Глава VIII что же произошло той ночью

Пока мы таращились на Ваньку, силясь сообразить; что он имеет в виду, мой братец наконец заметил Петьку.

Ой!.. — Он резко остановился. — Ты кто?

Познакомься, — сказал я. — Петька Птицын.

— Сын браконьера? — Теперь и Ванька вылупил глаза. — Ты знаешь, что мы соби­рались тебя искать?.. Вот здорово!.. Да, прав­да, что отец тебя лупцует?

— Лупцует, — с каким-то мрачным удов­летворением подтвердил Петька.

Как ни странно, этот ломовой вопросик моего братца сразу разрядил атмосферу.

— Мы тебе расскажем обо всем, — ска­зал я. — А пока рассказывай ты. Я вижу, тебя переполняет. Что за «силуэтчики»?

— Ну, есть такая передача «Силуэт», вро­де «Человека в маске» и тому подобных, толь­ко ее в Петербурге делают, — стал объяс­нять Ванька. — Мы и сами видели ее раза два, только, естественно, на фамилии в титpax внимание не обращали. Суть передачи в том, что снимают человека, который не хо­чет, чтобы его узнавали, потому что он рас­сказывает что-то криминальное или строго секретное, ну и вообще... "Поэтому снимают его так, чтобы на экране он выглядел сплош­ным черным силуэтом, по которому его ни за что не опознаешь... Делают эту передачу двое. Снимает Сергей Листяков, а беседует с си­луэтом, задает вопросы и комментирует Па­вел Хрумов. Ну, у них в команде и еще люди есть, всякое техническое обеспечение, про­дюсеры, все те, без кого никуда не денешься, но уж их имен и фамилий баба Ганя не по­мнит, потому что авторами программы счи­таются эти двое. Баба Ганя всегда смотрит «Силуэт» с удовольствием, потому что любит всякое «остренькое». У них в «Силуэте» появлялись и мелкий торговец наркотиками, и мужик, который много лет был настоящим палачом и приводил в исполнение смертные приговоры, и поездной вор, и девчонка-каратистка, которая убила двух парней, напав­ших на нее в парке, а милиция ее не нашла и все списала на криминальные разборки, и больной СПИДом... Словом, кого только не было! Суть в том, что у них люди очень от­кровенно рассказывают обо всем, о чем ина­че в жизни не рассказали бы. Понятно?

— Выходит, они путешествуют не просто так, а в поисках новых сюжетов? — спроси­ла Фантик. — И решили, что браконьер — это то, что им надо?

Никто Фантику не ответил, все и так было яснее ясного.

Но Петька с сомнением покачал головой: — Мой отец ни за что не стал бы снимать­ся — даже силуэтом. Он вообще все телеви­дение называет «обезьянничанием». Смотрит только «Белое солнце пустыни», когда его повторяют, и «Крутого Уокера». Послал бы он этих телевизионщиков... Крутыми матю­гами послал бы, точно вам говорю!

— Погодите, ребята, — сказал я. — Мне надо подумать. Фантик, перескажи пока Ваньке все, что здесь было.

Фантик постаралась как можно короче и толковей пересказать Ваньке все, что мы узнали от Петьки Птицына. А я старался выстроить по порядку мысли, роившиеся у меня в голове. Кажется, это начинало у меня получаться.

И ты тормознул нас на том, что мне должны были назвать гадов, которые укра­ли отцовскую лодку, — заключил Петька.

Да, конечно, — вмешался я в разго­вор. — Это Шашлык и Мишка Чумов. Мы увидели из-за кустов, как они прячут в без­людной бухточке чужую лодку. Мы ее пе­репрятали, чтобы потом поехать на берег и поискать владельца. Но когда мы приехали, твоего отца уже арестовывали, а лодка сто­яла на месте. Выходит, кто-то нашел ее после нас и воспользовался ею, чтобы подставить твоего отца. Вот и вся история.

Фью!.. — присвистнул Петька. — Да, отец об этом знать не должен, иначе он убь­ет и Шашлыка, и Чумова. Охота мне, чтобы он надолго загремел из-за этих придурков!

Кстати, они говорили о том, — вставил Ванька, — что лодка в этой бухточке нужна им, потому что отсюда будет близко и удоб­но куда-то доплыть. А до световых бакенов из этой бухточки ближе.

Тогда все ясно! — заявил Петька. — Шашлык и Чумов отыскали, куда вы спря­тали лодку, раздели бакены, а потом сперли видеокамеру, чтобы подставить отца!

Нет, — покачал я головой. — Мне ка­жется, все было не совсем так.

А как? — спросили все хором.

Прежде всего я обращаю ваше внима­ние на две странности, — сказал я. — Во-пер­вых, то, что твой отец, Петька, получил не­мыслимо много — по местным меркам — за двух живых лисиц, не чернобурок, а обык­новенных крестовок.

Живых?.. — изумился Петька. Ну ко­нечно, мы ведь еще не успели ему об этом рассказать. — А, ну тогда понятно, почему вы спрашивали про шевеление и поскули­вание. Я ведь толком не знал, каких живот­ных добывал на этот раз отец. Да, семьсот рублей за двух лисиц — это очень много. Обычно отец радовался, когда две лисицы уходили за четыреста!

И во-вторых, — продолжил я, — его слова про то, что зря он связался с этим. Что он имел в виду? Что он согласился уча­ствовать в чем-то странном, в чем никогда раньше не участвовал. И ему это не нрави­лось, хотя из-за больших денег он и согла­сился поучаствовать. В-третьих, он проси­дел с покупателем минут сорок. Ты не уточнил, сколько идет «Силуэт»? — повернулся я к Ваньке.

Уточнил. Двадцать минут, стандарт­но, — сообщил мой братец.

То есть за сорок минут можно было снять достаточно, чтобы потом было что вы­кинуть при монтаже. Ведь телевизионщики всегда снимают в два-три раза больше, чем выходит на экран, это все знают. Словом, я думаю, что твой отец соблазнился больши­ми деньгами и все-таки снялся для «Силуэ­та»... Ему поставили бутылку, и он сидел и неспешно рассказывал, что такое жизнь бра­коньера, демонстрируя при этом пойманных лисиц.

Но тогда Петька должен был видеть свет! — сказала Фантик. — Ведь была глухая ночь, и хоть как-то его отца освещать долж­ны были, иначе бы у них мало что снялось!

А верно, — сказал Петька.

Они могли дать направленный свет от крупного фонаря, — возразил я. — Петька сидел у гаражей, за краем обрывчика, и та­кого света не увидел бы, а для съемки тако­го света было вполне достаточно!.. Ладно, поехали дальше. Ведь и то, что отец не по­шел пить вторую бутылку домой, а предпо­чел остаться на улице, тебя смутило, да?

В общем, да, — подумав, кивнул Петька. — На него было бы больше похоже, если бы он заземлился на кухне.

То есть он, видимо, хотел продумать что-то важное и, возможно, предпринять еще какие-то действия, так?

Возможно, — опять кивнул Петька.

Когда ты пошел спать? Петька прикинул.

Где-то в начале пятого, — сообщил он.

А твой отец вошел в дом в семь — на­чале восьмого. Целых два часа? Вполне хва­тит, чтобы сплавать к яхте, схватить видео­камеру и приплыть назад!.. Нет, я не думаю, что твой отец украл видеокамеру, — поспешно сказал я, увидев, как у Петьки зло темнеет лицо. — Он хотел забрать пленку, а камеру потом вернуть. Вот он сидел, думал и все больше волновался, как бы чего не вышло из того, что он разоткровенничался перед не­знакомыми людьми. В конце концов он не выдержал! Быстро вскочил в лодку...

Но ведь лодки не было! — сказал Ванька.

— По всей видимости, лодка была. Еще предстоит разобраться, как она вернулась на место. Но то, что за час без малого на берегу твой отец, Петька, не заметил отсутствия лод­ки, даже несмотря на ночь и на то, что она должна была стоять довольно далеко... Это тоже чуть-чуть странно, согласитесь. В об­щем, он плывет к яхте. Яхтсмены как раз собираются снимать лисиц в утреннем свете. Или уже отсняли, а потом выпустили их на волю, запечатлев напоследок, как лисы бегут к перелеску. Твой отец соображает, что де­лать. Попросить стереть запись на пленке? Скорее всего, телевизионщики откажутся. От­крыть камеру и вытащить пленку, пока ни­кто не смотрит? Он не очень знает, как что устроено в камере и впопыхах может ее сло­мать. Тогда он хватает камеру, на секунду оставшуюся без присмотра, и плывет с ней к берегу, чтобы без суеты посидеть, разобрать­ся, как она открывается, извлечь пленку, а потом вернуть камеру владельцам. И кстати, в таком случае его вполне могли видеть с патрульного катера в шесть—полседьмого утра. Пленку он достал, все нормально, а вот камеру вернуть не успел из-за шухера, ко­торый поднялся вокруг световых бакенов. И теперь он молчит, потому что боится навлечь на телевизионщиков крупные неприятности, если все расскажет, ведь их поведение назы­вается по большому счету соучастием в бра­коньерстве! Об этом он и хочет посовето­ваться с нашим отцом — как вылезти из этой истории так, чтобы других людей не подста­вить. И еще, кстати, раз уж он отказался быть героем передачи и уничтожил отснятый материал, он собирался вернуть им день­ги. Скажи, обычно твой отец сразу показы­вает, сколько заработал?

Да, — кивнул Петька. — И сразу отда­ет что-то матери. Иногда часть, иногда це­ликом — по обстоятельствам.

Вот видишь! А тут он скрывал деньги до последнего момента и отдал только тог­да, когда понял, что идут его арестовывать. Скорее всего, это означает, что он хотел их вернуть — за вычетом бутылки самогона, ко­торую посчитал какой-никакой оплатой за свои труды.

Но кто же тогда раздел бакены? — спросила Фантик.

Шашлык с Чумовым, — ответил я. — Нашли другую лодку и раздели. Они так нацелились на эти бакены, что не стали бы отказываться от своего замысла из-за поте­ри одной лодки.

Да, все складно вроде, — проговорил Петька. — И все равно... Отец ни за что бы не согласился на съемку — это раз. И два, он бы ни за что не бросил в лодке такую ценную чужую вещь, как видеокамера. Если не хотел нести ее домой, чтобы мы не увидели, то в гараже бы запер, это точно. Вот помяните мое слово, что-то не так было, как ты рассказываешь.

А меня больше всего лодка смущает, — сказал Ванька. — Если ее кто-то нашел и тайком поставил на место, так это вообще такая история выходит, что с винтиков съе­хать можно!

И куда Петькин отец дел кассету? — подала голос Фантик. — Ведь у него не было времени особо тщательно ее спрятать, и ее бы нашли при обыске.

Согласен, в моей версии есть пробе­лы, — сказал я. — Но она объясняет почти все. У кого имеется версия получше? Да­вайте держаться моей версии — и, уверяю вас, все пробелы исчезнут один за другим, когда мы узнаем больше.

Ну, не знаю, — заупрямился Ванька. — Та, прежняя версия мне нравилась больше. Потому что в ней все было связано вместе: и лисы, и бакены, и яхта, и лодка. А по этой получается, что вся история с лисами — от­дельно, а раздевание бакенов — отдельно. Ну, обобрали их эти стукнутые Шашлык с Чу­мовым, а Птицын попался под горячую руку. И прав Петька, его отец не оставил бы ка­меру в лодке! Камера в лодке могла лежать только затем, чтобы его подставить. И не Шашлык с Чумовым это придумали, а те люди, которые были поумнее!

Вот-вот, — кивнул Петька.

Эх, если бы удалось точно узнать, кого видели с патрульного катера, твоего отца или нет! — вздохнула Фантик. — Если тво­его отца, значит, прав Борька. Если нет, зна­чит, его версия никуда не годится.

Да как это узнаешь? — пожал плечами Ванька. — Патрульщики рассказали столько, сколько видели. И если б могли сказать оп­ределеннее, то давно бы сказали.

Ну, не знаю... — мрачно пробормотал Петька.

Что ты хочешь сказать? — встрепенул­ся я.

Да то я хочу! — буркнул Петька. — У отца такие контры были с начальником одного из патрулей, что тот в ком угодно отца признал бы, чтобы поквитаться!

А из-за чего контры? — с любопыт­ством спросила Фантик.

Ну... — Петька махнул рукой. — Понят­но, из-за чего.

Несмотря на всю неопределенность этого ответа, мы в общем поняли, что имелось в виду.

— Но подожди... — сказал я. — Ведь пат­рульные не стали бы зря оговаривать отца.

Так можно вообразить, будто это они и лод­ку нашли, и камеру сперли и подкинули, чтобы твоего отца потопить.

А я и не говорю, что они все это сде­лали, — сказал Петька. — Хотя, кто их зна­ет, может, и могли... — злорадно добавил он. — Я только о том, что если они видели вообще какую-то лодку, а потом узнали, что на отца бочку катят, то вполне могли ре­шить, что вот случай отыграться за все!

Вообще да, — сказала Фантик. — Опоз­нать лодку и не опознать человека...

Лодка больше, да и глаз у них на лод­ки наметаннее, — возразил я. — И потом, вот какая штука получается. Допустим, лод­ку видел этот самый враг Птицына. Он от­лично знает, что Птицын браконьер и что, если он ранним утром находится на воде, значит, совершил нечто незаконное и в лод­ке должны быть доказательства этому. Тут бы ему твоего отца и взять с поличным, что­бы отыграться за все! Но нет, он хлопает ушами и дает лодке спокойно проплыть мимо, и лишь потом рассказывает об уви­денном...

Значит, он сумел разглядеть, что в лод­ке не отец, — решил Петька. — А потом по­нял, что ему представляется случай зако­пать отца... Вот скотина!

Есть и другой вариант, — сказал я. — Лодку видел начальник какого-то другого патруля, из тех, что относятся к твоему отцу вполне спокойно. И тогда он — свидетель объективный и беспристрастный...

Словом, надо выяснить, какой патруль видел лодку, — сказал Ванька. — По Борькиной логике получается, что, если лодку видел враг твоего отца, значит, в ней был не твой отец. А если кто-то другой, то это впол­не мог быть твой отец!

И рассказ патруля — единственное до­казательство, что Птицын в это время был на реке, — сказала Фантик. — Все осталь­ное противоречит этому. Ну, кроме этих двух часов...

Петька покачал головой:

Отец может выпить много, при его-то сложении и бычьей силе, но он никогда не гонит волну. Не хлещет стаканами, лишь бы быстрее, понимаете? Одну бутылку он вы­пил за сорок минут, на пару с кем-то. Вто­рую он пил бы еще медленно, потихоньку отходя после трудной вылазки. Как раз два часа и мог просидеть.

Ты можешь спросить у него напрямую, снимали его на видео или нет? — поинтере­совался я.

Не решусь! — тут же отказался Петь­ка. — Он еще возьмет и зарычит на меня... И потом, нам ведь разрешают видеться в присутствии милиции. Отец еле-еле улучил несколько секунд, чтобы шепнуть свое по­ручение... Второй раз мы можем и не остаться наедине, а спрашивать его об этом при ментах я ни за что не буду. Ведь это значит такую наводку им дать!

Ну, наводка им уже дана, — заметил я. — Мне думается, они уже обо всем дога­дались. Мы были возле яхты, когда они доп­рашивали яхтсменов, и те очень неумело врали и выкручивались. Милиция перепи­сала их паспортные данные и, конечно, еще быстрее нас установила, что имеет дело с авторами программы «Силуэт». Сделать сле­дующий вывод — что они снимали твоего отца — им будет раз плюнуть. И не говори, что отец ни за что не согласился бы на съем­ку. Как видишь, по всему получается, что он согласился.

Но он бы ни за что не стащил камеру, чтобы вынуть из нее пленку! — сказал Петь­ка. — Тут у отца понятия строгие. Он как-то считает немного чудно, что браконьерство — это одно, а то, что между людьми делает­ся, — это совсем другое. Он чужой копейки никогда не возьмет, и нам всем вдалблива­ет, что хуже воровства ничего нет, при лю­бых обстоятельствах.

Да, завернутые у твоего отца поня­тия... — проговорил Ванька.

Какие есть, — ответил Петька. — А если б он даже взял эту камеру, чтобы потом вер­нуть, то ни за что не оставил бы ее в лодке, хоть ты дерись!

В общем, как ни крути, получается, что надо искать кого-то, кто видел лодку, — сказала Фантик. — Это будет несложно, ведь в милиции знают, кто они такие...

Ну, в милицию мы обращаться не бу­дем, — заметил я. — Но, уверен, на берегу все знают, какой патруль засек твоего отца. Выяснить это — дело двух минут, у любого спросить. Кстати, как зовут врага твоего отца?

Да есть такой, старый козел, — про­ворчал Петька. — Адоскин, Виктор Федорыч... Уже двадцать с лишним лет у всех в печенках сидит!

Что, строгий очень? — спросила Фан­тик.

Гадливый он! — убежденно сказал Петь­ка. — По любой мелочи придирается. Другие хоть дохнуть людям дают, а он... Вон, недав­но был случай с ящиком водки...

Какой случай? — сразу заинтересова­лись мы.

Ну, капитан прогулочной «ракеты», что от главной пристани туристов катает, меж­ду экскурсиями «левый» рейс сделал. Пере­вез кому-то на другой берег и доски для пола, и обои, и мебель всякую... Видно, боль­шой вышел груз, потому что он целый ящик водки за него получил... Наверно, тот мужик какое-то отношение к водочному заводу имел. Не важно. Ну, сделал капитан этот рейс и, естественно, тут же одну бутылку вскрыл. А тут — раз! — водная инспекция, которую в тот день Адоскин возглавлял. И Адоскин тут же снимает капитана с управ­ления судном как пьяного, и к тому же штур­вал опечатывает. К нему и так и сяк, чтоб он экскурсию разрешил, — он ни в какую. Кто другой пошумел бы, оставшуюся водку себе забрал, и дело с концом. А этот Адос­кин, он не только акт на капитана составил, но и телегу наверх на него накатал...

Так ведь он вроде правильно посту­пил, — недоуменно проговорила Фантик.

Может, и правильно, только никто здесь так не делает. — Петька чуть не сплюнул, но вовремя сдержался, спохватившись, что он в доме. — Кроме этого Адоскина, разумеется.

Но, кстати, это лишнее доказательство того, что лодку твоего отца видел не Адос­кин, — сказал я. — Если он такой правиль­ный, он бы лодку точно задержал прове­рить, нет ли в ней чего незаконного.

Да чего гадать? — сказал Ванька. — Мы ведь в два счета узнаем, кто это был.

Я выясню! — заявил Петька. — И если это Адоскин, то, значит, он нагло врет! А если не он, а какой-нибудь мужик понор­мальней, то попробую подкатиться к этому мужику, порасспрашивать, что он все-таки видел. Мне не трудно. Все равно болтаюсь на берегу, почти ничего не делая.

И сразу нам расскажешь? — спросила Фантик.

Если выясню что-нибудь толковое, — пожал плечами Петька. — Ладно, двинусь я...

Как связь будем поддерживать? — спросил я.

Сам приплыву. А если что срочное, то нашу квартиру всякий покажет.

Он встал, и тут опять залаял Топа.

— Интересно, кто это? — сказал Вань­ка. — Может, наши мамы из леса возвра­щаются?

Но это были не мамы. Это Миша опять заехал.

Привет! — сказал он, заходя на кух­ню. — Заскочил проведать, как вы тут жи­вете, потому что дела идут полным ходом... Подождите... — Он нахмурился, вглядыва­ясь в Птицына. — Точно, сын Птицына! Не знал, что он ваш приятель.

Да, он наш приятель, — боевито заявил Ванька.

Очень хорошо. — Миша протянул Петь­ке руку: — Михаил Зозулин.

Вы, что ль, из ментов? — проворчал Петька и сразу прикусил язык, поняв, что ляпнул что-то не то.

Миша расхохотался:

Ты знаешь, некоторые эфэсбэшники обижаются, когда их путают с милицией. А я — нет, не обижаюсь. В конце концов, все одно дело делаем.

Так вы из этих?.. — пробормотал Петька.

— Из «этих», — весело ответил Миша. — Временный начальник городского управле­ния. Лейтенант. Уже старший. Если меня оставят здесь насовсем, то, может, следую­щее звание дадут... А твой отец — упертый мужик. Стоит на том, что с берега не ухо­дил и для программы «Силуэт» не снимал­ся! Мол, они бы у него за версту отлетели, если б только намекнули, что хотят для те­левизора снять!

Так вы уже все знаете? — вырвалось у Фантика.

А, так и вы уже докопались? Быстро работаете? — рассмеялся Миша. — Мне все­гда стоит помнить, что палец вам в рот не клади!

И что им теперь будет? — спросил я.

А ничего. Ведь ничего криминального в итоге не случилось. Лисы не убиты и на свободе, одна из них уже возвращена в за­поведник. И Птицыну было бы лучше, если б он сознался — при условии, конечно, что он не крал этих проклятых ламп! Ведь если он все это проделал для телевизионщиков как демонстрацию работы браконьеров и ее криминальной сущности, то все удалось бы спустить на тормозах. И ваш отец просил отнестись к Птицыну помягче — мол, не­дурной, по сути, мужик, тюрьма его только испортит... Кстати, не знаешь, почему их отец так благоволит твоему отцу? — кивнув на нас, спросил Миша у Петьки.

— Ну... — Петька замялся. — Почему их отец к моему хорошо относится, я толком не знаю. Ну, видно, в характерах у них есть что-то общее... А почему мой отец к их отцу относится неплохо, это я, кажись, знаю...

— Почему? — спросил Ванька.

Петька колебался.

А вы никому не скажете? — с сомнени­ем осведомился он. — А то отец с меня шку­ру спустит... Он только нам это рассказал. А ваш отец обещал ему молчать и, значит, сдер­жал свое слово, раз даже вы не знаете...

Вот те крест! — сказал Миша, заинт­ригованный не меньше нас.

А мы закивали в знак согласия.

В общем, так... — Петька набрал воз.-, духа для храбрости. — Они раз на руках бо­ролись, на спор... И ваш отец руку моего отца положил.

Что-о?

Мы знали, что наш отец могучий му­жик, — работа обязывала. Рюкзак с аппара­турой, в семьдесят килограммов, он без ви­димой натуги таскал по заповеднику. А мама с Егоровым как-то вспоминали, как отец од­нажды пятак на пари согнул — в те времена, когда пятаки еще в ходу были. Но одо­леть такого богатыря, как Птицын, этого че­ловека-гору...

— Ну да, — кивнул Петька. — Ваш отец моего на зайцах поймал, в неположенную пору. Слово за слово, ваш отец предложил: давай на руках поборемся. Ты меня поло­жишь — ступай на все четыре стороны. Я тебя — уплатишь полный штраф и не пик­нешь. Ну, отец вызов принял, и они устрои­лись у большого пня. И заломил ваш отец его руку. А мой отец, значит, взял у него квиток на штраф, первым делом, как вер­нулся из леса, пошел в сберкассу этот штраф уплатить, и, хотя переживал, что сильнее его человек нашелся, но и как-то доволен был, что так все разрешилось. И высказал­ся в том смысле, что лесник — мужик стоящий, потому что гнилой человек таким сильным не бывает и что вообще, очень пра­вильно, по-мужицки, всю ситуацию разрулил, а значит, ему доверять можно, а попа­дешься ему — только на себя пеняй...

Мы выслушали этот рассказ затаив ды­хание. Так вот почему отец послал нас к Птицыну, который «все для нас сделает»! И надо же, даже нам ничего не рассказал — щадил самолюбие Птицына, которого у него, конечно, не меряно.

Понятно... — пробормотал Миша, тоже впечатленный этой историей. — В общем, по­пробую разговорить этих... яхтсменов. — Он фыркнул. — Сейчас иду возвращать им все кассеты, среди которых, конечно, нужной нет. Пусть поймут, что, сознавшись, они только помогут Птицыну, а не навредят ему... Теперь второе. Поймали мы Шлыкова и Чумова.

Ну? — в один голос спросили мы, вклю­чая Петьку.

Ничего интересного, — сообщил Ми­ша. — В том, что они угнали лодку Птицы­на, они сознались довольно быстро. Но ут­верждают, что у них самих эту лодку умык­нули, и с тех пор они лодку не видели. Да, они заметили в бухточке следы Топы, и даже постояли погадали, не вы ли увели лодку. Но потом решили, что вы просто гуляли мимо, что вы не из тех, кто будет оставленную лодку одалживать. Ночь они провели на острове, в домишке Чумовых, а утром, услышав про раздетые бакены, испугались, что могут на них подумать, и решили спря­таться до тех пор, пока настоящих воров не найдут. Сейчас Николай Алексеевич обра­батывает их, что это за таинственный «дед», которому они сдавали ворованный металл. Но тут они уперлись наглухо — видать, здо­рово боятся этого «деда»... Ладно, моего ведомства эта проблема не касается. А суть в том, что, получается, они не совершили ни­чего противозаконного и надо их отпускать.

— Как это «ничего противозаконного»? — возмутился Петька. — А то, что они нашу лодку поперли?

Миша пожал плечами:

Лодка на месте, заявления от твоего отца о ее краже не поступало... Словом, даже это им не пришьешь.

Ну, если отец узнает... — проворчал Петька.

Только пух и перья полетят, да? — кив­нул Миша. — Алексей Николаевич собирал­ся намекнуть им, что, если они не назовут этого «деда» по-хорошему, он заложит их твоему отцу.

Гм... — Петька наморщил лоб. — Могут назвать, а могут и нет. Они жутко этого «деда» боятся!

— Так ты знаешь, кто это? — быстро спро­сил Миша.

Петька некоторое время глядел на него как кролик на удава, поняв, что прогово­рился.

— Ладно! — Миша хлопнул его по пле­чу. — Знаешь, но не скажешь, так? Не буду тебя пытать. В конце концов, повторяю, этот «дед» — забота не моего ведомства. У нас другие заботы. А его, надо полагать, многие знают, да?

— Почти весь берег, — неохотно ответил Петька. — В том числе и те, кто с ним дела не имеет, потому что не ворует. Как мы. Но никто вам не скажет.

Миша развел руками, изображая покор­ность судьбе.

Что ж, такова местная жизнь... Все за­были этот разговор. И до «деда» когда-ни­будь доберемся. А теперь — доверие за до­верие. Что вам известно и что вы собирае­тесь делать?

Ну... — Я обменялся со всеми взгляда­ми и, убедившись, что разговор предоставляют вести мне, ответил за всех: — Прежде всего мы хотели поговорить с яхтсменами, что происходило вокруг, когда они снимали

Птицына для «Силуэта». Или когда, уже с рассветом, они снимали лис. Но раз вы этим будете заниматься, то нам соваться не стоит.

Не стоит, — кивнул Миша. — А даль­ше что?

Очень много упирается в показания патруля, который видел лодку с человеком в ней, похожим на Птицына. Мы хотели вы­яснить, кто был начальником этого патруля. Не Адоскин ли, случаем.

Нет, не Адоскин, — ответил Миша. — Это был патруль под началом Истокина Ген­надия Владимировича...

Значит, с ним и надо поговорить! — влез Ванька.

Поговорить? — Миша отреагировал не­ожиданно резко. — Ни в коем случае! Слы­шите, ни в коем!.. — Увидев, как нас потрясла его реакция, он добавил более спокойным тоном: — Народ, связанный с этим делом, всего боится. А вы уже приобрели славу ве­ликих сыщиков. Еще вообразят, будто это я попросил вас шпионить, и тогда вообще зам­кнутся, отказавшись от всех показаний.

Но мы думали, что с ним поговорит Петька... — заикнулся я. — Он все-таки лично заинтересован, потому что это касается его отца... И его расспросы будут выглядеть впол­не естественно...

— Еще того лучше! — сказал Миша. — Они и так несколько нервничают, что им пришлось свидетельствовать против Птицына. Визит его сына они могут воспринять как скрытую уг­розу от отца: мол, разберусь с вами, когда выйду!.. И тогда вообще все запутается.

Неужели в водных патрулях работают такие трусы? — с презрением осведомился Ванька. — Ни за что не поверю! Как же они арестовывают нарушителей?

Как-то арестовывают, — усмехнулся Миша. — В общем, суть в том, что я вам запрещаю вертеться вокруг этого человека!

А можно нам повертеться вокруг смот­рителя маяка? — спросил я.

Это пожалуйста! — разрешил Миша. — Все, я побежал дальше. Хорошо, что загля­нул к вам — сумел предотвратить ненуж­ную самодеятельность.