учить людей переживать — переживать, как за себя лично, так
и за политику.
Я вернулся домой в самом возвышенном состоянии, я па-
рил в эмпиреях, как воздушный змей. Меня действительно вос-
пламенило сильнейшее побуждение что-то сделать со своей
жизнью — сделать что-то значительное. Я понял, что секс, си-
гареты, спиртное, деньги или наркотики, и вообще ничто дру-
гое в том же роде, не смогут этого заменить.
Суббота
Сегодня в группе все опять началось с лежания на полу.
После того, как несколько человек принялись плакать по сво-
им мамочкам. Я страшно разозлился, потому что не мог вер-
нуться назад, не мог, потому что мне некуда было возвращать-
ся. Арт заметил, что я сижу, и заставил меня лечь. В слепой яро-
сти я принялся колотить по полу кулаками. Потом я заорал: «Я
сумасшедший! Почему они не дают мне плакать! Я хочу жить!»
Арт подошел, и я сказал ему, что оторвался от них на двадцать
лет и мне очень трудно вернуться к маме и папе. «Я могу попла-
кать по деду, — сказал я, — потому что он единственный любил
|
|
меня и помогал мне». «Скажи им, что хочешь вернуться», — ска-
зал Арт. И я сказал им. Что хочу вернуться к ним таким, каков я
есть, что я хочу, чтобы они любили меня, как любил дед. Ка-
кие-то краткие минуты я бесстыдно рыдал. Потом я рассказал
Арту про дядю Мака, и о том, как дед морально уничтожил дядю
Мака, когда тот захотел стать музыкантом, и как Мак вознена-
видел деда, а потом убил себя пьянством». «Точно также, как и
ты убивал себя», — сказал Арт. «Но, по крайней мере, Мак, ка-
жется, знал, чего хотел, я же пока не знаю». «Нет, — возразил
Арт, — они тоже морально тебя уничтожили».
Я погрузился в мысли о Маке, моем любимом дяде и моем
детском идоле, о том, как я убивал себя и о том, что сделали
мама и папа. У меня сильно разболелись живот и голова. По-
том я стал метаться и сучить ногами, как ребенок. Когда при-
падок кончился, я очнулся и увидел, что все смотрят на меня.
Они сказали, что я сильно напугал их своим гневом.