Август

- Я не пойду, Элис, и ты не можешь меня заставить. Без меня, - умоляла я из последних сил, стучась моим пылающим лбом о дерево двери.

Ее голос с другой стороны был приглушенным, но каким-то образом проходил через дерево как крик.

- Без тебя? Мы не можем делать этого без тебя! Белла, пожалуйста…

Я почти услышала ее вздох, когда она умоляла.

- Подумай об Эсме…

Сука. Вытащила большую пушку.

- Эсме поймет, - настаивала я, почесывая затянутое колготками колено пяткой другой ноги.

- Она… любит меня? - с надеждой улыбнулась я.

- Знаешь что? Прекрасно! – пробурчала Элис.

Затем я услышала стук ее каблуков, стучащих по полу с другой стороны двери, и мои ноги расслабились. Я почти свалилась в изнеможении на дверь, расслабившись от ее готовности отпустить меня. Она сдалась легче, чем я предчувствовала.

Я отвлеклась на причудливую гравировку на дверной ручке, запутанную резьбу по дереву, округляющую каждую дверь и окно, и потом ощутила вину. Эсме и Карлайл столько денег потратили на это, а я все порчу. Я знала, что бываю трудной, но мои руки тряслись, голова была затуманена, и на самом деле, я и не ожидала, что сделаю это, правда? Дыхание стало спокойнее, когда Элис прекратила свои настойчивые уговоры, однако заполнивший меня стыд от моей ворчливости, похоже, переборол мое фальшивое чувство облегчения.

Нахмурившись, я отодвинулась от двери и развернулась, отказываясь оборачиваться и опять видеть себя в зеркале.

Я сильно затрясла головой.

Я не сделаю этого ни под каким видом. Я начну паниковать, если кто-нибудь рядом начнет меня рассматривать. По этой же причине я сомневалась, что выбрала бы сама желтое платье.

К несчастью, не прошло много времени, и я опять услышала за дверью тихий стук каблуков Элис. Я немедленно напряглась. Еще больше я встревожилась, услышав вслед за этим глухой стук ботинок. Мои уши напряглись, стараясь расслышать что-то за деревом.

Она не могла…

- Белла! – услышала я низкий голос. В его тоне явно ощущалось беспокойство.

Моя челюсть отпала, я открыла рот и моментально выбрала не обращать внимание на Эдварда.

- Элис! Как ты могла? Почему ты просто не можешь уйти ко всем чертям?

Мой голос дрожал от ярости, боли и… большой вины. Он не должен был волноваться об этом, и я сказала ей оставить его в покое. Конечно, если Элис хотя бы выслушает единственную гребаную фразу, которую я скажу, я умру от шока. Возможно. Я должна была знать лучше и просто выйти из проклятой ванной.

Элис, не сказав ни слова, ушла, бодро и оживленно стуча каблуками.

- Пустишь меня? – тихо спросил он, поворачивая дверную ручку.

Громко сглотнув, я обхватила замок и разблокировала его, опустив голову и отходя в сторону. Он вошел, и я не могла встретиться с ним взглядом, пристыженная, что обеспокоила его моим маловажным дерьмом в этот особенный день.

- Что плохого? – шепнул он, подходя достаточно близко, чтобы я различила его черные ботинки на белом полу.

- Ты так гребано прекрасно выглядишь, Белла. Пожалуйста, не будь такой, как сейчас, - попросил он этим надломленным голосом, от которого мои глаза автоматически поднялись.

Я не удивилась тому, что увидела.

Кожа под его глазами была тревожаще багровой, потемневшей и увядшей на фоне его мертвенной бледности. Его сухие губы были бледными, сложенными в жесткую складку, а его темные глаза обшаривали меня. Он был одет в смокинг, а я никогда не видела его одетым так. Я хотела бы насладиться этим видом и сфокусироваться на жестких линиях, обхватывающих его тело, но весь эффект пропадал от вида его лица, чисто выбритого, но болезненного и впалого. Он потерял вес за лето, и это было заметно. Я сделала для него лазанью прошлым вечером, но услышала, как его рвет, перед тем, как мы пошли в постель. Его смокингу потребовались две дополнительные примерки, чтобы компенсировать это.

Мое сердце дрогнуло, я ощутила, что мои глаза теплеют, в уголках собрались слезы, и я отчаянно загоняла их назад. Я не хотела, чтобы он видел меня плачущей. Я не должна была быть тем, кто плачет. Я болезненно хотела быть спокойной. Я страстно хотела быть спокойной.

- Это просто… - мой голос сломался, и я отвернулась от его тусклого взгляда.

- Очень… открытое платье.

Я не могла врать и не могла оставить свое платье, все в оборках, и в кружевах, и желтое, и позволяющее сотням глаз нырнуть в мою ложбинку. Я никогда не видела, чтобы так много помещалось в таком малом. Эсме заплатила, чтобы его переделали и сделали менее открытым, но это не сильно помогло. Я чувствовала, что мои соски вот-вот выскочат, лифчик Элис, надетый на меня, предназначался для того, чтобы поднимать, поднимать, поднимать и стискивать.

Из рта Эдварда раздался раздраженный вздох, он обхватил руками мои плечи и развернул меня вокруг моей оси. Я сжала глаза, обхватила торс и ушла в свое «специальное место». Там я была одета в большой свитер Эдварда и прекрасную, удобную пару джинсов.

- Смотри, - мягко приказал он, откидывая мои волосы с шеи и опуская на мое плечо подбородок. Его тепло, прижатое ко мне, и его нежное электричество, проникшее в мою спину от его груди, инстинктивно расслабило мои мускулы.

Чувствуя себя так, словно я больше не могу добавлять ему проблем, я повиновалась его требованию и открыла глаза, сразу же встречаясь с его взглядом. Его бронзовые волосы закрывали его лицо, полностью дикие. Я удивилась, что никто не заставил его зализать их назад или расчесать на пробор, но, возможно, никто не захотел тревожить его так же, как и я, с тех пор, как он вернулся в свое прежнее состояние до лечения.

Он просто пристально смотрел на меня из-за спины, его длинные ресницы доходили до его бровей, а его руки скользили по моим плечам к моему горлу.

- Почему это, - спросил он шепотом, удерживая мой взгляд, а его длинные пальцы скользили по моим косточкам шеи, поглаживая впадинку и заставляя меня дрожать.

- То, что я говорю тебе, как ты гребано великолепна, каждый день, и ты никогда, блять, не веришь ни одному слову, вылетающему из моего рта…

Он остановил руки, обхватывая меня ладонями и поглаживая большими пальцами в странной манере мой еле прикрытый сосок.

Это было действительно нечестно. Мое дыхание запнулось и участилось, порозовевшая плоть моей груди поднималась вверх и вниз, и я пристально уставилась на него. Он так давно не касался меня таким образом. Я была немного ошеломлена.

Мои глаза изучали его полное истощение, боль в его глазах, усталость его осанки, и я простонала от расстройства.

- Это ничего не сделает с небезопасностью, - пообещала я, поднимая руку к его руке и удерживая ее на своей груди. Его брови сошлись, глаза метнулись к моей груди и обратно к моим глазам.

- Это очень хорошее платье. Если что-нибудь… ммм… излишне подчеркивает мои ценные качества… - я остановилась, пытаясь подобрать утонченные слова, - мои сиськи хорошо смотрятся.

- Что ты сказала? – его лоб еще больше наморщился, и его глаза опять устремились к моей груди.

- Ты думаешь, это заставляет твои сиськи хорошо смотреться?

Я вздохнула, закатив глаза и гадая, почему это я беспокоилась стараться быть утонченной рядом с Эдвардом?

- Да, - подтвердила я, краснея.

- Я думаю, это заставляет мои сиськи хорошо смотреться, а ты? – спросила я, поднимая брови, и разглядывая мою грудь в зеркале.

Его губы сложились в одну из тех проказливых улыбок, и он сжал меня.

- Чертовски искренне. Не то, чтобы мне не нравились твои сиськи в любом случае, но ты продолжаешь надевать это странное дерьмо пуш-ап, правильно?

Я засмеялась, поддразнивая, отталкивая его прочь и наслаждаясь этими редкими моментами игривости. Он не был похож на самого себя в последнее время. Я соскучилась по виду его улыбки и его грубых шутках о сиськах больше, чем даже осознавала. Это окупало пытку лифчиком и унижение от желтого платья в оборках.

Я знала, что это не продлится вечность. Я надеялась, что это не продлится вечность. Каждый продолжал говорить мне дать ему время. Что день за днем он начнет есть больше, спать больше, улыбаться больше, учиться больше – что время должно вылечить его рану без необходимости в лекарствах.

Легонько сжав мою талию, он спросил, и его улыбка пропала,

- Так и почему ты закрылась?

Я глубоко выдохнула, сжав руки.

- Я просто не могу вынести, что столько людей… увидят это…

Рационально я понимала, что ни одна пара глаз, включая обслугу, не зафиксируется на моей груди. Она была слишком далека от того, чтобы быть привлекательной. Однако я продолжала чувствовать несомненное беспокойство от того, что дам им выбор.

Наклонив свою голову набок, Эдвард уточнил,

- Это все? Ты просто не хочешь, чтобы люди пялились на твои сиськи?

Я кивнула, готовясь к тому, что он неизбежно закатит глаза и выскажет что-то вроде «ебать, что мир думает», но удивилась его улыбке облегчения.

- О, спасибо, гребаный боже, - вздохнул он, облокачиваясь спиной о дверь. Его глаза выглядели утомленными, и он опустил подбородок, бормоча,

- Я тоже на самом деле не сильно смеюсь над этим дерьмом.

Он долго стоял молча, и моя ложбинка увеличивалась и уменьшалась с каждым выдохом. Эдвард теребил край своего смокинга, уставившись на вытянутую нитку. Наконец его глаза переместились на меня, и он отлепился от стены, приказывая,

- Подожди здесь, хорошо?

До того, как я смогла ответить, он выскользнул за дверь, закрывая ее за собой, и оставляя меня моргать от его оживления.

Я ходила по ванной, скрестив руки на груди и молясь, чтобы Элис не расстроилась из-за меня. Я так сильно пыталась впитать это и быть нормальной, особенно сегодня. Даже на примерках я практиковала самоутверждение и предлагала сотрудникам бутика собственный тест – позволять им видеть ложбинку. Это принималось во внимание, и люди гордились мною.

Что было бесполезно…

Ложбинка не была самым большим препятствием дня. Вдали виднелось что-то значительно более важное для меня, возможно, усугубившее мою тревогу. Месяцами раньше я бы сосредоточилась на том, чтобы пройти через это, но сейчас….

Я никаким образом не смогу обнять Карлайла после приема – без помощи Эдварда. Я прикинула, что он, возможно, уже забыл об этом, в любом случае, и сейчас, попав на вершину полностью недостижимых целей, я практически обратила вспять мое восстановление.

Я так потерялась в моей тихой, внутренней ненависти, что не услышала, как Эдвард зашел в комнату. Когда дверная ручка стала поворачиваться, я запаниковала, поднимая вверх край верхней оборки моей юбки к моему подбородку.

Он, входя, удивленно приподнял бровь, держа в руках знакомый комок ткани. Моя юбка опустилась с тихим шорохом, и каждый дюйм моей кожи задрожал от удовольствия.

- Я могу надеть это? – ликующе заорала я, приподнимаясь на цыпочки. Мои пальцы потянулись и схватили вещь в его руках, ощущая тонкую и мягкую поношенную ткань рукой.

Он подошел ко мне с самодовольной улыбкой, и моя старая черная толстовка была такой притягательной в его руках.

Я послушно протянула руки, и он заботливо продел их в рукава, осторожно натягивая ее на мою спину. Большинство людей, уверена, посчитали бы ее отвратительной – все эти дырки и обтрепанный низ, и вытянутые нитки, и истончившиеся края – но для меня она смотрелась как удобная и вторая кожа. Я предназначала для покупки одежды определенное количество денег в месяц, и уже бесстыдно потратила все, хотя был только восьмой день месяца. Эдвард выбирал не обращать внимание на это или вообще не считал денег. Любая возможность, хотя меня это не заботило.

- Мы просто… застегнем ее, - пробурчал он, сфокусировав глаза на битве с упрямым механизмом. Он дергал и расстроенно рычал, когда молния не поддавалась, перед тем, как стать за мной и склониться. От быстрого рывка в комнате раздалось восхитительное ззззииииппп, эхом отразившееся от стен. Я удовлетворенно вздохнула. В его голосе была улыбка, когда он закрепил старую ткань под моим подбородком.

- Это хорошо. Сделаем им, блять, удобно и закрыто.

Он дергал и искусно расправлял материал, пока, наконец, не закончил с благодарным кивком и оценил меня.

- Так. Эсме не даст дерьма.

- Спасибо, - отвлеченно ответила я, занятая обниманием себя и, наконец, способная получить удовольствие от того, как пышная юбка развевается вокруг моих ног.

- Кто сказал, что у платьев нет капюшонов?

- Готова? – в конце концов позвал он, придерживая для меня дверь, и его голос опять был мрачным и равнодушным. Я пыталась не рассматривать его выражение, проходя мимо него и поднимая капюшон, но быстрый взгляд боковым зрением сказал мне, что наше редкое взаимодействие не изменило ничего.

Мы не стояли с ними. Элис стояла за Эсме, Эммет стоял за Карлайлом, а Эдвард и я сидели в первом ряду, сгорбившиеся и сосредоточенные. Подразумевалось, что мы встанем с ними, но я была в состоянии страха, и Эдвард был мрачен, и мы разрушили бы их счастливый день. Я не хотела этого.

Я наблюдала за их лицами – их улыбками – и я знала, что они будут в порядке. Бедный Карлайл так нервничал всю неделю, что выглядел абсолютно истощенным, плечи немного опущены, глаза немного отекли, щеки немного впали. Эсме выглядела не намного лучше. Она продолжала спрашивать нас, не делает ли она огромную ошибку, выходя замуж. Элис и я закатили глаза и сказали ей:

- Заткнись и сделай эпиляцию ног.

Эсме не была совершенной женщиной, и Карлайл не был совершенным мужчиной, но, несмотря на волнение и легкий шум, и бледные лица, они смотрелись светящимися и взволнованными в тот момент, когда они стояли и обменивались клятвами.

Да, это было немного тошнотворно.

Рука Эдварда легла на спинку скамьи за мной, и он вытянул ноги, удобно развалясь. Его другая рука была засунута в карман, и он жевал кусок жевательной резинки, резко изгибая и натягивая челюсть при каждом движении.

Его глаза метнулись ко мне и остановились, челюсть застыла. Я так сильно хотела, чтобы он сказал мне что-нибудь по этому поводу, так как его зеленые глаза чувственно уставились на меня. Я хотела, чтобы он признал момент и хоть немного продемонстрировал, что сильно хотел этого. Я хотела бы, чтобы он сказал мне, что мы сделаем друг друга законченными, как Карлайл и Эсме, и ничто не может встать между нами. Я хотела, чтобы он сказал мне, что у нас будет такой же день, когда он будет стоять перед всей нашей семьей и друзьями и произносить такие же клятвы.

Для лучшего или для дерьма…

Его челюсть опять начала двигаться, и он разорвал наш взгляд с резкостью, которая пронзила меня. Моя грудь сжалась, и я боролась с тем, что мой живот свело, и выругалась про себя. Момент был потерян с этим беспокойным серым запахом проигрыша. Он, должно быть, почувствовал это, увидел это в моих глазах и в моем ожидании того, что мое дыхание собьется.

Когда его рука нашла мое плечо и нежно сжала его, это чувствовалось, как что-то, сильно похожее на утешение, намек на извинение и вину.

Всегда вина.

Я дождалась официального «Теперь я объявляю вас мужем и женой…» и затем поцелуя, и затем их разворота, и быстро сбежала, скрывшись за Эдвардом.

Я была признательна за мой долг приготовить торт, и проскользнула через церковные двери, поскальзываясь на каблуках от расстройства. Я пробежала через церковный двор к близлежащему банкетному залу, хотя все остальные, несомненно, поедут на машинах. Трава была покрыта росой и холодила мои одетые в колготки ноги. Ветер бил и покалывал мои щеки, волосы безжизненно болтались, выбившись из-под капюшона. Я запоздало поняла, что мои щеки мокрые от слез, и побежала быстрее, юбка с оборками моего платья запутывала мои ноги.

Я хотела продолжать бежать – бежать от всего этого в течение церемонии – бежать от глаз Эдварда, зеленых и истощенных, и потерянных – бежать от не съеденной еды и от молчания в спальне – убежать от последних восьми месяцев.

Я хотела одного – убежать туда, в самое начало.

Через пять минут я добралась до банкетного зала, задыхаясь. Низ моего платья намок, пятна от травы и частички земли усеивали чистую желтую ткань. Я положила руки на колени и наклонилась вперед, готовая разогнать последнее из моих рыданий, так, чтобы я могла использовать день для изготовления торта Эсме. Я очищала слезами мое тело, впихивая месяцы огромных страданий в минуты. Мне не хватало катарсиса свободных рыданий, делая их тягостными и выразительными, испытывая оцепенение, которое обычно приходило после такого взрыва эмоций.

С глубоким вздохом, который болезненно вдавил мой корсаж в спину, я вытерла слезы и хлюпнула, чтобы быть уверенной, что мой нос не потечет. Убежденная, что я смогу выдать опухшие глаза за «слезы радости», я вошла в зал и направилась к обещающей комфорт холодной, поблескивающей сталью, кухне.

EPOV

Я видел, как она бежала по траве, это нелепое гребаное платье хлопало и обвивалось вокруг ее неловких ног. Я боялся, что она может упасть, так что не взял машину, как планировал. Я последовал за ней достаточно медленно, устремив глаза на ее спину, ожидая, что она поскользнется, и благодаря гребаного бога, когда она не делала этого.

Она сгорбилась, дойдя до задней двери. Сначала я не видел этого, но, чем ближе я подходил, тем очевиднее становилось, что она плачет. Я подумал, что это не стало для меня шоком. Она не просто так убегала от сервиса через мокрую траву с голыми ногами. Это также было фактом, что она не была счастлива… месяцы.

Это было достаточно большим сверкающим знаком.

Я переминался с ноги на ногу и размышлял, стоит или нет подходить к ней.

Хотя не нужно быть гребаным научным разработчиком ракет, чтобы понять, кто причинил ей всю эту боль. Ей не нужен был я или моя холодность, и я сделал бы еще хуже.

Так что я просто ждал.

Это было немного гипнотизирующе – наблюдать, как ведет себя большинство людей, которые верят, что они одни. Белла плакала, как падающее дерево – когда оно отвесно летит, так медленно и беззвучно, сквозь воздух, и хотя я видел, как это началось, и знал, что крушение было прямо, блять, здесь, звуки разрушения и дрожь под моими ногами постепенно украли дыхание из моих легких.

Я дернул воротник, посмотрел в сторону и попытался выдохнуть – словно это было возможно. Я встал на колени и глотнул воздух, мои легкие раскрылись и сложились, и остановились, и я задыхался. Я поджал колени и скопировал ее позу, потому что мы были око за око, и когда падала она, падал и я.

Но я упал первым, и это было причиной, что она упадет сейчас, потому что это дерьмо действовало в обоих направлениях.

Конечно, я видел это. Я знал, что я делаю, видел вред, который причинял. Я видел это в ее глазах, каждый день, когда я отказывался есть или спать. Я думал, что видел худшее той ночью три месяца назад, когда она пришла в постель в чем-то, что выглядело как две тоненькие полосочки кружева.

Я думал, что, возможно, не увижу ее такой опустошенной, как той ночью, когда я резко отказал ей в очевидной попытке соблазнения.

Боже, она дала мне месяцы, прежде чем попыталась, и я дал ей кредит для этого.

Я был благодарен за ее терпение, но правда была в том, что время не вылечит дерьмо. Я был так, блять, болен, услышав это.

- Это никогда не уйдет, но станет лучше, - сказал Карлайл.

Да, блять, правильно.

Я хотел знать, когда станет лучше. Я был до хрена накормлен всем этим.

Единственной целью ожидания было сохранить чувство фальшивой надежды. Если никогда не станет лучше, я всегда буду просто немного умершим внутри.

Белла всегда будет падать из-за этого, и я не смогу подхватить ее, потому что я буду так гребано занят, пытаясь поймать себя.

Когда она наконец исчезла внутри, я с облегчением распрямился, осматривая пространство между церковью и банкетным залом пустыми глазами. Я ждал здесь, между ними, достаточно далеко от каждого гостя, приехавшего на церемонию. Небо начало темнеть, и у меня начали замерзать яйца, но я ждал, пока солнце не сядет, прежде чем вошел в двери.

Все были разодеты и отвратительно счастливы, и я подавил фырканье. Мой желудок убивал меня. Мои суставы болели. Моя голова была разбита на куски. Мой в принципе целый мозг чувствовался смятым в кашу. Мои глаза жгло. Мои внутренности, похоже, разлагались, кусочек за кусочком, орган за органом. Моя кровь чувствовалась густой и грязной. И я не мог, блять, дождаться просто… уехать домой – домой, в Сиэтл, в мою и моей девочки квартиру, ко всем нашим невысказанным словам и молчаливым обидам.

Как минимум, когда я был здесь, окружающее казалось приемлемым.

- Ты что-то потерял? – услышал я голос сбоку от меня и обнаружил Джаспера, спокойно стоявшего рядом с аркой входа в столовую. Его длинные волосы были зачесаны назад, и руки были заполнены.

- Прекрасная сумочка, Джассика, - я искривил бровь, кивая на маленькую черную сумочку-клатч, которую он зажал под рукой.

- Реальные поздравления ансамблю.

Он закатил глаза, но тайно засунул ее дальше под свою куртку с сердитым взглядом.

- Ты гребано тратишь силы. Моей невесте нужно было дойти до машины на секунду, так что я типа джентльмен или другое дерьмо, - резко ответил он, глаза были сужены и самодовольны. Дерьмовая свадьба Эсме и Карлайла абсолютно заразила девушек. Элис обуяла идея, что Джаспер, в конце концов, поймет намек и сделает ей предложение.

Ну… типа так.

На самом деле он выпил восемь порций текилы и паниковал после особенно ужасного раунда рвоты.

- Я умираю, чувак. Гребано умираю. Я никогда не собирался жениться или учиться в Клингоне, или побить мировой рекорд в том, кто удержит больше ложек на лице.

Конечно, за всем этим следовало нечетко произнесенное обещание выполнить все три пожизненные цели.

Он удержал три ложки, и хотя беспокоился только о том, чтобы научиться в Клингоне непристойностям, он прошел через свое обещание и сделал предложение Элис.

Розали и Эммет, явно тоже укушенные свадебным жуком, поженились месяцем раньше. Я думал, что Розали просто хотела сделать это первой, поскольку была немного нетерпеливой девушкой. Тот факт, что она уже была, блять, беременной, тоже немного ускорил свадьбу.

Гребаные идиоты.

Я вздохнул и потер лоб, успокаивая пульсирующую боль и с силой закрывая глаза.

- Уже пора поесть? – я прикинул, что смогу что-нибудь заглотить, может, немного сахара или кофеина, что, как минимум, уймет головную боль.

Джаспер в ответ пожал плечами.

- Почему ты не спросишь свою девушку? – ответил он и затем тихим голосом, который я предпочел проигнорировать, добавил,

- Или ее отсутствие.

Я осторожно заглянул в комнату за нами.

- Она, наверно, на кухне, - решил я. Она нелепо отвлекалась обслуживающими планами последнюю пару месяцев.

Выбор этого времени не ускользнул от меня.

Его хмыкание было раздражающе подозрительным, он сместился в сторону, оценивая меня этаким все-блять-знающим взглядом.

- В действительности, она сидит там, в углу, - он кивнул головой в направлении обеденного зала и мой взгляд проследовал за ним. Он добавил,

- Ты не сможешь ее пропустить. Она единственная в черной толстовке, которая выглядит, как ее бойфренд, просто проведший последний год, действуя, как полный кусок дерьма.

Конечно, когда я наконец разыскал ее, я полностью не согласился. Я был не куском дерьма. Я был целым дерьмом. Типа… большой горячей кучи навоза. Может, нескольких куч. Может, даже собранным за всю жизнь дерьмом. Как большинство ублюдков, которые были реально сильно оскорблены и, вероятно, появились в результате физического насилия. Но Джаспер – придурок, каким он был – только выразил очевидное.

Так что я просто кивнул.

- Да.

Я засунул руки в карманы и изучал носки моих ботинок, все грязные и утратившие подходящий «свадебным ботинкам» блеск.

Джаспер не закончил.

- Ты не заслужил ее, - сообщил он, задумчиво сжав губы, прежде чем кивнуть, смотря в сторону. То, как он сказал это, было так гребано фактически и просто, типа как сказать, что небо голубое.

Я покачал головой.

- Нет.

Он продолжал.

- Ты недостаточно хорош.

- Ни на маленький кусочек.

Он начал смеяться, показывая все зубы и прижимая к трясущемуся животу сумочку.

- Ты реально тащишься от этого, не так ли, ты, больной хрен?

Я закатил глаза, наконец рявкнув:

- Да, Джас. Это реально смешно.

Я оставил его в передней, с его сумочкой-клатч и его высокомерием, потому что Джас думал, что знает меня, и, может, он и знал, но не понимал меня. Только один человек по-настоящему понимал меня, и она сидела одна в углу, опустив голову на сложенные руки, усталыми глазами, сердитыми глазами, губами, сложенными в тонкую линию, рассказывавшую молчаливую историю,

- Я ненавижу свою гребаную жизнь.

- Не возражаешь? – спросил я, изображая слабую улыбку и показывая на стул рядом с ней. Не знаю, чего я ожидал. Может, я ждал, что она наконец накормит меня и скажет паковать свое дерьмо. Это не могло долго продолжаться, она должна была сделать это. Сколько еще беспокойного дерьма она может вынести?

Вместо этого она просто кивнула и выпрямилась, теребя в руках необычно толстую салфетку для закуски.

Неловкая тишина повисла между нами, пока мы смотрели на танцпол. Коллеги Карлайла были старыми чуваками, которые пытались делать…что-то. Я не мог назвать это танцем, потому что это не было им. Это больше смахивало на то, что они пытались дрочить без помощи рук.

- Ты голоден? – спросила Белла, не тратя на меня взгляд. Ее голос был ровным, но ясно отстраненным. Я предположил, что она, возможно, ждет отрицательного ответа, но…

- Да, действительно, - я издал энергичный вздох, подпрыгнув коленями, и я пояснил,

- Я гребано голоден.

И я реально был таким, что даже было немного неожиданно.

Ее голова повернулась встретить мой взгляд так резко, что ее капюшон наполовину упал с ее головы. Ее губы сложились в ошеломленное «о», глаза расширились.

- Действительно? – спросила она, и, от моего оживленного кивка, выпрямилась. Она начала теребить края рукавов, обернув их вокруг своих кулаков, и предложила,

- Есть мясо. И цыпленок. И немного морепродуктов, но я знаю, как ты относишься к моллюскам.

Она заглотнула немного воздуха и видимо сдержала это, подняв плечи и раскрыв глаза.

Я, признаться, отшатнулся от такой реакции. Я действительно был таким плохим? Таким плохим, что мысль обо мне, желающим поесть без дозы химических препаратов, была большим гребаным делом? Да, наверно.

- Ох, - выдохнул я полу-осознавая, полу-признаваясь.

- Мясо? – уклончиво спросил я, затем подумал, что не стоит, когда мой желудок дернулся. Я сузил глаза, обдумывая,

- Цыпленок? – когда мое тело не дало немедленной отвратительной реакции, я вздохнул с облегчением, кивая.

- Я смогу вынести немного цыпленка.

Она буквально убежала, прежде чем я смог закончить предложение. Я наблюдал за ее спиной, когда она с трудом протискивалась сквозь толпу, так, блять, мужественно и неумолимо. Я наблюдал, как доктор Корбет в его абсолютно-блять-ровном танце дрочу-без-рук ударился об нее, когда она проходила мимо. Он пробормотал тихое извинение, но она даже не остановилась.

Моя девочка получила столько хорошего от этого дерьма.

Ее прогресс не останавливался, поражая меня. Наш первый год в колледже был потрясающе эффективным для ее восстановления. Похоже, она добивалась новой цели каждый месяц. Теперь, однако, она была на том, что доктор Кармен предпочитала называть «плато», что практически означало, что прогресс был медленнее, чем трахаются две улитки – особенно сейчас, когда ее результаты больше не были на переднем крае наших проблем.

До сих пор было почти тяжело поверить, что ей было так плохо, что она не могла сидеть на соседнем стуле с Эмметом. Я был удивлен, обнаружив, что это не беспокоит меня так сильно, как я ожидал. Конечно, она могла, возможно, уйти к любому другому ублюдку. Она, возможно, должна была уйти к любому другому ублюдку. Но вы знаете что? Если этот уход сделает ее счастливой, тогда я просто сделаю это дерьмо, потому что сильнее, чем я хотел, чтобы она была моей, мне нужно было, чтобы она была счастлива, и было что-то, что я не мог дать ей.

Двумя минутами позже я видел, как она протискивается сквозь толпу ко мне опять, с поднятым подбородком, решительными глазами, вся черная и желтая, как какой-то очаровательный маленький шмель.

Она поставила тарелку передо мной, присаживаясь на свое место, и затем она… ждала.

- Ты сама поела? – спросил я, немного беспокоясь, что она будет наблюдать, как я ем. Я имел в виду, я находил это дерьмо реально привлекательным, но это было типа большое дело, и если просто сблюю это в следующие десять минут, то скорее спасусь от неминуемого унижения, которое обычно чувствовал всегда, когда она наблюдала за моей сожалеющей задницей, склонившейся над унитазом.

- Я поела, - настаивала она, все еще сжимая руками рукава своей толстовки, и обняла ими свои колени.

С нервным выдохом я осторожно рассмотрел тарелку. Это выглядело хорошо, что было многообещающе. Она положила мне так много, и я с дрожью оценил это, сглотнув, и взялся за вилку.

Первый кусок был самым тяжелым. Он неловко ощущался в моем рту, и структура, хотя и отдаленно знакомая, ощущалась моим языком чужой. Белла тревожно прикусила губу, когда я запил это чашкой холодной воды. Второй кусок был немного лучше, и третий был на границе почти-пристойного. С каждым следующим куском ее плечи немного больше расслаблялись и эти глубокие, сжатые линии около ее глаз начали разглаживаться. Но это было так, как обычно было для меня.

Я никогда не ел, чтобы поддерживать себя.

Я ел, чтобы поддерживать ее.

Это обычно возвращалось.

Хотя в этот раз все было по-другому. Я был искренне гребано голоден, и, с каждым кусочком, ей должно было становиться легче, но, с каждым кусочком, я прекратил замечать ее реакцию и просто… хотел. Я хотел больше. И это не было так ужасно. Это неспокойно било по моему желудку, но, может, в следующий раз – боже, я надеялся, что будет следующий раз – это будет немного лучше.

Твою мать, может, Карлайл был прав.

Я съел все. Я съел цыпленка с косточки и картошку, и… странный… салат, дерьмово выглядящий, который я даже не знал, как называется, и когда закончил, был достаточно уверен, что все будет хорошо – не потрясающе или «гребано вкусно», потому что я не был уверен, что что-нибудь может еще быть гребано вкусно опять – но это было хорошо. Хорошо – это что-то. Хорошо – это определенно прогресс. И это был прогресс, который я сделал сам.

Белла, блять, сияла.

- Ты хочешь еще? – спросила она, хотя это звучало больше похоже на оптимистическую просьбу. Ее возбуждение было явно видимо, когда она наклонилась ко мне, сжимая руки, пряча улыбку за подергиванием ее щек.

Решив отступить на сторону осторожности, я отказался от второй тарелки. Я сел назад на стул, ощущая заполненность в более незначительном способе, и ждал, когда придет тошнота. Я не заслужил наслаждаться едой, как сейчас. Я не заслужил, чтобы меня позвали на эту фантастическую гребаную вечеринку или встретить всех этих фантастических гребаных людей. Я не заслужил мою девочку, Джаспер был прав насчет этого. Я не заслужил мою семью – как минимум, никого, у кого я был. Я не заслужил нашу квартиру или комнату, которую Белла превратила в студию, или мое обучение, или кольцо Кладдах на моем пальце, или ее губы на моих, или обувь на моих ногах, или кусок проклятого цыпленка.

Я чувствовал, как это подходит, и сплющил мои губы, глаза искали ближайший выход, колени продолжали подпрыгивать, вибрируя от содержимого моего желудка. Глаза Беллы расширились, и я так, блять, отчаянно хотел удержать это внутри себя ради нее, больше, чем что-либо, но не думал, что смогу. Ее губы затряслись, в глазах начала появляться влага, и я чувствовал, что она, похоже, очень близка к тому, чтобы послать все нахер.

Но она выпалила единственную вещь в мире, которая, возможно, могла меня отвлечь.

- Эти старые чуваки выглядят как полные придурки, так? Типа… типа они пытаются мастурбировать без помощи рук, - ее смех был натянутым и, несомненно, вымученным, но мои колени остановились, брови поднялись, и я…

Я тоже рассмеялся.

- Не дерьмово ли? Я подумал то же самое….

Смех ощущался чужим и немного гребано дерьмовым, и она смотрела на меня, словно у меня выросла вторая голова, но впервые за месяцы я съел всю еду без таблеток и не сблевал. Может, я вышел на свое собственное плато, и, как и у моей девочки, прогресс будет на самом деле медленным – медленнее, чем трахаются улитки.

Но в этом чувстве был некоторый оптимизм.

Кроме всего прочего, в Форксе огромное количество улиток.

Я чувствовал себя намного лучше, когда мы поехали домой. Моя голова не болела, и хотя я еще был истощенным, я чувствовал, что мой мозг наконец может функционировать. Поразительно, какое различие может внести простейшая еда.

К несчастью, от этого у меня появилось чувство, что я что-то забыл. Это, похоже, было важно, но чем дольше я не мог вспомнить, что это было, тем больше я считал, что это, должно быть, не так уж и важно.

Хотя во мне все еще что-то ныло.

Я мысленно пробежался по мысленному списку, ускоряясь по направлению к дому Карлайла.

Все мы, «дети», оставались там, пока он и Эсме уезжали на свой медовый месяц, частично чтобы присматривать за домом, но большей частью потому, что Эммет собирался стать отцом через пять месяцев, и этот кретин собирался закатить блестящую вечеринку, как в старые времена.

Белла молчала на соседнем кресле, уставясь в темный лес, проносящийся мимо. Ее настроение немного поднялось с тех пор, как я поел, но, по какой-то причине, после того, как мы уехали с церемонии, она опять стала гребано тихой и печальной.

- Что такое? – спросил я, нарушая тишину нервным вздохом. Дерьмо становилось все лучше, и хотя я обычно давал ей выложить ей все свое дерьмо, не принуждая ее к этому, как сейчас, я хотел вернуть веселость, которую мы оставили за этим гребаным обеденным столом вместе с пустыми тарелками и смятой салфеткой для закусок. Я тогда сделал что-то правильное, и теперь считал, что стоит продолжать в том же духе.

Она пожала плечами.

- Ничего.

Потом она встретила мой взгляд на мгновение, и сжала свои губы в улыбке, которая была почти настоящей. Я не успел озвучить свое возражение, как она начала бессвязно лепетать.

- Можешь поверить, что они собираются на остров? Карлайл один из самых лучших дельцов – слабо захихикала она и отвернулась к окну.

- Да, сильно, блять, возможно, что это дерьмо он запланировал годы назад, - фыркнул я.

Она мягко ответила,

- Ммм…

И, конечно, я не был самым сообразительным ублюдком из всех рожденных людей, но я мог сложить два и два вместе – я что-то забыл, и она сидела тихо и отстраненно. Она знала, что это было. Это, возможно, злило ее. Почему она не может просто взять и выложить мне, что это, я не знал, блять.

Я немного узнал про женщин, с тех пор, как Белла, Эсме и Элис вошли в нашу жизнь. Они не хотели напоминать тебе сделать дерьмо, но почему-то они хотели, чтобы ты чудесным образом держал в памяти даты и годовщины, и любимые цветы, и «специальные лифчики», которые «не предназначены для использования их в качестве снаряда для швыряния воздушных шариков с водой».

Ну, я не был гребаным телепатом.

- Мы чего-то не сделали? - спросил я, возможно, немного более расстроенный, чем необходимо.

- Просто скажи мне, какую херню я спорол там, чтобы я мог прекратить это дерьмо, и начать делать это лучше, - я со вздохом посмотрел на нее, стиснув руки на руле.

Она встретила мой взгляд, и, похоже, поняла, что это был один из наших запатентованных моментов «никакого дерьма», потому что ее щеки порозовели и плечи напряглись.

- Это действительно идиотизм, - робко шепнула она, и перевела взгляд на свои колени.

Я настаивал.

- Если бы это был «реальный идиотизм», ты бы не вела себя так… однако именно это ты и делаешь, «никакого дерьма», помнишь?

Наступившая тишина только увеличила мою расстроенность, и я устал, и это был длинный гребаный день, и я просто хотел лечь, и…

- У меня не получилось обнять Карлайла.

Машина дернула нас вперед, когда моя нога надавила на тормоз, руки Беллы уперлись в приборную панель, а я ругался.

- Твою мать! Твою мать, твою мать, твою мать, твою мать…

Я продолжал ругаться, нагибаясь и нашаривая свой сотовый, надеясь, что у меня еще есть достаточно времени, чтобы застать их, и серьезно сомневаясь, что да.

- Не беспокой их! – кричала она, когда я начал набирать номер, и я просто усмехнулся. Она ерзала на своем месте, и ее лицо было натянутым, и обеспокоенным, и виноватым, и… мать, мать, мать…

Я должен был помнить.

- Где вы? – спросил я, как только Эсме ответила, игнорируя затихающие протесты Беллы.

- Около границы округа. А что?

Я сжал свои волосы и приказал.

- Ну, просто… Припаркуйтесь на обочине и стойте, пока мы не подъедем, хорошо?

Смущение Беллы было очевидным, когда мы тронулись к границе округа, а я болезненно грыз ноготь, засунув палец в рот.

Я всегда делал так, когда что-то шло дерьмово. Я продолжал внимательно следить за ее задачами и прогрессом, и делал заметки. Я был так увлечен этим, и теперь… даже не мог вспомнить о самой большой ее цели за год?

Боже, я собрал вместе все свое дерьмо.

Эсме и Карлайл были в замешательстве, когда мы с визгом притормозили около их машины, оба с одинаковыми встревоженными выражениями.

Я поспешно объяснил.

- Я забыл про гребаное объятие!

Должно быть, я выглядел бешеным, когда обежал машину, стуча каблуками, потому что все уставились на меня расширенными глазами. Когда Эсме и Карлайл направились ко мне, раскрывая руки, я заорал,

- Не меня! Ее!

Она смотрелась такой маленькой и униженной, неловко стоя за вольво, пиная землю и сплетая руки.

- Это не большое дело, - краснея, повторила она.

- Дерьмо, - сообщил я, приказывая:

- Давай, сделай это.

И мы четверо стояли на обочине темной и грязной дороги, с южной стороны от границы округа Клаллам, сорок пять минут, и я потихоньку подталкивал Беллу все ближе и ближе к Карлайлу Каллену – мужчине, который посвятил себя, полностью, блять, самоотверженно, став отцом четырем детям, которых он даже не имел удовольствие зачать, и неважно, каким странным и ужасно нелепым дерьмом было получено его звание.

Видеть его руки вокруг моей девочки стало одним из тех моментов, которые я вспоминал с равными частями удовольствия и стыда. Удовольствия, потому, что это очевидно было большим достижением для Беллы, и стыда, потому что у меня всегда была эта возможность, и я безрассудно проматывал ее.

На самом деле это было типа дерьма, от которого я должен был чувствовать вину. Это было что-то, чему я мог помочь, что-то, что я мог исправить, если просто на секунду вытащу голову из задницы.

Так что когда Белла высвободилась из его рук, сложив губы в робкую, но совершенную улыбку, я тоже обнял его.

Когда я оторвался от него, кончики моих ушей пылали, но я сказал ему, чтобы он берег себя, и я назвал его «папа». И это была важная херня. И я автоматически убрал с себя дерьмовое хладнокровие, потому что на самом деле на мне лежал не такой уж толстый его слой, и если бы Джассика видел меня сейчас, я никогда не услышал бы от него совет прекратить это.

Но я не долго вспоминал этот момент со стыдом и удовольствием.

Я просто вспоминал это и видел Карлайла, светящегося нам, когда мы уезжали в дом, который он сделал нашим домом.

Я простонал, как только мы выехали на подъездную дорожку.

О, это хреново.

Что, так тяжело спросить? Я просто хотел пойти в свою старую комнату, свалиться на кровать, обнять мою девочку и попытаться немного, блять, поспать. Но нет. Конечно, это было бы слишком просто.

Мой день не был бы полностью грандиозно хреновым, если бы Эммет не пригласил каждого человека, присутствующего на церемонии, младше двадцати шести лет, на вечеринку.

- Я думала, он подождет пару дней, - заметила Белла, когда мы вышли из машины, наблюдая, как вибрируют окна от громких басов.

Я закатил глаза и посмотрел на темное окно на третьем этаже, куда я так страстно мечтал попасть.

- Слишком много, чтобы расслабиться, - мы обменялись истощенными взглядами, прежде чем Белла вдруг воспряла духом.

- Мы можем пойти на задний двор, - сообщила она, хватая меня за руку и таща меня вокруг дома. Было действительно холодно, и хотя на ней была толстовка, а на мне смокинг, я немного разозлился от этого.

- Мне на самом деле нравится провести немного времени здесь, знаешь? Прямо как в старые - она остановилась так внезапно, что я почти врезался в ее спину.

- Какого хрена случилось с вышкой? – она заглотнула воздух.

Я посмотрел вперед, оценивая заросшее растениями строение, и пробежался пальцами по волосам, пожимая плечами.

- Они, возможно, были немного заняты…

Белла не унималась. Она взобралась на маленькую платформу и встала перед столом, где мы однажды сидели, положив на него ладони, с обиженными глазами.

- Это ужасно смотрится! – причитала она, поворачиваясь на месте.

- Посмотри на это, - она приостановилась и дернула стелющуюся ветку лозы, сжимая и дергая ее в кулаке.

- Дерьмо.

Я не мог понять, разозлилась ли она или серьезно собирается заплакать.

Я нахмурился, но, в конечном итоге, свалился на скамейку, опираясь спиной на стол.

- Это практически моральное падение, - рассудил я.

- Держу пари, они не приводили ее в порядок с весны.

Мои усилия утешить ее были сведены на нет моим истощенным голосом и опущенными плечами.

Белла скривилась, садясь рядом со мной.

- Наверно, это было очень по-девичьи и сентиментально, да? – она посмотрела на высохшую ветку, срывая с нее листву.

Я просто покачал головой и попытался заглушить звуки музыки, исходящие из дома перед нами. Я едва мог слышать реку за нашими спинами, журчащую и успокаивающую, как колыбельная, и… гребано великолепную. Я потер ладонью лицо, но опустил подбородок к груди, прикинув, что я могу… просто прикрыть глаза на чуть-чуть.

Шепот Беллы разбудил меня из почти дремоты.

- Мы можем опять сделать это «никакого дерьма»?

Когда я поднял голову, она сидела верхом на скамейке, широко расставив ноги, и ее платье скомкалось между нами. Я кивнул.

Она пожевала нижнюю губу, сузив глаза, которыми внимательно изучала меня.

- Ты сожалеешь об этом? – спросила она так тихо, что мне пришлось напрячь уши, чтобы расслышать.

Я моргнул, гадая, о чем идет речь.

- Сожалею о чем?

Но вместо того, чтобы пояснить, она обвила руками торс, и ждала. Мне хватило короткого взгляда на ее испуганное выражение, чтобы расшифровать сказанное, но когда это наконец дошло до меня, у меня возникло ощущение, что меня ударили в живот.

Обмен.

Когда я нашел свой голос, я прошипел,

- Какого хрена ты даже спрашиваешь об этом?

Я знал, что недавно был абсолютной сволочью, но я никогда не сожалел, что у меня есть Белла. То, что она может даже принимать во внимание эту мысль, заставило меня почувствовать себя плохо. Ее голова медленно качнулась, когда она размышляла.

- А что еще я должна подумать? Может, если бы ты сдержался тогда, то был бы счастлив. Я имею в виду… все, что у меня есть – это то, что ты показал мне, и…

Она остановилась, разрывая наш взгляд.

- Ты даже не представляешь, как я беспокоюсь о тебе.

- Я сегодня ел, - быстро заметил я, хотя знал, что хватаюсь за соломинку.

Она кивнула, продолжая настаивать,

- Я знаю, и я не говорю, что это не большое дело. Я просто…

Когда она не продолжила, я мягко напомнил:

- Никакого дерьма, помнишь?

Она подняла ко мне глаза, и в положении ее бровей ощущался стыд.

- Я чувствую себя такой эгоисткой за то, что подняла этот вопрос, - она беспокоилась, сжимая полные кулаки желтого тюля.

- Ты можешь почувствовать себя лучше, по существу, но ты и я, мы все еще… подвешены в воздухе, - она подчеркнула это, взволнованно подбрасывая вверх свои руки. Мои руки стиснулись, и я боролся с тем, чтобы ослабить челюсть достаточно, чтобы решиться процедить,

- Мы подвешены в воздухе?

Она робко пояснила.

- Ты помнишь, что устроил мне?

- Я хочу стать для тебя лучше, - поспешно пообещал я, наклоняясь к ней.

Ее улыбка была грустной – и – жалкой, она слегка коснулась моих напряженных суставов рук тыльной стороной пальцев.

- Я знаю.

Я продолжал тараторить.

- Это просто реальная херня и… боже, прости. Я гребано обещаю себе и всем остальным - даже ей, что я сделаю лучшее из всего возможного.

Мои руки пробрались в мои волосы и я сжал их в кулаках в расстройстве, заканчивая,

- И я знаю, что я не смог, но я не мог с этим справиться. Это… Это чувство, оно никогда не уйдет. Я знаю, что не рационально винить себя, но я не могу быть рациональным. Я пытаюсь, Белла. Я клянусь гребаным богом, что сделаю, но потом вспоминаю, как я просто оставил ее гнить, и это…

Ее глаза разгневанно вспыхнули, и она подняла подбородок, резко спросив:

- Так это вина останавливает тебя от прикасаний ко мне?

Ее ноздри раздувались, и, для постороннего наблюдателя, она, возможно, выглядела реально разозленной, но я лучше знал мою девочку. Ее лоб наморщился, и ее дыхание стало поверхностным, и я знал ее ненадежность так же, как тыльную сторону ладони. Только что я подумал, что нельзя быть более униженным…

- Это нечестно, -защищался я, грудь сжалась, и я невыразительно продолжил,

- Ты знаешь, почему мы не можем… делать это…

Боже, я надеялся, что она прекратит это. Из всех хреновых, абсолютно обессиливающих аргументов она выбрала именно это единственное, и именно сегодня.

Я поел. Какого хрена это оказывается шагом к ребенку?

- Ты врешь! – выплюнула она. Я сел, застыв, пока она кипела от злости на меня.

- Что случилось в «никакого дерьма»? Ты прекратил принимать антидепрессанты месяцы назад, - маленькие клубы пара вырывались с ее губ.

Я чувствовал, как от моей шеи распространяется тепло, а губы сжимаются. Моя кожа зудела от смущения, и я боролся, чтобы скрыть свою реакцию – не потому, что это выдавало мою нечестность, а потому, что я уже потерял достаточно достоинства за свою жизнь. Я не долго раздумывал тогда, стоит ли принимать антидепрессанты. Я не мог есть и спать, и они обещали легко исправить это, и это было действительно так. Долгое время дерьмо было достаточно близко, чтобы стать нормальным. Но у них были… побочные эффекты. Сначала меня реально не волновало, что гормонально озабоченный ублюдок был сбит с толку М.И.А. Тогда для моего разума эрекция моего члена стояла на последнем месте.

Это мнение растворилось той ночью, когда Белла пыталась соблазнить меня, но безуспешно. Серьезно, нет ничего более чрезвычайно, блять, унизительного, чем вялый член перед видом скудно одетых сисек. Я сразу сказал «ебать это» и прекратил принимать их, что доказало абсолютную неэффективность, потому что хотя я теперь мог делать это физически, мой мозг не был в игре. Действительно, что теперь говорить?

- Мы можем поговорить об этом позже? – умолял я, потирая лоб ладонью. Она сдвинулась вперед, остановившись между моими ногами.

- Это случайность или что-то? – тихо спросила она, сжимая свои рукава.

Я встретил ее взгляд и пожал плечами, не способный объяснить, когда мой рот откроется. Она неохотно добавила,

- Это что-то… сделала я? Или не сделала?

Она боролась со слезами на ее ресницах, и хотя она ничего не просила, выглядело так, словно она умоляла меня.

Я яростно затряс головой и уставился на нее.

- Нет! – выдохнул я, почти шепотом.

- Тогда что? – закричала она, но, прежде чем я смог выстроить мои мысли и сформировать связное пояснение, ее рот встретился с моим.

- Ты не попробуешь? – шепнула она в мои губы, экспериментально целуя меня.

Я застыл, пробормотав,

- Здесь?

- Почему нет? – спросила она, двигаясь и приподнимая свое платье, устраиваясь на моих коленях. Ее рот доминировал над моим, проталкивая с силой свой язык через мои губы, и это было прекрасно, но это было странно. Так же сильно, как я хотел, чтобы это было то самое время – когда все вернется в норму, чтобы хотеть что-то вроде этого опять – ее вес на моих коленях, ее язык, нежный и горячий на моем – но этого не было. И, как результат, это просто чувствовалось так гребано неуместно.

- Холодно… - безжизненно отклонился я. Маленькие капельки пара повисли между нами, и она всосала свои губы в свой рот, с печальными карими глазами. До того, как на ней появилось это проигранное, опустошенное выражение, которое я видел на ней той ночью месяцами раньше, я схватил ее руку и, бросив осторожный взгляд на дом перед нами, прижал ее ладонь к своей промежности, заглотнув воздух.

Я не мог, блять, поверить, что делаю это дерьмо.

- Просто… ну, потри его немного, - я направил ее руку, и мы каждый смотрели вниз, на мои колени, и она двигалась на мне, словно мы оба ждали некоего освистывающего шума или другого дерьма.

И потом внезапно появились все эти беспокойство, давление, и сильная тревога, и я буквально делал это, хотя это было невозможно сделать, что заставляло меня ненавидеть мой член, и я был достаточно уверен, что это работает против меня, и заставляет меня гадать, почему я в первую очередь не относился немного лучше к своему члену.

Я закрыл глаза и попытался представить каждое отдельное возбуждающее изображение, которое я видел, умоляя в своей голове,

- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, стань твердым…

Белла начала сосать мою шею, ее рот был горячим и влажным на моей коже. Она прикусила мочку моего уха, и я одобрительно кивнул с благодарностью,

- Да, мне нравится это…

Ее язык путешествовал по моему уху, и я пытался представить ту кружевную штучку, в которой она пришла в постель месяцы назад той ночью.

Она выглядела так гребано хорошо, с ее задницей, выглядывающей из-под той маленькой ночной сорочки, и грудь – боже мой, грудь. Ее сиськи были полностью видны через кружево, порозовевшие и сияющие, и соблазнительные, и теплые. Я тогда зарылся лицом в слабой попытке развеселить ее, но вспоминать это сейчас было достаточно горячо.

Достаточно, блять, горячо.

- Ох, - всхлипнула она в мою шею, остановившись и сжав вокруг меня руку. Она отклонилась и нашла мой взгляд, но я стянул с нее толстовку, бросая нервный взгляд на двор.

- Дай мне увидеть твои сиськи, - тихо потребовал я.

Она поспешно дернула молнию вниз, дотягиваясь до спинки платья и сдвигаясь на одну сторону. Она дергала, и тянула, и, в конце концов, попыталась стянуть бретельки вниз, и я чувствовал, что теряю это.

- Ебать этот кусок дерьма, - выругался я, залезая руками в ее вырез и обхватывая ее грудь. Осторожно я вытащил их через верх платья. Я облизал губы, ощутив их вес в моих руках, и опустил голову пробежаться языком по одному розовому дерзкому соску.

Белла испустила стон одобрения и убрала руку с моей промежности, вместо этого начиная покачиваться на моей очень самодовольной эрекции.

Она захватила мои губы и проговорила между нашими чмокающими поцелуями,

- Нам на самом деле не обязательно делать это прямо сейчас, знаешь ли. Я просто была импульсивна и эгоистична.

Я отпустил ее губы и неровно выдохнул, борясь е пуговицей на брюках,

- Теперь это будет тяжело. Ты должна что-нибудь сделать с этим, - немного сердито ответил я.

Она вздрогнула, тихо и робко ответив,

- Прости, - и приподнялась, дав мне доступ. Я, в конечном итоге, распустил пояс брюк.

Я вытащил себя из моих трусов и начал пробираться под ужасное количество желтого шифона ее платья в поисках ее трусиков. Я по локоть закопался в это дерьмо, пытаясь откинуть его в сторону, проклиная холодный воздух. Она прикусила губу и приподняла бедра, когда мои пальцы дотронулись до нежного кружева, предпочитая просто сдвинуть его в сторону.

Наши глаза встретились, и мы начали выпрямляться, приподнимаясь, и затем настал правильный момент, когда мы удерживали чувственные взгляды, и задыхались в предвкушении, наслаждаясь, и затем опустились, и затем надавили, и затем…

Моя ладонь вжалась в стол за мной с резким сильным ударом, и я вошел, прошипев,

- Shhhhhit.

Наши лица одновременно искривились, брови свелись, носы, блять, сморщились, зубы прикусили губы, оставив удовлетворенные отметины.

Проклятие, восемь месяцев – это долго.

Я вдавил пальцы в дерево и просто откинул голову. Она открыла свой рот рядом с моим горлом, всосав кожу, и начала приподниматься и опускаться в своем собственном ритме. Я наблюдал, как беспорядочные облака пара вырываются из моего рта при дыхании, своими прикрытыми глазами, одна рука вслепую бродила под ее юбкой.

Ее ритм был медленным и чарующим, но через какое-то время я поднял голову и простонал.

- Быстрее.

Ее глаза встретились с моими, она удержала мой взгляд и ускорилась, вцепившись одной рукой в лацкан моего смокинга.

- Быстрее, - еще больше подбодрил я. Она прижалась ко мне ближе и задыхалась в мои губы, приподнимаясь над моими коленями еще, и еще, и еще.

Я выдохнул дрожащим, поверхностным дыханием, в конце концов умоляя,

- Быстрее. Трахни меня.

После этого ее отвесное падение стало безжалостным. Она набрасывалась на мои бедра, издавая недвусмысленные хлопки, а наши рты и языки начали сталкиваться друг с другом. Ее хныкание было влажным и мокрым на моих губах, ее бедра и кулаки подрагивали.

В конечном итоге я схватил ее лицо руками и нагнул свое достаточно, чтобы полностью исследовать ее рот. Мой оргазм пришел в серии беспорядочных толчков и душераздирающих, прерывистых рычаний.

Облака тумана обвивали нас, когда мы восстанавливали наши дыхания. Руки обвивались вокруг талий и шей. Влажные мокрые поцелуи прижимались к щекам и горлу, и пропавшей ложбинке, и слава богу – гормонально озабоченный ублюдок не растворился. Он, возможно, уходил на каникулы, или куда-то еще, потому что, бог знает, он определенно был в нас перед тем, как это дерьмо закончилось.

Смех Беллы был воздушным и легким, и мои губы от этого искривились в ухмылке, когда она освободила меня и встала с порозовевшей кожей, несмотря на окружающую прохладу.

- Окей, это определенно сделало платье более ценным, - призналась она, падая на скамейку рядом со мной.

Я прижал ее к себе, когда все закончилось, и мы ждали, пока гости Эммета начнут выползать из дома. Теперь я хотел в душ и мою кровать, и, может, учитывая весь мой прогресс, я смогу даже урвать несколько часов мирного сна.

- Ты опять принимаешь антидепрессанты? – вдруг нарушила тишину Белла, зарываясь в мою грудь, после того, как я накинул на нее мой смокинг.

- Нет.

Она взглянула на меня, заметив,

- Так это все ты? Еда и… все остальное?

Я кивнул, и небольшое чувство гордости согрело мою грудь. Она улыбнулась.

- Я рада, что это просто ты. Иногда я хочу, чтобы я тоже могла сделать все это, не принимая лекарств, знаешь? Это означало бы намного больше.

Я быстро стал убеждать ее.

- Тот факт, что ты принимаешь это дерьмо, чтобы помочь себе, не уменьшает того, что ты совершила. Я просто… другой, - предположил я, размышляя.

- Я сам виноват в своих проблемах, я думаю. Это просто что-то, что нужно было решить моему собственному мозгу с моей собственной скоростью.

Дерьмо, я был так чертовски проницателен.

- Так что, ты именно сегодня решил что-то в своем собственном разуме? - спросила она с любопытством и взглянула на меня.

- Что-то должно было измениться.

Я нахмурился.

- Я видел падающее дерево, - ответил я, и это смутило ее до чертиков. Когда я не стал расшифровывать, она озадаченно ответила «окей», и опять взяла одну ветку из тех, которые окружали нас.

- Я типа лодырничаю здесь. Я надеюсь, ты прав и они исправят все здесь весной.

Потом, задумчивым тоном, она добавила,

- Я вот думала, почему они не поженились прямо здесь. Это было бы так красиво…,- умолкла она, вздыхая.

- Это я попросил Карлайла не делать так, - откровенно ответил я, роясь в кармане в поисках жвачки.

Она толкнула меня со смущенным взглядом,

- Почему?

Я пожал плечами и кинул жвачку в рот, пояснив,

- А если мы захотим пожениться прямо здесь? Это не будет типа… нарушением свадебного этикета? Типа увидеть на вечеринке пташку в таком же платье, как у тебя, или такое же дерьмо?

Ее голова внезапно отклонилась от моего плеча, и она, открыв рот, уставилась на меня огромными, размером с блюдца, глазами.

Я быстро отступил в попытке спасти свою мужественность.

- Я имею в виду, не то чтобы меня это заботило, или что-то в этом роде, но я прикинул, что ты можешь быть очень чувствительной по этому поводу, правда? Ты сама говорила про это раньше.

Она все еще смотрела, открыв рот, так, что мне пришлось защищаться,

- И я действительно не знаю ничего о свадебном этикете, и я просто подслушал Элис, которая разозлилась на кого-то, кто уже женился в Национальном Музее Клингома, что типа смешно, потому что она даже не хочет пройти через это, пока не найдет кого-то еще, кто тоже делал это, - я остановил свою бессвязную речь глубоким вздохом, заключая,

- Но, ты знаешь, это было предупреждение или что-то в этом роде.

Она подняла ладонь, сузив глаза,

- Свадьба? Типа… ты и я поженимся?

Я внезапно прекратил жевать, и вдруг понял, почему парни переживают по поводу этого идиотского дерьмового «предложения».

- Ты не выйдешь за меня замуж? – твердо спросил я, сильно истощенный, но готовя себя к тому, что я ожидал месяцы.

Она быстро затрясла головой, поправляясь,

- Нет! Я просто не осознавала, что ты даже думал об этом.

Я нахмурился.

- Почему это я не думал об этом? Не похоже, чтобы это свадебное дерьмо на пролезло в мою голову за последний год. Настоящий вопрос такой: как я мог думать не об этом?

Она уклонилась,

- Ты был обезумевшим…

- Я думаю, это факт, - сообщил я, хотя внутри чувствовал себя дерьмово за то, что заставил ее поверить в то, что я был так отвлечен своими страданиями, что даже не рассматривал наше совместное будущее. Потом я шепнул,

- Правильно? – и рискнул найти ее взгляд.

- Я полагаю, - решила она, наконец возвращаясь в свою позу рядом со мной. Словно ощутив мое беспокойство, она поспешно исправилась.

- Я думаю, да. Это определенно факт для меня.

- Ох, - выдохнул я, реально гребано расслабившись, и прижал ее к себе.

- Клево.

Июль.

- Возьми здесь направо, - инструктировал я с пассажирского места, мою потную кожу неприятно покалывала кожаная обивка.

Белла повернула направо, и потом налево, и потом опять налево, и потом развернулась, потому что последний левый поворот был херней, и потом она повернула направо, и мы въехали на маленькое кладбище на вершине холма, где был похоронен мой отец.

Я выпрямился на сиденье, когда мы остановились неподалеку от его могилы, лениво отмечая, что ничего не изменилось с тех пор, как я был в Чикаго в течение того гребаного лета три с половиной года назад. Там все еще были эти отлично выглядящие деревья на юге, которые смотрелись как образцовые кладбищенские деревья.

Когда мы доехали, особой тени не наблюдалось, и чикагское тепло было гребано знойным в этом году. Я протер лоб, когда мы шли к багажнику нашей машины, поднимали крышку и извлекали огромные охапки цветов, которых мы накупили.

Мое желание конкурировать с другими могилами не уменьшилось.

Я мгновение стоял около машины, наблюдая, как носки моих ботинок пинают гравий, пока Белла доставала одни из этих уродливых гребаных солнечных очков из бардачка.

- Похоже, что они потребуются нам один-единственный раз, - сказала она, покупая их на остановке в Вайоминге.

На них были ублюдочные щенята.

- Ты готов? – спросила она, немного неуверенно, и украдкой взглянула на солнце.

- Я могу остаться здесь.

Я закатил глаза, объясняя,

- Ты – половина причины, по которой мы здесь. Давай просто… сделаем это, - закончил я, прокашлявшись, и пошел вокруг могил, она следовала за мной. Его могила была неухоженной, и это вызвало острую боль, от которой моя грудь сжалась. Белла смотрела, как я выдирал бурьян, выросший вокруг полуразрушенной гравировки с несколькими заветными словами.

Теперь отец выглядел для меня как сон.

Как будто я закрыл глаза в первые восемь лет моей жизни и придумал существование этого человека. Я уверен, что на самом деле он не был совершенным. Возможно, он каким-то образом был испорчен. Может, он всегда оставлял свои полотенца на полу ванной, или никогда не давал милостыню, или всегда разговаривал в театре, или еще что-то. Я никогда, блять, не знал. Для меня представление о нем становилось все более абстрактным и отдаленным, и чем дальше, тем он становился образом совершенства в моем разуме, что было хорошо. Я мог только надеяться, что кто-нибудь вспомнит меня таким образом, когда моя задница умрет.

- Здравствуйте, мистер Мейсон, - поздоровалась Белла, вежливо похлопав рукой перед собой. Ее лицо было стоическим и серьезным, когда она приветствовала его, хотя я скрыл ухмылку. Я лениво вспомнил мой последний визит сюда, и как я разговаривал с каменным памятником, чувствуя себя неловко и нелепо.

Белла не имела таких проблем – со всем.

Фактически, когда мы посещали могилу ее матери в Финиксе несколько месяцев назад, я был убежден, что нам стоит взять тент. Кладбище было прекрасным, но более заполненным народом. Но Белла не заботилась ни на бит, что группы людей будут обсуждать ее странный вид, когда она стояла около памятника ее матери. Она говорила, и говорила, и говорила, и вслух задумывалась, где были мои гребаные манеры, когда я не представился сам.

Боже, мы были такими ебнутыми, что это даже не было печально.

- Меня зовут Белла, - продолжила она, немного нервничая и сплетая пальцы.

- Я и ваш сын познакомились вечность назад. Вы должны знать, что он абсолютный джентльмен – исключая его язык, конечно, но я сделала лучшее, что могла, и всегда говорю Эсме – это моя тетя – это просто слова. Не большое дело.

Она завела волосы за ухо и перевела взгляд на меня, явно раздраженно произнося губами,

- Скажи «здравствуй».

Иисус.

- Ну, хай, - сказал я, готовясь просто стоять и провести несколько печальных моментов, оплачивая свое уважение. Не все из нас могут быть такими беззастенчиво сумасшедшими, как моя девочка.

Пожав плечами, она схватила локон своих волос и накрутила его на палец, бессвязно рассказывая,

- Мы сейчас живем в Сиэтле. Погода немного прохладная. В любом случае, у нас есть квартира, но не беспокойтесь. Большинство второкурсников живут в общежитиях кампуса или в одних из тех абсолютно огромных квартир-студий, но Карлайл – приемный отец Эдварда – он балует нас и позволил жить в здании с охраной, так что…

Она остановилась здесь и посмотрела на меня, типа я мог продолжить, но фигли. Я помахал ей продолжать.

Она радостно сделала одолжение,

- Учеба тоже хорошо. Вы можете видеть некоторые оценки Эдварда. Он реально толковый и талантливый. Типа… странно талантливый. Он может рисовать все, что угодно, по памяти. Это на грани беспокойства. Он собирается стать отличным врачом, и это почти нечестно. Я просто специализируюсь в бизнесе и надеюсь прожить мой собственный день. Это не изме