Письмо восьмое

ФАИНЕ ЕГОРОВОЙ ОТ БОРИСА БОЛДИНА

«БОЛЬШОЙ ТОМ»

Привет, Фантик!

Опять продолжаю с того места, на котором остановился в прошлый раз. Жизнь такая на­сыщенная, что ни одно письмо не удается тол­ком завершить. Но я уж стараюсь рассказы­вать тебе все во всех подробностях.

Итак, мы задвинулись в кафе — в другое, не в то, в котором были до этого, ведь надо все попробовать — и уселись за столиком в тени.

— Сейчас закажем всем мороженое, — ска­зал «дядя Бен» Флетчер. — Но сперва, наверно, мне надо вам объяснить, почему меня так заинтересовал ваш чудак-профессор...

— А чего тут объяснять! — брякнул мой братец. — Вы полицейский, вот и все! Бобби, иес.

За столом наступила немая сцена, а молча­ливая и подтянутая Алиса вдруг не удержа­лась и прыснула в кулачок. (Слово «бобби», обращенное к отцу, было и ей понятно, да и «полицейский» она могла понять.) Поглядев на нее, все остальные тоже расхохотались.

Потом Сьюзен резко посерьезнела.

— Так вы и правда?.. — начала она. И ее брови недовольно сдвинулись.

Мистер Флетчер кивнул.

— Правда. Только я не бобби, а представи­тель Интерпола. Впрочем, и в Скотланд Ярде мне поработать пришлось, и ни одного дела мы не ведем без сотрудничества со Скотланд Яр­ дом, ведь какие-то действия, дозволенные на­циональной полиции, мы не имеем права пред­принимать... И нечего скрывать, что я специ­ально искал встречи с вами. Если бы моя дочь услышала, о чем я говорю, — с нажимом про­должил он, не глядя на Алису, — она бы под потолок взвилась. Она с самого начала запо­дозрила, что я иду в зоопарк по какой-то слу­жебной надобности, а не для того, чтобы раз в кои веки с ней погулять. Впрочем, это не со­всем так. Если бы я не хотел выкроить для нее немного времени, то я бы выбрал путь попроще. Зная, что на теплоходе ехали двое наблю­дательных мальчишек, я бы нашел способ рас­спросить их, без того, чтобы мотаться по зоо­парку, исподволь выглядывая людей, похожих на нужных мне, и не зная, появятся они или нет... Поэтому если я перед кем и схитрил, то не перед дочерью, а перед своей работой. Ну, в крайнем случае, перед обеими.

Так на теплоходе что-то произошло? — спросил я.

Да, — ответил он. — И... скажем так. Это «что-то» должно было отозваться странными событиями именно здесь, в Англии. Поэтому меня и интересует чудаковатый посетитель, о котором вы упомянули. Если можно, расска­жите о нем все, вплоть до последней мелочи.

А что именно произошло? — спросил Ванька, крайне заинтригованный, как и все мы.

Позвольте мне пока об этом не рассказы­вать. Зная, что именно произошло, вы можете начать подтягивать свой рассказ к этому собы­тию... Даже не додумывать какие-то детали, а толковать их в свете этого события. Поэтому лучше будет, чтобы вы рассказывали... ну как мы с чистого листа. Ровно столько, сколько вам известно, не меньше — но и не больше. Я кивнул.

— Понимаю. Вы хотите, чтобы мы были объективными свидетелями. Ладно, мы вам расскажем все, как есть.

Тут нам принесли мороженое, официантка

справилась, кто какой сорт заказывал, расста­вила перед нами вазочки и ушла. Мистер Флет-чер, выждав, когда она отойдет, сказал:

— Если позволите... — и, вытащив из кар­мана маленький диктофон, поставил его на стол. — Чтобы мне потом удобней было рабо­тать с вашим рассказом, если в нем найдется что-то интересное.

Увидев диктофон, Алиса, которая уже на­брала на свою ложку мороженое, вдруг фырк­нула со зверской гримасой: она все поняла! Раз отец заранее взял с собой диктофон — значит, ему нужны были эти мальчишки с этой* тет­кой, и ради этого он прикрылся дочкой, якобы чтобы удовольствие ей доставить! Ее рука дрог­нула, комок мороженого сорвался с ложки и шлепнулся на джинсы.

— Так... — сокрушенно сказал мистер Флетчер.— Попался...

А Сьюзен встала.

— I'll show her to the lady's, down that way.

Anyway, you're a dirty tricker, right a man can be, no matter if he is a policeman or not!

(«Я провожу ее в дамскую комнату, в кон­це той аллеи. А вы, по-моему, — еще тот мер­зкий обманщик, вполне в мужском духе, по­лицейский там этот мужчина или нет!»)

Надо сказать, последнюю фразу она произ­несла с тем преувеличенным негодованием, за которым ощущается скрытая улыбка, и даже Алиса хмыкнула, и в ее взгляде, устремленном на отца, стало меньше ярости, и даже мелькнуло в нем нечто насмешливо победонос­ное: вот, мол, знай наших!

— Come on, — Сьюзен наклонилась к девочке, потом повернулась к нам. — And you won't tell anything till we come back! It's to be fair only to treat us with the best of your story after all the trouble you made for us!

(«Пошли... И не вздумайте ничего расска­зывать, пока мы не вернемся! Будет по-честно­му, если вы угостите нас вашей историей во всем ее блеске, компенсировав все неприятно­сти, которые вы нам доставили!») 1

Как видишь, мы с Ванькой уже совсем не­плохо стали понимать живую речь. Правда, справедливости ради стоит отметить, что Сью­зен говорила довольно медленно и внятно и фразы строила правильные, ориентируясь на нас. Ведь когда она протараторила с мистером Флетчером и его дочерью незадолго до того — мы ни фига не поняли! Но все равно, лиха беда начало! Я говорю, мы понимали все лучше с каждой минутой.

Мы посмотрели вслед Сьюзен и Алисе, ухо­дящим по аллее, и я сказал:

— Две тоненькие рыжеволосые фигурки... честное слово, будто мать и дочь — или стар­шая и младшая сестра!..

Прохожие, видимо, думали так же: при всей невозмутимости англичан, при всем их на­меренно подчеркнутом уважении к частной жизни другого, когда люди «ничего не заме­тят», иди ты мимо них хоть с марсианином под ручку, головы все-таки поворачивались.

Мистер Флетчер даже слегка покраснел, особенно когда мы услышали, как проходящий мимо старичок сказал своей жене, окружен­ной внуками:

— Well... The pair's magnetic for any sen­ sible eye. Two Godivas of merry old England, unbelievable!

(«Нет, все-таки... Эта пара притягивает лю­бой разумный взгляд. Две леди Годивы доброй старой Англии, невероятно!» — легенду про леди Годиву ты помнишь, конечно, как эта храбрая и очень добрая рыжеволосая красави­ца спасла всех подданных своего жестокого мужа.)

Но, быстро оправившись от смущения, ми­стер Флетчер хмыкнул и подмигнул нам:

— А главное, характерец у обеих еще тот!

Как они с нами, мужиками, разделались, а?

Можно сказать, чуть не ноги вытерли!

— А вы женаты? — спросил Ванька.

Мистер Флетчер посерьезнел и погрустнел.

— Моя жена, Вайолет, умерла восемь лет назад, когда Алиса была совсем маленькой. Около четырех лет ей было. Я еще пару лет проработал в Скотленд-Ярде, дождавшись, когда Алиса достигнет школьного возраста и ее можно будет определить в хорошую шко­лу-пансионат. А потом мне хотелось уехать из Лондона, и даже из Англии, куда-нибудь по­дальше. Я не мог жить в том доме, на той улице, где все напоминало мне о Вайолет... Впрочем, ладно, ребятки. Незачем говорить вам о моих переживаниях. Суть в том, что как раз расширяли и укрепляли Русский от­дел Интерпола, и мне предложили поработать в Москве. Условием было быстрое изучение русского языка, но я с этим справился. Про­работал в Москве, имея возможность уезжать в Англию на все школьные каникулы и зани­маться своей работой там, чтобы проводить время вместе с дочерью, потом получил при­глашение назад в Лондон, с повышением. Вот так и кручусь.

И на все летние каникулы у вас получа­лось уезжать? — изумился Ванька. — На все три месяца?

Нет, конечно, — ответил мистер Флет­чер. —- Такого бы и мне не позволили. На пол­тора месяца я брал Алисе путевку в хороший лагерь отдыха, а оставшиеся полтора частично шли в зачет моего отпуска, а частично — как пребывание по месту работы, в штаб-квартире Интерпола в Лондоне, где мне требовалось как следует поработать с документами.

А вы никогда не пробовали привезти Алису на летние каникулы в Москву? — спро­сил я.

Нет, никогда, — ответил мистер Флет­чер. — И по очень простой причине. Мы боремся с особо крупным бандитизмом, с между­народной преступностью, а вы, надо полагать, знаете, какова в этом смысле обстановка в Москве. И многие лидеры преступных группи­ровок полжизни отдали бы, чтобы иметь ры­чаг давления на высокопоставленного предста­вителя Интерпола. В Москве взять Алису в заложницы ничего бы не стоило. Конечно, ско­рей всего, ничего бы не произошло, но я был обязан учитывать такую возможность. Поэто­му Алиса ни разу не пересекала границы Рос­сии.

Вам к нам надо было двигать, в заповед­ник! — сказал Ванька. — Уж у нас бы Алису точно никто не похитил, а отдохнули бы вы на все сто!..

Может, еще воспользуемся вашим пригла­шением, — кивнул мистер Флетчер. — А, вот и они!.. Вот это да!..

Он прямо-таки глаза выпучил.

Что такое? — спросил я. Я не мог заметить ничего особенного ни в Алисе, ни в Сьюзен.

Да они за руку идут! — ответил мистер Флетчер. — А Алиса ни с кем за руку не ходит. Даже со мной — и то с неохотой. И как это мисс Форстер ее приручила, да еще так сразу?

Алиса и Сьюзен вернулись за стол, и мис­тер Флетчер кивнул нам:

— Что ж, теперь, когда мы в полном соста­ве, можете рассказывать вашу историю.

И включил диктофон.

И мы стали рассказывать. Что могли, мы рассказывали по-английски, а что по-русски рассказывали, то мистер Флетчер или Сьюзен переводили Алисе, и она периодически хихи­кала, как ни пыталась сдерживаться и выгля­деть насупленной и обиженной.

Когда мы закончили рассказ, Сьюзен и ми­стер Флетчер переглянулись.

Well, — сказал мистер Флетчер, — те imagining a smuggler who used a quotation from Great Tom as a password... I dunno, really. It makes me dizzy.

A smuggler? — сразу переспросила Сью­зен.

(«Ну и ну!.. Когда я пытаюсь представить контрабандиста, использующего как пароль цитату Большого Тома... Прямо не знаю. Го­лова кругом идет.

— Контрабандиста?..»

Как видишь, мы поняли и это, хотя мистер Флетчер и употребил такие разговорные обо­роты, которые еще час назад поставили бы нас в тупик. Я ж говорю, мы «набирали» в языке очень быстро.)

Сьюзи прежде всего взволновала и заинте­ресовала обмолвка о «контрабандисте». Кто такой «Большой Том» было для нее — как и для мистера Флетчера — само собой разумею­щимся.

— Ну да, контрабандист, — проворчал мис­тер Флетчер. — На теплоходе один контрабандист засыпался, но курьер, который должен был забрать у него «товар», об этом не знает и, бо­лее того, убежден — этот товар контрабандист успел пихнуть кому-то из пассажиров с прось­бой передать «друзьям, которые за ним заедут», как «маленькую невинную посылочку». Вот мы стараемся перехватить этого курьера.

А засыпавшийся контрабандист — это дядя Витя? Шофер большегруза? — сразу же спросил Ванька.

Он самый. А вы его знаете? — Мистер Флетчер оживился.

Еще бы не знать! — сообщил мой 'бра­тец. — Он с нами вовсю трепался! Столько баек рассказал, пока мы торчали на палубе и глазе­ли на море! И про города рассказывал, в кото­рых мы останавливались. Неплохой, в общем, дядька. Если контрабандист, то не очень вред­ный.

А почему ты сразу решил, что засыпав­шийся контрабандист — это он? — полюбопыт­ствовал мистер Флетчер.

А кому же еще быть! — ответствовал мой братец. — Сел в Стокгольме, сошел в Герма­нии. В Лондоне, когда мы причалили, суеты вокруг засыпавшегося контрабандиста не было, уж мы бы такую суету не упустили, вот и вы­ходит, что замели его раньше! — У Ваньки, уже вполне освоившегося, эта фраза прозвуча­ла так: «There wasn't any fuss about a collared smuggler in the London haven, we woudn't've missed the fun, and he should'a'got his shit in his face earlier!» Ванька вообще на быстро схва­тывает весь разговорный язык быстрее меня, хоть я английский учу намного дольше — и я жду момента, когда он начнет пересыпать свою речь не только относительно невинным, по на­шим-то временам (хотя и тоже за пределами «литературного» языка) «shit», но и словечка­ми покруче — он на удивление хваток на та­кие выражения, и ты сама знаешь, что он под­хватывает порой от местных ребят, чтобы взять и «запузырить» тираду в того, кто вызвал его ярость. А какие на моего братца могут нахо­дить приступы ярости, тебе тоже известно! Я потом спросил у него, откуда он взял это выражение, а он сделал большие глаза и отве­тил: «Так два парня объяснялись перед супер­маркетом, мимо которого мы проходили по Бейкер-стрит, ты разве не слышал? А я не только слова, я и их выговор запомнил, чтобы потом использовать. Я сразу понял, что это дол­жно быть нечто убойное!» Так что есть у него цепкость к языкам и к разговорной речи, а его увлечение «словесным сором», точно так же, как убойно безграмотные фразочки, которые он порой выдает и в устных разговорах, и в школьных сочинениях, — это обратная сторо­на этой цепкости. Я и прежде замечал, что Ванькины нелепые фразы приятно вспоминать, потому что в них почти всегда суть языка схва­чена и мысль выпуклей звучит. Такие вот соображения пришли мне в голову сейчас, когда я это письмо пишу.

В общем я ждал что на эту фразу — первую английскую фразу, выстроенную моим братцем от начала до конца, — взрослые напрягутся, а Алиса смутится. Но нет, Алиса, после секунд­ной паузы, прыснула так, что чуть опять не обрызгала свою одежду мороженым, а взрос­лые, переглянувшись, изобразили шутливо вы­тянутые лица и тоже засмеялись.

Да, к языкам у тебя талант! — сказал ми­стер Флетчер, а Сьюзен кивнула.

Так вот, — продолжил Ванька, когда все отсмеялись (и, по-моему, довольный произве­денным эффектом). — Арестовали его, выхо­дит, раньше Лондона, а у этого шофера дяди Вити такой большегрузный трейлер, в котором очень удобно провозить контрабанду, к тому же у него, как у шофера-перегонщика, простав­лены какие-то там особые визы на все страны Европы, он сам нам об этом говорил и даже паспорт показывал, а людей с этими шоферс­кими визами не очень обыскивают, потому что все привыкли к шоферюгам, колесящим туда-сюда, и потом намного удобней забирать ма­ленький сверток с контрабандой не в России, а в Швеции, чтобы следы запутать! Вот и выхо­дит, что он — самый лучший кандидат в кон­трабандисты, и чуть ли не единственный!.. — И Ванька отправил в рот огромную ложку мо­роженого.

Все теперь смотрели на Ваньку с уважени­ем. А мистер Флетчер задумчиво почесал свой подбородок.

Да... — сказал он. — Соображаешь...

Это что! — великодушно отозвался Вань­ка. — Вы бы видели, как соображает мой брат! Это ведь он догадался, что «профессор» пой­дет к нашему фокуснику, к этому Запашно­му, который Непроливайко, а не к кому-ни­будь еще!

В общем оба молодцы, — сказал мистер Флетчер.

Только объясните все-таки, что за исто­рия с кошками, с цитатой и с этим, как его, Большим Томом! — взмолился я. — Вы гово­рите так, как будто нам все понятно, но нам-то ничего не понятно!

Все очень просто, — улыбнулась Сью­зен. — Вы мюзикл «Кошки» знаете?

Конечно, знаем, — ответил я. — У нас и компакт-диск имеется, где самые красивые куски из всех самых знаменитых опер Энд­рю Ллойда Вебера, и из «Иисус Христос — суперзвезда», и из «Кошек», и из «Призрака оперы»...

Угу! — кивнул Ванька. И пропел, вкрад­чиво-зловещим голосом, про то, что «Призрак Оперы живет в твоем собственном уме...»

Алиса опять хмыкнула: ей это явно понра­вилось. Похоже, наши с ней вкусы во многом совпадали.

Так вот, — продолжала Сьюзен, — мю­зикл «Кошки» создан на стихи «Кошачьей книги Старого Опоссума», которую написал великий поэт Томас Стернз Элиот. Большой Том, как называли его некоторые друзья — и за высокий рост, и, в первую очередь, за то, что он был потрясающим, крупнейшим по­этом. С тех пор и многие люди, любящие его стихи, говорят о нем вот так, ласково, что ли — Большой Том... Он считается у нас луч­шим поэтом двадцатого века, лауреат Нобе­левской премии и так далее. Его стихи у всех на слуху, и, например, его «Старого Опоссу­ма» — его детскую книгу — английские дети читают так, как в России читают... ну, кого бы?.. — Она взглядом обратилась за помощью к мистеру Флетчеру.

Чуковского и Маршака, — подсказал ми­стер Флетчер.

В общем, знают «Старого Опоссума» чуть не наизусть, — сообщила Сьюзен. — И Ллойд Вебер его знал, он говорил в одном из интер­вью, что это была одна из любимых книг его детства. Вот он и создал потрясающее, феери­ческое представление, с такой красивой музы­кой и такими великолепными героями, что это стало сенсацией. И книжку стали заново изда­вать огромными тиражами — они всегда были у нее не маленькими — но успех мюзикла под­толкнул многих перечитать ее заново... Все это к тому, сколько значит Элиот для англичан. Но, естественно, взрослых стихов у него намного больше, и знают их не хуже. И в одной из его крупных вещей, в поэме «The Waste Land» — не знаю, как перевести на русский... — Она опять вопрошающе поглядела на мистера Флетчера.

— «Пустырь», — сказал тот. — Или «Бес­плодная земля». Главное— там один персо­наж, женщина, произносит эту фразу по-не­мецки. Ну, такое бывает. Поэты иногда встав­ляют в стихи фразы на другом языке, если они укладываются в ритм и в рифму, так? Ведь и у Пушкина можно встретить французские, на­пример, слова и выражения, которые ему нуж­ны для создания того или иного особого эф­фекта... А эта строка из Элиота тем более запо­минается, что она — неожиданная, торчащая, как маяк, фраза на другом языке среди анг­лийских стихов. По-моему, нас и в колледже заставляли разбирать, почему Элиот ввел здесь немецкую речь. Словом, «профессор» в ответ на ваши слова, что вы не поляки, а русские, процитировал, по случаю, что «я не русская, я чистокровная немка из Литвы». Возможно, ваши слова прозвучали как пароль, и он ска­зал вам отзыв. А для человека не подозреваю­щего, что ему говорят отзыв, цитата «профес­сора» прозвучала бы как уместная шутка че­ловека, знающего английскую поэзию. Не придерешься. Такой пароль действительно луч­ше, чем... — мистер Флетчер сделал зверское лицо и проговорил: — «У вас продается сла­вянский шкаф?»

Вы и это знаете? — изумились мы.

Я много чего знаю, — усмехнулся мис­тер Флетчер. — Так вот. Про такую фразу вся­кий сразу догадается, что это пароль. А вот фраза «профессора» — если профессор по ошиб­ке обратится не к тому человеку — прозвучит абсолютно невинно. Вот я о чем.

— Погодите... — Я пытался уложить все это в голове. — Во-первых, получается, профессор толковал не о кошках, живших давным-дав­но, а о человеке, по книге которого сделан мю­зикл «Кошки» и который начал писать эту книгу лет семьдесят назад, так?

— Думаю, так, — согласился мистер Флет­чер. — Он втолковывал вам, что пришел пого­ворить об авторе «Кошек», а вы его не поняли. И разговор этот он завел для того, чтобы есте­ственным образом ввернуть цитату из Элио­та — и проверить, те вы, кто ему нужен, или нет.

— Согласен, — кивнул я. — Во-вторых. Если мы случайно попали в точку, и «профес­сор», услышав соответствующий пароль «мы не поляки, мы русские», сказал нам отзыв — и лишь потом убедился в своей ошибке — то, выходит, «профессор» ждет курьера, который сознательно везет контрабанду? Который член их шайки, так?

— Не совсем так, — ответил мистер Флетчер. — С арестом Данилова между двумя груп­пами контрабандистов нарушилась связь. То есть тут все немного посложнее, но в подробно­сти вдаваться не стоит. И теперь та группа, которая находится в Лондоне, понятия не имеет, кто везет бриллианты: случайный человек, которого попросили «передать посылочку», или «свой» курьер, который знает все. Вот они и мечутся между пассажирами теплохода, со­шедшими в Англии...

Так контрабанда — это бриллианты? — перебил Ванька. — Ух ты!

Да, бриллианты, — кивнул мистер Флет­чер. — Что уж тут отверчиваться, коли прого­ворился? И на очень крупную сумму. Вы даже представить не можете, на какую невероятно крупную сумму.

Красота! — воскликнул Ванька. И нахму­рился. — Но он у нас даже не спросил, нет ли посылки для него...

Видимо, он сразу понял, что посылки для постороннего человека у вас нет, — сказал ми­стер Флетчер. — И попытался прощупать вас с другой стороны.

В общем, его обязательно надо! найти, — подытожил Ванька. — Но как?

Мистер Флетчер поглядел на часы.

— Думаю, сегодня вечером нам стоит схо­дить в цирк, — Он повернулся к Сьюзен. — Вы не против?

А Сьюзен...

Но тут я все, Фантик, сдох. Сама видишь, сколько накатал! Строчил и строчил, пока рука не онемела. Так что передохну, отправлю это письмо как есть, а завтра начну новое.

Крауфорд-стрит, 18, Лондон, Вест 1.

С огромным приветом твой Борис Болдин