так и подмывает сравнить всё описанные выше безобразия с нынешними временами. Особенно хочется сравнить средневековых флорентийцев с капитанами автомобильной промышленности США например, которые в 2009 году прилетели на личных самолётах к Капитолию просить денег у американского Сената. Или с генералами Уолл-Стрита, которые не на жизнь, а на смерть встали, требуя продолжения банкета и сохранения жизненно необходимых им много миллиардных бонусов, после того как эффективно проели триллионы, лишив простых американцев и страховки, и пенсий... Да, есть о чём подумать.

Ведь, что получилось в итоге тогда, в XIV веке? Пояса-то должны были затянуть не только флорентийцы, их коммунальные соседи и папа Бенедикт. Сей благородный почин должны были широко подхватить все элитные слои, прослойки и прожилки, ибо именно от благородных паразитов исходила главная угроза истощения от сверхпотребления. Но... «попробовав раз, ем и сейчас», как говорит рекламный слоган. Обматеревшие во плоти европейские элиты в большинстве своём даже не подумали о подобном и продолжили уплетать халяву за обе щеки, как ни в чём не бывало. Это пущай низкородное быдло пояса затягивает, благородным же господам деньги считать не пристало. А папе с его монахами – это вообще по чину положено.

Ну и что же получилось в итоге? А ничего хорошего. В смысле, пипец, трындец и кирдык. Всю общеевропейскую теократическую империю разом хватил Кондратий. А четыре всадника Апокалипсиса, радостно визжа и гогоча, ринулись учить уму-разуму тех, кто сам учиться не хотел. А что ещё ожидать от эпохи, когда честный понтифик становится исключением из правил?!

…

В 1336 году на престоле Франции уже вовсю восседал король из новой династии Валуа, очередной Филипп. С окончанием старой династии следовало бы, наверное, заодно и политику пересмотреть, но в этом смысле не изменилось ровным счётом ничего. Французы пёрли как танки, теперь уже не считаясь ни с кем. Французской короне не нравилось, что Гасконь принадлежит короне английской. И поэтому всеми правдами и неправдами откусывали от родины Д'Артаньянов кусочек за кусочком. Молодой, да рьяный английский король Эдуард III возмутился и потребовал вернуть хотя бы то, что ещё было только надкусано, но не дожёвано, а именно, оккупированное до его восшествия на трон графство Ажэн. Филипп Валуа изобразил кислую мину и сделал вид, что это его жутко оскорбило. Он в этот момент имитировал бурную подготовку к крестовому походу, и у него на руках скопилось много-много золотых монет. Этим французский король, кстати, выгодно отличался от других, современных ему, королей.

Но в остальном, Филипп исключением не был. В том числе и по части собственных заявлений о готовности идти в крестовый поход. Как показывают многочисленные примеры того времени, такие заявления использовалось лишь для того, чтобы собрать денег, но собранные средства тратились совсем на другие цели. Например, чтобы отобрать Гасконь у Англии. Поэтому как только у короля Филиппа VI Валуа появился малейший повод обидеться на английского короля, он сделал это с превеликим удовольствием и повёл своих солдатиков присоединять последний кусок Галлии к Франции, начав таким образом Столетнюю Войну.

В 1337 году при Слейсе англичане полностью уничтожили франко-генуэзский флот и захватили господство на море. Но на суше была зафиксирована нулевая ничья, обозначавшая, что Барди и Перуцци, которым пришлось финансировать дорогущую сухопутную компанию англичан 1340 года, оказались в очень нехорошей ситуации. В самой Флоренции в 1339 году опять случился неурожай. Народ, похоже, успел за последние годы сильно отощать и ослабнуть, и весной 1340 года вспыхнула первая серьёзная эпидемия чумы, унесшая около десяти процентов населения Флоренции, согласно Джованни Виллани. Для борьбы с этой напастью, правительство флорентийской коммуны выпустили билеты госзайма, под 15% годовых. А это оказалось вдвое выше, чем предлагали сами Барди и Перуцци. Разумеется, к банкирам тут же выстроилась очередь вкладчиков, горящих желанием снять свои накопления, чтобы перевести их в гособлигации.

Барди наперегонки с Перуцци ломанулись в Лондон востребовать с короля хоть чуток золота, но Эдуард развёл руки в стороны и заявил, что он очень сочувствует своим благодетелям, но денег в казне нет, и не предвидится. В общем, признал себя король банкротом. Главе компании Перуцци после таких признаний стало плохо, и из Англии домой он уже не вернулся – с ним случился сердечный приступ. Другим участникам спектакля пришлось помучаться подольше. Барди, не найдя иного выхода, попытались в 1343 году взять власть во Флоренции в свои руки, но дело не выгорело, и пришёл уже черёд Барди пойти по миру.

Так, банкротство ведущих банковских домов стало заключительным и вполне закономерным звеном в цепи событий. К 1344 году и на Барди, и на Перуцци был поставлен большой и жирный крест. А вместе с ними в небытие ушли свыше трёх десятков связанных с ними компаний помельче, которые тоже объявили о своей полной финансовой несостоятельности. Волна разорений прокатилась по Флоренции, а затем последовал и общеевропейский финансовый коллапс. Обанкротились папа, Неаполитанское королевство, герцогство Кипр, а за ними последовала почти вся Европа. Англия и Франция вскоре окончательно сцепились в Столетней войне, а Германия погрязла в кровавых междоусобицах, сродни войнам Каролингов, окончательно превратившись в «лоскутное одеяло».

Виллани по этому поводу записал в своих хрониках следующее: «Для Флоренции и всего христианского мира потери от разорения Барди и Перуцци были еще тяжелее, чем от всех войн прошлого. Все, кто имел деньги во Флоренции, их лишились, а за пределами республики повсеместно воцарились голод и страх». Как закономерный итог волны банкротств и регулярных неурожаев, голод становился повсеместным, а массовое недоедание стало ослаблять иммунитет европейцев. Не могли экономические проблемы не сказаться и на работе коммунальных служб, вывозивших городские нечистоты. Я ещё в самом-самом начале упоминал, в каких свинских условиях жили европейцы, а теперь я и вовсе боюсь представить, что ж творилось тогда на улицах городов Европы. Наверняка ничего хорошего, ибо когда в 1347 году началась новая эпидемия чумы, то потери теперь оказались куда более страшными, чем десять недавних флорентийских процентов.

Чтобы понять, что дело не в самой болезни, а в условиях, которые сложились в Европе, достаточно сравнить с тем, что происходило, например, на Руси. У нас тоже была своя эпидемия, которая началась в 1352 году, но европейских масштабов даже близко не наблюдалось. Всё было скромнее даже первой эпидемии 1340 года во Флоренции. Всё это потому, что в России не было никакого экономического коллапса, как не было и европейской антисанитарии. Что уж там говорить – рулит банька, однозначно рулит.

А вот в Европе всё было совершенно иначе. В 1346 году — вымерла четверть населения Закарпатья. В 1346—1347 годах в Крыму погибло около 85 000 человек. 1 ноября 1347 года вспышка чумы отмечена в Марселе, в январе 1348 года болезнь дошла до Авиньона, затем началось распространение по Франции. Папа Климент VI скрылся в своём имении рядом с Валенсией, закрывшись в комнате и никого не допуская к себе. К началу 1348 года эпидемия также распространилась по Испании, где погибли королева Арагона и король Кастилии. К концу января чумой были охвачены все крупные порты южной Европы (Венеция, Генуя, Марсель и Барселона). В Средиземном море плавали корабли-призраки, полные трупов – «летучие голландцы». Весной 1348 года чума началась в Гаскони, где от болезни умерла младшая дочь короля – принцесса Жанна. Затем болезнь проникла в Париж, где от эпидемии погибло множество человек, в том числе королевы Франции и Наварры. В июле чума распространилась по северному побережью страны. Осенью 1348 года эпидемии чумы начались в Норвегии, Шлезвиг-Голштинии, Ютландии и Далмации, в 1349 году – в Германии, в 1350 году – в Польше. Та же Флоренция опустела практически полностью. Нет, конечно, далеко не всё её население погибло, люди просто разбежались по окрестным деревням и дачам, где условия были не в пример лучше, но погибших всё равно исчисляли многими тысячами.

Сравнить новую эпидемию чумы можно, наверное, только с Юстиниановой чумой, когда только в Константинополе погибла почти половина населения. Как и тогда процесс распада централизованной власти в Империи усугубился природными катаклизмами, порождая совершенно чудовищные результаты. В течение всего нескольких лет население Европы сократилось по разным оценкам от одной трети до половины. Ни одна мировая война даже близко не уносила столько жизней в относительном исчислении.

На сто лет Европа погрузилась в полнейший хаос. Грабежи и войны косили людей, может быть, не меньше чем чума, но то были привычные и понятные беды, а вот мор, воспринимавшийся как наказание за грехи человеческие, вызывал особый ажиотаж. Народ уже почти поголовно взял пример с флагеллянтов и принялся стегать себя цепями, молиться, поститься и делать много других бесполезных в данном контексте вещей. Разумеется, ничего не помогало, скорее уж все эти самоистязания должны были только усугубить эпидемию.

И вот тогда родилась мысль, что это всё чёрная магия. Ну и, разумеется, главными подозреваемыми оказались евреи. В принципе их бы и так покрошили, хотя бы для списания «плохих долгов», но теперь дело простыми погромами не обошлось. Евреев повсеместно подозревали в самом злостном и чёрном колдунстве и распространении самой чумы. Подгоняемый крупными должниками, простой люд, объединившись с инквизицией, упоённо жёг пятки бедолагам-иудеям. Погромы теперь обернулись такими масштабами, что вскоре во всей Германии, не осталось ни одной еврейской общины! Хронист Диссенгофен засвидетельствовал следующее: «В течение года были сожжены все евреи от Кельна до Австрии». А всего за 1347-1350 годы было уничтожено более 350 еврейских общин.

Но чума, разумеется, на убыль не пошла. И тут кто-то вспомнил, что ещё в начале XIII века францисканский монах Бертольд фон Регенсбург в своих проповедях провозглашал, что источает чуму кошачье дыхание. Теперь на кострах евреев сменили кошки. Ну, разумеется, стало ещё хуже. Ибо кошки истребляли чёрных крыс, которые и разносили по европейским городам основного переносчика заболевания – блох, кои теперь покусывали немытых европейцев ещё злее.

Но, как уже было сказано, чума стала лишь индикатором того состояния, до которого докатилась Европа. Положение было действительно ужасающим, если уж даже западноевропейские крестьяне, чьё долготерпение лично у меня вызывает искреннее изумление, взялись за оружие. Теперь сдали нервы даже у них. Как только мор чуть поутих, тут и там крестьяне и городская голытьба начали массово хвататься за тяжёлые и острые предметы.

В 1357 году произошло парижское восстание под руководством Этьена Марселя. В 1358 началась не безызвестная Жакерия. Всё это вынудило Францию подписать в Бретиньи мирный договор на чрезвычайно тяжёлых условиях (передача Англии земель к югу от Луары до Пиренеев). Но и в самой Англии дела были не лучше, в 1381 году там началось восстание Уота Тайлера. По итогам которого, английские элиты были вынуждены отдать очень и очень неплохой кусок пирога, хотя сам Уот Тайлер был заманен на переговоры и предательски убит. Затем, в самом начале уже XV века аграмадную фигу всем показали чехи, тоже занимавшие не самое льготное положение в Средневековой Европе. И это было уже совсем серьёзно, поскольку гуситское движение попахивало уже самым настоящим сепаратизмом. И это только самые крупные и знаковые события тех лет, заставившие вздрогнуть европейские элиты.

В общем, никаких «зелёных ростков», и почти целое столетие хаоса – вот закономерный итог краха идеологии. В принципе, осталось сказать по поводу этой печальной истории только одно. Несмотря на всю очевидность некоторых аналогий между прошлым и настоящим, всё-таки есть очень существенная разница. Тренд движения общества тогда, был полностью противоположен тому, что происходит сейчас. Т.е. если тогда Средневековье двигалось в сторону Модерна, то сегодня наблюдаются тенденции какие-то пугающе обратные. Вот об этом и стоит поразмышлять в первую очередь.