Артур Янов

меня трансвестита. Я рано понял ее намек: «Мама не любит

меня, то есть, она не любит меня таким, какой я есть. Она лю-

бит меня, когда я становлюсь таким, каким она хочет». Не надо

особенно много менять, когда тебе четыре, пять или даже семь

лет, за исключением половой принадлежности; не надо менять

мир и основополагающие теории, когда можно просто изме-

ниться самому. Так...

Вместе с таким изначально и всю жизнь действовавшим

фактором моего воспитания, я постоянно испытывал страх пе-

ред нависавшим в прошлом и маячившим в будущем призра-

ком развода. Этот призрак пугал меня на протяжении всех двад-

цати двух лет моей жизни. (Родители, наконец, окончательно

развелись теперь, когда я заканчиваю курс лечения. Они очень

долго боролись друг с другом.) Однажды, когда мы жили в Те-

хасе и мне было семь лет, отец пришел домой слегка навеселе.

Маме же показалось, что он вдребезги пьян. Она страшно ра-

зозлилась и принялась сначала ругать, а потом и бить папу.

Потом она упала на пол, разрыдалась и стала кричать, что не

хочет, чтобы в один прекрасный день отец также ее избил, и

поэтому она хочет развестись. Мне было очень страшно, но я

находился рядом с ними в течение всей ссоры. Эти двое, прав-

да, едва ли замечали мое присугствие. Я даже становился меж-

ду ними, хватал их за пояса, просил прекратить ссору, поцело-

ваться и помириться. Я был уже большой и понимал значение

слова развод — оно означало разлуку. Это ужасно напугало

меня. Я говорил: «Мама, что же будет со мной? Как же я?» Мама,

невозмутимо укладывая чемодан, ответила: «Я не знаю». В тот

момент ни ей, ни отцу не было до меня вообще никакого дела.

Я бродил вокруг дома, прижимая к груди игрушечную лошадку

и причитал: «Что будет со мной? Что будет...» и т.п. Вот так я

бродил и причитал постоянно, вплоть до первичной терапии.

Когда на следующий день я вернулся из школы, где все утро

раздумывал, с кем я «пойду» (естественно, с мамой), то обна-

ружил, что все утряслось. (Стало, как было — хорошо и нездо-

рово.) Папа поклялся, что «это никогда не повторится» (бедня-

га), а мама осталась дома. На протяжении следующих пятнад-

цати лет эта сцена неоднократно разыгрывалась перед моими

глазами, и всегда возникал страх разлуки, которая так и не