Глава шестая гнев Слона. Изгнание

Слон в тихой ярости мерил шагами кабинет. Когда-то именно здесь не удалось разобраться со Змеенышем — сегодня он исправит ошибку. Хозяин Лесного Дома проверил, снят ли с предохранителя пистолет в кобуре, предусмотрительно надетой под рубаху. Нет, убивать щенка он не собирался, но если тот опять попробует схватиться за артефакты — всадит пулю ему в плечо.

Со двора донеслись голоса, и он раздвинул полоски жалюзи. Выглянул. Оксана бежала за ведущими Змее­ныша сталкерами, кричала, ругалась охрипшим голо­сом. Ишь, недовольна... Еще спасибо бате скажет! Оду­мается, придет в себя — и поймет, что он прав. Ведь для нее старается. В этом возрасте у девок сплошная чушь на уме, фантазии всякие, а подрастет — все поймет. Ба­бы с возрастом тоже умнеют. Иногда...

Слон проверил крепость решетки на окне — тол­стые прутья держали хорошо.

Дверь распахнулась, и он повернулся, сунув руку под рубашку. Коновал и Дикобраз, самые крупные, жи­листые мужики из тех, что работали на Слона, втолкну­ли в комнату Змееныша. На скуле у того расплывался синяк. Слон поморщился.

— Снимите с него... — начал он.

Заточка вышел из-за спины Змееныша, положил на стол «узи» и контейнер, который обычно висел у маль­чишки на поясе. Сдвинул крышку.

— А, хорошо, — кивнул хозяин, заглядывая в кон­тейнер. Тот был пуст. Слон вытащил из автомата мага­зин, кинул в ящик стола, опустившись в кресло, поба­рабанил пальцами по столешнице. Заточка захлопнул дверь, прислонившись к ней спиной, сложил руки на груди, как прокурор, горящим взглядом прожигал заты­лок Змееныша. В дверь забарабанили.

— Папа, открой! — кричала Оксана сорванным, дрожащим от слез голосом.

Слон был настроен решительно. Змееныш невозму­тимо следил за ним, словно не его вещами распоряжал­ся сейчас Большой Хозяин, будто не его привели сюда силой. И Слон, увидев это холодное равнодушие во взгляде пленника, взъярился.

— Иди в комнату, с тобой потом поговорю! — гарк­нул он, тяжело поднимаясь. Обогнув стол, встал перед Змеенышем, навис над ним, разглядывая сверкающими глазами. На виске Слона пульсировала жилка.

— Короче, так. Мое терпение кончилось. Пока ты по лесу вокруг шатался да у людей моих артефакты на спички менял — я тебя терпел. Но дочь моя — это не спички. Она не для тебя на свет родилась, мутант.

Заточка, что-то злобно пробормотав себе под нос, ткнул пленника кулаком в ухо.

— Не для тебя, понял?

— Заткнись! — рявкнул на него Слон и повернул голову к Дикобразу с Коновалом. — Отпустите его, ни­куда отсюда не денется.

Сталкеры отошли на полшага. Заточка изнемогал от злости, переминался с ноги на ногу, сжимал и разжимал кулаки, ожидая, когда же можно будет бить.

Слон глянул на помощника, перевел взгляд на пленника, пожевал губами.

— Короче, слушай, щенок, два раза повторять не буду. Пшел вон с глаз моих, и чтоб я тебя больше не ви­дел никогда. На мою территорию не суйся. Ты знаешь ее границы. Этим же утром все мои люди получат приказ: стрелять, если увидят тебя у холма. Стрелять в башку... — Рука Слона поднялась, толстый палец уперся Змеенышу между бровей, но тот не пошевелился и даже не моргнул. Рука опустилась, и палец сильно ткнул в левую полови­ ну груди. — Или в сердце. На поражение, ясно? Я хочу, чтобы тебе до ума дошло, потому что сейчас — послед­ний раз, когда ты видишь мое снисхождение. Больше жалости не будет, потому повторяю: на мою территорию тебе отныне вход воспрещен, сунешься — убьют без раз­говоров. Можешь жить в Зоне, я дам жратвы и припасов столько, что тебе на несколько месяцев хватит. А про Оксану забудь. Все.

В глазах Змееныша мелькнуло какое-то выражение — едва уловимое, будто рыбка, сверкнувшая неглубоко под водой, — потом они вновь стали безучастными. И все же было в них что-то еще, что-то такое... снисходитель­ность? презрение? Слон не мог понять — но его вдруг, как ледяной водой, окатило яростью, глаза бешено сверкнули, испарина проступила по всему телу, и он с развороту' ударил мальчишку. Большой волосатый кулак врезался в голову сбоку, ноги Змееныша подогнулись, он повалился на пол.

— А! — чуть не с наслаждением выдохнул Заточка, наклоняясь над ним. Порученец оскалился, серый лоб пощел глубокими складками, левая рука скользнула к самодельному стилету на ремне.

— Вы, двое, идите наружу, смотрите, чтоб Оксанка за дверь ни ногой. Заточка, Колобка ко мне.

— Хозяин, так ты его вправду отпускаешь? — не по­верил порученец. Узкое лицо его налилось кровью.

— А что мне, башку ему оторвать и в помойку вы­бросить? — рявкнул Слон. — Пошли уже!

Дикобраз с Коновалом, сумрачно переглянувшись, вышли. Змееныш уселся на полу под стеной, сплюнул кровью, вытер губы и усмехнулся чему-то своему.

— Да он над тобой смеется! — взвился Заточка. На­пряжение превысило его душевные возможности, и, не помня себе от ярости, он с урчанием бросился к плен­нику. Щелкнуло, выскакивая, лезвие ножа в правой ру­ке, блеснул стилет в левой.

— Я те счас вторую улыбку нарисую!

Раздался скрип, и пролетевший через всю комнату тяжелый стул спинкой врезал Заточке между лопаток. Слон, только что сидевший на этом стуле, швырнул его с нечеловеческой силой — порученца отбросило к две­ри, он упал.

Но тут же вскочил, позабыв обо всем на свете, мет­нулся обратно. В падении Заточка неловко подогнул руку, и лезвие раскладного ножа оставило на тыльной стороне ладони глубокий порез.

— Стоять! — Слон врезал кулаком по столу, и гли­няная статуэтка на стопке бумаг подскочила. Хозяин бросился к дерущимся.

Тускло блеснувшее лезвие пошло вниз, Змееныш подобрался, отклоняясь, перехватил Заточку за кисть, вывернул ее необычным вращательным движением, дернул — порученец повалился на него, но мальчишка ужом выскользнул из-под противника. Однако и Заточ­ка не растерялся — падая, ударил левой.

Змееныш вскочил, стилет был у него. Лезвие рас­кладного ножа распороло куртку на груди, старую фут­болку, процарапало кожу. Заточка, встав на колени, вы­бросил перед собой руку, но тут Слон схватил запястье Заточки, сжал с такой силой, что порученец со стоном выпустил нож. Слон ногой отбросил его в угол, разжал хватку и сказал, тяжело дыша:

— Еще раз сцепитесь — убью обоих на месте.

Змееныш лишь пожал плечами. Заточка, часто мор­гая, на четвереньках отодвинулся к окну, выпрямился, потом присел на корточки. Змееныш покрутил в руках его стилет и разжал пальцы — тот упал, вонзившись в ковер. Змееныш потрогал ухо, Заточка, сжав руку в кулак, огля­дел его и лизнул рану, оставленную раскладным ножом.

— Почему ты не хочешь, чтобы я убил его, хозяин? — глухим голосом спросил он, разглядывая кровь, теку­щую по запястью.

В другое время Слон бы не стал отвечать, но сейчас он видел — Заточка сильно не в себе и может вообще свихнуться. Слон даже понял причину: помощник втре­скался в Оксану, по-своему, по-заточьи, то есть это не значит, что он когда-нибудь попытается объясниться с ней в любви или там подарить девчонке цветы, ему такое даже в голову не взбредет, но он защищает ее, как вер­ный пес — хозяйку, страдает от ее невнимания, а еще — безумно ревнует ко всякому другому псу, который пыта­ется приблизиться к ней. А тут — ненавистный Змее­ныш! Слон хорошо знал своего первого помощника и понимал: тот не мучается возвышенными пережива­ниями, он просто видит в Змееныше конкурента — кра­сивого, молодого, но не менее, а может, и более опыт­ного в делах Зоны...

— Не хочу, чтоб Оксана думала, будто ее отец убий­ца, — громко и отчетливо, чтобы до Заточки дошло, произнес Слон. — А ты хочешь, чтобы она так думала о тебе? Чтобы боялась тебя, не хотела, чтоб ты к ней под­ходил?

Безучастное лицо Заточки исказилось, он вскинул голову, глянул на хозяина.

— Почему не хотела...

— Она видела, как этот мутант вошел сюда. И если он отсюда не выйдет... Виноваты будем ты и я. Завтра я отправлю ее в город, но пока что... — Слон пожал пле­чами и скользнул взглядом по Змеенышу, который мол­ча стоял под стеной.

Заточка сел на полу, сунув лицо между коленей и закрыв голову руками. Плечи его вдруг затряслись.

— Вставай! — велел хозяин, ткнув порученца сапо­гом. — Вниз иди, распорядись о жратве с боеприпасами для него. И Колобка ко мне. Ну, живо!

Заточка поднялся и боком вышел из кабинета, не глядя ни на кого. Слон вернулся в кресло, вытирая руки о штаны, по дороге поднял жалюзи на окне.

Дверь раскрылась.

— Звали? — Колобок выглядел немного смущен­ным. И вину испытывал за то, что девушку проспат, и неприятно было ему Оксану в водокачку тянуть. Хозяй­ская дочка упиралась, пришлось тащить ее, держать за руки. А когда Конова1 и Дикобраз схватили мальчишку да поволокли на холм — она сама за ними бросилась, Колобок ее оттаскивал, Оксана на него с кулаками... В общем, хреновая какая-то ситуация, пакостная.

— Тебе задание. Отведешь мутанта к оврагу, кото­рый на границе, там отдашь ему это. — Хозяин придви­нул к краю стола разряженный «узи» и пустой контей­нер. — Еще рюкзак Заточка сейчас принесет, в нем жратва и патроны. Но раньше не отдавай, только у овра­га. И проследи, чтоб мутант ушел. Не возвращайся, пока не отойдет далеко.

Оглядев Змееныша с головы до ног, Колобок кивнул.

— Вот это для меня работа, хозяин. А вот с девкой воевать — увольте...

— Поговори мне! — рыкнул Слон. Колобок пожал плечами, вытащил из нагрудного кармана пачку клуб­ничной жвачки и сунул в рот розовую пластинку.

— Когда выходить?

— Как только Заточка барахло притащит. Поведешь не сразу к воротам, водокачку обойдите.

— Это зачем? — Колобок на миг прекратил жевать.

— Затем, что я так сказал! Делай, как приказано, не рассуждай, жирный. Обойдешь водокачку и тогда уж веди его вниз. Не понял? Ну блин — чтоб из того окна его бы­ло видно! — Слон кивнул на дверь. Колобок перевел туда недоуменный взгляд, на лице его отразилась усиленная работа мысли. Змееныш все это время стоял не шевелясь, будто статуя, и смотрел в окно, на темный лес за холмом, едва проступивший в предрассветных сумерках.

Заточка, открыв дверь плечом, положил на пол объ­емный рюкзак — самый старый из нашедшихся у Игната.

— Припер, — буркнул он, не глядя на стоящего сбо­ку от двери мальчишку. — Может, я тож пойду, хозяин? Подстрахую, чтоб он не вернулся...

— А за Оксаной кто смотреть будет? Все, шагайте. — Слон сгреб со стола «узи» и контейнер, подал Колобку. Тот подхватил рюкзак, накинул на шею ремень, при­стегнул контейнер к поясу.

— Ну чё, пошли? — обратился он к Змеенышу.

Тот не пошевелился, будто и не ему сказали. Заточ­ка выкрикнул ему в лицо:

— Катись, мутант!

Змееныш обвел взглядом уставившихся на него лю­дей, будто впервые их видел, и направился к дверям. Колобок пошел за ним.

Дикобраз присел на раскладушку Колобка, Коновал стоял, сложив руки на груди, прислонившись мощным плечом к косяку. Оба вопросительно посмотрели на Слона, когда тот вышел из кабинета следом за Змеены­шем. Ссутулившийся Заточка остановился на пороге.

— Не так-то просто быть отцом, — пробормотал Слон, разглядывая дверь в комнату дочери. Колобок и Змееныш уже спускались по лестнице.

Из-за двери слышались сдавленные рыдания. Слон помассировал налитую кровью шею, провел ладонью по ежику седых волос на затылке и решительно вошел в комнату.

Оксана лежала на кровати, лицом ткнувшись в по­душку и обхватив ее обеими руками, плечи сотрясались. Услышав звук шагов, подняла голову. Быстро села на краю кровати и вытерла рукавом слезы. Слон прикрыл дверь за собой.

— Чего ревешь? — сказал он, стараясь скрыть сму­щение, и понял, что вышло грубо. — Не надо сырость разводить, — добавил Слон уже мягче, присаживаясь на край кровати, и положил ладонь дочери на голову, но Оксана, вздрогнув, отодвинулась. Слон нахмурился. — Знал я, что девки в этом возрасте глупеют, но от тебя не ожидал.

Оксана громко сглотнула и встала.

— Зачем ты все это делаешь? — спросила она, ста­раясь скрыть дрожь в голосе.

— Сама должна понимать... Да что там «должна» — в душе понимаешь наверняка, глупости это все. Маль­чишки, вздохи при луне... — Он замолчал, к чему-то прислушиваясь.

— Какие глупости, о чем ты? — закричала Оксана. — Мы просто гуляли! Чем тебе Змееныш помешал?!

— Он бродяга, мутантово отродье, сам почти му­тант! — Слон повысил голос, невольно раздражаясь. Он хотел быть спокойным, надежным, властным, как и по­добает настоящему отцу, но у него не получалось. — Ты головой подумала, чего от него ждать можно? Он живет в лесу, как зверь! — Слон поднялся, шагнул к окну. Ок­сана напряженно следила за ним. Она придвинула сто- ' лик к лазу, но фанера все равно была заметна. Если отец посмотрит вниз...

Слон искоса глянул в окно, повернулся к дочери.

— Оксана, я хочу, чтобы у тебя было все самое луч­шее. Жизнь лучшая. А Змееныш этот — бродяга и дрянь, от него ничего хорошего в жизни не увидишь. Ну погу­ляете сейчас, а потом что? Где ты жить с ним будешь? Ночевать в дупле, на ветке, в норе? А он так и живет. Сама подумай...

— Это мое дело, — сказала Оксана, не глядя на не­го. — Мне не десять лет и не тринадцать. Я сама буду решать, с кем дружить...

— Дружить? Так вы, значит, просто дружили там... при луне?

— Мы... — начала она и заключила: — Отпусти Змее­ныша!

— А кто его держит? — Слон пожал плечами. — Вон, сама глянь...

Оксана непонимающе посмотрела на него. Слон поманил дочь, кивнув на окно. Оксана подошла, встала так, чтобы прикрыть от отца лаз, и выглянула. Через двор шли Змееныш с Колобком.

— Видишь? — Слон ткнул пальцем, цокнув ногтем по стеклу. — Я поговорил со Змеенышем, и он согла­сился отстать от тебя за рюкзак еды и боеприпасов. Из­вини за грубость, дочка, но... В Зоне патроны ценнее женщин.

— Неправда! — Оксана побледнела. — Змееныш! Слон едва успел перехватить ее руку, протянутую к

задвижке окна.

— Ну, зачем кричать? Не унижай себя!

Змееныш поднял голову, словно услышал Оксану. Их глаза встретились, секунду они смотрели друг на дру­га. Потом Змееныш отвернулся и легко зашагал дальше. Заточка уже отпирал ворота. Оксана бессильно присло­нилась лбом к стеклу, Слон осторожно привлек ее к се­бе, обнял, стал неловко поглаживать по волосам.

«Узи» болтался за спиной, в руках Колобок держал свой любимый короткоствольный помповик, ствол не­отступно смотрел между лопаток Змееныша. Вид у того был беспечный, он шагал, не оглядываясь, словно его не волновало, идет ли сзади Колобок, нацелено ли в спину оружие. Телохранителю порой казалось, что это Змее­ныш ведет его, а не он Змееныша.

Ночь закончилась, холодный утренний свет разлил­ся над полем.

— Ты, пацан, играешь с огнем, — добродушно про­басил Колобок, когда они только вышли за ворота и спускались по дороге, петлями опоясывающей холм. — Со Слоном шутки плохи, вроде сам не знаешь. Я когда понял, что ты натворил, так удивился, что ты с кабинета выходишь живой, тока ухо распухло. Считай, легко от­делался. Всего-то хозяин со своей территории тебя вы­пер, повезло. Слона, думаешь, в Зоне зря Большим Хо­зяином кличут? У него все схвачено, реально все. Пол­ковник один к нему приезжает докладывать, важный вояка с Периметра, а это тебе не псевдопсу хвост кру­тить. Пирожок хочешь?

Змееныш бросил на провожатого короткий взгляд через плечо.

— Ну, не хочешь, как хочешь. — Колобок откусил сразу половину и принялся размеренно двигать челю­стями. Прожевав, заговорил вновь: - Вот ты, я вижу, как на игру на это все смотришь. А ведь Слону убить те­бя — что чихнуть. Я тебе зла не желаю, мутант. И потому советую: со Слоном не связывайся. Ты ведь нужен в Зо­не, всем сталкерам нужен. Как ты от Слона тогда сбе­жал, стал в Зоне жить, — многим жизнь спас, от своих братьев-мутантов уберег. И люди помнят, да. Так что брось ты это. Большой Хозяин за Оксанку со свету лю­бого сживет. Ясно это?

Змееныш вскинул голову, сбился с шага. Палец Ко­лобка на спусковом крючке напрягся, телохранитель остановился.

— Э, ты чего? Куда?!

К счастью, выстрелить он не успел. Змееныш сошел с тропы — как в воду нырнул, исчез в кустах, Колобок и не заметил, где именно. Зато хорошо рассмотрел в пяти шагах перед собой характерную дрожь воздуха. Тело­хранитель чертыхнулся, осторожно попятился, крутя головой. Змееныш неожиданно возник впереди, на тро­пе далеко за аномалией, оглянувшись, рукой указал на кусты слева. Машинально кивнув, Колобок обошел аномалию, ломая подлесок, выбрался на тропу. Первым делом наставил ствол на Змееныша, но тот уже двинулся дальше. Колобок потопал за ним.

— Добрый ты, — со вздохом продолжал он, будто ничего не произошло. — Ну скажи, зачем тебе эта фифа городская? Я ж рядом с ней уже сколько топчусь, охра­няю, все вижу. Она хоть и незлая да симпатишная, а из­балованная вкрай, привыкшая, что все вокруг гогяшут... — Он заметил, как напряглась спина Змееныша, и доба­вил: — У тебя, может, к ней все серьезно, потому что дре­мучий ты, нормальных девок и не видел раньше. А она с тобой играет. Ну, не специально играет, а просто ты для нее это... экзотика после прежних ухажеров ее на «пор­тах» да с лопатниками, полными отцовских бабок, ей потому с тобой интересно поначалу, может, она даже решила, что влюбилась, — в ее возрасте еще хрен разбе­решь. А потом... поматросит и бросит. Тока не ты ее, а она тебя. Уедет в свои заграницы за олигарха замуж вы­ходить, а ты тут мучаться останешься. — Колобок доже­вал пирожок, отлепил жвачку от мочки уха, сунул в рот и, видя, что разговоры его не доходят до ума и сердца маль­чишки, вздохнул: — Ладно, пацан, твое дело. Я только...

— Откуда ты можешь знать, что Оксана играет со мной? — вдруг спросил Змееныш.

Колобок чуть не поперхнулся жвачкой, закашлялся.

— Ну, я этого наверняка знать не могу, — согласил­ся он. — Но ты про другое подумай: даже если у вас обо­их это все всерьез — дальше чё, а? Ну, что делать будете? Ты, что ль, за ней в мир уедешь? Да ты знаешь, какой он, этот мир снаружи Зоны? Ты там жить не сможешь, точно!

— Я и не собираюсь, — сказал Змееныш.

— Ага! А что тогда собираешься? Хочешь, чтоб Ок­сана здесь осталась? Так она в Зоне не сможет так же, как ты — снаружи! Потому что она привыкла к этому... комфорту. Здесь-то у нее навроде отпуска перед загра­ницей, ей потому здесь хорошо, что она знает — скоро уедет отсюда, в прежнюю жизнь вернется. А теперь что? Бабам в Зоне не место. Хочешь, чтоб она с тобой навсе­гда осталась? В избушке на болоте жила? Не-е, вам вме­сте не быть, все равно как... — Колобок щелкнул паль­цами, — как дельфину с русалкой.

Некоторое время они шли молча, потом Колобок, которого не оставляло желание предостеречь мальчиш­ку от ошибок, заговорил вновь:

— Я хозяина знаю. Ты для него — мутант, понятно? Слон считает, что Зона — это кладовка такая с артефак­тами, а мутанты — крысы в этой кладовке, и их уничто­жать надо. И ты — одна из крыс, тока поумнее других. Вроде такой хозяин крыс, во. Я вот даже удивляюсь, что он с тобой так мягко, будто боится тебя или вину какую чувствует. Может, из-за Мазая это? Але, Змееныш? Чё-то я никак не пойму, что у тебя на уме...

Змееныш остановился, помповик ткнулся ему меж­ду лопаток. Колобок притормозил.

— Чего встал?

— Кабаны. — Змееныш мотнул головой, черные во­лосы взметнулись. Колобок прислушался, повел ство­лом в сторону, оттуда донесся приглушенный топот и треск ветвей. Звук быстро приближался.

— Бля, на нас прут! — Поправив лямки тяжелого рюкзака, телохранитель дернул спутника за руку. — А ну быстро отсюда!

— Они нас не заметят. Только ты потише. — Змее­ныш отступил с тропы к молодым осинкам. Листья их крупно дрожали, хотя ветра не было.

— Ненадежное укрытие, — прошептал Колобок, невольно следуя за смутником. — Хоть бы вон на тот дуб залезть...

Змееныш положил узкую ладонь ему на плечо, и дрожь пробрала сталкера. Он готов был поклясться, что из пальцев мальчишки потекла какая-то энергия — кожа под одеждой нагрелась. Но все равно Колобка бил озноб. Он не понимал, что происходит, но чувст­вовал, что от Змееныша исходят невидимые волны.

Топот стал громче, послышался натужный сип, тяжелое дыхание, всхрапнул кабан... Колобок напрягся, поднял помповик — не лучшее оружие против стаи крупных мутантов. Как они вообще тут оказались? Вроде только два дня назад Слон посылал рейд на очистку своей тер­ритории...

Земля тряслась от топота копыт, Колобок нервни­чал. Чего они тут стоят? Кабаны могут выскочить прямо на них, и тогда хана!

Громкий треск, раздавшийся совсем близко, про­звучал как взрыв. Сталкер не выдержал, вскинув ору­жие, нажал на спусковой крючок.

На тропу прыгнул огромный кабан, снеся куст, за ним, топча растительность, выскакивали другие.

Помповик не выстрелил.

Холодный пот потек по спине. Колобок схватился за нож на поясе. В пяти шагах кабаны топтались на тро­пе, ворочая длинными рылами, черные ноздри раздува­лись: мутанты чуяли человеческий запах.

Горячая ладонь легла на запястье, обожгла кожу. Колобок едва не вскрикнул, он совсем забыл про Змее­ныша. А тот приложил палец к губам и улыбнулся своей загадочной полуулыбкой. Колобок сжал зубы — вожак стаи повернулся к ним.

Змееныш шагнул ему навстречу, телохранитель протянул руку, чтобы остановить сумасшедшего, но не успел.

Огромный матерый кабан попятился от улыбающе­гося человека. Словно испугался — хотя Змееныш перед мутантом был как тростинка перед гранитной булыгой.

За вожаком попятились остальные. Змееныш мед­ленно поднял ладонь, коснулся низкого мохнатого лба кабана. Глаза того остекленели. Мутант развернулся на заплетающихся ногах и побрел прочь, за ним, недо­уменно хрюкая, пошли остальные. Змееныш поднял другую руку — вожак перешел на рысь, постепенно набирая ход. Стая скрылась в подлеске, какое-то время слышался топот и треск ветвей, затем все стихло.

Змееныш повернулся к провожатому. Колобок вдруг понял, что не дышит уже с минуту. Он с шумом выдох­нул, втянул воздух сквозь зубы.

— Ну ты даешь, мута... парень, — пробормотал он. Улыбнувшись ему, Змееныш направился вперед по

тропе. Колобок встряхнулся, опустил ствол и побрел следом — теперь его вели, а не он конвоировал.

Когда вышли к оврагу, совсем рассвело, за сплош­ными облаками над кронами деревьев поблескивало размытое светлое пятно — солнце взошло. Холод отсту­пил, но было по-утреннему зябко — Колобок ежился. Трава поблескивала, ботинки от росы стали мокрыми.

— Стой! — Он скинул рюкзак, снял с шеи ремень «узи», протянул Змеенышу. — Держи. И консервы с па­тронами тоже.

На севере владения Слона заканчивались возле ши­рокого оврага, по дну которого тек ручей. Недавно про­шли дожди, вода бурлила, клокотала, над отвесными берегами взлетали брызги. За оврагом начиналась на­стоящая Зона, лес становился гуще, опаснее — в нем жили псевдоплоти и стаи слепых псов. Накинув лямки рюкзака на плечи, Змееныш пошел к перекинутому че­рез овраг бревну.

— Стой! — не выдержал Колобок.

Спутник кинул через плечо вопросительный взгляд.

— Слышь, парень... — телохранитель говорил с тру­дом, слова не давались. — Ты легко мог сбежать. Толк­нуть меня в аномалию, бросить кабанам... Так чего не сделал этого?

Слабо улыбнувшись, Змееныш ступил на бревно.

Колобок следил, как он уходит в лес, и потом еще долго стоял, глядя на деревья, между которыми скры­лось это странное существо.

— Ну, мутант... удачи тебе, — вздохнул он, повер­нулся и зашагал прочь.

Он шел, не оборачиваясь, и не видел, как Змееныш вернулся, как снял рюкзак с барахлом Слона, бросил в ручей и спрыгнул с бревна по ту сторону оврага, где сто­ял Лесной Дом.

Ночь была промозглой и беспросветной. Лесной Дом терялся во тьме, луч прожектора отвоевал у нее лишь один круг света посередине двора, захватив часть южной стены водокачки. Фонарь над воротами почти не рассеи­вал мглу, светил желто и тускло, будто из последних сил.

Филин с Емелей сидели в будке возле ворот, у каж­дого было по «калашу», на столе между сталкерами ле­жала сигнальная ракета.

— И на фига охрану усиливать? Сегодня не моя сме­на, я спать должен, — ворчал Филин, подкручивая огонь в газовой горелке. Чайник упорно не желал закипать.

Емеля толстыми ломтями нарезал буханку, на газете лежала колбаса, рядом — коробка с кусковым рафина­дом, в кружках насыпана заварка.

— А я вообще водитель, — то ли возразил, то ли по­жаловался он. — Мне по чину не полагается сторожить, я, можно сказать, специалист, квалифицированный ра­ботник.

— И слова такие знаешь, — вздохнул Филин. — Я Колобка встретил, когда он возвращался, — ушел Змееныш, совсем ушел. Патроны взял, консервы — и сгинул в лесу. А Колобка от кабанов спас, слыхал?

Емеля приподнял крышку чайника, посмотрел на воду.

— Не понимаю, зачем столько шуму поднимать из-за какого-то пацана со сдвигом.

— У него же способности! — жарко возразил Фи­лин. — Чё Колобок рассказывал, слыхал? Волны от него какие-то, жар. Ты вон никаких волн не умеешь, а у него получается.

— Так я человек, а он... мутант, одним словом. — Емеля положил на ломоть хлеба толстый кружок колба­сы, взял кусок сахара и стал заедать им бутерброд. — У нормальных людей таких способностей не может быть. Правильно: я Не могу волны, ты не можешь. А он может. Почему? Потому что в нем течет кровь мутантов. Может, мать его с кровососом спуталась, а может, его слепая собака выкормила, он от молока ее мутировал. Как от этих... Как же их... гено...

— Какой Гена? — спросил Филин.

— Сам ты Гена! Говорю: как от генно-модифициро-ванных продуктов бывает. Слыхал?

— Умный ты, Емеля, даром что водила. Скажи то­гда, почему мутант Колобка спас? Ведь Колобок его от крали уводил, как Слон велел. А если б бросил Колобка, то мог бы вернуться. Дочь-то хозяйская, говорят, целый день плакала и из комнаты не выходила.

Наконец чайник закипел. Филин стал разливать, прихватив горячую дужку рукавом. Емеля, дождавшись, когда кипяток наполнит кружку, кинул сахар в черный, густо заварившийся чай и стал помешивать старой алю­миниевой ложкой.

— Да он сумасшедший, — подумав, ответил он. — Мугант этот. Ты разве не знал? Тронулся, когда из-за него экспедиция Мазая погибла. Хотя откуда, тебя тогда и в Зоне-то не было.

— Так расскажи! — оживился Филин, он был охоч до всяких «зоновских» историй. Емеля отложил ложку, шумно хлебнул чая.

— Иди местность проверь сначала, все ли тихо, — важно велел он.

— Да не вернется Змееныш, ушел он.

— Психи на все способны. Иди. говорю, а то скоро Заточка проверять припрется, надо доложить, что все в порядке. Давай, не ленись, а я потом расскажу.

Филин бросил взгляд на горячий чай, на еду — вздохнул и стал натягивать тулуп: ночь была холодной, ветреной.

Емеля, довольный собой и жизнью, развалился на стуле, жуя бутерброд. Конечно, лучше в такую ночь спать в кровати, но и тут можно неплохо устроиться. Он прихлебывал чай, уминая хлеб с колбасой, закусывая сахаром — была у Емели такая странная привычка, — и поглядывал на дверь. Всего делов-то — оглядеть двор и обратно, а Филина нет. Минуту, две... Сталкер заволно­вался. Псевдопес его сожрал, что ли? Куда запропастил­ся? Емеля поднялся, приоткрыл дверь. И наткнулся на Филина, который стоял возле будки, задрав голову.

— Ты чего? — толкнул его в спину Емеля. — Я жду же. Чего увидел?

— Эх, черт, ловкий, как кошка! — восхищенно про­шептал Филин, не отрывая взгляда от водокачки. Емеля выбрался наружу, посмотрел — и охренел. Тонкая фи­гурка карабкалась по стене, цепляясь за невидимые гла­зу уступы. Вот схватилась за балку, к которой крепилась спутниковая антенна, взлетела на тарелку, забралась на подоконник, согнувшись, — и исчезла в окне второго этажа.

— Мне бы так, — вздохнул Филин, опуская голову. — Прикинь, по любой стене, как таракан...

Емеля сграбастал напарника за шкирку.

— Ты чем думаешь, балда?! Мозги твои где? Кто это был? Давай тревогу поднимай! Где свисток? Или ракету сразу?

— Да ну, чего сразу тревогу? Дело-то молодое. — Филин попытался отпихнуть приятеля. — Мне Змее­ныш даже нравится. Я и раньше видел... Все равно под утро уйдет, никто и не узнает.

От этой логики Емеля вконец растерялся и даже пе­рестал трясти Филина.

— Ты чего? — хрипло сказал он наконец. — Слон знаешь что сделает, если узнает?

— Да как узнает-то? — отбивался Филин.

— А вдруг еще кто видел?

— Тогда бы уже тревогу подняли. Чего тебе, больше всех надо?

— Нет, но... — Емеля помолчал, придумывая аргу­менты. Ситуация складывалась какая-то невероятная. — Болван ты, Филин! Заточка точно пронюхает, он к Слоновой дочке неровно дышит. Поймет, точно гово­рю. А потом тебя в кровати без головы найдут, ты так и не узнаешь, кто это сделал, а голова будет на полке стоять.

— Кишка тонка, — неуверенно возразил Филин.

Послышались шаги, в круг света из темноты вы­нырнула сутулая фигура. Емеля шагнул назад, в откры­тую дверь.

— Чего у вас? — хмуро спросил подошедший Заточ­ка. — Все тихо?

Он был бледен, а глаза красные, опухшие — пору­ченец не спал вторую ночь.

Филин не успел ответить: из будки показался Емеля с трубкой сигнальной ракеты в руках, выковырял шнур, готовясь дернуть.

— Змееныш там, — бодро доложит он. Мгновенно сориентировавшийся Филин махнул

рукой на водокачку.

Глаза Заточки стали круглыми, мгновение он мед­лил, потом схватил Емелю за руку.

— Не стрелять! Где мутант, говори! Филин указал на Оксанино окно.

— Да вон туда залез. По стене, ровно макака, за­брался.

Заточка подскочил как ужаленный.

— Всем тихо! Шум не поднимать! Стоять тут наго­тове, стволы с предохранителей снять, Змееныш поя­вится — стрелять на поражение!

— Э, ты чё, убить, что ли? — удивился Филин — и получил болезненный тычок острыми костяшками пальцев под ребра.

— Ноги прострелить, но если убьешь, Слон тебя не накажет! — С этими словами Заточка рысью побежал через двор ко входу в водокачку.

Оксана сидела в комнате под домашним арестом — она поругалась с отцом и отказалась уезжать из Зоны. Целый день девушка ходила от стены к стене, валялась на кровати, глядела в потолок. А вечером накатило от­чаяние. Днем она не верила, цеплялась за сами собой всплывающие оправдания, однако с наступлением тем­ноты надежды рассеялись: Змееныш действительно ушел, променял ее на консервы и патроны. Что Оксана знает о нем? Почти ничего. Живет в Зоне, как дикий зверь, добывает артефакты, чтобы выменять их на еду и боеприпасы, дружит с мутантами — вот и все. Откуда он взялся, правда ли, что его выкормила слепая собака, кто его родители, в конце концов? Она ничего не знала!

Девушка потрясла головой, села, обхватив подушку, вцепилась в нее зубами. Ей хотелось кричать, да что толку? За дверью торчит Колобок, бежать некуда, ведь Змееныш больше не ждет ее у холма, а сама она... что она будет делать там, в лесу, одна? Все эти мысли о том, чтобы стать сталкером, ночные прогулки по склону и вокруг холма — все это было ребячеством, капризом из­балованной девчонки, привыкшей, что мир добр к ней. Но мир не добр — он равнодушен, безразлично-жесток.

Он придет, вернется за мной! — твердила Оксана, до боли сжимая кулаки, — и сама себе не верила. Если так, то Змееныш уже появился бы, ведь от оврага, куда его отвел Колобок, идти не очень далеко, а вышли они на рассвете. Оксана зажмурилась. Ее раздирали противоре­чивые чувства. То ей хотелось, чтобы Змееныш немед­ленно появился, доказал бы, что он не бросил ее. То она вспоминала, что отец велел убить Змееныша, если тот появится, — и она мысленно обращалась к нему, чтобы уходил подальше и ни в коем случае не появлялся, по­ка не уляжется суматоха, а она подождет, конечно, по­дождет!

Потом она жалела, что Змееныш не убил Колобка по дороге к оврагу и не сбежал. Ведь он мог, конечно, мог, он сильный и быстрый... И тут же ругала себя за такие мысли. Змееныш не такой, он не станет убивать, да и зачем ей убийца? Это правильно, что он дошел до оврага и спас Колобка от аномалии и кабанов, как рас­сказал вернувшийся телохранитель. Правильно, конеч­но, Змееныш все делает правильно, он ушел, чтобы по­том вернуться, когда отец уберет охрану, когда все забу­дется... Только когда это случится? Оксана принималась на пальцах высчитывать возможные сроки.

Она накручивала сама себя, чтобы отогнать липкий холодный страх: Змееныш ушел навсегда, променяв ее на еду и патроны. Он же дикарь, он столько боеприпа­сов и консервов в жизни не видел, а как увидел — забыл про Оксану. Да и кто она ему? Какая-то городская деви­ца, приехала и уехала...

Нет, он вернется, — мысли возвратились в накатан­ную колею, — как только отец снимет охрану и все ус­покоится.

Да что с той охраны, ведь Оксана показала ему лаз, ведущий прямо в комнату... От этой мысли она похоло­дела. Если бы Змееныш хотел вернуться, то мог бы сде­лать это прямо сейчас, и никакие охранники ему не по­мешали бы! Значит, отец прав, он ушел насовсем.

Тихо скрипнула рама, девушка вскинула голову — в темном окне показался Змееныш. Спрыгнул на пол, выпрямился. Оксана вскочила, закусив губу, чтобы не вскрикнуть, шагнула навстречу... и вдруг спросила, не­ожиданно для самой себя:

— Зачем ты вернулся? Отец приказал всем сразу стрелять, если увидят тебя.

— Меня никто не видел, — ответил Змееныш. Оксана взяла его за руку, заглянула в глаза.

— Почему ты полез по стене? Забыл про лаз? — Она показала на прикрытую фанеркой дыру под подоконни­ком, по-прежнему загороженную столиком.

— Так привычней. Ты меня ждала?

— Конечно, — ответила Оксана. И добавила, сму­тившись: — Отец сказал, что ты променял меня на кон­сервы и патроны...

— Я их выбросил.

— Выбросил?! — поразилась девушка. — Зачем? Он пожал плечами.

— Кинул в овраг. Мне это не нужно.

— А... — начала она и замолчала, но Змееныш понял невысказанный вопрос — или, возможно, услышал мысль, так явственно прозвучавшую в голове Оксаны, — и ответил:

— А ты мне. нужна. Жаль, что ты не можешь остать­ся со мной.

Слон отломал головку глиняной женщине. Он по привычке крутил статуэтку в руках, погрузившись в мрачные раздумья, и только громкий треск вывел его из этого состояния. С недоумением он повертел обезглав­ленное тело, ругнулся и бросил обломок в угол комнаты. Откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову, рассеянным взглядом обежал кабинет. Было глубоко за полночь, глаза побаливали, пора отправляться в кро­вать — но мысли о случившемся наполняли голову, ме­шая расслабиться, и Слон все сидел, все думал. Он не очень-то верил, что Змееныш уйдет и оставит Оксану в покое. Да хотя бы бывшему хозяину назло вернется. Впрочем, Слон был реалистом, он понимал, что до него Змеенышу дела как раз нет, но от своего мальчишка не отступится — не тот характер. Слон до сих пор помнил упрямый взгляд исподлобья, когда Змееныш пришел вступаться за Мазая... Нет, не отступит, скорее умрет. Что ж, как говорится, каждый выбирает по себе. Поэто­му-то Слон и не шел в кровать: ждал, что с минуты на минуту раздастся во дворе выстрел, или взлетит с шумом и треском сигнальная ракета, или прибежит встрепан­ный охранник...

Но время тянулось — и хозяин Лесного Дома поти­хоньку начинал сомневаться. Может, он ошибся, и план сработал? Мутант позарился на жратву с боеприпасами, в конце концов, Слон дал много, на это Змееныш может протянуть несколько месяцев с его-то образом жизни... Тогда все получается как нельзя лучше: Оксана помуча­ется немного, пострадает, но поймет, что выбрала не того, разобидится еще больше, да и уедет в Европу, что­бы оказаться подальше от этого места, и начнет жить так, как с самого начала пророчил ей Слон.

Он несколько раз выпрямил и согнул пальцы заки­нутых за голову рук, хрустя суставами, бросил взгляд в окно. Прожектор на крыше заливал двор ярким светом. Этим вечером Слон приказал установить еще два, чтобы освещали стену вокруг Лесного Дома. И часовых расста­вил так, чтобы они всю стену просматривали, никакой Змееныш не пролезет незамеченным.

А раз так — можно идти в постель. Слон широко зевнул. Он всегда спал мало, часов по шесть, но прошлая ночь выдалась беспокойной, а ему все-таки за пятьде­сят, сказывается возраст, вторую ночь без сна сидеть тяжело. Надо прилечь, хоть вздремнуть немного.

Он встал, потянулся, разминая суставы. Черт с ним, с этим мутантом, Слон не собирается из-за него лишать себя отдыха.

Дверь отворилась медленно, без скрипа, поэтому Слон не сразу заметил.

— Какого черта? — начал он, и тут внутрь всуну­лась голова Заточки. Помощник приложил палец к губам.

— Он здесь, хозяин, — едва слышно шепнул пору­ченец. Слон помертвел.

— Здесь? Внутри? — Он втащил Заточку внутрь, ти­хо закрыл дверь. — Почему никто тревогу не поднял?!

— Ты тише, хозяин, — прошептал помощник. — Змееныш у Оксаны в комнате.

— Что?! — Слон бросился к столу, выдвинул ящик, достал пистолет. Заточка перехватил его у дверей, с тру­дом удержал.

— Хозяин! — настойчиво повторил он. — Мы его возьмем. Только не шуми, а то опять сбежит.

Слон опустил оружие, провел ладонью по лицу.

— Так... слушай сюда. Кто у комнаты дежурит?

— Колобок с Заикой, — напомнил порученец. Слон кивнул.

— Постовых снаружи с места не трогай, только пре­дупреди, чтоб начеку были. Быстро буди Коновала, Ди­кобраза, Мертвого... человек пять. Трое чтоб под окном дежурили, двоих ко мне, только пусть по лестнице не грохочут, тихо поднимаются. Я пока внутри покараулю и Колобка с Заикой предупрежу. Если что — пусть стре­ляют, ясно? Но не убивать. Нельзя, чтоб Оксана видела, мало ли как отреагирует, ты понял?

Заточка нетерпеливо кивал, нашаривая дверную ручку. Слон выключил в кабинете свет, и они на цыпоч­ках выбрались на площадку, где под слабой лампочкой Колобок и Заика резались на раскладушке в дурака.

* * *

— Ты пришел, чтобы забрать меня?

Змееныш слегка отступил к окну. В первый раз Ок­сана видела его смущенным и, не понимая, что проис­ходит, села на кровать, обхватив себя за плечи.

— Я живу в Зоне, а ты привыкла к городской рос­коши, — медленно произнес Змееныш. — У меня нет дома. Сплю в дуплах, иногда в сталкерских схронах или просто на траве, когда теплее. Гнезда себе делаю. Заво­рачиваюсь в драное одеяло... Еда — военные пайки, дичь, рыба, ягоды. Тебе не понравится такая жизнь. Ты привыкла к другому.

— Замолчи! — чуть не выкрикнула Оксана, лишь в последний момент сдержалась, испугавшись, что услы­шат снаружи. — Ты говоришь как отец.

Змееныш, глядя ей в лицо, продолжал:

— Я не знаю, что говорил твой отец. Но ты не смо­жешь жить в Зоне. Здесь иногда бывает такое... замерз­нешь, как собака, а костер развести нельзя, чтобы не привлечь зверей. Или людей, они иногда хуже мутантов. Тут мародеры, бандиты, зэки бывшие. И военные пат­рули не лучше. Ты всего этого не знаешь пока, а я знаю. Если далеко зайти, в глубь, где людей почти нет, — кон­сервы кончатся, бывает, по три дня без еды. Приходится корни грызть, кору, хорошо, если орехи удастся найти или подстрелить что-то съедобное. Все это не для тебя. Ты привыкла к другому, разве не так? У твоих... твоих знакомых всегда много денег, а у меня никогда их не было. Вообще никогда. Они мне не нужны здесь. — Он заглянул ей в глаза. — Поэтому я уйду. Уйду насовсем, прямо сейчас, пока я для тебя только игра.

Оксана сжала кулаки.

— Это неправда! Почему вы решаете за меня? По­чему вы все считаете, что я как заводная кукла? Я хочу жить, я смогу жить в Зоне! И я тебя...

Из-за двери донесся протяжный крик Слона:

— Ломай!

Дверь вздрогнула от удара, треснула и распахну­лась. В комнату ввалились Коновал с Дикобразом, бро­сились на Змееныша, схватили, скрутили, вывернули ему руки.

— Как же ж ты опять тут оказался, падла?! — вос­кликнул Коновал, пиная упавшего на колени Змеены­ша. Пока Дикобраз держал, Коновал с размаху врезал пленнику в челюсть, голова того мотнулась, взлетела капля крови. Оксана кинулась к сталкерам, замолотила кулаками по спине Коновала.

— Отпустите его! Отпустите, звери!

Она развернулась к вошедшим в комнату Слону и Заточке. За широкими плечами хозяина маячили Коло­бок с Заикой.

— Отец, хватит! — крикнула Оксана. — Скажи им, чтобы прекратили!

Она снова бросилась на Коновала, который занес кулак, сжала его запястье обеими руками и укусила за большой палец. Сталкер взвыл, затряс кистью:

— Ах ты!..

Но сдержался, глянув на хозяина. Слон шагнул впе­ред, схватил Змееныша за волосы, подняв его голову, посмотрел в лицо.

— Я тебя предупреждал?

И повернулся к дочери, бросив через плечо:

— В подвал его.

Захлебываясь слезами, Оксана металась от одного сталкера к другому, пытаясь остановить их. Слон, зало­жив руки за спину, ждал, когда уведут Змееныша. Коло­бок с Заикой по знаку хозяина заслонили дверь перед Оксаной, не выпуская ее.

— Закрой дверь, — велел он Заточке. Оксана отсту­пила, сжав кулаки, повернула к отцу раскрасневшееся злое лицо.

- Если ты отправишь меня из Зоны, я вернусь! Сбе­гу и вернусь сама! Я найду способ!

— Тогда я его убью, — сказал Слон ровным голосом.

— Что?! — Оксана задохнулась. — Нет, ты не смо­жешь!

— Я? Нет? — Криво улыбнувшись, Слон подошел к ней, положив тяжелую ладонь ей на плечо, заставил сесть на кровать, встал рядом, хмурый и предельно серь­езный. — Скольких, по-твоему, я убил за свою жизнь?

Оксана молча глядела его, зрачки ее медленно рас­ширялись.

— Ты привыкла к хорошей жизни. Сколько ты тра­тишь в месяц? Две тысячи долларов, три? Это при том, что еду тебе покупать не надо... Откуда эти деньги, как думаешь? Ты ведь никогда не задумывалась, правда? Конечно, папа все оплатит, обо всем позаботится... Нет, я не корю тебя. Но я дал тебе многое — и ты будешь ме­ня слушаться.

Подняв бледное лицо, девушка вгляделась в отца.

— Но ты убивал мутантов, а они просто звери, даже хуже. Ведь ты не убивал людей? Скажи, что нет! — Ок­сана перевела растерянный взгляд на жавшегося у шка­фа Заточку, на Колобка и Заику в дверях. Колобок все жевал что-то, Заика часто моргал белыми ресницами.

— Это не важно. Ради тебя — убью.

— Но мне это не надо! — вскрикнула с болью Окса­на. — Почему ради меня?

— Это надо мне. Я не потерплю, чтобы моя дочь жила в Зоне с мутантом. Завтра же ты уедешь отсюда, забудешь его, иначе я убью Змееныша. Тогда тебе все равно придется уехать, но ты будешь жить с чувством, что он погиб из-за тебя. Ясно? Ты уедешь и не вернешь­ся, иначе он умрет.

Оксана выпрямилась.

— Нет, ты не сделаешь это! Я не верю, ты не такой! Ты мой отец, и ты не способен на убийство!

Слон очень внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Я сделаю это и потом спокойно засну. Заточка подошел ближе, и Слон повернулся.

— Ей успокоиться надо, чтобы понять, — прошеп­тал порученец. — Дай ей время, слышь, хозяин? Пусть обдумает все, но сначала уймется...

Слон глянул на дочь.

— Выбирай.

И он вышел из комнаты, на ходу бросив Колобку:

— Стой тут, не выпускай ее.

Заика, придерживая «калаш» на боку, пошел к лест­нице, а Заточка поспешил вслед за хозяином.