2015-08-21
270
BPOV
Шесть ночей, оставшиеся до Рождества, были невероятны. Каждый вечер, когда я входила в спальню Эдварда, он стаскивал с меня капюшон и целовал в дверях. Это была моя любимая часть ночи. Я продолжала выкладывать его еду на кровать, когда он отрывался, и продолжала уходить на диван и читать книги, которые он мне купил. Я пыталась принимать отношения такими нормальными, какими они были. Я начала снимать внутри мою толстовку. Эдварду это нравилось. Я больше не носила что-то такое же открытое, как мой голубой свитер, и это было преградой для меня.
Мы придерживались простых, легких отношений, не рискуя обсуждать наши прошлые или наши текущие взаимоотношения, или их отсутствие. Это не огорчало меня. У меня было терпение. Иногда, слезая по решетке, я хотела забраться обратно и получить другой поцелуй. У нас возникло неписаное правило - не целоваться в постели. Я не была уверена, что хочу именно этого, но неукоснительно следовала ему. Эдвард всегда целовал меня в макушку, когда откатывался утром. Как всегда, одевшись и готовая уходить, я выкладывала пакет с печеньем, и он, сидя на кровати, целовал меня в щеку. Я думаю, он волновался о своем утреннем дыхании или чем-то таком, но меня это не заботило.
Он вел себя так же, как и всегда.
Не ближе и не дальше. Я скорее была успокоена, что мы установили свои возможности, и он счастлив от этого.
Элис все свое свободное время проводила в Порт-Анжелесе, оставляя меня дома, когда я отказывалась идти с ней. Мои дни в большинстве были скучными. Я иногда просматривала альбом Эдварда или читала одну из книг, которые он настойчиво вручил мне.
Два дня до Рождества. Я сломалась и поехала с Элис по магазинам, собираясь купить подарочки для нее и Эсме, и что-нибудь для Эдварда.
Мы никогда не обсуждали обмен подарками, но я хотела иметь что-нибудь на случай, если он купит что-нибудь для меня. Я продолжала надеяться, что он не сделает этого.
Хитро увернувшись от Элис в моле, я ушла сама по себе, идя вдоль стены по большому зданию, сжавшись в своей толстовке. Я уже знала, что подарю Эдварду. Это было очень символично, но недорого. Но уже дома я испугалась, что это плохая идея – подарить ему эту вещь. Может, это и не так символично.
Еще со времени поездки в Финикс я боролась с мыслью, что люблю Эдварда. Я еще точно не знала, придумала я себе это чувство, или действительно способна на это.
Но я точно знала, что мои чувства к нему настолько близки к этому, насколько я допускала это. И мне было удобно называть это любовью. Это было страшно – любить кого-то. Особенно такого, как Эдвард, который, возможно, никогда не полюбит меня. И не потому, что я недостаточно хороша – что, возможно, на самом деле так. А просто потому, что он был напуган и сломан тем, что все люди, которых он любил, бросили его.
Я в конце концов завернула это, решив, что вполне возможно, он не поймет символизм подарка. Так что в десять вечера, в канун Рождества я положила маленькую коробочку на дно сумки вместе с остальной едой и пакетом «леденцово-тростникового сюрприза».
Элис сильно устала за неделю шопинга, но оживилась, когда я начала печь печенье. Я выстроила пакеты с печеньем в ряд на стойке, перед тем, как ушла. По одному для Эсме, Элис, Джаспера и Эммета.
Вечером похолодало, но я подготовилась, надев под толстовку толстый свитер. Я натянула свой капюшон на темном крыльце и начала свой путь через двор. Легко забравшись по решетке, я почти фыркнула при воспоминании о том, как Эдвард переживает, что я могу разбиться, делая это. Я могла залезть по этой решетке во сне, с привязанной за спину рукой.
Оказавшись на балконе, я толкнулась в дверь Эдварда. Он мгновенно открыл дверь, явно поджидая меня. Я широко улыбнулась, встретившись с его зелеными глазами. Я всегда улыбалась, смотря в его глаза. Его бронзовые волосы раздувались холодным ветерком, когда он встретил меня.
Как только я перешла через порог, и он закрыл дверь, Эдвард стащил мой капюшон, освобождая волосы. Я повернулась к нему, предвкушая лучшую часть дня. Он кривовато улыбнулся и обхватил мое лицо руками. Я улыбнулась в ответ, наслаждаясь ощущениями, возникшими, когда он потирал мою нижнюю губу большим пальцем, и наклонился, чтобы сделать то же самое губами.
Мои колени задрожали, когда его губы коснулись моих, но я просто втянула его верхнюю губу в мой рот, забрасывая руки на его шею и запуская их в его мягкие спутанные волосы.
Я вздохнула. Он начал просовывать свой язык между моих губ. Я приоткрыла губы без колебания, желая почувствовать его язык во мне. Он придвинулся ближе, и вошел в мой рот, массируя язык, медленно и лениво. Я простонала от его вкуса, прижимаясь ближе, чтобы углубить поцелуй. В этот момент он убрал одну руку с моего лица и обнял меня за талию, вжимая меня в свое тело. Я с силой просунула свой язык в его рот. Он простонал, ощутив все мое тело.
Я почти надула губы, потому что этот стон означал только одно. Он прекращал поцелуй.
Сегодняшняя ночь не стала исключением. Он отодвинулся, в последний раз целуя мои мокрые губы, и погладил мою щеку. Я открыла глаза, улыбнувшись и не показывая свое разочарование. Бери все, что можешь. Он улыбнулся в ответ и наконец отпустил мое лицо, уходя на кровать, куда я сбросила с плеч рюкзак. Я аккуратно расстегнула его, доставая контейнер с едой кануна Рождества, которую я приготовила, и положила на кровать, слизывая последний вкус Эдварда со своих губ.
Он плюхнулся на середину кровати и с энтузиазмом начал открывать контейнер. Я хихикнула, ушла на диван, бросая рюкзак на пол и снимая толстовку. Садясь на холодную кожу, я разулась. Эдвард пожирал еду. Как всегда, я, скрестив ноги, устроилась на диване и достала книжку, которую начала читать вчера.
Я не столько читала, сколько слушала, как ему нравится еда. Я слегка улыбалась, перелистывая страницы и делая вид, что полностью увлечена этим занятием. Я могла сказать, когда он закончил, потому что стоны прекратились, и я услышала, как он убирает контейнер, бросив на него взгляд из-под ресниц.
Он поймал мой взгляд и улыбнулся.
- Чертовски вкусно, - просто сказал он. Как он всегда говорил. Я с благодарностью улыбнулась ему и вернулась к книжке, нахмурив брови и осознав, что я прочитала уже две главы, но не помнила, о чем там говорилось.
Он прокашлялся, привлекая мое внимание. Я бросила на него взгляд опять. Он прислонился к спинке, вытянув ноги и скрестив ступни.
- У меня для тебя подарок, - усмехнулся он.
Я нахмурилась и захлопнула книгу.
- Я не хочу, чтобы ты тратил на меня деньги, Эдвард, - искренне сказала я, расстроившись, что мне придется подарить ему подарок.
Он фыркнул.
- Дерьмо. Ты не можешь отказываться от Рождественских даров.
Он залез под кровать и достал маленькую коробочку, запакованную в рождественскую бумагу.
- Я где-то слышал, что это грубо, - усмехаясь, сказал он, кладя прямоугольную коробочку в середину кровати, похлопав по месту перед ней.
- Теперь тащи свою задницу сюда и открой ее, - усмехнулся он, явно радуясь от мысли подарить мне что-то.
Я возмущенно фыркнула и стащила себя с дивана, уже покраснев, то ли от мысли, что он купил что-то мне, то ли от мысли, что я собираюсь сделать, не знаю точно. Я подошла к кровати, оставляя пока его подарок в рюкзаке, чтобы получить шанс не открывать его.
Я залезла на матрас, наблюдая, как он расслабился, откинувшись на спинку кровати с улыбкой на лице, и села около подарка, скрестив ноги. Я сжала губы и наклонила голову, гадая, сколько денег он потратил на что-то такого особого размера.
Вывод был не хорош. Я практически слышала, как Эдвард закатил глаза и издал раздраженный вздох. Я скривилась, но послушно подняла подарок и положила его на колени.
Разорвав бумагу и достав белую коробочку, я увидела на лице Эдварда широкую улыбку. Я медленно подняла белую крышку, молясь, чтобы это было не ужасно дорого. Там, завернутый в белую папиросную бумагу, лежал сверкающий синий айпод. Я засмеялась и задохнулась одновременно.
- Я уже закачал туда все твои любимые композиции, - тихо сказал Эдвард от спинки кровати. Я хотела поежиться от мысли, сколько он стоит, но знала, что это расстроит Эдварда, так что скрыла этот факт и широко улыбнулась ему. Потому что я действительно хотела айпод.
- Спасибо. Я на самом деле хотела такой, - честно сказала я. Его лицо просветлело, он наклонился и поцеловал меня в щеку. Я подставила вторую щеку для поцелуя. Он захихикал, тряхнул головой, откинувшись опять на спинку. Я закрыла крышкой коробку и свернула бумагу.
- Умм, - я начала сомневаться, комкая бумагу.
- У меня тоже есть кое-что для тебя, - шепнула я, опустив взгляд на коробку на своих коленях. Эдвард сузил глаза.
- Это не дорого или что-то такое, - быстро пояснила я, наблюдая, как он расслабляется.
- Это просто… - я уставилась на белую коробку и крепче сжала бумагу, - символически.
Я напряженно пожала плечами, нервно посмотрев на него. Эдвард продолжал полулежать на кровати, подняв бровь. Я сделала глубокий тревожный вдох, опустив коробочку. Спустившись с кровати, я подтянула мою сумку с дивана, скривившись и краснея все время, запустив туда руку и вытащив маленькую коробочку, похожую на коробочку с айподом.
Я шагнула спиной к кровати, уставясь на маленькую коробочку, обтянутую серебряной бумагой, и сердясь, и краснея одновременно. Неохотно я повернулась и потащилась к кровати, молясь, чтобы он не убежал, если поймет, что это такое.
Я залезла опять на кровать, медленно продвигаясь к Эдварду.
Он уже сел, скрестив ноги, в середине кровати, серьезно глядя на коробочку. Только оказавшись перед ним, я опять скрестила ноги и положила коробочку между нами.
Это смахивало на тревожный распорядок. Я смотрела на это с равными частями тревоги и ужаса. Эта маленькая серебряная коробочка, лежащая поверх покрывала между нашими коленями, означала все, что я чувствовала к Эдварду. Я боролась с желанием удрать и выкинуть ее с балкона.
Медленным движением он протянул руку и поднял ее с покрывала. Мое сердце глухо забилось в груди, вызывая головокружение. Мысленно я заорала и собиралась вырвать это из его рук, и удрать куда подальше. Но я сидела перед ним, полностью парализованная. Он начал снимать сияющую серебряную бумагу с коробочки.
Я задержала дыхание. Он медленно поднял крышку и серьезно посмотрел внутрь, нахмурившись. Запустив пальцы в коробочку, он достал оттуда подарок, такой маленький, но чудовищно громадный.
Я наблюдала, как непрочно качается цепочка с сияющим бронзовым кольцом на конце, качается между нами, вперед и назад. Эдвард наморщил лоб и поймал свободной рукой кольцо, рассмотреть его ближе.
- Это кольцо «кладах», - прошептала я, сильно покраснев и реально желая убить себя за то, что не купила ему альбом для набросков.
- Ты не обязан носить его, - нервно хихикнула я.
Эдвард на мгновение решительно взглянул на меня.
- Что за символ? – спросил он. Узнав, он возненавидит меня.
Я сделала капитулирующий вздох, сдерживая слезы.
- Руки… - начала я, нервно сжимая пальцы.
- Руки символизируют дружбу.
Эдвард посмотрел на меня через кольцо и быстро отвел глаза. Мы были друзьями. Это не было большим делом.
- Венок… - я прервалась, покупая себе немного времени. Я нервно теребила края рукавов.
- Венок символизирует верность.
Я задохнулась. Эдвард смотрел прямо не кольцо. Я сильно прикусила губу и еще сильнее начала теребить рукава.
- А сердце… - я скривилась, осознав, что почти сказала это ему, и не могу вернуть все назад.
Он решительно смотрел на меня немигающими зелеными глазами.
- А сердце? – тихо спросил он, на его лице не отражалась ни одна эмоция. Улыбка, которая была у него, куда-то растворилась. Я ненавидела себя, что пошла по этому пути. Я скривилась и опять вернула взгляд вниз на свои руки. Мое лицо пылало так, что на нем можно было жарить яичницу. Я крепче сжала рукава.
- Сердце означает…любовь, - выдохнула я, сжимая руки так, что костяшки побелели. Наступила тишина. Я боялась посмотреть на Эдварда. Я не ожидала от него ответного чувства, или что он скажет об этом, но предчувствовала много разных реакций.
Я обхватила себя руками.
- Ты не любишь меня, Белла, - тихо и монотонно сказал он. Я нахмурилась, глядя на покрывало между нашими коленями и попыталась скрыть мою реакцию на его утверждение. Я не любила его. Что-то в его словах отвергало это и полностью освободило мои собственные чувства, переключив меня. Абсолютно укрепив мысль в моей голове. Я любила Эдварда, и какого черта он говорит мне о моих собственных чувствах?
Я тряхнула головой и подняла подбородок, уставившись в его пустое и безэмоциональное лицо, и во мне за секунду поднялась ярость.
- Не говори мне, что я чувствую! – заорала я, сузив глаза и ненавидя эту бесчувственную маску, которую он надел. Он сидел не двигаясь, потом тряхнул головой, продолжая не принимать мои собственные чувства. Это заставило меня еще больше разозлиться.
- Я люблю тебя, - заявила я. Сказав это, я почувствовала себя совершенно нормально и удобно. Потому что это была полная и абсолютная правда.
Без предупреждения злость блеснула в глазах Эдварда, и он сжал челюсти, уставившись на меня, комкая серебряную бумагу в руках. Даже его спутанные волосы, падающие на его лицо, казались темнее. Он сузил свои темно-зеленые глаза.
- Не говори этого гребаного слова опять.
Он фыркнул. Я вздрогнула от его голоса, полностью шокированная, что он отреагировал с такой злостью. Я готовила себя к любой реакции, но не ожидала, что он так разозлится на меня.
Его поза не изменилась, он сидел прямо передо мной, кипя от злости.
Я отклонила его иррациональную злость, убежденная в своей правоте.
- Я люблю тебя. – твердо сказала я, наблюдая, как ярость в его глазах еще больше выросла. Мышцы на его руках сжались, и он наклонился ближе ко мне, смотря прямо в мои глаза. Ноздри его раздувались. Кто угодно в мире испугался бы. Но не я. Не Эдварда.
- Ты, блять, ничего не знаешь обо мне, - прорычал он угрожающим голосом. Мне стало больно от его реакции, но я не собиралась доверять его утверждениям.
Я посмотрела в его разъяренные глаза, наблюдая, как он тяжело дышит, почти дрожа от ярости.
- И о чем ты говоришь? Конечно, я знаю тебя, - язвительно сказала я. Мой голос, к моему удивлению, дрожал, когда я говорила это. Словно я не верила в это, хотя на самом деле это было не так.
Его глаза сузились еще больше. Он посмотрел на комок серебряной бумаги у себя в руках и отбросил его с кровати. Его темно-зеленые глаза излучали ярость. Он взялся за плечи и дернул свою черную футболку, которая была на нем надета. Все, что я могла – это сидеть и смотреть на него, пока он стаскивал свою футболку через голову, мгновенно разорвав наши взгляды, когда он стянул ее совсем. Он взял футболку и бросил ее через комнату. Я таращилась на его живот и грудь, видя множество рубцов от ожогов, которые могла охватить одним взглядом. Я смотрела на его грудь, которая поднималась и опускалась от злости и чего-то, что, как я предположила, было омерзением к себе, что было просто нелепо. Потому что даже в шрамах Эдвард был великолепен. Худощавый, мускулистый, покрытый дюймами и дюймами розовых шрамов, которые просто портили кожу, но абсолютно не уродовали его.
Я встретила его возбужденный взгляд с поднятым подбородком и снова развернула плечи. Шрамами меня не испугать. У меня у самой все тело покрыто рубцами. Это ничего не значит для меня.
- Внутри я урод, Белла, - сказал он страшно спокойным голосом, сжав кулаки.
В этот момент мне много чего следовало сделать, но абсурдность этого заявления заставила меня фыркнуть. Он наклонился ко мне еще больше, невозможно разозленный, однако на лице застыло странно спокойное выражение.
Он был так близко, что я начала бояться Эдварда. Он смотрел на меня через густые темные ресницы.
- Ты хочешь узнать, почему моя мать бросила меня, Белла? – спросил он пугающим шепотом. Я услышала его только потому, что он находился в дюйме от моего лица. Я чувствовала его дыхание. Я боролась с желанием отодвинуться. Я бы хотела забрать весь его гнев себе, если бы могла. Я тяжело вздохнула. Его взгляд на мгновение метнулся на мое горло, но потом опять перешел на меня.
- Она бросила меня, потому что я убил моего отца, - продолжил он. Я наморщила лоб, обдумывая его фразу. Его отец погиб на пожаре, когда Эдварду было девять лет.
Я тряхнула головой. Эдвард не мог быть убийцей. Он хихикнул, обдувая своим горячим дыханием мое лицо.
- Это правда. Я гребаный убийца, - медленно подтвердил он, продолжая внимательно смотреть на меня и сжимать кулаки, чтобы хоть немного контролировать ярость.
Я отчаянно затрясла головой от его отдаляющегося вида, продолжая поднимать подбородок и сохранять решительную осанку.
- Это дерьмо, - повторила я любимое выражение Эдварда ему в ответ.
Он сидел передо мной в позе лотоса, и взгляд в его глаза, наполненные ненавистью к себе, заставил меня ощутить жжение в моем горле.
- Я мог начать гасить огонь, но сидел и смотрел, как он, блять, горит. Я даже не пытался помочь отцу, - презрительно говорил он, сузив глаза.
- Я мог убежать и позвать на помощь, но не сделал этого. Я гребаный убийца, - его голос дрогнул от ярости.
- И ты не можешь любить убийцу.
Я всегда знала, что Эдвард умалчивает кое-что о пожаре, но не спрашивала подробности – мне хотелось, чтобы он сам рассказал мне обо всем. Но это было абсурдно. Винить себя настолько сильно, а ведь ему было только девять лет. Я сделала глубокий вдох, пытаясь сохранить решительный настрой.
- Эдвард, ты был ребенком. Ты не можешь нести за это ответственность, - решительно сказала я, уставясь в его глаза, и пытаясь передать всю искренность этого предложения.
Однако он еще больше разозлился, сведя брови над глазами, и разгневанно зарычал, отклонился, и схватил мое запястье своими длинными пальцами, заглянув в мои глаза. Наклонившись опять ко мне, он дышал в мое лицо яростью.
- Ты так гребано наивна, - прорычал он, дернув мое запястье к нему. Он слишком грубо сделал это, и я качнулась вперед. Мне пришлось упереться рукой, чтобы не упасть на его колени. Свободная рука встретилась с его покрытой шрамами грудью и почти сильно ударила его. Он придвинул меня ближе, одновременно оттолкнувшись. Я подняла на него глаза, неустойчиво балансируя на коленях. Эдвард все еще кипел и возвышался надо мной, продолжая держать меня за запястье. Я больше не могла удерживаться. Рефлекторно я съежилась под его полным ненависти взглядом, выдергивая руку из его обхвата.
Мгновенно его настроение сменилось от ненависти до полного и абсолютного ужаса. Его темно-зеленые глаза расширились, рот открылся, и он отпустил мою руку. Я вернулась в прежнюю позу, прижав руки к груди в защитном жесте и легонько потирая запястье, загоняя обратно слезы, которые уже хотели вылиться из моих глаз при виде ненависти Эдварда к самому себе. Я наблюдала, как он плюхнулся обратно на матрас и отвернулся от меня.
- Мать твою, - выдохнул он, его лицо покраснело от ярости и тошнотворно побледнело от ужаса. Он медленно покачал головой. Его глаза заблестели и раскрылись шире.
- Прости, я не хотел, - с болью прошептал он.
Я, застыв, смотрела, как он скрещивает ноги на середине кровати, упирая локти в колени и подпирая голову руками, запуская их в волосы.
- Я знал, блять, что так и будет. – с болью в голосе сказал он в свои колени. Мое сердце сжалось. Я не видела его лица – оно было спрятано, но заметила слезу, упавшую на его джинсы и оставившую мокрое пятнышко на черной ткани, и сверкнувшую в свете прикроватной лампы.
Я инстинктивно протянула руку. Я не могла перенести боль Эдварда. Не колеблясь, я придвинулась ближе и мягко положила руки на его колени. Он сбросил их.
- Блять, уходи, Изабелла. Я не буду тебя останавливать, - простонал он.
Мое сердце опустилось, к горлу подошел комок желчи, когда я поняла, что он решил, что я захочу уйти. Я не могла допустить, чтобы он оттолкнул меня. Меня не волновало, что за ужасные, неверные вещи он о себе думает. Это не изменит моих чувств к нему. Эдвард всегда был со мной, когда мне было больно и страшно. Так что я встала на колени и медленно подползла к нему, обхватив оба его кулака своими руками, и не двигаясь, когда он вздрогнул.
Я вытащила его пальцы из его волос и обняла его теплые обнаженные плечи, прижимаясь прямо к нему. Это уже было достижением. Он все еще был напряженным, не желая моих прикосновений. Но меня это не волновало. Он всегда обнимал меня, когда я плакала, и он ничего не может сделать, чтобы я ушла, так что со временем я прижмусь прямо к нему.
Из его закрытых глаз покатилась по щеке еще одна слеза. Я села к нему на колени, обняв его за обнаженную шею, зарываясь лицом в угол между шеей и плечом и нежно прижимаясь к его телу. Пытаясь показать своими объятиями, насколько это не волнует меня. Надеясь, что он почувствует всю мою любовь к нему. Он еще долго оставался напряженным. Я нежно перебирала его волосы, иногда целуя его шею. Казалось, прошли часы, прежде чем его руки пошевелились, медленно продвигаясь по моей спине, пока он, все еще сомневаясь, положил свой подбородок на мое плечо. Он мягко обнял меня, как что-то хрупкое, перебирая волосы, рассыпавшиеся по моей спине.
- Я, блять, сделал тебе больно, - шепнул он все тем же страдальческим голосом.
Я покачала головой. Я испытывала и более сильную боль. Я жила с многочисленными сломанными костями и шрамами, покрывающими пятьдесят процентов моего тела. Один захват запястья не считается. Он с глубоким вздохом провел по мне руками, обхватил за плечи и отодвинул от себя. Я теснее прижалась к его шее, не желая отодвигаться, но он был сильнее и, в конце концов, победил.
Он поднял голову, лицо было мокрым от слез, покрасневшие глаза были наполнены болью. Эдвард осторожно снял со своей шеи мои абсолютно непострадавшие руки, положил их между нами и стал внимательно изучать их. Запястье, в общем-то, было в порядке, синяков не было видно, просто пара красных пятен от пальцев. Эдвард странно тревожно простонал, увидев их. Я высвободилась из его объятий и опять обняла его за шею.
- Это фигня, Эдвард. Это даже не синяк, - искренне сказала я, желая прервать его страдальческий стон, от которого мое сердце сжалось еще больше.
Он тревожно и отчаянно заглянул в мои глаза.
- Мне так жаль, бля, Белла, - шепнул он в дюйме от моего лица. Я улыбнулась и покачала головой.
- Ты уже прощен, - я пожала плечами, наклоняясь поцеловать след от последней слезы. Он фыркнул и отклонился от моих губ, после чего опять взял запястье в свои руки. Эдвард начал осматривать его, нежно потирая красные пятнышки. Я скривилась и попыталась отнять руку, не желая, чтобы он укорял себя за такую малость, но он крепко держал ее, поднеся к губам и начиная нежно, сладко целовать ее. Свободной рукой я начала ворошить его волосы, показывая, что я абсолютно не переживаю. Он изредка поглядывал на меня из-под своих темных ресниц после каждого поцелуя, который он оставлял на красных пятнышках. Эдвард подвигал моими пальцами и начал сгибать руку в запястье, проверяя, не раздастся ли вздох от боли. Моя боль растворилась еще несколько минут назад, так что я ничего не чувствовала. Только удостоверившись до конца, он отпустил мое запястье, нежно погладив его в последний раз.
Взглянув на свою обнаженную, покрытую шрамами грудь, он скривился от отвращения, тряхнув головой с выражением ненависти на лице, и стал осматривать комнату в поисках выброшенной футболки.
Вид его лица, полного боли и отвращения к своей покрытой шрамами груди, снял все мои комплексы. Это было то, что мы делали всегда. Око за око. Когда я чувствовала себя чокнутой, Эдвард показал мне себя, и знать, что я не одна, всегда заставляло меня чувствовать себя лучше. Так что для меня было естественно сделать то же самое. Мои живот и ребра тоже покрывали шрамы, полученные от Фила. Я упала на наш старый кофейный столик, разбив его своим торсом. Эти шрамы были еще одной причиной, по которой я скрывала свое тело. Но я покажу Эдварду себя. Так что я сняла свои руки с его шеи, и взяла мой толстый свитер за низ. Он еще осматривал комнату в поисках футболки. Ни секунды не колеблясь, я задрала свитер и стянула через голову. Мягкая прохлада комнаты прошлась по моим обнаженным спине и груди, так что я быстро отбросила его, позволяя освободившимся волосам рассыпаться по плечам. Эдвард наконец-то обратил на меня внимание. Его глаза расширились, рот открылся и он уставился на мою грудь. Я носила бюстгальтер. Ничего особенного или сексуального, обычный белый бюстгальтер. Я не полностью обнажилась. Я сказала себе, что он просто видит меня в бикини.
Какое-то время он изумленно смотрел на меня, потом быстро отвел взгляд.
- Это, блять, было совершенно необязательно, - неодобрительно сказал он. Я пожала плечами и улыбнулась. Потому что это было необходимо, мы всегда так делали. И я абсолютно не покраснела. Я бросила взгляд на кровать перед Эдвардом, заметив цепочку, которая вызвала всю эту боль и ненависть, и скривилась от этого. Он проследил мой взгляд до кольца и тупо уставился на него.
- Прости, это был идиотский подарок, - с раскаянием сказала я, отчаянно желая подарить ему альбом. Эдвард тупо смотрел, потом протянул руку и поднял цепочку. Он посмотрел на меня, повесив длинную цепь на свою грудь, не отрывая от меня глаз.
- Это не идиотский подарок, - шепнул он, потирая подвешенное кольцо и прижимая его к своей искалеченной груди. Его зеленые глаза всматривались в мои с исключительным вниманием.
- Это лучшая гребаная вещь, которую кто-либо дарил мне, - просто сказал он. Что-то говорило мне, что он говорил не столько о кольце, сколько о факте, что я отдала ему свое сердце.
Он наклонился ко мне, обнял мою обнаженную талию и прижал мою грудь к своей, опустив голову на плечо, как раньше. Я обвила руками его шею и зарылась в нее лицом, перебирая его волосы. Эдвард носом отвел мои волосы и поцеловал местечко за ухом. Я теснее обняла его шею, распластавшись грудью по нему. Шрамы на шрамы.
Он вздохнул в мою шею.
- Я не могу сказать то же самое, - грустно шепнул он в мою кожу и начал мягко и нежно поглаживать мою спину большими теплыми руками. Я чувствовала каждое движение, которым его рука пробегала по моей спине.
- Ты даже, блять, не представляешь, как это убивает меня, - сказал он уже почти злым тоном.
Я покачала головой.
- Я не потому сказала тебе, Эдвард, - искренне пробормотала я. Я никогда не ожидала от него ответного чувства, или даже слов об этом. Он погладил меня выше, дотянувшись пальцами до волос на затылке, и еще раз поцеловал меня за ухом.
- Ты заслуживаешь лучшего, - грустно шепнул он в мое ухо. Я наморщила лоб и сильно тряхнула головой.
- Нет никого лучше тебя, - честно сказала я, уже почти разозлившись. Я теснее прижалась к нему, желая приклеиться к нему и никогда не отпускать. Он фыркнул на мой комментарий, опять тряхнув головой, но на этот раз ничего не сказал. Он продолжал нежно поглаживать мою спину вверх и вниз, периодически целуя мою шею и теснее прижимая меня. Я чувствовала своей грудью биение его сердца. Мы подходили друг другу как два кусочка паззла, словно мы были созданы друг для друга. Может быть, Эдвард этого пока не видел, но я надеялась, что в конце концов он поймет это.
EPOV
Я нежно поглаживал ее спину, скользя по всей ее длине, наслаждаясь ощущениями ее кожи, прижатой к моей. Чувствуя биение ее сердца своей грудью. Я, блять, не заслуживал всего этого. Ее общества, ее еды, ее сна, и больше всего – ее любви. Я был чудовищем. Я сделал то, на что считал себя неспособным. Я причинил ей боль. Это доказывало, насколько на самом деле черная моя душа. И даже после этого она здесь, обнимает меня и любит меня со всеми ее гребаными цветами и печеньями, которые я не заслужил. Это нечестно. Это, блять, нечестно, что она чувствует ко мне что-то, на что я не могу ответить.
Я знал, что означало кольцо, с первого взгляда. Я пытался врать самому себе, потому что знал, что кольцо может означать многое, в зависимости от того, кто его носит. Она уложила меня на лопатки. Дала мне шанс. Она была моим другом, была мне верна, и когда я увидел сердце, то молился, чтобы она, блять, не говорила этого. Но она сказала. Что-то внутри меня щелкнуло. Она любила то, что она думала, что знает обо мне. Но она не видела правды. И я показал ей настоящего себя. Обожженного, всего в шрамах и уродливого внутри и снаружи. Даже теперь она отрицала то, что, как я знал, было фактом.
Я гребаный убийца.
Я сидел в углу, так, блять, боясь сделать что-нибудь, чтобы помочь отцу, и просто смотрел, как он умирает. И она отрицала это. То, что она была так гребано наивна, чертовски разозлило меня, и я не чувствовал ничего, кроме омерзения к себе.
Так что я пропал и причинил ей боль, блять. Я ждал, что она бросит меня. Я хотел, чтобы она бросила меня. Ушла так далеко, чтобы я не мог отравлять ей дальнейшую жизнь. Но она осталась. И она обняла меня. Похоже, что я один нуждался в гребаном утешении. Я отбросил ее подарок, причинил ей боль. И она, блять, утешала меня. Мысль об этом была гребано абсурдной. Я хотел смеяться и плакать одновременно.
Как будто подарка от нее, ее любви и утешения было мало, чтобы ощутить себя полным дерьмом. Она показала мне себя. Ее изуродованный живот и грудь, покрытые шрамами, маленькими и большими, исчезающими под белым бюстгальтером, который она носила. Я видел достаточно шрамов от стекла в клинике у Карлайла и сразу узнал их. И это абсолютно не тронуло меня. Даже со всеми этими шрамами она была гребано прекрасна. И слишком, блять, хороша для меня. В этот момент не было ничего сексуального или порнографического. Только любовь и забота. Ее шрамы против моих.
И даже сейчас, после всего, что она узнала, Белла все еще хотела меня. Она хотела прижиматься своей грудью к моей, и перебирать мои волосы, и просто, блять, быть прекрасной. Она продолжала предлагать мне свое сердце. Я чувствовал себя жалким человеком, что не могу отдать ей свое.
Может, она надеялась, что со временем все изменится, но я не был уверен в этом. Я на самом деле хотел, блять, чтобы я мог. Я хотел полюбить ее так, как она заслуживает. Поставить ее перед всем миром и рассказать им, что она заставляет меня чувствовать. Но вместо этого я закрыл свою душу, блять. Удерживая ее каждой своей клеточкой и молясь богу, чтобы она подождала, и ее ожидания не стали бы напрасными.
- Я устала, Эдвард, - шепнула она в мою шею. Я тоже, блять, устал. Но я не хотел отпускать ее. Так что я просто, блять, повернул свое тело и выключил свет, не выпуская ее из своих объятий, и легко опустился на спину, оставляя мою девочку лежать на мне в середине кровати.
Она легко перекатилась на меня, не прекращая перебирать волосы. Я теснее прижал ее теплоту к своей груди. Она зарылась носом в мое плечо, пристраивая свою голову под моим подбородком, так что мое лицо оказалось в дюйме от ее сияющих волос. Но так как я ни в коем случае, блять, не позволил бы ей замерзнуть, то убрал руки с ее спины и вытащил из-под нас одеяло, бережно укрывая нас обоих.
Я чувствовал, как ее свободная рука любовно проводит по моей груди, как она нашла кольцо и приласкала его, нежно потерев пальцами, замурлыкав мою песню.
Второй рукой она продолжала перебирать мои волосы. Я теснее обнял ее, глянув на часы – уже было больше полуночи.
Я глубоко вздохнул, поднимая голову, чтобы поцеловать ее в макушку, оставив мои губы там. Я крепко прижимал к себе мою девочку, молясь и надеясь, что когда-нибудь я смогу стать чем-то большим для нее, и она подождет меня. Она напевала, и я грустно шепнул в темноте комнаты в ее мягкие шелковые волосы:
- Счастливого Рождества, Белла.
