Крупное землевладение и землевладельцы 3 страница

Рядом с сельским земледельческим хозяйством мы видим здесь также борти, которые так и названы «княжими»: «А в княже борти 3 гривне, любо пожгуть, любо изудруть» (ст. 32).

«Правда» называет и категории непосредственных произво­дителей, своим трудом обслуживающих вотчину. Это — рядо­вичи, смерды и холопы. О них будет речь ниже. Их жизнь расценивается в 5 гривен.

Мы можем с некоторой уверенностью говорить о том, что князь время от времени навещает свою вотчииу. Об этом свиде­тельствует наличие охотничьих псов и приученных для охоты ястребов и соколов: «А оже украдуть чюжь пес, любо ястреб, любо сокол, то за обиду 3 гривны» (ст. 37). Тут, правда, не сказано, что эти пес, сокол и ястреб — принадлежности именно княже­ской охоты, но мы имеем право сделать такое заключение, во- первых, потому, что в «Правде» Ярославичей в основном речь идет о княжеской вотчиие, во-вторых, потому, что иначе делается непонятной высота штрафа за кражу пса, ястреба и сокола. В самом деле, штраф этот равняется штрафу за кражу княжого коня и на одну гривну меньше штрафа за кражу коня, с которым работает в княжом хозяйстве смерд¹.

Князь в своей вотчине рисуется «Правдой» в качестве земле­владельца-феодала, имеющего известные феодальные права по отношению к зависимому от него как вотчинника населению. Вся администрация вотчины и все ее население, зависимое от вотчинника, подлежит его вотчинной юрисдикции. Судить их можно только с разрешения и ведома вотчинника («или смерд умучат, а без княжа слова, за обиду 3 гривны; а в огнищанине, и в тивунице, и в мечници 12 гривне» — ст. 33 Академического списка).

Нельзя не заметить еще очень важного обстоятельства, касаю­щегося княжеской вотчииы. Она существует не в безвоздушном пространстве, не изолирована от внешнего мира, а находится в миру, непосредственно и самым тесным образом связана-r- сель­ской общиной. Это не гипотеза, а теорема, которую совсем нетрудно доказать.

Если убьют огнищанина и убийца его известен, то наказанию (штраф в 80 гривен) подлежит именно он, «а людям не надобе», написано в «Правде» (ст. 19). Если убийца не обнаружен, то отвечают «люди»: «вирное платити, в ней же верви голова начнет лежати» (ст. 20). Это «вервь» «Правды» Ярославичей или ииаче «мир» «Правды» Ярослава. О них шла уже речь в другом месте. Сейчас мне хотелось бы подчеркнуть отношение крупной вот­чины к сельской общине,,о чем уже приходилось (в другой связи) указывать выше. Крупная вотчина не только локально связана с сельской общиной; княжеская вотчинная администрация имеет какое-то отношение и к другим общинам, непосредственно не соприкасающимся с вотчиной. Огнищанин может быть убит не только в той верви, которая связана с вотчиной, но и в дру­гих вервях. Отвечает за убийство огнищанина, — и, конечно, не только его одного, а всех представителей вотчинной админи­страции, — та вервь, на территории которой найдено тело убитого (в случае необнаружения убийцы). Это обстоятельство может говорить о том, что огнищанин, подъездные, тиуны имеют радиус действия, выходящий за пределы вотчины; это обстоятельство может указывать и на то, что представители княже­ской вотчинной администрации имеют не только экономические, ио и политические функции.

Расположение княжеской вотчины в окружении крестьян­ских миров объясняет нам очень многое в содержании «Правды» Ярославичей. Мы начинаем яснее понимать, зачем она написана, для чего собиралось совещание из трех Ярославичей и их мужей, для нас проясняются и взаимоотношения между вотчиной и вотчинником, особенно таким вотчинником, как князь.

Может быть, мы не ошибемся, если скажем, что именно перед детьми Ярослава возникла необходимость рассмотреть вопрос о взаимных отношениях между вотчинником и крестьянской общиной. Пусть совещание сочло возможным оставить здесь то, что было и при Ярославе, за исключением отмены мести. Но оно, во-первых, придало старым обычаям форму писаного закона и, во-вторых, оно подчеркнуло роль государства, т, е. надстройки, необходимой феодалам для укрепления их позиций; отменой мести оно передало карательные функции общнны органам госу­дарственной власти. Устав по важнейшим вопросам внутривот- чинных отношений с этого момента становится, если можно так выразиться, настольной книгой каждого из князей. Это было, очевидно, необходимо потому, что власть киевского князя в середине XI века, особенно после смерти Ярослава, настолько пошатнулась, настолько выросли отдельные новые центры на огромной территории Древнерусского государства, что возник­ла необходимость приблизить власть к местам, подвести деятельность этих новых центров под единый закон.

Время Изяслава, Святослава и Всеволода ставило свои во­просы, и понятно, почему сыновья Ярослава политически не всегда мыслили так, как их отец. Они и собирались вместе для обсуждения создавшегося положения и для принятия мер, диктуемых требованиями момента.

Нельзя забывать и того, что вопрос о взаимных отношениях вотчинника и сельской общины касался интересов не только кня­зей, но всех крупных землевладельцев и прежде всего, конечно, бояр, также и церкви, хотя церковных крупных землевладельцев в то время было еще сравнительно очень немного.

Недаром бояре приняли к руководству и исполнению этот закон; интересы у всех феодалов-вотчинников были в основном одинаковы.

В Пространной «Правде» совсем не случайно иа полях против перечня личного состава княжеской вотчины (значительно рас­ширенного против «Правды» Ярославичей), очевидно, какой-то «юрист» приписал: «Такоже и за бояреск», т. е., что все штрафы, положенные за убийство вотчинных княжеских слуг, распро­страняются и на вотчины боярские.

Первое впечатление от «Правды» Ярославичей, как, впрочем, и от Пространной «Правды», получается такое, что изображенный в ней хозяин вотчины с сонмом своих слуг разных рангов и по­ложений, собственник земли, угодий, двора, рабов, домашнего скота и птицы, владелец своих крепостных, обеспокоенный возможностью убийств и краж, стремится найти защиту в си­стеме серьезных наказаний, положенных за каждое деяние, на­правленное против его прав. Это впечатление иас не обманывает. Действительно, «Правды» защищают вотчинника-феодала от все­возможных покушений на его слуг, крестьян, рабов, рабынь, на его землю, коней, волов, уток, кур, собак, ястребов, соколов и пр.

От кого же приходилось защищаться феодалу-вотчиннику? Сосед, такой же феодал-вотчинник, едва ли станет красть го­лубя, курицу или утку, не станет запахивать межу княжеского или боярского поля. Он может явиться с вооруженной дружиной, сжечь имение и увезти отсюда все наиболее ценное. С ним и рас­права будет такая же: вооруженный наезд со всеми вытекающими отсюда следствиями. «Правда» Ярославичей, вырабатывая меры защиты, не об этой опасности говорит. Она видит опасность от населения соседних сел и деревень, враждебно настроенного к прочно осевшему в своем укрепленном гнезде крупному земле­владельцу.

Население сел и деревень действительно прекрасно знало, что значит это соседство, и где только могло старалось предупре­дить внедрение в свою среду богатого землевладельца. «Жития святых» наполнены этими протестами. Окрестные крестьяне позднее, с усилением церковного землевладения, не раз заявляли отдельным старцам, строителям монастырей, «почто в нашей земле построил еси монастырь, или хощеши землями и селами нашими обладай?»¹

Недаром Даниил Заточник, размышляя о бедности и нищете, вспоминает царя Соломона, который в передаче Даниила говорит: «богатства н убожества не дай же ми, господи; обогатев, вос­приму гордость и буесть, а во убожестве помышляю иа татьбу и на разбой...» «Татьба и разбой» в терминологии Даниила — это ответ бедного человека на насилие богатого. Недаром тот же Даниил Заточник давал характерный совет: «не держи села близ княжа села: тиун бо его яко огнь трепетицею накладен, а рядо­вичи его яко же искры. Аще от огня устрежешися, но от искры не можешь устрещися...»

в XVH в.^т. fТт9,"стр³88?^{КО<! самоуп}Р^{авле1Ш6 на} РУ^ССК°^{М Севе}Р^е

Это — несомненная картина с натуры, ценная для нас своей непосредственностью. Без прикрас и условностей, под видом шутки, Даниил Заточник преподносит нам полные реального смысла афоризмы, прекрасно характеризующие его время.

Я умышленно не хотел выходить за пределы «Правды» Яро­славичей (ссылка на Даниила Заточника — это только неболь­шой комментарий к этой «Правде»), чтобы у читателя могло сло­житься впечатление о том богатом материале, который дает нам эта «Правда» о вотчине, именно о княжеской, и о ее окружении. Но ведь внутривотчинными отношениями занимается и Простран­ная «Правда».

Вообще можно вывести вполне определенное впечатление о том, что закон все больше и больше начинает интересоваться жизнью вотчины. "Если в древнейшей «Правде» говорится очень глухо о свободном муже и его челяди, что, несомненно, свидетель­ствует о наличии вотчины, если «Правда» Ярославичей раскры­вает нам понятие челяди (рядович, смерд, холоп) и дает ясное изображение организации вотчины, прав ее хозяина и обязан­ностей зависимых от него людей, то «Правда» Пространная вносит _чв это изображение ряд деталей, на которые обратить внимание законодателей заставила сама жизнь. Иначе едва ли могло и быть: надстройка выполняла свои функции.

Владимир Мономах, призванныи в 1113 г. в Киев в очень ответственный момент большого народного движения, город­ского и деревенского, должен был ознакомиться с истинным положением вещей и был вынужден несколько умерить аппетиты «славы хотящих и богатством ненасыщающихся». Свое участие в судьбе зависимых людей он сам сформулировал в своем «Поуче­нии» («худого смерда и убогой вдовицы не дал есмь сильным обидеги») и запечатлел на страницах «Русской Правды». Имею в виду не столько борьбу Мономаха с непосильными для долж­ников процентами, сколько его вмешательство во внутреннюю жизнь крупной вотчины. Он коснулся'вопроса о положении рядо­вичей, холопов и, как он сам говорит об этом, смердов.

Принципиально нового здесь «Правда» Пространная почти ничего не дает. Вотчина, та самая, которая изображена в «Правде» Ярославичей, продолжает жить своей давно налаженной жизнью и в XII веке. «Правда» Пространная, собственно говоря, только уточняет и расширяет уже имеющиеся в нашем распоряжении сведения.

Прежде всего эта «Правда» увеличивает перечень слуг кня­жеской и боярской вотчины. В ст. 11—17 называются: отроки, конюх, повар, тиун огнищиый и конюший, сельский тиун и ратайный, рядович, ремесленник н ремесленница, смерд, холоп, раба, кормилец и кормилица.

Если попытаться внести в этот перечень систему, то мы можем разбить все это зависимое население вотчины на две основные группы: 1) слуги и 2) непосредственные производители, рабочее население вотчины в узком смысле слова. К слугам надо отнести: отроков, конюхов, тиунов, кормильцев; к рабочему составу — рядовичей, смердов, холопов и ремесленников.

С этим составом населения крупная вотчина продолжала жить много времени и даже на тех территориях Руси, которые позднее подпали под власть Польши. Имею в виду Галицкую землю.

Пространная «Правда» значительно детальнее останавливается на положении прежде всего рядовичей и холопов, т. е. той части населения вотчины, которая, очевидно, больше всего подверга­лась господскому произволу.

Рядовичей или одну из наиболее распространенных их раз­новидностей Пространная «Правда» называет закупами. О них специально будет речь в своем месте. Здесь мне хочется остано­виться не на экономической и правовой природе закупа, а на самом вотчинном хозяйстве, в котором активно участвует закуп.

Пространная.«Правда» уделяет особое внимание закупу «ролейному», т. е. работнику, занятому в сельском земледель­ческом хозяйстве. Хозяин-землевладелец старается привлечь к себе рабочую силу именно в свое земледельческое хозяйство, пользуясь тем, что появилось много людей, оторванных от средств производства и вынужденных итти на какие угодно условия. Хозяин владеет землей, скотом и сельскохозяйственными ору­диями. Ему иужпа рабочая сила Получает он ее различными спо­собами и в различных формах. Одна из этих форм — закупни- чество. От закупа хозяин требует работы и бережного отношения к хозяйскому скоту и орудиям производства. Плуг и борону хозяин дает закупу на руки под его ответственность. Иначе об­стоит дело со скотом. Хозяин только в отдельных случаях раз­решает закупу пользоваться барским конем и следит за тем, чтобы закуп усердно стерег господский скот.

Хозяин требует, чтобы закуп обязательно на ночь загонял скот в особые, для скота предназначенные, помещения, и больше всего боится, как бы закуп по небрежности не оставил скота иа ночь в поле. Хозяина очень страшат «воры».

Так как земледельческую работу закуп выполняет хозяй­ским конем, то хозяин крепко следит за тем, чтобы закуп обра­щался с конем заботливо и не погубил бы его. Очень характерная черта: хозяин, имевший в своем распоряжении рабов, прекрасно видел, что раб не имеет никаких побуждений особенно бережно относиться к хозяйскому имуществу, будь то плуг или конь. Хозяин не имел никаких оснований полагать, что закуп заинте­ресован в сбережении господского добра, и поэтому старался обезо­пасить себя на этот счет. Закон, декларативно заявлявший о защите закупа от хозяйского произвола, по существу стоял на стороне хозяина и заботился лишь о формальном провозглашении некоторых норм справедливости. Если пропадет конь не по явной вине закупа, закуп за пропажу его не отвечает. Он отвечает только тогда, когда коня украли вследствие явной небрежности закупа, либо когда конь пал на работе не хозяйской, а собственной закупа вследствие непосильной для коня нагрузки. В законе зазвучала нота обэлементариой «справедливости», которой, можно подозре­вать, закуп был лишен до восстания 1113 г. и до вынужденного вмешательства в жизнь вотчины Владимира Моиомаха.

Если продолжать наши наблюдения в том же направлении, т. е. предполагать, что закон Мономаха пытался смягчить то, что вызвало народное движение, то придется указать и на тен­денцию господ удерживать у себя закупа путем произвольного увеличения «купы», суммы денег, взятой закупом в момент за­ключения договора и так или иначе связывающей свободу закупа. Закабаленным закупом хозяин иногда делал попытки распоря­жаться как рабом, отдавая его от себя внаймы и получая деньги себе; господин, не привыкший делать разницу'в своих слугах, склонен был иногда просто продавать закупа, выдавая его за раба. Наконец, господин, привыкший бнть своих рабов, бил и закупов. Закон находил это воздействие на рабочую силу вотчины на­столько естественным, что не отменил битья, а только ограничил его некоторыми условиями; бить закупа можно только «про дело» и в трезвом состоянии. Хозяйские приемы воздействия на свою челядь, несомненно, выросли в атмосфере полного бесправия и приниженности зависимых от -господина людей, среди которых не мало было рабов.

Однако необходимо отметить очень важное обстоятельство: эти хозяйские навыки начинают ограничиваться, ставятся под контроль суда, и самое холопство делается уже не тем, чем было раньше. Конечно, не потому, что господские нравы стали мягче, а потому, что менялась система хозяйства. Раб все более пере­стает себя оправдывать: его с успехом заменяют рядовичи и смерды. Пространная «Правда» отмечает эту перемену. Пере­числив все источники рабства, кроме преступления, «Правда» старается указать путь, каким можно избежать последствий за­кона о рабстве, и тут же раскрывает перед нами роль раба в хо­зяйстве. Интересно отметить, что раб в специальном разделе «Правды» «О холопстве» не рассматривается как рабочая сила в сельском хозяйстве (это, конечно, совсем не значит, что в сель­ском хозяйстве рабский труд перестал применяться). Говорится только о холопе, который от имени своего господина торгует и совершает операции с господскими деньгами.

Есть еще одна новость в Пространной «Правде». Она обмол­вилась о свободных смердах. В то время как «Правда» Яросла­вичей говорит только о смердах зависимых, упоминая их в числе челяди, рядом с рабом и рядовичем, Пространная «Правда» напоминает, что есть еще смерды, лично ответственные перед государственной властью. В конце статьи «А се уроци скоту» после подробной оценки различных видов домашнего скота прибавлена заключительная фраза: «то ти уроци смердам, оже платят князю продажи®^[182]. «Оже»| как и вообще в «Правде», значит «если». Таким образом, эта статья, выделяя наличие еще не потерявших правоспособности смердов, тем самым подчерки­вает существование другой зависимой категории смердов, за которых «продажу» платит их господин. Об этой последней ка­тегории смердов ясно говорит ст. 90 Пространной «Правды»^[183].

По совокупности данных всех частей «Правды» и принимая во внимание некоторые сообщения летописей и других источников, мы можем до некоторой степени цредставить себе систему вот^ чинного хозяйства времени «Русской Правды».

Вся вотчина называется в «Правде» «домом»^[184]. В центре всегда стоит господский «двор» (в княжеской вотчине — «княж двор»). Дети называют его «отчим», отцовским. Двор состоит из жилого дома хозяина и всевозможных хозяйственных построек. Во дворе, чем он богаче, тем больше всевозможных слуг. За дво­ром — избы крестьяи-смердов, рядовичей и холопов. А дальше тянутся поля, обрабатываемые частью на хозяина, частью на себя смердами, рядовичамн-закупами и холопами.

Несмотря на то, что у хозяина есть значительный аппарат вотчинного управления, заметно непосредственное участие самого хозяина в делах вотчниы. Очевидно, господское хозяйство не очень велико. Продуктов, добываемых в хозяйстве, хватает на содержание господского семейства и его слуг. Расширять соб­ственное вотчинное хозяйство у господ не было особых побужде­ний, так как продукты сельского хозяйства еще не стали сколько- нибудь заметным товаром. Хлеб, во всяком случае иа рынке, еще ие играл сколько-нибудь заметной роли; внутренний рынок еще достаточно слаб, чтобы заставить землевладельцев расши­рять свою сельскохозяйственную деятельность.

Замкнутость господского хозяйства и преобладание отрабо­точной ренты бросаются в глаза. Челядь тут же, на глазах у своего хозяина, под угрозой физического воздействия добывает все необходимое на господскую потребу. Даже смерд, владеющий средствами производства, попадая в среду рядовичей и холопов, по воле своего хозяина низводится на один с ними уровень. Явле­ние — характерное для переходного времени.- Вся организация вотчины еще сильно связана со старым временем, когда при фор­мировании вотчииы играл большую роль труд холопов (домашнее рабство).

Но не следует забывать, что включение в состав челяди смер­да, т. е. крестьянина, владеющего средствами производства, "есть явление, разрушающее старую форму эксплуатации зави­симых людей. Перед нами несомненный переход от примитивной отработочной рейты к ренте продуктами, т. е. большой шаг вперед, вызвавший в конечном счете и перемены в политиче­ском строе. ^[185]• Картина организации вотчииы будет неполной, если мы не отметим в ией наличие ремесленного, а иногда и наемного труда. Понятно, что потребности вотчииникб выходили за рамки сель­ского хозяйства; наконец, н самое сельское хозяйство нуждалось в помощи ремесленника: без кузнеца ии вотчинник, ни крестья­нин обойтись никак не могли. Вотчинник одевался и обувался, обставлял свое жилище необходимой утварью, иногда даже весьма изысканной, и без услуг портного, сапожника, столяра и серебряных дел мастера не обходился. Чаще всего ремесленник был собственный, из своих же холопов. Но не всегда. Приходи­лось обращаться в отдельных случаях и к свободному ремеслен­нику, работавшему иа заказ. Для этого, очевидно, нужно было обращаться и в город. Об этом говорят, хотя и очень скупо, пись­менные памятники. Древнейшая «Русская Правда» знает «мзду» лекарю, «Правда» Ярославнчей называет плату «от дела» плот­никам («мостннкам») за ремонт моста¹. «Закон Судный людем», памятник хотя и нерусского происхождения, но очень популярный у нас иа Руси, упоминает заработную плату портному («швецу») за исполнение заказа. «Аще швець исказить свнту, не умея шити или гневом, да ся биеть, а цены лишен»². Здесь же встречаем и труд ратая и пастуха: «Иже ратаи ие доорав времеие, и идеть прочь, да есть лишеи орания. Такоже и пастырь, иже пасеть стадо». Весьма вероятно, что здесь мы имеем пашню исполу: ратай, ушед­ший до срока, лишается своей доли урожая, подобно изориику «Псковской судной грамоты». Может быть, и пастух в аналогичном случае лишается части приплода.

Здесь уместно вспомнить и другую похожую фигуру, о кото­рой говорит одна из статей «Кормчей», по всей видимости рус­ского происхождения: «Аще ся даст человек или женщина у тошна времени, дернь ему не иадобе. А пойдет прочь, да даст 3 гривиы, а служил — даром». «Кормчая» имеет в виду человека, взявшего на себя какие-то обязательства на определенный срок, в течение которого он находится в зависимости от хозяина и не имеет права от него уйти. За уход до срока положен штраф и лишение платы за труд. Казус, который нельзя квалифицировать иначе, как договор найма в феодальном смысле. Аналогичное явление известно и Полицкому статуту. В нем имеется специаль­ный отдел под заголовком «Законь от иаЪамника» (ст. 93). Отдел этот делится на две части:,1) старый закон н 2) новый закои.

Старый закон сформулирован так: «Кто бы нанял иаемиика какого угодно рода («коъе хочь врете») и за какую угодно цеиу

¹ «Русская Правда», Академический список, ст. 2 и 43. ⁸ Новгородская I летопись, стр. 481; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, стр. 603.

или иа какую-либо работу, на год или на меньший или больший срок, старый закон требует: если наемник уйдет от хозяина («господара»), ие закончив своего срока и без всякого уважитель­ного повода («през иикога подобна узрока»), — хозяин («госпо­дарь») волен ему не заплатить ничего. Если же «господарь без достаточного основания прогнал его до окончания срока, должен ему заплатить сполна». Таким образом, по старому закону, чело­век не только продавал свою рабочую силу, но и сам становился з некоторую зависимость от покупателя рабочей силы. Это чисто феодальная черта. Новый закон отменил эти феодальные черты, чем констатировал факт чистого договора найма без всякой при* меси феодальных признаков. Но даже e»XV—XVIII веках в По­лине больше доверия оказывали феодально зависимому человеку, чем свободно-наемному. Ст. 78с прямо противополагает феодально зависимого кмета наемнику: «если бы ои (кмет) обокрал своего господина, отвечает головой и имуществом; если бы кто-либо обокрал господина, у которого находится в найме, отвечает вдвойне». К свободному труду доверия еще было мало. Полищше феодалы предпочитали иметь дело с людьми, от них зависимыми

Редкость применения личного найма в Киевской Руси вполне понятна. Мы ведь имеем дело не с обществом наемного труда, а с обществом, где на смеиу первичной форме эксплуатации чело­века человеком в форме освоения самого человека (рабство) пришла эксплуатация, основанная на присвоении господствую­щим классом одного из важнейших условий труда — земли, с вытекающим отсюда крепостничеством.

Население Киевской Руси такпривыкло ктому.чтоегоэксплуа- тируют сильные люди путем принуждения, что ие верило в воз­можность оплаты своего труда даже тогда, когда она, несомненно, предполагалась. Очень интересное сообщение по этому предмету приводит С. М. Соловьев в своей «Истории России с древней­ших времен». Дело шло о постройке храма св, Георгия в Киеве. Рабочий народ не шел иа работу из опасения, что ему не будут платить за труд. Киязь Ярослав спросил тиуна, отчего мало работников у церкви. Тиун ответил: «дело властелское (т. е. делается по инициативе людей, облеченных властью, фео­далов. — Б. Г.), боятся людье труд подъимше найма лишени будут». Тогда князь приказал возить куны на телегах под своды Золотых ворот и объявить на торгу, что каждый работник будет получать за труд по ногате иа день, т. е. по 35 коп. серебром на деньги второй половниы XIX века². Эта плата считалась в XI веке выгодной, и киевляне явились на работу в большом количестве ³.

Церковь, очевидно, наблюдая эту практику внеэкономического принуждения, нашла даже нужным в своих правилах рекомендо­вать духовенству воздерживаться от насилия в поисках рабочей силы. В «святительском поучении» новопоставлеииому священ­нику середины XIII века дается такой совет: «Дом свой с правдою строй, нетомительно, нищих на свою работу без любвене иуди»^[186]. В постановлении Владимирского собора 1274 г. тоже имеется очень интересная в этом отношении статья: «Аще ли кто... от нищих насилье деюще или на жатву или на сеиосечи или провоз деяти или иная некая». Под нищими здесь нужно разуметь людей, способных к труду, но лишенных возможности вести свое хозяй­ство и вынужденных искать прибежища, между прочим, и у церкви. Характерно, что собор называет применение труда этих людей «насильем», очевидно имея в виду факты, наиболее обыч­ные для данного времени. «Нищего» при монастыре в качестве писца мы встречаем и позднее. На купчей грамоте Кирилло- Белозерского монастыря 1435—1447 гг. имеется подпись: «А гра­моту писал ншцои Илья»^[187].

Нас интересует в данном случае не только юридическая сущ­ность продающего свою рабочую силу, ио также условия, при которых мог появляться на рынке этого рода товар. Мы хорошо знаем, что природа не производит ни владельцев денег и товаров, ни владельцев одной только рабочей силы. Это — своеобразные общественные отношения, свойственные далеко не всем истори_: ческим периодам.

Однако нас не должны смущать факты наличия наемного труда в обществе, производственная база которого, как мы видели, строилась главным образом на труде крепостном и на остатках умирающего домашнего рабства. Несомненно, наемный, труд — показатель капталисшчееких отношений. Спорадические факты, говорящие о нем в глубокой древности, нисколько не ко­леблют нашего представления о господстве в это время других, некапиталистических общественных отношений. В рассматри­ваемый здесь период нашего общества наемный труд не имел условий для своего сколько-нибудь заметного развития, и мы отмечаем его лишь постольку, поскольку его знают, хотя и в очень ограниченных дозах, наши источники.

Вотчина не оставалась в неизменном состоянии. Вотчинник по мере своего экономического и политического преуспевания при поддержке государства расширяет свои владения путем включения под свою власть больших пространств земли и сидя­щего на ней населения. Естественно, что для этого необходимо было'принуждение, которое шло и от государства и от знати. При помощи своих вооруженных дружии и опираясь на под­держку государства крупные землевладельцы становятся по отношению к населению освоенных земель не просто хозяевами, а «государями». Вотчина превращается в сеньерию.

Сеиьер уже не имел возможности знать своих подданных в лицо. Только в редких случаях приходилось ему бить их непо­средственно «про дело» или без дела, потому что система эксплуа­тации крестьянина изменилась — восторжествовала рента про­дуктами. Функции принуждения взял на себя усилившийся аппарат государственной власти, частью которого стал сам сеньер.

Меня могут упрекнуть в том, что процесс, сейчас изображен­ный, не всегда подтвержден фактами. Действительно, следить по источникам за всеми этапами эволюции вотчины, за процессом превращения ее в сеньерию, нет возможности. Тем не менее мы имеем полное основание делать свои заключения и именно в на­правлении, только что высказанном, потому что нам хорошо из­вестны два определяющие момента: мы более или менее точно знаем состояние вотчинного хозяйства времени «Русской Правды», основанного преимущественно иа эксплуатации зависимых людей в форме отработочной докапиталистической рейты, и совсем хо­рошо знаем боярское или церковное хозяйство середины XV века с совершенно ясно обрисованной системой эксплуатации зависи­мого крестьянина в форме оброка.

Подобно тому как в геометрии две точки определяют направ­ление прямой, два известные иам момента в истории вотчииы определяют путь ее эволюции.

Нам, наконец, по источникам известны тенденции знати пе­риода «Русской Правды», приведшие в конечном счете к состоя­нию хозяйства, изображенному в писцовых книгах XV века.

Наши источники ясно говорят о стремлении богачей к уве­личению своих богатств и земельных владений, «иже прилагают дом к дому и села к селам». Тут разумеется именно экстеиснвиое расширение земельных владений, переключение на новую форму эксплуатации зависимых смердов (рента продуктами),единственно возможное при данных условиях, так как интенсивное ведение хозяйства боярину X—XII веков было не по силам: для этого у него не хватало средств, да и нужды в этом еще не было. Мы мо­жем даже с полной уверенностью говорить о том, что Пространная «Правда» отразила в себе время, когда примитивная отработочная рента сменялась рентой продуктами, когда главным источником господских доходов делается труд крестьянина-смерда, ведущего свое самостоятельное хозяйство, но обязанного делиться плодами своего труда с теми, кто, облеченный властью, оказался над иим.

В этом отношении весьма показательна Уставная грамота смо­ленского князя Ростислава Мстиславича 1150 г.

Князь Ростислав дает несколько своих сел учреждаемой им в Смоленске епископии: «село Дросенское со исгои и с землею... и село Ясенское, и с бортником и с землею и с исгои.,.; землю в Погоновичох Мойшинскую...; и озера Нимикорская и с сено- жатми...и иа горе огород, с капустником и с женою и с детми, за рекою, тетеревник с жеиою и с детми»^[188]. Кроме пожалования земли, князь отдает епископии десятину от погостов смоленских и погородье от смоленских городов. Князь дает епископу также «прощеники,смедом, и с кунами, и с вирою и с продажами». Источ­ники доходов епископии, таким образом, распадаются иа две категории: 1) десятая часть кияжих даней плюс погородье, 2) земля с людьми. Эти люди по своему социальному положению неодинаковы: а) изгои — несомненно люди крепостные, прикреп­ленные к земле и лицу, и б) хцлопы (бортник, капустник, тете­ревник). Изгои, очевидно, пашут пашню. Холопы, здесь пере­численные, каждый имеет свою специальность. Прощенники платят оброк медом и деньгами. Что это люди, не лишенные гражданских прав, видно из того, что с них взимаются в случаях правонарушения виры и продажи, но в то же время о них ска­зано: «и ни надобе их суднти никакому же человеку», конечно, княжескому: они становятся вследствие пожалования подсудными суду епископа, не церковному, а вотчинному.