Артур Янов

было трудно выполнить его требование. Наконец, я увидел пару

«слов» и попытался их прочесть. Потом я увидел какое-то объяв-

ление, висевшее, как плакат над согбенной фигуркой сидяще-

го мальчика. Это было похоже на старинные театральные объяв-

ления, которые сидевшая за сценой женщина проецировала на

экран. В надписях объяснялось содержание сцены, происхо-

дившей на подмостках. Над мальчиком было написано: «Я н-

ничего н-не ув-вижу... М-мне ничего не свет-тит». Другими

словами, этобыл тот ответ, которого я добивался, когда спра-

шивал его о том, что с ним, почему он так горько плачет. И

почему проливает так много слез. «М-мне нич-чего н-не све-

тит» — все, что он мог заикаясь и плача мне ответить. Заикать-

ся и отвечать. Заикаться и говорить. Заикаться и плакать. Заи-

каться и плакать.

Во время переживания этой сцены я понимал, что нахожусь

«в состоянии повышенной способности к воображению и пе-

реживанию». Этим я хочу сказать, что я знал, что нахожусь в

кабинете Янова, и то, что я видел и слышал, происходило ис-

ключительно в воображаемом театре за сомкнутыми веками

моих глаз. Я переживал весьма символичную пьесу, в сценарии

которого я увяз довольно глубоко. Прошло еше какое-то вре-

мя, в течение которого я продолжал мое описание — мальчик,

из глаз которого текут потоки слез. В этом месте я тоже начал

плакать. Потом Янов спросил: «Что еще ты видишь?» И это

было самое замечательное. Я увидел свою старую Найтингейл-

стрит, заполненную народом. Я видел людей так, словно каме-

ра снимала их снизу, показывая только выше пояса. Итак, я как

будто видел кино — люди шли шеренгами по двенадцать чело-

век. Шеренги эти шли и шли, не кончаясь. Все молчали, лица

людей бесстрастны и неподвижны, в глазах усталость и сосре-

доточенность. Этим людям нет никакого дела друг до друга.

Теперь я понял, почему этот мальчонка ничего не получил, и

почему ему ничего не светило. Конечно, он говорил о любви —

это мне подсказывало чувство. Ему не светила любовь, потому

что никто — ни мать, ни отец, не располагали временем для

любви. Все люди (весь мир) шли один за другим, не обращая

друг на друга ни малейшего внимания; мир был скор и занят, и

у мальчика не было никакой надежды, никаких шансов полу-