Знакомство в зоопарке

Привет, Фантик!

Продолжаю рассказ с того места, на кото­ром остановился.

Итак, я обернулся к Ваньке, а он прогово­рил:

— Послушай, ты все правильно разобрал, но мы оба как-то забыли, что Шерлок Холмс — это выдумка. Ну то, что в школе называется «литературный персонаж». А как же кошка могла ходить в гости к человеку, которого не было?

Гм... — я задумался. — А ты сам веришь в то, что Шерлок Холмс — это выдумка?

Я-то не верю, — честно признался Вань­ка. — И сегодня не верю еще круче, чем рань­ше, потому что его квартиру видел. Но... На обложках книг написано: Конан Дойл, не док­тор Ватсон даже. Вот и получается, что все это — сочинения. Если, конечно, Конан Дойл не хитрил.

Вполне мог хитрить...— пробормотал я. —/Ладно, давай в квартиру зайдем. Уже без четверти двенадцать.

Мы вошли в квартиру, и Ванька сразу по­лез в холодильник.

— Пить! Не представляешь, как мне хочет­ся пить после всех этих прогулок.

Он вытащил бутылку апельсинового сока, а я, выложив на стол наши покупки — книж­ку и трубку, — уселся у того окна, что гляде­ло через крыши других домов, на Бейкер-стрит. Погода была очень теплая, и окно я распахнул настежь. Потолок по направлению к окну был скошен, как часто бывает в ман­сардах, и обшит он был деревом. Я смотрел на старые крыши домов, черепичные и же­лезные, вдыхал весенний воздух, в котором уже пахло, как я тебе в одном из предыдущих писем писал, не только клейкой листвой, но даже зацветающей вишней, и опять подумал о том, что в Лондоне совершенно исчезает чув­ство времени.

Ну? — спросил мой братец, осушив два стакана сока. — Как тебе мой вопрос?

Я как раз сейчас над ним и думаю, — ответил я. — Чего добивается этот чудак-про­фессор? Хочет доказать, что Шерлок Холме на самом деле существовал? Или хочет чего-то другого? И почему он движется таким стран­ным путем? Кошки, жившие здесь невесть сколько лет назад, переодевания и грим, цир­ковые фокусы... Все это должно быть объеди­нено чем-нибудь одним, какая-то в этом долж­на быть система... Но какая?

Вот-вот, и я спрашиваю — какая? — живо поддержал меня Ванька. — Почему эта кошка так важна для его... для его, как ты это называешь, системы?

Системы доказательств чего-то, — кив­нул я.

Угу, системы доказательств.

Мне кажется, я найду ответ, если по­думаю немного. Я бы сказал, это дело ровно двух трубок. Что-то в голове у меня вертит­ся, и... и на трехтрубочную такая загадка не тянет.

Может, я бы и нашел ответ — мне до сих пор кажется, что разгадка была где-то рядом и что она чуть ли не промелькнула в наших раз­говорах — но тут раздался звонок в дверь.

Сьюзен — а это была она — оказалась вы­сокой рыжеволосой девушкой, улыбчивой и приятной.

Здравст-вуй-те, — по-русски проговорила она. И тут же с гордостью сообщила: — Я не­множко говорить русский.

А мы по-английски немножко шпарим, — тут же откликнулся мой братец.

Шпарите? — она нахмурилась с легким недоумением. — Вы хотите сказать, даете шпоры английскому языку?

Нет, это такое русское выражение, — ответил я. — «Шпарить» — это значит говорить бегло, — я копался в памяти в поисках такого знакомого слова. — Fluently, вот!

Oh, fluently! — закивала она. — Да, да, я теперь понимаю. «Немножко бегло» — вот как получается. Это смешно, да? Вы Борис, так? А вы — Иван?

Совершенно верно, — откликнулись мы.

И вы ходили в музей Шерлока Холмса? Как вам там понравилось?

Очень понравилось! — с жаром сооб­щил я.

И вот мы все думаем, существовал Шер­лок Холмс на самом деле или нет, — сказал мой братец. — Потому что взрослые все время твердят, что он — выдумка, а нам в это не ве­рится! А для нас важно это знать, очень важ­но, вы даже не представляете, как важно!

Я думал, Сьюзен будет ошарашена и смете­на таким напором, но она ничего, выдержала.

— Вот как, важно? — улыбнулась она. — Вам нужны доказательства?

— Йес, йес! — ответил Ванька (с таким жа­ром, что каждое «с» у него долго шипело, буд­то было выплюнуто с его языка совсем горячим
и долго не могло остыть, и получилось так: «Йесссс, йесссс!..»). — По горло нужны, поза­рез! Во!

И он чиркнул ребром ладони по горлу. Сьюзен на мгновение задумалась.

Well, — сказала она. («Well» у англи­чан приблизительно то же самое, что наше «что ж».) — Меня просили отвезти вас в зоо­парк, но, думаю, перед этим мы можем совер­шить еще одну маленькую прогулку.

Куда? — хором спросили мы.

Увидите. — Она нам подмигнула. — По­ехали. Собирайтесь.

Так мы уже собраны!

Тогда пошли в мою машину.

И мы спустились к машине Сьюзен.

В Англии движение правостороннее, а не левостороннее, как у нас, и руль у машин не слева, а справа, и из-за этого иногда немного путаешься. Так-то привыкаешь быстро, но все равно, когда мы вышли, нам сперва показа­лось, что машина Сьюзен стоит против движе­ния. А Ванька, хотевший сесть спереди, полез не на место пассажира, а на место водителя — и очень удивился, увидев перед собой руль. Но в конце концов мы разобрались, нам обоим было велено сесть сзади, для большей безопас­ности, и мы поехали.

Так куда мы едем? — опять полюбопыт­ствовал Ванька.

Увидите, — повторила Сьюзен. — В один колледж. В одну лабораторию. Тут совсем не­далеко.

Мы примолкли. И поняли, что дальнейшие вопросы задавать бессмысленно, и воспользо­вались этой поездкой, чтобы посмотреть на еще незнакомые нам улицы.

Ехали мы и правда совсем недолго. Очень скоро Сьюзен зарулила машину на стоянку пе­ред мрачноватым, как нам показалось, здани­ем, и бросила нам:

— Пошли.

Мы прошли вслед за ней в здание — по движению людей, в белых халатах и без, мы поняли, что это какое-то научное учрежде­ние или госпиталь — и, после нескольких ко­ридоров, оказались в помещении, больше все­го похожем на биохимическую лабораторию. Мы все время оглядывались: думали, нас вот-вот остановят. Но на нас никто и не глядел, будто раз мы здесь находимся, значит, так и надо.

Сьюзен подвела нас к стене, на которой была привинчена большая и очень красивая ме­мориальная доска.

— Читайте, — сказала она. — Вашего анг­лийского на это хватит?

И мы прочли надпись, вырезанную изящ­ными крупными буквами:

НА ЭТОМ МЕСТЕ СОСТОЯЛАСЬ

ИСТОРИЧЕСКАЯ ВСТРЕЧА

ШЕРЛОКА ХОЛМСА

И ДОКТОРА ВАТСОНА

И БЫЛА ПРОИЗНЕСЕНА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ФРАЗА

«Я ВИЖУ, ВЫ НЕДАВНО

ИЗ АФГАНИСТАНА»,

ПОЛОЖИВШАЯ НАЧАЛО

ИХ ДРУЖБЕ.

Ух ты! — воскликнули мы, совершенно ошеломленные, растерянно оглядываясь по сторонам. — Это и в самом деле было здесь?

Именно здесь, — улыбнулась Сьюзен. — Вот и посудите: установили бы мемориальную доску, если бы этого не было на самом деле?

Погодите! — сказал я. — Так это та са­мая «химическая лаборатория при больнице близ Холборна»?

Она самая, — широко улыбнулась Сьюзен.

Мы с Ванькой в восхищении озирались вок­руг. Это действительно было «величественное просторное помещение», но его «многочислен­ные широкие столы» были заставлены не «кол­бами, ретортами и бунзеновскими горелками», а более современной аппаратурой. Хотя сами столы выглядели находящимися здесь испокон веку, этим суровым крепким столам могло быть и сто, и двести лет. Представить себе, что за одним из этих столов и работал Шерлок Холмс, над одним из «самых отдаленных» от входа столов он и «был склонен», когда в ла­бораторию вошли доктор Ватсон и молодой Стэмфорд — представить это было совсем не трудно.

Что тебе сказать? Мы вышли потрясенные как никогда. Увидеть место, с которого все на­чалось — это, знаешь...

— Well, — сказала Сьюзен. — Теперь в зоо­парк?

Мы закивали. Возможно, не слишком энер­гично после всего, что мы увидели сегодня, даже поход в зоопарк казался нам чем-то блед­ным и не очень соблазнительным.

Но в зоопарке мы быстро встряхнулись. Лондонский зоопарк — это вещь! Я не буду тебе рассказывать, я посылаю тебе фотографии. Мы с Ванькой забыли, разумеется, прихватить наш фотоаппарат, но фотоаппарат был у Сьюзен, и она отщелкала целую пленку, а потом сразу сдала пленку в одночасовую проявку, и через час мы получили фотографии. Сама видишь, там и мы с Ванькой на фоне льва, и на фоне газелей и антилоп, и в обезьяньем отделении, и еще мы с серебряными воздушными шарами и с клоунами, которые приветствуют на входе и выходе, и еще мы в открытом кафе при зоо­парке, из которого открывается такой чудес­ный вид на его аллеи, а то, что стоит передо мной и перед Ванькой — это не какие-нибудь фантастические цветы или блюдо из экзотических фруктов, это мороженое — да-да, мороже­ное, которое там так оформляют и подают, и мороженого можно выбрать больше пятидеся­ти видов — и то, что у Ваньки кончик носа, губы и подбородок белые, коричневые и зеле­ные, так это он мороженым перепачкался, так его наворачивал, а вовсе не клоунским гримом его мазанули (мы так и не поняли до конца, с каким фруктом делается мороженое зеленого цвета, но вкусное оно безумно, как, впрочем, и шарики других цветов). А вот мы с рыжево­лосой девочкой (у многих англичанок волосы такого же рыжеватого отлива, как у Сьюзен, которая есть на другой фотографии, это нас всех втроем Алиса с ее папой щелкнули), и зовут эту девочку Алиса, и это отдельная исто­рия, как мы познакомились.

Мы расспрашивали Сьюзен о ее работе в биологическом центре, и как они тут, в Анг­лии, занимаются заповедниками, и Сьюзен с большой охотой нам рассказывала, и, похоже, ей было с нами совсем не скучно, но в какой-то момент возникла заминка.

Не знаю, как это объяснить, — вздохну­ла Сьюзен. — Моего русского не хватает.

Speak English, please, — предложил Вань­ка. — Заодно мы и в языке еще малость поднатаскаемся.

Но тут к нам обратился мужчина, стояв­ший рядом с нами и тоже рассматривавший слонов. Мужчина, высокий и плотный (не сказать, что полноватый, но без английской худо­щавости), был с рыжеволосой девочкой при­близительно нашего с тобой возраста — это и была Алиса.

Если хотите, я могу немножко выступить в роли переводчика, — сказал он по-русски, очень чисто и тщательно выговаривая каждое слово. — Я неплохо знаю этот язык.

О, спасибо вам! — воскликнула Сьюзен. И заговорила быстро-быстро, как англичане го­ворят между собой, мы с Ванькой только и вых­ватывали отдельные слова, вроде «плэнт» — «растение», «энимал» — «животное», «кэрни-вэс» — «плотоядное», и знакомые глаголы.

В общем, так, — с улыбкой повернулся к нам мужчина. — Сьюзен занимается теми редкими образчиками живой природы, кото­рые являются как бы переходными формами между растениями и животными...

Да, точно! — очень обрадованно закива­ла Сьюзен. — Переходные формы, вот как это называется!

Скажем, некоторые из этих видов могут объединяться в колонии, — продолжал муж­чина, — и, вырабатывая, как растения, кисло­род, одновременно с этим питаться как про­стейшие животные. Как амебы, скажем... Я правильно перевожу? — повернулся он к Сьюзен.

Кажется, да. — Сьюзен напряженно вслу­шивалась и хмурилась.

— Да мы знаем про таких животных! — ска­зал Ванька. — То есть не животных, а, эти са­мые, переходные формы. Они очень важны, по­тому что по ним можно попробовать догадать­ся, как из растений произошли животные. Точно так же, как на некоторых видах рыб можно изучать, как постепенно животные вышли из воды на сушу и как у них появились легкие!

Я гляжу, вы сведущи в биологии, — с улыбкой сказал мужчина.

Еще бы! — ответил я. — Ведь наш отец — биолог и глава крупного заповедника. Поэто­му, можно сказать, мы с рождения учились!

Глава заповедника, вот как? Это очень интересно! — И он заговорил с дочкой по-анг­лийски. Потом повернулся к нам. — Да, по­знакомьтесь, это моя дочка, Алиса.

Мы представились, и девочка чуть присе­ла. Это, кажется, книксен называется — ну, легкий такой у нее получился книксен.

— Может, дальше мы пойдем вместе? Раз вы так хорошо знаете биологию, то сможете 'ответить на все наши вопросы о животных,
ведь вопросы вечно возникают! — предложил мужчина. — Да, я-то сам не представился, ужас какой! — Он рассмеялся, и его лицо сде­лалось совсем добродушным. До этого сквозь добродушие проступала то ли строгость, то ли серьезность, и он даже показался мне чем-то
похожим на стальную дверь, обтянутую красивой мягкой кожей с поролоновой проклад­кой: на ощупь такая ласковая и приятная, а попробуй взломай или врежься в нее. — Меня зовут Флетчер, мистер Бенджамен Флетчер. Вы, ребята, можете называть меня «дядя Бен» — так, кажется, обращаются ко взрос­лым в России?

А вы очень хорошо знаете русский язык, — сказал Ванька. — Где это вы так научились?

Я в Москве успел поработать, и в посоль­стве сперва, и... в разных, в общем, организа­циях,'после дипломатической службы, — отве­тил мистер Флетчер, он же «дядя Бен». — А вы тоже говорите по-русски очень неплохо, — об­ратился он к Сьюзен. — Вы были в Москве?

О, нет!— рассмеялась она.— Я... Как это? Я делала свою работу... Диплом, по-рус­ски, да?.. То есть выпускалась из университе­та и хотела — готовилась, да — стать бакалав­ром. — Она перешла на английский, но гово­рила очень медленно и внятно, попроще строя фразы, чтобы нам было понятно каждое сло­во. — Я все время интересовалась переходны­ми формами, как растения превращаются в животных и птиц, как из одной клетки, пла­вавшей в море, мог произойти доисторический ящер, как может дальше происходить все раз­витие. И я не могла не изучать историю этого вопроса, потому что надо хорошо знать работы ученых разных эпох, и даже средневековых алхимиков, которые учили, что жизнь может самозарождаться из грязи... Они ошибались, конечно, эти алхимики, но при этом сделали много интересных открытий и ценных наблю­дений... И, разумеется, я не могла не изучать знаменитого французского ученого Ламарка, который утверждал, что формы жизни вечно меняются, переходят одна в другую, и ни одна не существует долго, с точки зрения Бога и вечности. И что человек тоже просуществует очень недолго, а что придет ему на смену, мы не знаем. А у вас есть такой великий поэт, Ман­дельштам, который очень популярен в Англии. Не знаю, как сейчас в России. Но в Англии его стихи издавали много раз, в разных перево­дах. И у него есть замечательные стихи про Ламарка. Да, замечательные, и очень точные, с научной точки зрения. Их необходимо было как следует знать, необходимо было как сле­дует их понять, чтобы понять вопрос во всем объеме. Я прочла много переводов, и очень хо­рошие переводы читала, но ни один из них меня не устраивал. И я поняла, что мне надо прочесть стихи в оригинале, на их родном язы­ке, чтобы ничего не упустить.

И ради одного стихотворения вы весь язык выучили? — изумился Ванька.

Ну, нельзя сказать, что я его выучила, — улыбнулась Сьюзен. — Но стихотворение я в итоге не только тщательно разобрала, но и за­помнила.

И она продекламировала:

Был старик, застенчивый как мальчик, Неуклюжий, робкий патриарх... Кто за честь природы фехтовальщик? Ну, конечно, пламенный Ламарк!

Слова она произносила чуточку смешно, но, в целом, очень чисто и правильно.

— Как там дальше? — спросила она саму себя.

Мы прошли разряды насекомых С наливными рюмочками глаз.

Он сказал: природа вся в разломах,

Зренья нет, ты зришь в последний раз.

Он сказал: довольно полнозвучья, Ты напрасно Моцарта любил. Наступает глухота паучья, Здесь провал сильнее наших сил...

— Вот. — Она чуть смутилась. — И это мне действительно очень помогло. Я даже взяла ку­сочек из этих стихов эпиграфом к своей работе, про то, что «На подвижной лестнице Ламарка Я займу последнюю ступень». «Подвижная ле­стница» — это замечательно, в этом самая суть. И ведь когда Мандельштам писал это, даже в Москве метро еще не было построено, и про эс­калаторы он не знал. Я специально проверяла, по датам. Нет, вы понимаете? Вот есть эта «под­вижная лестница», эскалатор по-нашему, и все виды едут по ней, проходя одну стадию за дру­гой, кто-то исчезает, кто-то новый появляется, остановки не бывает ни на секунду, движения и изменения вечные и непрерывные, и я встаю на последнюю ступеньку, и у меня весь путь впереди, а для кого-то этот путь уже кончается. Когда я разобрала это стихотворение вот так, размышляя над каждым словом, и из-за каж­дого слова подолгу роясь в словарях, чтобы вы­яснить все возможные смыслы, которые в нем имеются, у меня самой в голове что-то проясни­лось, и возникло несколько новых и очень хо­роших идей... Идей, которые всем понравились, и за которые меня и взяли в итоге в наш заме­чательный исследовательский центр, куда, про­сто так не попадешь. Вот это и называется «брать проблему во всем объеме». Если б я от­махнулась от Мандельштама, потому что, мол, что там взять, со стишков, красивости одни и ничего научного, я лучше прочту еще несколь­ко толстых книг по моей теме — то я бы достиг­ла намного меньшего.

— И все равно, — с уважением сказал мис­тер Флетчер. — Ребята правы в своем изумле­нии. В упорстве вам не откажешь. А с виду вы... ну да, легкая такая красивая девушка, никогда не подумаешь, что за этим беззабот­ным обаянием скрывается таран. (Мы с Вань­кой и сами думали о том же. Выходит, Сью­зен — не какая-то там, а серьезный работник, и ей поручили заниматься с нами не потому, что на работе можно без нее спокойно обой­тись, а потому что на нее можно положить­ся.) — Вы, случаем, не шотландка?

Здесь я должен пояснить тебе, Фантик, что упорство, даже упрямство шотландцев настоль­ко считается их национальной чертой, что и в присказки вошло. Ванька говорит, что это и в футболе заметно: шотландцы порой играют не очень хорошо, но уж если сумеют упереться, то любой команде рога пообломают. Ну, обо всем, что касается футбола — тут Ваньке луч­ше судить.

— Нет. — Сьюзен, рассмеявшись, тряхну­ла своими рыжими кудрями. — Я не шотланд­ка, я ирландка. То есть бабушка у меня была ирландкой. Может, отсюда и моя тяга к по­эзии. Ведь ирландцы и дня не могут прожить без поэзии, без красивых поэтических преда­ний, без сказки, возникающей из ничего.

Мистер Флетчер тоже рассмеялся.

— Понимаю, не шотландка, а ирландка. Bingar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutsch, так?

— Именно так! — весело согласилась Сьюзен.

А у нас с Ванькой челюсти отвисли.

— Эгей! — сказал мой братец. — Это что еще такое?

Теперь все на него смотрели с изумлением.

Что, даже ты знаешь эти стихи? — спро­сил мистер Флетчер. — А я-то думал щеголь­нуть!

Какие там стихи! — отмахнулся Вань­ка. — Это ж то, что выдал нам этот чудак-про­фессор! — Он повернулся ко мне. — Слушай, может, это был пароль? И тоже как-то связан­ный с кошками?

Мистер Флетчер мигом посерьезнел.

С какими такими кошками?

Да с теми, которые жили семьдесят, а то и восемьдесят лет назад, — ответил я. — При­стал к нам с ними какой-то чудак, а когда узнал, что мы из России, то и выдал эту фра­зочку.

Угу, и как он в музее Шерлока Холмса вертелся! И как в Летний цирк побежал! — до­бавил мой братец. — Вот уж точно, профессор, задвинутый на своем!

Интересно, — сказал мистер Флетчер. — Очень интересная история, и хотелось бы ее услышать, если вы не против. Может, нам при­сесть где-нибудь? И перекусить заодно? Я при­глашаю. Знаете, люблю истории о чудаках...

Мы вообще-то не так давно перекуси­ли. — Ванька похлопал себя по животу. — Но от еще двух-трех порций мороженого я не от­кажусь.

И я тоже, — поддержал я. Мистер Флетчер поглядел на Сьюзен:

Окончательное слово за вами, мисс. Она поглядела на нас — и махнула рукой.

— Согласна. Только по моему разумению больше чем по одной порции мороженого им брать не надо. Они уже столько его съели, что
как бы чего не вышло. Обидно будет все время в Лондоне проваляться с ангиной!

И мы направились в кафе...

Но опять настает время отправлять пись­мо, так что доскажу в следующем, что было дальше.

С огромным приветом твой Борис Болдин

Крау форд-стрит, 18,

Лондон, Вест 1.