Глава 26. «Божественная ореховая безупречность». Часть 1

BPOV

Облегчение. Огромное, всепоглощающее облегчение – вот что я испытывала, прижимаясь к шее Эдварда так тесно, что думала, что удушу его до смерти прямо здесь, на вышке. Я чувствовала, как он улыбается мне в шею, и это ощущение довело меня до полной эйфории. Он вернулся ко мне. И он не просто вернулся. Он сделал это с такой силой, что из моих глаз почти потекли слезы. Я не понимала, что в нем перещелкнуло, или что принесло все это, но его огонь не угасал. Он горел так ярко, что я чувствовала его прикосновение.

Все же я первой оторвалась от него. Он продолжал улыбаться, и в его глазах сиял молчаливый отказ отпустить мою талию. Я хихикнула, но должна была идти, пока не появилась Элис, так что последний раз легонько поцеловала его в опухшие губы и стащила его руки со своей талии.

- Я приду, когда отделаюсь от Элис, - обещала я, зная, что она проведет всю ночь с Джаспером. Я уже поговорила с Джаспером перед тем, как начали запускать фейерверки, попросив его занимать ее всю ночь, чтобы она не заметила моего отсутствия дома. Он с легкостью согласился, что только укрепило мое мнение о нем как о втором моем любимом парне.

Эдвард кивнул и неохотно развернулся, последний раз посмотрев на меня, прежде чем уйти домой. Я двинулась через толпу найти Эсме и создать себе алиби. Она не возражала, поскольку я излагала ей мой рассказ, когда она стояла на берегу реки рядом с доктором Калленом. Все, что мне нужно было сказать – то, что я устала и хочу пойти в кровать. Она никогда не следила за мной по ночам, так что я знала, что не стоит беспокоиться, если дверь моей спальни будет закрыта. Я заметила, что она и доктор Каллен провели всю ночь вместе. Кроме того, они остались вместе для новогоднего поцелуя. Я была почти разочарована, что не видела их поцелуя, чтобы вычислить, насколько романтичным он был.

Определив в толпе Джаспера, я многозначительно посмотрела на него. Он понял, что я собираюсь делать, и коротко кивнул, что не встревожило Элис, которая держалась за его спиной. В последний момент я оглядела низину в поисках местонахождения Эммета. Он сидел рядом с очень скучающей Розали, продолжая запускать фейерверки, и выглядел так забавно, что не верилось, что ему уже восемнадцать. Так что я отправилась через двор, пробираясь сквозь покров темноты, и подошла к парадной двери особняка Калленов.

Эдвард сказал мне утром, что я должна пройти через нее, и я так и сделала. Дом был светлым и пустым, так что я просто взлетела по ступенькам к комнате Эдварда, где, как я знала, он ждет меня. Я не стала стучать, а просто взялась за ручку и открыла дверь.

Он сидел в середине кровати, все еще одетый в кожаную куртку, и кривовато улыбался мне. Я так соскучилась по этой улыбке, что не смогла удержаться, хлопнула дверью и бросилась к кровати. Я легкомысленно запрыгнула на нее, подлетела к Эдварду и опять забросила руки к нему на шею. От силы и энтузиазма, с которыми я это сделала, он упал на спину, и я испугалась, что пересекаю границу. Но он засмеялся, обхватил руками мою талию, зарыл лицо в волосы и глубоко задышал.

Я целовала его шею с безрассудной страстью, счастливая от того, что могла это делать. Счастливая, что он на самом деле держит меня, и на самом деле улыбается мне, и на самом деле счастлив, что я здесь.

И он делал все это. Он перекатил нас на подушки. Но вместо того, чтобы положить мою голову себе на грудь, он прижался своим лбом к моему и глубоко вздохнул. Это был вздох облегчения. Я не понимала, что его так переключило, но приветствовала это, чем бы оно ни было. Он держал меня как можно ближе к себе, обхватив за талию. Я испугалась, что его руки, на которых я лежала, затекут, но его это не сильно беспокоило. Я широко улыбалась его удушающим объятиям и теснее прижалась к его шее.

- Я был ослом, - грустно шепнул он мне, извиняюще глядя мне в глаза.

Я покачала головой.

- Все фигня, - шепнула я в ответ, продолжая глядеть ему в глаза, пытаясь передать всю любовь, которую я чувствовала к нему. Возмущение, которое выросло во мне, полностью растворилось в его новых чувствах.

Он улыбнулся мне в ответ и нежно, медленно поцеловал меня в губы. Я удивилась, что он целует меня на кровати. Ведь мы договорились не делать этого. Поцелуй был нежным и чувственным. Полная противоположность поцелую на вышке. Но его чувство проявлялось в его тесных объятиях, пока он лениво посасывал мою нижнюю губу, так что я вернулась к ощущению счастья и любви, мягко поглаживая его спутанные волосы на затылке.

Мы не спали в эту ночь. Мы даже не сменили положения. Мы провели пять часов, продолжая медленно, нежно целоваться. В этих поцелуях не участвовали языки, что было даже неплохо. Потому что мы не задыхались от нехватки воздуха и не прерывали поцелуя. Желание все еще оставалось с нами, и я определенно ощущала это у Эдварда, когда он тесно прижимал меня к себе, изредка перемещая свои бедра между моих ног. Меня это абсолютно не заботило. Фактически, я сама была переполнена желанием, и мое тело отвечало на это. Но что-то другое вызывало его поцелуи. Я не имела понятия, что это было, но купалась в этом чувстве. Оно заставляло меня постоянно улыбаться в его губы.

В пять тридцать я поняла, что должна идти, и неохотно отвернулась от Эдварда. Он открыл свои сверкающие зеленые глаза и нахмурился, от чего я тихо засмеялась. Он не хотел меня отпускать. Так что я последний раз поцеловала его в губы и подняла себя с кровати и его бедных рук.

Сегодня я не приносила рюкзак с пижамой, но в кармане толстовки лежал его пакет с печеньем, так что я выложила его на тумбочку рядом с будильником, который мы даже не включали. Они немного раскрошились от его объятий, но большинство осталось целыми. Я последний раз широко улыбнулась ему, лежащему на кровати и внимательно смотрящему на меня, и развернулась к двери, почти расстроенная, что должна уходить.

Я уже была у двери, когда услышала, что он прыгнул с кровати и помчался ко мне. Я повернулась, он взял мое лицо в руки и прижался к моим губам с еще большей силой. Он энергично сминал мое лицо своим, толкая язык ко мне в рот. Наслаждаясь повторным грубым поцелуем, я яростно ответила на поцелуй, сжимая в руках его кожаную куртку так, что он не мог двигаться, и наклоняя голову, углубляя поцелуй, прижимаясь к нему ближе. В этом ощущался вкус поцелуя на вышке, так как он медленно прижал меня к стене рядом с французской дверью, настойчиво двигая своим языком против моего, и потянул мои волосы, придвигая меня ближе. Я прохныкала в его рот и переместила свои руки с его куртки в его волосы, дергая и потягивая так же грубо, как это делал он. Он теснее вжимал меня в стену за мной, демонстрируя всю силу своего желания, двигая бедрами в меня с горловым стоном. Я уже тяжело дышала в его рот, страстно сплетаясь с его языком, и простонала, ощущая его на мне.

Выгнувшись, оторвав бедра от стены, вжимаясь в него, я боролась с желанием обхватить его талию ногами, чтобы прижаться еще ближе. Я, хныкая, двигалась вместе с ним, желая, чтобы он был готов зайти со мной дальше, так как я была с ним. Он, задыхаясь, опять простонал мне в рот и сдвинул одну руку с моих волос, крепко обхватив мое бедро, прижимаясь невероятно близко и возбужденно двигая своим языком по моему.

Возбужденная, что он не отрывается от меня, я сплелась своими бедрами с его, простонав в его рот с все возрастающей влажностью между моими бедрами. Как будто прочитав мои мысли, он опять простонал в мой рот, скользнул руками по моим ногам, обхватил пальцами бедра и приподнял их на свои, тесно прижимаясь и толкаясь в меня. Новая поза вынудила меня захныкать и еще больше сплестись с ним. Я отстраненно подумала, что, если мы и дальше продолжим в том же духе, то я буду спускаться по решетке с подлинно сексуально спутанными волосами. Абсолютно счастливая.

Я думаю, он, наверно, понял это, потому что убрал язык из моего рта, удерживая свои губы у моих, жадно глотая воздух и нежно освобождая мои бедра из своих объятий.

Он открыл свои насыщенные зеленые глаза, наполненные желанием и сияющие чем-то еще, и внимательно вгляделся в меня, пока мы тяжело дышали друг возле друга.

- Счастливый гребаный Новый Год, - выдохнул он в мои губы.

Я улыбнулась и тихо рассмеялась.

- Определенно да, - честно ответила я.

EPOV

Это был еще тот гребаный хороший день. Я дрочил три раза в душе после ухода моей девушки. Я, блять, не мог справиться с этим. Нелегко иметь пульсирующую эрекцию на протяжении пяти часов подряд, особенно учитывая тот факт, что чувство к Белле не дает тебе это сделать.

Она показывала всем, что хочет, чтобы я взял ее. Если бы любая другая девушка в моей комнате так целовала меня – до Беллы – я бы не остановился и трахнулся с ней прямо около этой стены. Но я не хотел трахать мою девочку. Она заслуживала большего, чем простой перепих. Она заслуживала, чтобы ее любили. Я не имел представления, смогу ли я это, но новая незнакомая эмоция, которую я всю ночь демонстрировал ей, дала мне надежду, что все возможно. Я позволил себе рассмеяться над своими возможностями, осознав, что я один из нас двоих не был готов. Конечно, она чувствовала свою любовь ко мне, абсолютно не сомневаясь в этом факте.

Я провел остаток дня, в основном дожидаясь ее возвращения. Тянущее чувство ослабло, когда я не видел ее вблизи, но оно все еще оставалось в моей груди. Желание, чтобы она была рядом и касалась меня. Я хотел снять это чертово кольцо с шеи и надеть его, что происходит, когда двое людей влюблены друг в друга. Но я, блять, пока не знал. Я хотел, чтобы кто-нибудь создал какую-нибудь проклятую вещицу, подразумевающую: «Те замедленные эмоции в прошлом, я, блять, на самом деле хочу этого». И я гадал, какой гребаный урон могла бы нанести такая штучка индустрии поздравительных открыток.

Я пытался провести день внизу с остальными, но папочка К страдал от похмелья. Он сидел в своем кабинете, желая скрыть этот факт, но я все понимал. Он всегда скрывал похмелье. Я хотел принести ему гребаное фантастическое зелье от похмелья, сделанное моей девушкой, но прикинул, что это вызовет слишком много подозрений, угрожающих моему собственному комфорту. Я разумно уклонился от Эммета, который играл в новую видеоигру, полученную в подарок на Рождество. Немного времени я потратил на домашнюю работу, так как школьные занятия начинались завтра. Я раздражался при мысли о том, что начну новый год без «вольво», если завалю тесты.

Моя девочка пришла, как обычно, в десять. Я нетерпеливо ждал ее, чувствуя гребаную усталость от того, что не спал прошлой ночью. Я распахнул дверь и улыбнулся, увидев ее, тянущее чувство в груди странно росло и убывало одновременно. Ее большие карие глаза сияли, встретившись с моими, а на лице была широкая улыбка. И когда я, наконец, отвел глаза от ее счастливого лица, то осознал, что у нее опять появились сияющие гребаные локоны.

Я с нетерпением впустил ее с холода внутрь, и, даже не закрыв дверь, привлек ее к себе и прижался к ее губам. Она улыбнулась и радостно ответила на поцелуй, так что наши языки наконец встретились. Я тесно прижал ее тело к своему, запустив руку в сияющие локоны и вздыхая. Тянущее чувство почти полностью растворилось и превратилось в волну новой незнакомой эмоции.

Я закончил поцелуй, пока он не перерос в очередную болезненную пятичасовую пульсирующую эрекцию. Она выложила мою еду на кровать и уже отправилась к дивану, но я схватил ее за руку.

- Сядешь со мной сегодня вечером? – умолял я, зная, что тянущее чувство будет, блять, невыносимым, если я буду наблюдать через всю комнату, как она проводит весь вечер на диване. Ее улыбка выросла, и она с энтузиазмом кивнула, разметав все эти сияющие гребаные волосы по лицу и шее. Успокоенный, я прыгнул на кровать и начал доставать свою еду, пока моя девочка снимала толстовку, оставаясь в темном свитере, обнажающем целых два сантиметра ее кожи, и брала из шкафа книжку.

Она сидела рядом со мной, пока я ел, рассказывая о дне, проведенном с Элис и Эсме. Мы немного обсудили наши подозрения насчет Карлайла и Эсме. Она выглядела шокированной, когда я рассказал ей об одновременных деловых поездках.

Она широко открыла рот. Я съел еще один кусочек гребаного обалденного мяса.

- Ты же не хочешь сказать… - с недоверием протянула она. Я усмехнулся и покачал головой от ее наивности, которая все еще пускала корни в ее голове. Мне было даже смешно, что этого еще никто не заметил. Остаток времени она провела, убеждая меня в том, что Эсме прекрасно подходит для Карлайла. Ее огромные карие глаза засветились при одной мысли об этом. Я, блять, не возражал. Она была намного лучше, чем любая из медсестер клиники, которые так вешались на его яйца, что он с трудом мог дышать.

Закончив ужин, я поблагодарил Беллу нежным поцелуем, отбросив ее сияющие локоны с лица, чтобы я мог захватить ее нижнюю губку. Я вложил в поцелуй всю волну незнакомой эмоции, показывая ей всего меня, и, блять, продолжал греться в этом чувстве. Она улыбалась и тогда, когда я оторвался. Я грелся и в этом дерьме.

Мы оба гребано устали, поэтому быстро переоделись для постели. Выключив свет, я крепко прижал к себе мою девочку, подняв ее волосы наверх и со вздохом зарывшись в них лицом. Я последний раз нежно поцеловал ее в макушку, когда она начала напевать колыбельную, обняв ее руками и новой незнакомой эмоцией, и, наконец, уснул.

Когда прозвенел будильник, я не хотел отпускать ее. Так что я просто, блять, со стоном перекатил нас. Она оказалась лежащей на моей груди, и все ее сияющие кудри рассыпались по моей шее и горлу, пока я с ненавистью выключал будильник.

Она пыталась посмотреть на меня, лежа на моей груди, но все ее сияющие гребаные кудри закрывали ей лицо. Я сонно хихикнул и поднял с ее талии руку убрать их. Она на секунду вгляделась в мои глаза, прежде чем улыбнуться. Я улыбнулся в ответ, пожимая плечами. Я буду делать так каждое утро, если первое, что увижу после того, как проснусь, будет ее улыбка.

Она начала вставать, и вдруг застыла, глядя на меня широкими глазами. Я медленно прикрыл глаза и печально качнул головой, отчаянно желая, чтобы я не выбирал эту позу с моими тонкими пижамными штанами. Чертов гребаный утренний стояк.

Открыв глаза, я, скривившись, посмотрел на нее.

- Я ничего, блять, не могу с этим поделать, - вяло проворчал я, надеясь, что она не подумает, что я типа гребаный придурок, который просыпается в полной боевой готовности, хотя ничего не призывает моего солдатика на службу. Она некоторое время не двигалась, и я уже забеспокоился, что нарушил какое-нибудь дерьмо. Но затем, боже, блять, благослови ее, она, блять, улыбнулась мне и хихикнула, после чего встала с кровати.

Я закатил глаза и запустил пальцы в волосы, пока она шуршала в ванной, тихо хихикая надо мной. Когда она вышла и начала паковать вещи, я скатился с кровати. Я обычно не делал этого, пока она не уходила, но сейчас хотел начать день настоящим поцелуем. Так что я ждал ее, пока она выкладывала на тумбочку мои печенья.

Повернувшись и увидев меня, поджидающего ее около французской двери, она немного встревожилась. Возможно, потому, что у меня еще был стояк, даже сейчас. Я кривовато улыбнулся и отклонился от стены рядом с дверью. Она направилась ко мне с огромной гребаной улыбкой. Подпустив ее совсем близко, я обнял ее лицо и приблизил к нему свои губы. В этот момент я вспомнил, насколько ужасны были мои утренние поцелуи в щечку. Так что я крепче обнял ее лицо и вложил всю новую эмоцию в поцелуй.

Когда она оторвалась, ее глаза светились счастьем, от чего моя новая эмоция возросла сама по себе. Я погладил ее щеку и без лишних слов открыл дверь, наблюдая, как она выходит на балкон, со всеми ее завитыми и сияющими локонами, которые всю дорогу развевались под мокрым ветром. Я нахмурился от мысли, что она выходит в этот холодный дождь. Но она перелезла через перила и спустилась с решетки так быстро, что я не успел озвучить свои размышления.

***

Я подвозил Джаспера, продолжая чувствовать эрекцию от Беллы/новой незнакомой эмоции. Он сел в машину, выглядя гребано неопрятным и невыспавшимся после встречи Нового Года. Я поблагодарил его за отвлечение внимания Брендон той ночью и боролся с мыслью рассказать ему о новой незнакомой эмоции и всем этом тянущем чувстве, но забеспокоился, что это может привести нас к обсуждению наших чувств, наших ночевок и переплетений волос друг с другом. Гребаное дерьмо.

Подъехав утром к школе, я осознал, что прокололся. Я оставил мою девочку стоять одну на парковке, пока Брендон с таким гребаным энтузиазмом встречала Джаспера, что мне захотелось блевать. И тянущее чувство было таким, блять, сильным, после того, как я увидел ее, стоящую под дождем, зная при этом, что не могу к ней подойти.

Это тянущее чувство внутри меня было таким странным. Я гадал – если мне от него так плохо, то, может, это и есть любовь? И как Белла так долго справлялась с этим? Я попытался сделать лучшее, что мог – пожал плечами и ушел на первый урок, чувствуя себя дерьмом. Я провел два первых урока, сконцентрировавшись на учебе, радуясь, что, когда не вижу ее, влечение ослабевает.

По пути на третий урок я встретил ее во дворе. Она шла мне навстречу, капюшон вверх, голова вниз. И она, блять, чувствовала, что я иду навстречу, потому что порозовела и встретилась со мной взглядом, когда я проходил мимо, пытаясь обуздать влечение, но моя рука протянулась в ее сторону. А ее рука протянулась в мою сторону. И мы коснулись друг друга. Прямо в середине двора на виду у всей школы. Это было только соприкосновение. Но оно было полностью неосознанным. Для нас обоих. Я сразу же остановился и посмотрел ей вслед. Я не знаю, почему сделал так. Я сам был немного шокирован своей реакцией. Но, обернувшись, увидел только ее удаляющийся силуэт.

Я немного постоял, пробежав пальцами по волосам и сведя брови, прежде чем, наконец, отбросил все это на хер и пошел в класс. Я провел английский, выдирая из всей этой классической литературы, которую мы читали, описания любви и других эмоций, пытаясь определить, насколько близка к любви моя новая незнакомая эмоция. Но это дерьмо сбивало с толку. Я полагаю, что читать про это и ощущать это – две большие гребаные разницы. После долгих раздумий я сдался. Я прикинул, что если я чувствую это, и оно делает ее счастливой, какая на хер разница, как оно называется, или как оно близко к любви. Я был счастлив просто чувствовать это.

К ланчу я решил прекратить постоянно думать об этом и просто, блять, наслаждаться. Просто греться в нем. Я прошел к своему столику в кафетерии и плюхнулся на сиденье. Один взгляд на столик моей девочки сказал мне, что ее еще нет, так что я достал мой пакет с «Божественной Ореховой Безупречностью» и начал поедать их, ожидая ее прихода. Я не мог с ней сидеть, но мог смотреть на нее.

Я был шокирован, когда Джаспер вошел в комнату. И еще больше шокирован, когда он сел со мной. Он плюхнулся на свой стул передо мной и достал из сумки свой пакет с печеньем, который Белла сделала для него. И по этой странной гребаной причине я испытал нелогичную вспышку чего-то, что сильно напоминало ревность, видя, как он достает из сумки печенье моей девочки. Но я проглотил это дерьмо. Гребаная нелогичность.

Я приподнял бровь, когда он открывал сумку.

- Не трахаешься сегодня в мужской раздевалке? – с любопытством спросил я, гадая, почему он не лапает сейчас Элис.

Он закинул в рот печенье.

- Элис хочет сегодня сидеть с Беллой.

Он пожал плечами и жевал одновременно. Я скривился, глядя, как крошки вылетают из его рта.

Я покачал головой и продолжил есть мои печенья, радуясь, что Элис не бросила мою девочку ради того, чтобы лизаться с этим гребаным неряхой.

Я смотрел на дверь, ожидая их прихода. Мы ели в тишине. Брендон зашла первой, долго смотря на Джаспера, пока садилась за их столик с Эмметом и Розали. Я удивлюсь, если она раньше видела, как этот ублюдок ест. Это отвратительно. Хуже, чем Эм. Я гадал, сколько пройдет времени, прежде чем она своей киской вобьет немного хороших манер в эту задницу.

Затем зашла моя девочка. В гребаном черном капюшоне, съежившаяся, скривившаяся, обходящая всех людей вокруг нее. Я чувственно смотрел на нее, а влечение в моей груди росло и выпирало, и уже хотел забыть все, что предупреждало меня не встречаться с ней на людях.

Она села на свое место рядом с Брендон, приветственно кивнув сразу всем остальным, сидящим за столом. Как только она полезла в рюкзак достать книгу и печенье, я сделал то, что поможет мне встретиться с ней взглядом. Это уже сработало две ночи назад в низине. Я чувственно уставился на верхушку ее капюшона, пока она копалась в своем рюкзаке, не обращая внимания на окружающих.

Наконец, она села, и наши взгляды встретились. Она с изумлением смотрела на меня со своего места. Я видел, как ее глаза засветились, встретившись с моими. Они были большими, карими, и были до краев наполнены всей ее любовью ко мне. Наш чувственный обмен взглядами опять вызвал у меня всплеск новой незнакомой эмоции. Влечение заполнило меня настолько сильно, что мои ноги дернулись. Но я знал, что не могу подойти к ней. Поэтому делал только то, что мог – посылал эту гребаную эмоцию в моем взгляде, надеясь, что она видит, что, хотя я не могу подойти к ней, я, блять, на самом деле хочу этого.

Она, видимо, знала, что я подразумеваю – она усмехнулась мне и быстро перевела взгляд в открытую книгу. Я моргнул, осознав, что весь кафетерий заполнился, пока мы пялились друг на друга. Сделав глубокий вдох, я, наконец, отвел от нее глаза назад к Джасу.

Он сидел передо мной, по какой-то гребаной причине широко открыв глаза и рот, держа в руке печенье. Я поднял бровь, интересуясь, что такого, блять, интересного. Вместо того, чтобы ответить, он медленно повернул голову в сторону столика Брендон. Я проследил за его взглядом через комнату, и удивился – он смотрел на мою девочку.

Наконец его голова опять повернулась ко мне. Я приподнял бровь опять, но он вернулся взглядом к Белле, потом опять ко мне. И затем ухмыльнулся, блять. Я нахмурился, гадая, может, Брендон что-то показала ему, или еще какое дерьмо. Самое меньшее, это не касалось меня. Он хихикнул и тряхнул головой, уронив свои неопрятные светлые волосы на глаза. Потом он сказал три слова, которые ударили меня.

- Пришла большая любовь? – знающе ухмыльнулся он.

Я, блять, уставился на него, гадая, какого черта он пришел к выводу, что я влюблен.

- Какого хера ты говоришь? – раздраженно поинтересовался я. Что, блять, означало упоминание об этом, когда я сам не мог понять, что чувствую?

Он опять хихикнул. Я почувствовал сильное желание ударить его голову о стол.

- Ты действительно такой дурак? – спросил он снисходительным тоном.

Я вспыхнул и поднял брови. Да, но будет прекрасно, если ты не будешь напоминать мне об этом, гребаный придурок.

Он качнул головой на мой вопросительный взгляд.

- Ты любишь ее, - просто сказал он. Как будто он был гребаным всезнающим эмпатом или подобным дерьмом.

Я попытался отбросить все надежды вместе с горечью, что он прав.

- И какого хрена ты пришел к такому выводу? – с еще более возросшим раздражением сквозь зубы спросил я.

Он наконец положил печенье, стряхнув крошки перед собой, как гребаный неряха, которым он и был, и наклонился вперед, положив предплечья на стол.

- Сколько я тебя знаю? – язвительно спросил он.

Ответ вопросом на вопрос. Это так, бля… по-Джасовски.

- Около пяти лет, - нетерпеливо ответил я, борясь с желанием сузить глаза. Он кивнул.

- А сколько времени моя задница сидит перед тобой в этом кафетерии? – задал он следующий идиотский вопрос. Я закатил глаза, не желая отвечать на очередной риторический вопрос. Он опять кивнул, его губы дернулись.

- И сколько раз ты видел, как кто-то типа тебя смотрел на нее? – со знанием дела спросил он. Я все равно не видел связи с его выводом. Я был ближе к Белле, чем кто-нибудь еще. Естественно, я по-другому смотрел на нее.

Он фыркнул и откинулся на спинку стула. Я, не понимая, смотрел на него.

- Ну смотри сам, Эдвард, - сердито сказал он, поднимая руки в воздух. Я и так, блять, смотрел на него. Что смотреть?

- Гребаное Рождество, - пробормотал он, покачав головой. Я нахмурил брови и с трудом сдержал желание перегнуться через стол и удавить его с чертовским снисхождением. Он потер руками лицо и сделал глубокий вдох, перед тем, как опять опереться руками о стол и взглянуть на меня с серьезным выражением Джаса.

- Ты сейчас смотрел на нее? – спросил он, подняв бровь. Я кивнул.

- Я знаю, что означает такой взгляд, - просто сказал он. Как будто он действительно разбирается в этих вещах.

- Точно так же она смотрит на тебя, - продолжил он, почти ухмыляясь. Я нахмурился и вернулся взглядом к моей девушке, сидящую за столом и читающую книгу. Пытаясь, блять, понять, как я смотрел на нее, и как она смотрела на меня.

- С любовью, - закончил Джас, откидываясь на спинку стула и продолжил отвратительно поедать печенье.

Я продолжал задумчиво смотреть на нее, пока она ела печенье. Гадая, может ли эта новая незнакомая эмоция на самом деле быть любовью. Я проверял и так, и эдак.

Я люблю Беллу.

Джас фыркнул со своего места.

- Да, ублюдок. Это именно то, что я сказал, - хихикнул он. Я смущенно перевел взгляд на него, даже не понимая, что я сказал это вслух. Но я сделал это. И это не звучало фальшиво или лживо, или даже, блять, неправильно или неловко. Это просто… было так.

Реальность ударила по мне так, блять, сильно, что я захотел смеяться, плакать и побежать к моей девочке, и опять поцеловать ее. Потому что я действительно сделал это. Потому что я действительно любил Беллу. Джас весело смотрел на меня. Мое гребаное лицо расплылось в улыбке понимания. Эта новая эмоция наконец обрела имя. И я показывал ей всю мою любовь два последних дня.

Я боролся с собой, сдерживая смех – ведь Джас был не полным хером в моей эмоциональной необразованности. Вдруг я понял лучшую часть этого. Я мог не ждать и рассказать моей девочке, что я тоже люблю ее. Я хотел побежать к ней прямо сейчас, в кафетерии, и вылить все на нее, и, наконец, увидеть ее лицо, когда я скажу ей все. Но, так как я любил ее, то хотел более уединенной и особенной обстановки, чтобы раскрыть ей все. Так что я придержал свой гребаный язык и с огромной улыбкой на лице доел печенье. Джас продолжал хихикать и качал головой, явно развлекаясь моей эйфорией. Но даже этот хер не мог испортить мое настроение.

Я шел в кабинет биологии в десяти шагах за ней и сердито смотрел на каждого, кто шел так гребано близко, что мог коснуться ее. Я чувствовал влечение и новую незнакомую эмоцию… нет… любовь. Она росла внутри меня, когда я сел на свое место рядом с ней и ощутил наше электричество.

Это был день кино. Настоящего скучного кино о каких-то паразитах, о существовании которых я и не подозревал. Как только мистер Баннер выключил свет, и началось кино, я скользнул своей рукой на сторону моей девочки, взял ее руку, убрал под стол и начал потирать ее большим пальцем. Я почти чувствовал ее улыбку в темноте, и она крепко сжала мою руку. Мы провели целый час, потирая и лаская руку друг друга. Несколько раз я, блять, почти сломался, желая ей все рассказать. Все, что мне нужно было сделать – это наклониться и шепнуть ей на ухо. Но я сдержался, думая, насколько будет лучше, если мы будем одни, и я смогу увидеть ее, и она не будет сдерживать улыбку, и я зацелую ее до бесчувствия после всего.

Когда кино кончилось, я на самом деле не хотел отпускать ее руку, но сделал это, когда включился свет. Мы оба медленно и неохотно разняли наши руки. Когда прозвенел звонок, мы собрали наше барахло и разошлись. Я шел в десяти шагах за ней, продолжая сердито смотреть на каждого ублюдка, который подходил слишком близко, потому что она может почувствовать раздражение, перед тем, как уйти на свой последний урок.

Я провел целый час, придумывая, каким образом выложить ей все, желая сделать этот момент таким правильным и потрясающим, чтобы я мог смотреть в ее лицо взглядом, которое, я думал, убил в Рождественское утро. Я думал, что могу рассказать ей после поцелуя, или отвести ее на вышку и рассказать там. Вышка казалась правильнее. Это было место, где я впервые открылся ей, даже если не учитывать, что там я почувствовал любовь. Я гадал, дарят ли парни девушкам подарки или другую хрень, после того, как скажут им подобного рода вещи. Я был так, блять, растерян, когда это пришло мне на ум. Я мог довести девушку до оргазма шесть раз, заставляя орать мое имя, но когда нужно было сказать одной, что я люблю ее… - это дерьмо было не из моей лиги.

В конце урока я решил, что это же Белла. Моя девочка. Ей, вероятно, по хрену, как именно я скажу, главное, что я это сделаю. А я определенно собирался.

Наверно, я был первым ублюдком, который появился на парковке после уроков. Так, блять, желающий, чтобы день, наконец, кончился, и я все сказал ей. Определенно желая посмотреть на нее последний раз перед десятью часами вечера, я прислонился к двери машины и уставился на дверь спортзала, ожидая ее появления.

Странно, но вместо того, чтобы кто-то вышел из спортзала, туда начало ломиться руководство. Я увидел мистера Баннера, мисс Коуп, и затем миссис Пресли, медсестру. Но никто не выходил. Прикинув, что, может, они заканчивают там играть в баскетбол, я встал около моей двери и ждал, пока все остальные разъезжались по домам.

Я ждал, пока стоянка не опустела, но никто, блять, не выходил. Я нахмурился и пробежался пальцами по волосам, гадая, может, их всех распустили раньше. Это объясняло, почему там собралось руководство. Я уже хотел уезжать, как вдруг кто-то вышел. Джас.

Я был так занят ожиданием моей девушки, что даже не подумал, что он без машины. Он стоял в дверях спортзала, пробегая пальцами по неопрятным волосам, перед тем, как встретиться со мной взглядом. Выражение его лица испугало меня. Паника.

Я захлопнул дверь машины, а он побежал ко мне. Пока он бежал через стоянку, миллион возможных сценариев пронесся через мою голову. Сибирская язва, стрельба в школе, обрушение крыши – все это показалось мне прекрасным.

Подбежав ко мне, он сложился, задыхаясь, уперев руки в колени и смотря на меня с безумным выражением.

- Белла, - выдохнул он.

Мои гребаные глаза расширились, его паника перешла ко мне.

- Что? – бешено спросил я, борясь с желанием бежать в спортзал самому, если он, блять, не расскажет быстрее.

Он глотнул воздуха и тряхнул головой, все еще упираясь в колени.

- Какая-то гребаная задница в спортзале толкнула ее и устроила несчастный случай или еще какое дерьмо, когда они играли в баскетбол, - выпрямился он. Понимание ударило меня. Но прежде чем я успел спросить больше, бешеный взгляд Джаспера уставился за меня. Я проследил за ним – на парковку въезжала машина Эсме. Она даже не закрыла машину, просто захлопнув ее и побежав в спортзал., ее карамельные волосы летели за ней. Я повернулся опять к Джасу с настойчивым выражением лица. Блять, выкладывай все.

Он скрестил руки на груди и поспешно заговорил:

- Он, блять, сильно толкнул ее локтем, чувак. И она сошла с ума. Она не подпускает никого к себе, даже Элис, - он задохнулся и сделал еще глоток воздуха.

- Там кровь…

Я не стал его выслушивать до конца. Я полетел через двор к спортзалу, так, словно моя гребаная жизнь зависела от этого. И молясь, чтобы моя девочка оказалась в порядке. Холодный дождь бил меня в лицо, когда я перепрыгивал через траву и бетон. Я протянул мою руку к дверной ручке еще до того, как достиг ее. Влетев в дверь, я почувствовал, что меня в грудь ударили кувалдой.

Крики. Гребаный боже, страшные крики и рыдания, отдающиеся в спортзале и выходящие из двери. И я знал, блять, кто так кричит и рыдает. Моя девочка.

Я увидел в зале их. Гребаную толпу людей, стоящую в середине сияющего пола спортзала. Там были студенты, еще одетые в спортивную форму, руководство с безумным выражением лица от звука мучительных криков и рыданий Беллы. И все они собрались вокруг источника этих страшных звуков.

Я съеживался и закрывался от каждого звука, пока бежал через зал, почти проскальзывая из-за контакта моих мокрых кроссовок с натертым полом. Но я, блять, не останавливался, я бежал, пока не добрался до толпы. Я не видел из-за нее ничего. Так что я начал раздвигать людей со своего пути, бешено, отчаянно желая видеть ее. Мисс Коуп ухватила меня за куртку, когда я проходил мимо нее, останавливая меня, но я не слышал ничего, кроме этих сворачивающих кровь звуков, так что со злостью оттолкнул ее. Я слышал ее голос. Белла кричала уже долго. Я гадал, как долго продолжается это дерьмо, отпихнув Стенли прочь более сильно, чем требовалось. И, отодвинув мистера Берти, я наконец увидел ее.

Увидев ее, я почти упал на свои гребаные колени. Она лежала на деревянном полу в позе эмбриона, прижав свои колени ко лбу, все еще одетая в спортивную форму и толстовку. И она, блять, тряслась, содрогалась, дрожала и вибрировала в этом зале с хриплыми криками, которые разрывали ее грудь. Это была не обычная «Странная Эмоциональная Истерика». Это было, блять, беспорядочно и сильно, и просто разрывало ее на кусочки по ее гребаным шрамам.

Эсме стояла рядом с ней с душераздирающим и беспомощным выражением на ее залитом слезами лице. Она дотянулась дрожащей рукой и начала поглаживать Беллу по капюшону. И это не сработало, блять. Потому что крики, дрожь и рыдания стали невыносимо хуже. Эсме убрала руку с безнадежным выражением на лице в полной панике. Она полезла в сумочку, вытащила сотовый и начала говорить по нему. Но я не слышал ничего, кроме моей девочки, и всех ее гребаных страданий и агонии. Бедная Брендон стояла рядом с ней, плача, и с тем же безнадежным выражением, как и ее мать. Джас пробрался через толпу и подошел к ней.

Но мое внимание было привлечено трясущимся телом передо мной. И, что еще более ужасно, вокруг головы Беллы на деревянном полу растеклось темное пятно крови. Я неистово осматривал ее в поисках места, откуда течет кровь, но лицо было скрыто волосами, а ее голова покрыта чертовым капюшоном.

Я начал глубоко дышать, пытаясь ясно думать, все эти крики заставляли меня съеживаться и закрываться, и почти заставляли меня рыдать. Я схватил мои волосы и прикрыл глаза. И затем я понял, блять, что я должен делать. Она не подпускает к себе ни тетю, ни кузину. Но держу пари, что я могу подойти к ней. К чертям все секреты. Я отдал бы мою гребаную жизнь, чтобы вытащить ее из этого.

Я открыл глаза и бросил взгляд на Джаса, который стоял прямо за мной с очень, блять, знающим выражением. Он прижал Брендон к своей груди и покачивал ее на полу рядом с Беллой. Я был так благодарен, что он, блять, знает. Потому что я собирался встретить большое сопротивление.

С решительным вдохом я пошел в центр круга. Как только я шагнул вперед, мистер Берти схватил мою куртку и потянул меня назад. Я со злостью оттолкнул его. Никто не остановит меня на пути к моей девочке. Я продавливался, и каждый в толпе начал орать, останавливая меня. Я не обращал внимания. Никто из них, блять, не имеет значения. Я начал двигаться медленнее, когда приблизился к Белле, беспокоясь, что Элис прыгнет на меня. Я еще раз коротко взглянул на Джаса, который крепче прижал ее к себе. Спасибо.

Я сожалел, что не мог подготовить Эсме. Она стояла около Беллы с телефоном около уха, уставясь на меня и что-то крича, что я тоже, блять, не стал слушать. Я подошел ближе к моей девочке, и все ее гребаные крики, и кровь, и рыдания, разрывали меня на части. Как только я подошел ближе к ее дрожащему и извивающемуся телу, Эсме заняла защитную позу около Беллы, встав над ней, с ее карамельными волосами, разметавшимися по ее плечам на ее легком деловом костюме. Я поднял глаза встретить ее взгляд.

Она была прекрасна, блять.

Сверкающий ад светился в ее глазах и трансформировал ее в страшного ангела ярости. Мать, защищающая своего ребенка. Неразбавленный материнский инстинкт и ярость на того, кто мог навредить ее ребенку, превратили ее в нечто грандиозное, что не требовало объяснений. Ее великолепный вид заставил меня сглотнуть. Она выглядела как настоящая мать.

Я испугался. Я боялся и ее, и того сверкания, которое она излучала над моей девочкой. Но, проклятие, я тоже любил Беллу. Так что я продолжал приближаться. Никто не повернет меня назад. Ничто, даже материнская ярость. И чем ближе я подходил, тем более взбешенной и прекрасной она становилась. Я удерживал ее взгляд. С каждым шагом, который я делал, нарастание ее ярости и красоты заставляло меня хотеть поклоняться ей.

К моему счастью, чем ближе я приближался к моей девочке, тем больше электричества она чувствовала. С каждым моим шагом она затихала. Немногие могли на самом деле отметить отличие в ее криках. Но я мог. И Эсме могла. Ее материнский инстинкт заставил ее чувствовать Беллу так же, как и я. Сверкающая ярость оставалась в ее глазах, когда я припал к полу, не отрывая от нее глаз.

Белла еще больше затихла, когда я оказался в трех ярдах от ее дрожащего тела. Эсме отметила это, но продолжала нависать в защитном жесте над ее ребенком. Так что я опустил ладони на пол и прополз оставшийся путь до моей девочки. Я не отрывал глаз от Эсме. Я был так загипнотизирован ее гордой осанкой, что это почти заставило меня хотеть отступить первым.

Но я показал ей, почему я это делаю. Заставил ее увидеть, что у меня есть ответ. Я пытался показать ей в моих глазах, что я могу управиться с этим дерьмом.

Я протянул руку к ноге Беллы. Она все еще была в спортивных шортах, и мне нужен был контакт кожа к коже, для быстрого и большего импульса, иначе Эсме убьет меня прежде, чем у меня будет шанс. И я просто кинулся к моей девочке и крепко схватил ее за ногу обеими руками.

Эсме ухватила меня за кожаную куртку и начала оттаскивать, но мгновенно застыла, так как Белла начала затихать. Я успокаивающе поглаживал ее ногу дрожащими руками, двигаясь над ней в захвате Эсме. Кровь растеклась лужицей около ее лица и волос, но я не видел ее лица. Она все еще громко рыдала и дрожала, но мои прикосновения значительно уменьшили ее истерику. Эсме наконец отпустила мою куртку, почти заставляя меня упасть на мою девочку, так как я согнулся над ней.

Устояв, я сел на пятки, подвел под Беллу руки и приподнял ее на свои колени. Только ощутив весь ее вес на моих руках, я сел в позу лотоса и уложил ее на мои ноги. Она все еще плакала и дрожала, но я знал, что она уже преодолела свой срыв. Так что я сосредоточился на более важных вещах и начал одной рукой отодвигать волосы с ее лица, пока другой поглаживал ее затылок. Лицо было мокрым от гребаного пота и слез, и крови. Только убрав волосы с ее лица, я мог осмотреть ее. Глаза были красными и опухшими. Вся кровь вытекла из ее носа, который был, похоже, сломан. Я не считал бы это дерьмом, если бы это был несчастный случай. Я хотел найти того ублюдка, который устроил это, и разбить его гребаную голову о пол спортзала.

Я нежно погладил ее щеку, готовя ее к тому, что она откроет глаза. Она все больше успокаивалась от моей… любви… заботы, и, наконец, открыла глаза. Они были наполнены слезами, она еще дрожала от рыданий, но видела меня. И я глядел в ее глаза со всей моей гребаной любовью, которую чувствовал к ней, и она успокаивалась еще больше. И она успокоилась. Я знал слишком мало способов, чтобы передать ей свою любовь, поэтому наклонился и нежно поцеловал ее в потный лоб.

Она глубоко вдохнула, почти глотая воздух после всех событий, но, тем не менее, это был вдох. Она смотрела в мои глаза, и я сел и погладил ее щеку. Я видел, как с каждой секундой, что я держу ее и поглаживаю, и, наконец, показываю всю мою любовь, она все больше и больше приходит в себя. Я не знал, что происходит вокруг меня, или кто там приблизился, потому что крепко удерживал ее взгляд своим, готовя ее к возврату ко мне, и всем ее вспышкам, и образам, и гребаным ужасным воспоминаниям.

Через несколько секунд она очнулась. Она тяжело подняла руки и забросила их на мою шею, приподнимаясь и вжимаясь в мою шею со всеми силами, которые у нее были. Которые действительно были небольшими. Она продолжала тяжело дышать, опустив щеку на мое плечо. Я медленно и успокаивающе поглаживал ее спину, укачивая ее, точно так же, как в прошлый раз, когда она была в истерике. Она все больше и больше расслаблялась, пока, в конце концов, не обмякла в моих руках.

Я крепко обнял ее за талию и поднял нас с окровавленного пола спортзала. Она просто болталась в моих объятиях, слишком истощенная, чтобы держаться. Так что я надежно прижал ее к себе и развернулся.

И, блять, каждый в этом зале пялился на меня так, словно я похитил ее девственность. Каждый, кроме четырех человек. Эсме и Брендон выглядели успокоенными и охваченными благоговением, и немного смущенными. Джаспер выглядел так, словно он все знал, стоя около Брендон. Он, блять, всегда знает. Хер.

И я был шокирован, увидев папочку К на краю толпы около Эсме. Осознание ударило меня – она звонила ему. Он был тем, с кем Эсме говорила по сотовому. И я был рад, потому что моей девочке определенно нужна была медицинская помощь. Карлайл выглядел немного сбитым с толку и успокоенным. Но в его глазах была и другая эмоция, от которой мне почти захотелось презрительно улыбнуться. Гордость.