Приезд в Сочи

В

ясное летнее утро 1902 г. товаро-пас­сажирский пароход Российского об­щества пароходства и торговли¹, на ко­торый мы с матерью накануне пересели с поез­да в Новороссийске, подходил к Сочи.

Находящиеся на палубе пассажиры частью стол­пились на носу судна и смотрят, как стайка дель­финов, играя, несется впереди рассекающего мор­скую гладь форштевня, частью, расположившись на скамейках, ящиках, а то и просто сидя на палубе, рассматривают проплывающие мимо берега. Сплошные густые леса покрывают прибрежные горы, над которыми в голубой дымке белеют снеж­ные вершины Главного Кавказского хребта. Сквозь зеленую чащу лесов нигде не видно возде­ланных полей или строений, нигде не поднимает­ся струйка дыма, и отсюда, с борта парохода, стра­на кажется совсем необитаемой.

— Подходим к Сочи! — объявляет помощник капитана, обходя палубу.

И действительно, вскоре пароход, оставляя за кормой широкий пенистый полукруг, поворачи­вает к берегу. Разноплеменная и шумная толпа пассажиров заполняет палубу. Те, кто, подобно нам, высаживаются в Сочи, столпились с вещами у трапа. Глаза всех с любопытством устремлены к берегу.

Городка еще почти не видно. Густой лес и здесь спускается по склонам гор, как кажется, к самому морю, и в его темной зелени видна только стоящая над прибрежным обрывом белая колонка маяка, и чуть дальше из-за вершин деревьев выступает вер­хушка церковной колокольни. Ревет паровой гу­док — будто пароход кричит кому-то невидимому на берегу, вызывая лодки. Берег приближается, вы­растает из лазурной глади моря и делается лучше видимым: глаз уже различает в зелени деревьев се­рые драночные крыши одноэтажных домов и хи­жин, два-три более крупных строения и еще плохо видимую толпу людей на берегу.

Печатается с незначительными сокращениями и примеча­ниями редактора (В.Р.) по тексту статьи: Гордон К.А. Сочи в конце XIX и начале XX века //Доклады Сочинско­го отдела Географического общества СССР. Вып. I. Л., 1968. С. 197-208.

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

С шумом и скрежетом падает в воду тяжелый якорь, и пароход останавливается на открытом рейде, довольно далеко в море. Со стороны берега к нему подплывают остроносые турецкие лодки-баркасы, или, как их тогда называли, фелюги. На веслах и на руле турки в красных фесках, коротких куртках и штанах, туго обтягивающих икры и не­вероятно широких и собранных в складки на по­ясе. Толпа галдит и напирает на трап, снизу с ло­док также кричат что-то непонятное, по тону — предостерегающее; скрежещут паровые лебедки, поднимая из трюмов и пронося над головами пас­сажиров связки ящиков, мешков и бочонков. В этой сумятице, крике и суете высаживающиеся на берег пассажиры спускаются по трапу в лодку. Крики лодочников-турок звучат на непонятном языке столь драматично и отчаянно, что кажется — при малейшей неловкости пассажира лодка неминуе­мо пойдет ко дну с грузом и людьми.

Тем не менее все обходится благополучно, раз­ноплеменная и весьма пестрая по социальному со­ставу публика до отказа заполняет большую мер­но покачивающуюся фелюгу, тяжелые длинные весла с плеском падают в воду, и лодка медленно отделяется от вздымающегося вверх черного же­лезного борта. Пароход начинает как бы отделять­ся, и между ним и лодкой все увеличивается про­странство зеленой, пронизанной солнцем воды. Кажется, покидая пароход, вы вступаете в другой мир: там осталась привычная обстановка культур­ной жизни с удобными каютами, электричеством, понятной русской речью, а здесь вас ждет пустын­ная, малонаселенная страна, еще почти не освоен­ная, еще хранящая на каждом шагу свежие следы обитавших здесь черкесов и сравнительно недавно, после бессмысленной, упорной и кровопролитной борьбы покинутая ими навсегда.

Взоры всех стоящих в лодке обращены к берегу. По мере того как фелюга медленно к нему подхо­дит, он вырастает все выше и выше. Толпа на бере­гу теперь ясно видна. Высадка пассажиров проис­ходит под скалой, на которой стоит маяк, там, где теперь начинается порт. Тогда, конечно, никакого порта не было, и берег был таким, каким его со­здала природа. В этом месте в море вдавался пес-чано-галечный мыс, намытый рекой Сочи, тут же впадавшей в море. Мысок этот никогда не зали­вался прибоем, и здесь грудами и штабелями ле­жали разные товары, сгруженные с пароходов или отправляемые на них. Обширная галечная пойма реки, местами густо поросшая ивняком, расстила­лась на месте теперешнего порта.

Наша фелюга подходит все ближе к берегу. Не­много ниже маяка в зелени деревьев белеют два не­больших европейской постройки здания: почта и

чуть ниже гостиница "Лондон", а правее, в овраге, до сих пор носящем название Турецкого, тесно ле­пятся драночные хижины турецкого поселка. Тур­ки, рыбаки и лодочники, жили здесь довольно мно­гочисленной, совершенно обособленной колонией. На берегу сушились развешанные на шестах сети, стояли вытащенные на берег гребные и пришедшие из Турции одномачтовые фелюги с подвязанными парусами. Несколько человеческих фигур, одетых в яркие одежды, с фесками на головах, придавали этой картине красочный, экзотический характер.

Наша фелюга разворачивается у берега, с носа в море забрасывается якорь, удерживающий лод­ку против волны, а на корму накидываются легкие мостки, и по ним пассажиры перебираются на бе­рег. Многие, не сумев правильно рассчитать вре­мя отлива волны, выходят с мокрыми до колен ногами. Крик и гомон не меньше, чем при высадке с парохода.

В те далекие времена железная дорога доходила только до Новороссийска, и вся связь Сочи с вне­шним миром осуществлялась исключительно мор­ским путем. Прибытие парохода было событием и развлечением, всегда привлекающим на берег мно­го людей.

Надо сказать, что погрузка и высадка пассажи­ров нередко изобиловали острыми, волнующими моментами. Во время прибоя, когда высокая вол­на далеко набегает на берег, фелюги обычно на­гружались с людьми и их вещами за линией при­боя на берегу, гребцы садились за весла, рулевой становился у руля, и в выбранный им момент два-три десятка турок по смазанным жиром валькам бегом тащили лодку в море, навстречу подымаю­щейся вспененной волне. И вот наступал корот­кий, но захватывающий миг: фелюга с разгона врезалась носом в волну и среди брызг и пены становилась на дыбы, принимая почти вертикаль­ное положение, но, пробив толщу волны, оказы­валась уже на плаву. Еще миг — и весла погружа­лись в воду, и фелюга под облегченный вздох

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

провожающих медленно уходила в море, к стояв­шему вдалеке на якоре пароходу. Но бывало и так, что сообщенной лодке инерции оказывалось недо­статочно, чтобы пробить стремительно несущую­ся массу волны, и тогда фелюгу разворачивало боком и следующей волной выбрасывало на берег. А иногда ее переворачивало, люди и вещи падали в воду, рискуя утонуть или быть раздавленными тяжелой лодкой.

Не менее эффектно во время шторма происхо­дила и высадка: фелюгу, летящую к берегу на греб­не волны, подхватывали десятки людей, ожидав­ших ее, стоя по пояс в воде, и на руках волоком вытаскивали на берег. В особенно сильные штор­мы пароходы проходили, не останавливаясь, мимо Сочи, провозя людей и грузы до ближайшего зак­рытого рейда, то есть до Новороссийска или Бату­ми, в зависимости от того, в какую сторону шел пароход. Нередко в связи с затянувшейся штормо­вой погодой город по ночам погружался в кромеш­ную тьму, так как оканчивались скудные запасы керосина, доставлявшегося в бочках тоже морским путем, а электрического освещения в Сочи тогда не было и в помине. Попасть в Сочи, а тем более доставить грузы в штормовую зимнюю пору, было нелегким делом: больше половины пароходов про­ходило мимо.

Но в летний день нашего приезда в Сочи погода была хорошая, и небольшая мертвая зыбь лишь мерно покачивала тяжелую фелюгу. В толпе, со­бравшейся на берегу, было несколько чиновников и военных в форме, некоторое число лиц в штатс­ком европейском платье, но главную массу состав­ляла толпа армян, турок, иранцев и греков, оде­тых в яркие национальные костюмы.

Не без труда и волнений высадившись на берег и получив наш багаж, выгружавшийся отдельно, мы с матерью выбрались из толпы, окружавшей место причала, и сели в один из наемных экипа­жей, ожидавших пассажиров здесь же, на берегу.

Сочи. Гостиница "Лондонь", почта и маякъ

Какой это был экипаж! Четырехместная рессорная коляска, запряженная парой лошадей, или, как тог­да называли, фаэтон, была выкрашена в ярко-жел­тый канареечный цвет. На козлах восседал возни­ца — кавказец в папахе, бешмете с газырями на груди и огромным кинжалом у пояса. Сбруя ло­шадей блестела от начищенных медных блях и бу­бенчиков. Как все это было непохоже на то, что я видел до своего приезда в Сочи!

Коляска выехала с пляжа на Пластунскую улицу (теперь улица имени Войкова) — тогдашний дело­вой центр Сочи. Налево — там, где теперь величе­ственно поднимается здание морского вокзала и раскинулась примыкающая к нему площадь с фон­таном в центре, тогда располагался базар, где в не­больших драночных балаганчиках, а то просто под открытым небом, шла торговля рыбой, овощами, фруктами, хлебом и прочей снедью. Базар со сторо­ны города окаймляли одноэтажные, крытые тоже дранкой дома, где помещалось с десяток кофеен и духанов, а также две-три бакалейные лавки. Плас­тунская улица — единственная в городе вымо­щенная булыжником, была обсажена рядами высо­ченных тополей. По нагорной ее стороне было по­строено пять-шесть одноэтажных каменных зданий, где располагалось несколько мануфактурных и про­довольственных магазинов, а также "номера для приезжающих" далеко не первого разряда и не бе­зупречной репутации. По другую сторону улицы расстилались почти на всем протяжении пустыри, через которые вели протоптанные в траве тропки к стоящим в отдалении небольшим домикам, прятав­шимся в зелени окружающих садов.

Население Сочи и его ближайших окрестностей в те времена едва достигало 4-5 тыс. человек, и ули­цы были обычно довольно пустынны. Лишь изредка их тишину нарушало дребезжание проезжавшего экипажа или заунывное пение имеретина — погон­щика буйволов, распевающего неведомо что под монотонный скрип двухколесной арбы, запряжен

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

ной двумя медлительными буйволами, — это был основной вид тогдашнего грузового транспорта. Наш экипаж миновал Пластунскую улицу, выехал на Новороссийско-Сухумское шоссе и стал подни­маться в гору. Теперь в этом месте, носящем назва­ние Пролетарского подъема, идет вверх один из живописных участков широкого асфальтированно­го проспекта, окаймленного широкими пологими лестницами, украшенными скульптурами и цветни­ками. Тогда это был неширокий ров (видимо, оборонительный ров русского укрепления), по дну которого проходило узкое и пыльное шоссе, а по заросшим травой и полевыми цветами краям вились две тропки для пешеходов.

Никакие строения не были видны: слева, скры­тая деревьями огромного парка, обнесенного же­лезной оградой, была расположена вилла "Вера" богачей Мамонтовых (ныне Дворец пионеров²), а справа лежали заплетенные зарослями колючки остатки черкесских фруктовых садов — так назы­ваемый церковный участок.

Когда мы поднялись наверх, я увидел опять об­ширный пустырь (на этом месте теперь расположен сквер перед зданием кинотеатра "Сочи"³). На краю большой, заросшей травой площади располагалось церковноприходское училище, невдалеке стоял

двухэтажный дом церковных служителей. Сама цер­ковь была только недавно построена. Несколько дальше находилось двухклассное городское учили­ще (ныне медицинское училище), а радом с ним — двухэтажное здание — пансион Одинцовых (сейчас тут детский сад). В этом пансионе мы с матерью и остановились на первые дни.

Поездка на Мацесту

Из пансиона Одинцовых мы с матерью вскоре переехали в Петербургскую гостиницу, более деше­вую. В ней мы жили первый месяц по приезде в Сочи.

- На Мацесту вам лучше всего отправиться с

утренней линейкой, — посоветовал нам хозяин гостиницы.—По крайней мере, все хорошо осмот­рите и засветло вернетесь обратно.

Так мы и поступили. На следующий день, на­скоро напившись чаю в еще пустой столовой гос­тиницы, мы с матерью вышли на почти безлюд­ную Московскую улицу (ныне улица имени Орджо­никидзе) и мимо церкви и маяка спустились к ба­зару, помещавшемуся тогда на месте нынешнего морского вокзала.

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

Несколько извозчиков стояло там, ожидая пас­сажиров, один из них как раз и собирался ехать на Мацесту. Это была так называемая "линейка" — подобие рессорных дрог, запряженных четырьмя тощими лошадьми. Пассажиры садились спиной друг к другу, свесив ноги по бокам линейки, где были подножки. Над их головами на четырех же­лезных стойках была сделана плоская железная крыша для клади, а также для защиты от солнца и дождя. Впереди высились широкие козлы, на ко­торых сидел возница в рваном бешмете, кавказс­кой войлочной шляпе, с кинжалом у пояса и мед­ным рожком на груди.

Узнав, что мы хотели бы поехать на Мацесту, он горячо заверил нас, что линейка отходит самое большее через две-три минуты, и мы с матерью, довольные тем, что не опоздали, заняли наши мес­та. Время шло. Базар все больше заполнялся наро­дом, в харчевнях столик за столиком занимались людьми в восточных одеждах, меланхолически тя­нувшими из маленьких чашечек черный турецкий кофе, заедая его свежими ароматными бубликами, которыми торговал здесь же в маленькой лавочке толстый усатый турок.

Солнце поднималось все выше, мухи делались назойливыми, а линейка наша все не отправлялась в путь. Возница время от времени подносил ко рту медный рожок, и тогда резкие примитивные звуки врывались в разноязычный гомон базара, сзывая желающих ехать.

Наконец, все шестеро пассажиров уселись плот­но спина к спине, какие-то два бедно одетых чело­века примостились рядом с возницей на козлах, и линейка под торжествующие вопли рожка рысью тронулась в путь. Не успели мы, однако, покинуть пределы базарной площади, как рожок смолк, и лошади поплелись шагом. Началось трехчасовое путешествие до Мацесты.

Теперешняя Театральная улица тогда носила на-

звание Пограничной и действительно была грани­цей города. Теперешней прямой и широкой трассы Сочи — Мацеста тогда, конечно, не было. Узкое, довольно пыльное шоссе петляло, то поднимаясь на пригорки, то спускаясь в овраги. Около места, где теперь высится городской театр, кончались городс­кие домики, и дальше по сторонам шоссе встреча­лись лишь редкие постройки. Кусок этого старого шоссе, правда, впоследствии значительно расширен­ного и асфальтированного, еще сохранился в райо­не парка имени Фрунзе. Парк этот существовал и тогда, но носил название Верещагинского — по фамилии крупной землевладелицы Верещагиной⁴, которой принадлежала раньше вся эта земля. Парк содержался на казенные средства. Огромные дубы и буки простирали могучие ветви над посыпанны­ми гравием дорожками, вдоль которых кое-где были расставлены скамьи. Цветочных и декоративных насаждений почти не было.

Вдоль этого парка, напоминавшего скорее уго­лок девственного леса, сквозь просветы стволов ко­торого кое-где синело море, в тот день и тянула чет­верка лошадей кое-где рысцой, а больше шагом нашу линейку. При выезде из города мы миновали расположенный между шоссе и морем пансион "Эй-рене", принадлежавший Толоконниковым. Он рас­полагал уже тогда первым в Сочи зданием морских ванн и принадлежал к числу наиболее дорогих и фешенебельных дач-пансионатов ⁵ нарождавшего­ся курорта.

По железному мосту мы пересекли речку Вере-щагинку (сейчас уже заключенную в трубы) и, под­нявшись на пригорок, скоро миновали пансион "Светлана", двухэтажное белое здание напротив центральной части Верещагинского, или, как его иногда называли в честь тогдашнего министра зем­леделия, Ермоловского парка. Позже в этом зда­нии располагалось одно из отделений санатория "Светлана".

В те времена этот удаленный от города дом-пан­сионат принадлежал некоей Фронштейн, очень любезной и доброжелательной пожилой женщи­не, единственный сын которой многие годы про­вел в сибирских острогах, будучи политическим ссыльным. Естественно, что симпатии хозяйки пан­сиона тяготели к людям левых убеждений, и пан­сион этот населялся обычно приехавшими в отпуск учителями, земскими врачами, литераторами и художниками — представителями небогатой про­грессивно настроенной интеллигенции, и являлся своеобразным культурным очагом, где как бы не­зримо присутствовали среди своих восторженных почитателей Максим Горький и Антон Чехов.

Если в этот пансион изредка пытался попасть человек другого склада мыслей, хозяйка после дол-

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

гого и любезного разговора, ссылаясь на отсут­ствие свободных комнат, убеждала его поселиться в "Эйрене" или в других гостиницах города. В боль­шой столовой "Светланы" можно было услышать, как кто-то подбирал на рояле мотив "Марселье­зы" и как молодые голоса пели студенческие пес­ни. "Из страны, страны далекой, ради вольности широкой собралися мы сюда...".

Дорога вела мимо заросших еще нетронутым лесом участков, и скоро мы проехали мимо мону­ментальных ворот виллы, окруженной обширным и роскошным, прекрасно возделанным парком (ныне "Дендрарий"). Основателем и владельцем этого парка был издатель петербургской газеты "Копейка" Худяков ⁶, не только страстный люби­тель растений, но также ценитель и большой зна­ток русского балета, написавший его историю. В этом худощавом пожилом человеке соединялись разносторонняя образованность, большой художе­ственный вкус и способность необыкновенно цеп­ко удерживать все, что ему попадалось в руки. В этом имел случай убедиться, так сказать, на соб­ственном ухе, автор этих строк, когда был излов­лен однажды хозяином парка во время охоты за черепахой в бассейне, предназначенном для сбора дождевой воды для поливки растений.

Непосредственно с парком Худякова граничи­ла садово-сельскохозяйственная опытная станция — старейшее научно-исследовательское учрежде­ние Сочи. Русское правительство было заинтере­совано в том, чтобы заселить эти пустые, одичав­шие после ухода черкесов пограничные земли рус­скими поселенцами. Опытная сельскохозяйствен­ная станция и должна была выработать и передать приезжающим с севера новоселам агротехнические правила и установки по ведению сельского хозяй­ства в условиях горного рельефа местности и влаж­ного субтропического климата. Поэтому станция занималась не только садоводством, но и вопро­сами выращивания огородных и зерновых культур.

Организационно-хозяйственные дела, касающие­ся переселенцев, были возложены на Переселенчес­кое управление, заботами которого проводились в глубь горных районов дороги и выделялись уча­стки под поселения.

Миновав железную с большими каменными столбами ограду опытной станции, наша линейка спускается вниз к речке Раздольной. Возле моста, перекинутого через нее, от шоссе ответвляется еще более узкая, но с щебеночным покрытием дорога, которая ведет вверх по реке и сразу исчезает в лесу. Это одна из дорог Переселенческого управления, соединяющая расположенное в 14 километрах от­сюда в горах селение Абазинку с государственным приморским шоссе.

Оставив эту дорогу в стороне, наша линейка пе­реезжает мост и начинает медленно подниматься в гору по склону горы Бытха. По левую сторону шоссе и по склону горы лишь отдельные участки расчищены от леса, по правую же, со стороны моря, в низине, образованной рекой и не загороженной тогда еще со стороны моря высокой железнодо­рожной насыпью, раскинулось селение Нижняя Раздольная. Три-четыре десятка домиков, окружен­ных садиками, белеют по краям широкой, зарос­шей травой деревенской улицы, ведущей к морс­кому берегу- Видны вытащенные на песок лодки и шесты, на которых сушатся сети. На небольших наделах, окружающих деревню, немногочисленные поселяне, большей частью бедно одетые, мотыга­ми обрабатывают всходы кукурузы. У многих бо­лезненный, изнуренный вид.

Недалеко от Раздольной в просвете деревьев на фоне моря мелькнуло большое белое строение — дача доктора Пеунова (теперь одна из дач санато­рия имени Фрунзе). Владельца этой дачи я никог­да не видел и даже не слышал, чтобы он когда-то приезжал в Сочи.

Деревья плотно обступили пустынную дорогу. Могучие дубы, буки, каштаны и грабы образуют зеленый свод, под которым белой лентой вьется узкое шоссе. Деревья переплетены зелеными зана­весями лиан и образуют местами непроходимую чащу. Кое-где зеленая стена леса разрывается, в просвет видна большая, залитая солнцем поляна, обсаженная фруктовыми деревьями, большей час­тью одичавшими. Свешиваются почти до земли ветви, отягченные гроздьями мелких яблок, высо­ко поднимают темные кроны грушевые деревья, раскидистые деревца алычи или кусты орешника окружают место, где еще можно различить ровный прямоугольник площадки, на которой три-четыре десятилетия назад стояла черкесская сакля. Под деревьями заброшенного сада земля местами из­рыта и истоптана: многочисленные четвероногие

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

обитатели окружающего леса, в первую голову дикие свиньи и медведи, не прочь полакомиться плодами старого сада.

Человек сюда заходит редко: слишком много таких садов расположено в непосредственном со­седстве с немногими поселениями, очень малочис­ленно население, к тому же почти поголовно стра­дающее от изнурительных приступов малярии, возникновению которых, как тогда верили, способ­ствует употребление в пишу лесных фруктов.

Но вот старая черкесская расчистка скрылась за очередным поворотом шоссе, и дорога снова вьет­ся под зелеными ветвями леса, величественного и тихого. Лишь журчание ручейков, пробегающих по мшистым камням под узкими каменными мостика­ми, да негромкие голоса птиц нарушают торже­ственную тишину. Солнечные блики лежат на шос­се, справа сквозь просветы ветвей синеет море. До­рога безлюдна. Шагом бредут уже притомившиеся лошади, поскрипывает линейка, и ленивая дрема овладевает пассажирами. Но вдруг звуки едущего навстречу экипажа нарушают тишину леса. Наш возница понукает лошадей, подносит ко рту свой рожок, отчаянно дудит и сворачивает на обочину узкой дороги. В ответ ему звучит другой рожок, и из-за крутого поворота показывается запряженный шестеркой цугом почтовый дилижанс. На козлах рядом с кучером сидит вооруженный карабином почтовый чиновник, из окон дилижанса выгляды­вают утомленные лица пассажиров. С трудом раз­минувшись с нами, почтовая карета исчезает за по­воротом. Такие экипажи, сохранив все черты почто­вых карет времен Пушкина, перевозили почту и пас­сажиров в те небольшие прибрежные селения, где не останавливались пароходы. Почтовые дилижан­сы курсировали от городка к городку, на всем про­тяжении от Новороссийска до Сухуми. И зимой, когда в штормовую погоду проплывавшие без за­хода в Сочи пароходы забрасывали пассажиров в Новороссийск или Сухуми, это был единственный верный способ добраться, наконец, до Сочи.

Рожок дилижанса затих вдали, и снова дорога пустынна...

— Седьмая верста. Родник. Лошадей поить бу­дем, — объявляет возница.

Сейчас это место занято санаторием "Заря". Небольшой, чистый, вытекающий из-под земли ручеек пересекает шоссе. На примыкающей к до­роге поляне, кроме нас, уже стоит отпряженная телега, до верха нагруженная дранкой, и пасется несколько навьюченных тюками табака лошадей, а вокруг небольшого костра пьют чай с десяток человек в бешметах и папахах.

Пассажиры нашей линейки сходят на землю, что­бы размять занемевшие ноги, а возница неторопли-

во отправляется с ведром за водой. Проходя мимо группы, сидящей вокруг костра, и услышав что-то интересное, он останавливается и, усевшись на пе­ревернутое ведро, с увлечением вступает в общую беседу. Лошади понуро и терпеливо ждут обещан­ной воды, пассажиры, разомлев от тепла и усталос­ти, улеглись на согретую солнцем траву. Солнце медленно перемещает тени. Куда спешить? Жизнь медленно, не спеша переворачивает страницы.

Прошло не менее получаса, прежде чем мы дви­нулись дальше. Линейка спускается теперь под гору, это уже долина реки Мацесты, и вот к обыч­ным запахам леса примешивается острый, еще еле уловимый запах сероводорода.

"Мацестой запахло, — говорит кто-то из пасса­жиров, — скоро доедем".

Вскоре линейка съезжает со щебенчатого шоссе на мягкую лесную дорогу и почти бесшумно ка­тится под сводами старого букового леса. Как ко­лонны из серого мрамора, уходят ввысь ровные могучие стволы, никакой подлесок не покрывает почву, и дорога вьется в густой тени, окруженная желто-бурыми коврами опавшей листвы. Теперь в этом месте выстроено здание Новой Мацесты.

Запах сероводорода делается сильнее, и дорога выходит на речку, вода которой опалесцирует от выпавшей серы. Кусты кизила, держидерева, от­дельные деревья ясеней и белолисток сменяют бу­ковый лес. Дорога часто идет по галечным нано­сам реки. Линейку трясет и подбрасывает. Вдруг возница поворачивает прямо в реку. Линейка ска­тывается с небольшого откоса, колеса по ступицу уходят в воду, которая заливает подножки. Пасса­жиры с воплями в страхе поджимают ноги, быст­рые волны горной реки со всех сторон окружают линейку, но лошади, вдруг обретшие резвость под влиянием крика и кнута возницы, уже выносят эки­паж на противоположный берег. И снова дорога бежит между кустами по залитым солнцем полян­кам и галечникам и еще раз пересекает речку.

В стороне, на опушке леса белеет небольшой домик помещика Де-Симона, которому принадле­жали здесь большие пространства земли, но кото­рый сам, как и многие сочинские землевладельцы, никакого хозяйства по существу не вел, а отдавал землю в аренду армянам — беженцам из Турции — под культуру табака.

Речка делает поворот, и дорога пересекает ее в третий и последний раз.

— Хорошо дождя не было! — говорит один из наших спутников, — а то вброд не переедешь, тог­да только пешком по кладкам доберешься.

Кладками назывались бревна, положенные через реку.

Но вот, наконец, и цель нашего путешествия.

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

Большая ровная поляна у подножия белых извест­ковых скал, расположенных полукругом и порос­ших мелким лесом. Небольшой деревянный барак, кое-как крытый почерневшей дранкой, в нем на камнях установлена жестяная ванна. Пациент сам может натаскать воды, собрать в лесу дров и, раз­ложив огонь, принимать теплые ванны. <...>Из пещеры у подножия известковых скал вытекал ру­чеек минеральной воды с сильным запахом серо­водорода и впадал в речку. На его пути на поляне было вырыто несколько ям, обложенных плоски­ми камнями. В этих примитивных бассейнах и ку­пались немногочисленные больные. Надо упомя­нуть, что купальный костюм при купании как на Мацесте, так и в море в те времена считался при­знаком дурного тона: раз он или она купаются в костюме, значит хотят скрыть от окружающих что-то позорное или безобразное. Поэтому все купа­лись без костюмов, откинув стыд во имя здоровья, как это имело место, впрочем, и на многих антич­ных и средневековых курортах.

Никто не наблюдал за правильностью показа­ний и методикой приема ванн, каждый лечился так, как сам считал правильным. Не обходилось поэто­му и без трагических случаев. Некоторые чрезмер­но предприимчивые пациенты пытались купаться в водах источника, пока он еще не покинул недр земли, залезали в пещеры, откуда вытекала вода, и задыхались там от избытка сероводорода.

Поэтому вход в гроты мы нашли закрытым ре­шетками из тонких жердей, на которых были пре­достерегающие надписи. На поляне, кроме приема ванн, некоторые больные проводили курс грязеле­чения: обмазав больные области тела черной гря­зью, обильно скапливавшейся на берегах и дне во­доемов с мацестинскои водой, они лежали на траве на солнце, прикрыв головы ветками или материей. Мне запомнился особенно один атлетического те­лосложения кавказец, который лечился приклады­ванием мацестинской грязи к изуродованной руке и обезображенному рубцами лицу — последстви­ям, как нам рассказывали, неудачной встречи с мед­ведицей в ближайших окрестностях Сочи.

Яркое воспоминание у меня оставило следую­щее: кусты инжира и кизила, росшие на скалах, из-под которых вытекал целебный источник, издали казались покрытыми массой красных цветов. Ког­да мы подошли ближе, то увидели, что это не цве­ты, а кусочки красной ткани, привязанные к веточ­кам. Одни из них были уже полуистлевшими, дру­гие еще совсем новыми. Нам объяснили, что это приношения, которые, согласно древнему обычаю, оставляют духу источника в благодарность за ис­целение лечившихся здесь больных.

Какой глубокой стариной веяло от этого! Буд­то мы перенеслись на много-много веков назад, в далекие времена язычества, когда на заре истории люди возносили хвалу богам лесов, гор и воды.

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

Да и кто знает, может быть, такой и была эта поля­на веками. Кому известна история Мацесты? Ни­какие находки не были сделаны в окрестностях выхода источников. Здесь не находили при земля­ных работах, как на многих минеральных курортах Европы, ни долбленых каменных ванн, ни остат­ков бассейнов со ступенями ведущих к ним камен­ных лестниц, ни высеченных из камня маленьких статуэток и текстов.<...>

Возница, обещавший ожидать нас, не сдержал слова, и солнце уже начало склоняться к западу, когда мы, наконец, устроились на другой линейке. Лишь под вечер мы подъезжали к Сочи. Между деревьями над потемневшим морем еще полыхал закат, под сводами леса уже сгущался вечерний сумрак. Вот в темноте кустов мелькнула и потухла зеленоватая искорка, вот другая, вот их все боль­ше и больше — и скоро сотни летающих светляч­ков, как в волшебном сне, замелькали и закружи­лись во мраке вокруг нас. Вдруг еще где-то далеко в лесу как будто заплакал ребенок, плач перешел в резкий крик, душераздирающий вопль, ему от­кликнулся такой же голос, потом еще, еще и еще — и мрак леса, наполненный сверканием летаю­щих светлячков, огласился плачем, стенаниями и воем десятков невидимых существ. Хотя мы и зна­ли, что это трусливые и безопасные для взрослого человека шакалы, все повеселели, когда в темноте по сторонам дороги, наконец, замелькали огонь­ки керосиновых ламп. Они светились за окнами городских домов на улицах Сочи.

Примечания

1. Имеется в виду Русское общество пароходства и торговли.

2. Дворец пионеров размещался на бывшей даче Костаревых,
сооруженной на месте виллы Н.Н. Мамонтова в 1910 г. и унас­
ледовавшей прежнее название. Сейчас здесь находится Центр
внешкольной работы и детского творчества.

3. Ныне кинотеатр "Стерео".

4. Парк был устроен на участке, купленном казной в 1899 г. у
статского советника Верещагина.

5. Здесь и далее речь должна идти о пансионах.

6. Правильно: С.Н. Худеков (редактор-издатель "Петербург­
ской газеты").

Н

и железных дорог, ни автобусного сообще­ния до Сочи тогда не было и в помине. Сели - на пароход в Новороссийске и доехали до Сочи. Пароход остановился на рейде. Отсюда к берегу пассажиров доставляли на фелюгах (фелука). Спуска­ясь по трапу с парохода, пассажиры попадали в объятия могучих гребцов-турок, которые перебрасывали их в фелюгу, как мешки. Жутко чувствуешь себя в такой ог­ромной глубокой лодке, которая то вздымается к небе­сам, то обрушивается в бездну.

Но вот мы у берега. Вместо пристани мостки из двух досок без перил, перекидываемые с берега на корму фе­люги. Возле "пристани" выстроился целый ряд фаэто­нов—легких экипажей с кузовом из желтого камыша и красными плюшевыми сиденьями. Конец по городу на одноконном фаэтоне — 15 к[опеек], на пароконном — 20 к[опеек]. Извозчик посоветовал остановиться в гос­тинице "Россия" (теперь самый старый корпус санато­рия "Красная Москва^"1). Взяли там номер за полтора рубля—самый дешевый.

Начались поиски квартиры. В среднем меблированная комната стоила 15 р(ублей] в месяц + 1 р{убль] прислуге.

<...>Дом стоял на углу Подгорной и Пограничной улиц² <...>. Сразу за домом начинался т[ак] наз[ывае-мый] Костаревский овраг, весь заросший лесом. По но­чам оттуда раздавались пронзительные вопли шакалов, похожие на плач ребенка. Шакалы подходили к само­му дому, т[ак] ч[то] вечером я не решалась выходить в кухню, помещавшуюся на дворе.

Наш домохозяин Георгий Степанович Лавров, пол­ковник в отставке, был свободен 24 часа в сутки, отскуки сутразабирался к нам и вел бесконечные разговоры. Дело было в 1907 году, и еще свежи были воспоминания о со­бытиях 1905 г[ода]. В Сочи тоже была объявлена респуб­лика, и городские власти спасались от восставших в ка­зарме, на горе. После ликвидации восстания были арес­тованы многие его участники. Между прочим, попал и сам полковник Лавров. <...>По его словам, он обвинялся в том, что учил народ стрелять из пушки<...>.

Принимал участие в восстании [и] городской врач Гордон Аркадий Львович. Его "выкупила", как выра­жался Георгий Степанович, т[о] е[сть] взяла на поруки за 10тыс. р[ублей] богатая купчиха Мария Яковлевна Аки­мова-Перец, питавшая к нему нежные чувства.<...>

Выдержки из рукописи Е.Д. Бурматовой, озаглавленной "Воспоминания о старом Сочи" и хранящейся в архиве МИГКС (ф. 2, д. 78, л. 1-6). Примечания редактора (В.Р.).

СОЧИ: страницы прошлого и настоящего

В1907 году Сочи представлял из себя типичную дач­ную местность. Среди высоких деревьев, б[ольшей] Час­тью] дубов и каштанов, скрывались небольшие белень­кие дачки. Дворы были покрыты травой, и только от калитки или от ворот к дому была протоптана тропин­ка. Воду возил водовоз в бочках по 1 к[опейке] за ведро. Через Подгорную улицу проходило шоссе довольно первобытного типа. Тротуаров не было и в помине, про­сто вдоль домов шли естественные тропинки, в сухую погоду растаптываемые в мелкую пыль, а в ненастье превращавшиеся в сплошное болото. Особенно непро­ходимыми становились эти тропинки на Мамонтовс-ком спуске (в настоящее время Пролетарский подъем на проспекте им. И.В. Сталина). Спуск этот был значи­тельно круче, чем сейчас, и размокшая глина создавала непреодолимые препятствиядляпешеходов. Параллель­но Подгорной, ближе к морю, проходила улица Мос­ковская³, отличавшаяся более ровной горизонтальной поверхностью на всем протяжении, но уже совершенно первобытная, без всяких признаков шоссирования.<...>

<...>У меня было три урока, и я не успевала упра­виться с делами. Решили взять прислугу. Поступила к нам пожилая женщина Наталья, украинка из поселка в горах. Она рассказывала о жизни переселенцев в Сочи. Местность гористая, проездных дорог нет, только пе­шеходные тропы. Из-за этого знаменитая слива-венгер­ка идет на корм свиньям, т[ак] к[ак] везти невозможно, а на себе много не унесешь...

Торговля в Сочи находилась главным образом в ру­ках греков: Хиониди, Иосифиди, Калифатиди и др. Был и один армянин—Айвазов.

Приезжие в Сочи были наперечет, и торговцы ско­ро узнавали о причинах их пребывания в Сочи. "Как здоровье вашего мужа?"—спрашивал меня добродуш­ный толстяк Калифатиди. Аптеку держал грузин Лор-дкипанидзе, блондин, совершенно не похожий на гру­зина. Зато его племянник, работавший тоже в аптеке, был типичный грузин, красивый "парикмахерской" красотой, с пышной шевелюрой, черными глазами, маленькими черными усиками и чудесным цветом лица. На вопрос, как его имя, он с готовностью отве­чал: "Коля", хотя этому "Коле" было никак не меньше 25 лет. В пекарнях работали турки, причем выпекались только белый хлеб в виде караваев и бублики. Черный хлеб покупали у солдат. Турки-пекари, высокие, строй­ные, красивые, в темно-красных фесках, приятно вы­делялись на общем фоне сочинского населения. В ов­раге возле церкви была даже целая турецкая деревня из домиков самой невероятной архитектуры, а вернее — без всякой архитектуры, лепившихся по склонам оврага. Жители этой деревушки были рыболовы. В море водилась небольшая рыбка-барабулька и рыба-камбала, плоская и широкая, как поднос, причем оба глаза помещались у нее на одной — верхней стороне.

В Сочи во время нашего пребывания уже функцио-

нировал Горный клуб, организованный местной интел­лигенцией (дачевладельцами, как проф. Зернов), врача­ми, учителями. Во главе стоял инженер Василий Кон­стантинович Константинов, заведующий] начальной] школой Иона Петрович Водяга. Горный клуб устраи­вал экскурсии по окрестностям Сочи. Обычно клуб на­нимал несколько дрог; на дроги погружались огромные чайники и экскурсанты.

Дроги подъезжали к месту, откуда начиналось пеше­ходное путешествие, напр[имер] до Старой Мацесты. Дальше экскурсанты шли пешком, поднимались на Орлиные скалы, спускались по Агурским водопадам и выходили на Голодное (Сухумское) шоссе, где их уже ждали дроги, чтобы отвезти в Сочи. У водопадов или на Орлиныхскалахраскладываликсклры, кипятили воду в клубных чайниках, пили чай, подкреплялись провизи­ей, захваченной из дому. Стоило все удовольствие 55 коп[еек] с человека.<...>

Конечно, я не преминула побывать и на мацестинс­ких серных "ваннах". Это было нечто весьма примитив­ное. На площадке близ выхода источника из скал была устроена деревянная купальня под навесом. С бортов купальни спускались в воду лестницы. Купался всякий, кто хотел: покупал билет за 20 коп[еек], раздевался на скамейке в купальне и спускался по лесенке в воду. Вода не подогревалась, срок пребывания в воде не регламен­тировался. Только через какой-то промежуток времени купальня отводилась то для женщин, то для мужчин. Транспортом от Сочи до Мацесты служили так назы­ваемые линейки-экипажи на 7 человек, сидевших боком к кучеру, спинами друг к другу. Один пассажир сидел рядом с возницей.

7957г.