Февраль

- Может, он еще раз подумает, отпросится с занятий и приедет сюда, - понадеялся Карлайл.

Я покачала головой.

- Он никогда не сделает этого, и ты это знаешь.

Карлайл согласился с недовольным кивком. Я продолжила,

- Теперь еще сон, - и я села рядом с ним на жесткий кожаный диван.

- Когда это была только еда, я чувствовала, что я могу… я не знаю. Я не думала, что могу исправить это одними словами, но это не было подавляюще. Теперь он не спит, даже когда я мурлыкаю ему, и это просто… - я закашлялась в расстройстве, заканчивая,

- Это слишком много для меня, Карлайл. Еда и сон – это все, что я делала для него, и я не могу. Ему нужна помощь.

Карлайл резко сел на стул около меня, оперевшись локтями на колени.

- Я попробую поговорить с ним, но не могу ничего обещать, - сказал он, глаза от безнадежности потеряли оттенок голубого.

- Что еще хуже, - упорно настаивала я, потому что мои сеансы с Кармен были недостаточно длинными, и мне нужно было вытащить это из моей груди. Я вытащила болтающуюся нитку из своей поношенной толстовки и продолжила,

- Он абсолютно тихий. Он говорит, когда спрашивают, иногда, но… похоже, что он больше не здесь. Он ходит в класс и делает все, что нужно, но смахивает на кассету, поставленную на повтор.

Я тоже потеряла свою мать, так что могла представить это чувство, хотя я только частично понимала ситуацию. Но Эдвард отличался от меня. Я чувствовала вину за то, что не была способна спасти мою мать, конечно, но у него была другая история.

В его разуме он бросил ее.

Я даже не могла рассказать Карлайлу о других вещах, которые беспокоили меня. Я чувствовала стыд за то, что была эгоисткой и хотела назад своего бойфренда, хотела его поцелуев, и близости, и разговоров. Какая-то глупая часть моего разума думала, что это я отличаюсь, что это я отдаляюсь от его поведения.

- Мы дадим ему неделю, - решил Карлайл со спокойной, но грустной улыбкой.

- Если он не начнет спать или есть, тогда я вмешаюсь. Хорошо звучит?

Я покинула дом с чувством полной беспомощности.

Март.

Пропало два кусочка хлеба.

Назовите меня сумасшедшей за подсчет, но я делала это, и я стояла перед хлебной коробкой с безумным выражением. Что, если я ошиблась при подсчете? Что, если он сделал сэндвич для гостя? Что, если он пытался поесть сам, но в итоге выблевал все?

Когда он появился в дверях вечером, он, по внешнему виду, не сильно изменился. Под его глазами были круги, его губы были сухими, когда он поцеловал меня в щеку. Его лицо было таким же впалым. Его кожа была такая же бледная.

- Ты сегодня поел? – выпалила я прежде, чем он растворился в студии.

Он моргнул, кинув взгляд на кухню.

- Я типа… съел половину сэндвича на ланч.

Я хотела спросить его, смог ли он удержать это в себе, но это чувство пересилило меня, и я не была уверена, хочу ли я знать ответ. Я была взволнована.

- Ты думаешь, это помогает? – спросила я.

Он пожал плечами и поскреб подбородок, смотря в сторону,

- Я не знаю, - неловко ответил он, добавляя тихим шепотом,

- Может быть.

Он стоял еще мгновение, и я подавила внутренний крик.

- Если ты захочешь что-нибудь позже, ты скажешь мне? – упрашивала я, волнуясь от шанса приготовить ему обед.

Он кивнул и бросил на меня взгляд из-под ресниц, перед тем, как опять вернуться к изучению своих кроссовок. Он робко подошел ко мне, нежно целуя в лоб и обнимая руками за плечи.

- Спасибо за терпение, - шепнул он, проводя пальцами по моим волосам. Это было самое большое его прикосновение без настойчивых просьб за месяцы.

- Я знаю, что я боль в заднице, но… думаю, это реально поможет, и, может, дерьмо начнет улучшаться.

Его маленькая ухмылка, когда он оторвался, была самым большим доказательством, что его слова правдивы.

Ночью, перед тем, как пойти в постель, я приняла свои лекарства, а он принял свои.