О теории и практике гражданского общества

Чтобы сравнить «тогда» и «сейчас», попытаюсь изложить собственное понимание гражданского общества. Мой главный тезис состоит в том, что оно - это прежде всего люди, их моральные устои, мотивация, профессиональные качества, а потом уже институты и организации. Образованные и самостоятельные люди всегда сконструируют нужную им организацию. Россия, с ее огромными пространствами и не менее амбициозными социальными проектами, всегда отличалась самостоятельными и ищущими людьми с некоторой толикой авантюризма. Ресурсы для жизни, государственного строительства, войн, обороны и обживания новых земель надо было добывать. А полученные в ходе этих дел знания и опыт - применять в новых сферах и пространствах. Социальный потенциал подобных знающих и ответственных людей накапливался, особенно в относительно спокойный период послесталинских лет.

Да, в 1970-е трудиться должны были все. Другое дело, каковы были условия этого труда, как он оплачивался. Но сам труд был мерилом всего и основой существования государства и общества. С моей точки зрения, идеал гражданского общества - это когда все население работает, когда его труд является общезначимой социальной ценностью, а не когда меньшинство «творит» и хорошо при этом зарабатывает, еще меньшая часть безумно транжирит наработанное всеми, а большинство выполняет роль почасовой прислуги безо всякой перспективы и социальных гарантий. Сегодня и на Западе, и у нас появилась новая социальная страта: работающие бедные, не уверенные в завтрашнем дне, не имеющие доступа к благам цивилизации. Не парадокс ли: в 1970-х в абсолютном исчислении бедных, вероятно, было даже больше, однако эти люди не считали себя «лузерами», «отходами общества» (Зигмунд Бауман) - они считали себя полноправными гражданами. Каждый знал, что трудом он может обеспечить себе и своей семье безбедное существование. Сегодня чем больше работающих бедных, чем больше тех, кто находится на грани нищеты, тем менее эти люди могут считаться действительными гражданами России.

Сегодня же повторяется ситуация второй половины XIX века: ученые, видя угрожающую здоровью и самому существованию нации экологическую ситуацию, «идут в народ», создавая научно-общественные центры, консалтинговые фирмы и другие гражданские объединения, именуемые в современной социологии адвокативной наукой.

Поэтому я утверждаю, что гражданское общество в 1970-е существовало и функционировало, хотя и в присущих тому периоду социальных формах и рамках. Да, был определенный сверху «коридор возможностей», а разве сегодня его нет? Даже в уставе КПСС было зафиксировано право каждого ее члена на критику вышестоящих инстанций, вплоть до самых высоких. И критиковали, между прочим. Тогда были прежде всего идеологические ограничения, теперь - финансовые, тогда существовали «железный занавес» и информационный вакуум, сегодня - информационный шум. А кое-что прямо совпадает: «черные списки» на телевидении, блат и семейно-клановые связи, принятие решений в своем кругу, кастовость, теневые структуры (тогда их называли цеховиками).

Тем не менее я полагаю, что в некотором отношении гражданское общество СССР эпохи 1970-х обладало по сравнению с нынешним рядом преимуществ.

Во-первых, население ощущало себя гражданами СССР, могучей державы. При всех социальных различиях и национальных особенностях все были гражданами единой страны. Ощущение социальной защищенности было высоким. Столь болезненной сегодня для миллионов жителей России и стран СНГ проблемы идентификации личности не существовало.

Во-вторых, в СССР государственная политика выравнивания стартовых возможностей, развитие общественных фондов потребления и системы социального обеспечения давали возможность миллионам людей чувствовать себя равными. Бывший детдомовец сплошь и рядом становился квалифицированным инженером или руководящим работником. Социальная лестница была достаточно длинной, а социальный лифт работал. Могут возразить, что это была коммунистическая лестница и коммунистический лифт, но если я в результате становился образованным человеком и занимал достойное место в обществе, то это дела не меняет. И когда на Западе говорили о преимуществах советской системы образования и даже копировали ее, то говорили именно о советской стране, идеологическая доктрина здесь была ни при чем.

В-третьих, в отличие от сегодняшних «удачи» и «успеха» основой гражданского самостояния был труд - труд на себя и на общество, а не на «дядю Сэма» или мафиозную структуру. 30-40 лет назад у большинства тех, кого мы сегодня относим к гражданскому обществу, была позитивная мотивация: созидать, строить, сохранять, развивать. То, что сегодня обозначается заморским словечком «креатив». Конечно, и тогда, и тем более сегодня пробить брешь в бюрократической толще было нелегко. Но рычаги воздействия на нее, а главное, вера в свои силы все же были.

Сегодня же в действиях гражданских активистов преобладают задачи и технологии защиты от попрания их базовых прав и свобод - на жизнь, достойное существование, возможность вывести в жизнь детей, на сколько-нибудь чистую и безопасную среду непосредственного обитания. Тогда, в 1970-е, изобретателей и рационализаторов были сотни тысяч, у них были свои общества, денежные средства, журналы, колонка в местной прессе, заводских многотиражках. Их с уважением называли «передовиками», «маяками» производства, уважали и награждали. Если угодно, люди той поры были положительными личностями, то есть ответственными профессионалами, имевшими за плечами огромный производственный и общественный опыт. Никакое ЦК КПСС не могло назначить директора мебельного магазина руководителем оборонного завода или даже магазина продуктового. Профессионализм был неотъемлемым признаком гражданства. Именно это поколение профессиональных и ответственных предложило в 1990-х свои знания и опыт «младореформаторам». Но было отвергнуто. Одни после такого слома эмигрировали, другие спились, многие пошли на улицу - митинговать и протестовать. Сегодня наше телевидение показывает какого-нибудь сельского изобретателя-одиночку как курьез, чудачество. Для миллионов россиян планка требований (и реальных возможностей) снизилась от «креатива» до элементарного выживания - не только семьи или отдельной личности, но целых народов, особенно в районах Севера, Сибири и Дальнего Востока. Как сказал один из лидеров экологического движения в Приморье, «мы ведем сегодня только арьергардные бои».

В-четвертых, гражданское общество - это общество, участвующее в политике, в принятии решений. Обычно это его свойство трактуется как признак и мерило развития демократии. Но в полной мере это одно из ключевых определений гражданского общества. Современные СМИ приучают нас, что политика - это прежде всего борьба за власть, за передел собственности и полномочий. Но и тогда, и сейчас не менее важна была «политика повседневных дел», или, как ее именуют социологи, «неполитическая политика». Если человек является субъектом такой политики - не важно, в местном сообществе, в научной сфере или в государственных делах, - то тогда он уже гражданин. Но простого участия мало. Сегодня слово «солидарность» исключено из политического лексикона, потому что принцип неолиберальной идеологии - «каждый сам за себя».

«Мы», то есть «все как один», было официальным лозунгом советской эпохи. Но в 1970-х он уже никак не означал тотальной унификации 1920-1930-х годов. Это «мы» обладало огромным мобилизующим потенциалом, что было принципиально важно для сохранения целостности страны. А как быть сегодня, когда актуальность этой задача многократно возросла, но кто же сегодня «мы» и при каких условиях они будут действовать все как один? Посмотрите, как трудно решается вопрос идентичности в Европейском союзе. Не лучше ли сохранять построенное, чем терять и снова восстанавливать? Не возвращаться в 1970-е, а, именно сохраняя, достраивать и перестраивать?

Конечно, в 1970-е было иначе. Люди думали и действовали в поддержку других, чаще всего незнакомых и очень далеких. Эта интенция - «жалеть и помогать», глубоко укорененная в русской культуре, была многократно усилена страшной войной и последующим полуголодным существованием. У уцелевших, выживших в той страшной войне чувства братства и бескорыстной помощи были развиты чрезвычайно. Именно они, в войну 20-30-летние, а в 1970-е уже зрелые, все понимающие и помнящие граждане, были самыми отзывчивыми. Верно, что КПСС эксплуатировала это чувство в своих политических целях. Но также верно, что без солидарных действий, взаимопонимания и поддержки мы не достигли бы ничего. Потому что солидарность - это общность целей. Да, в 1970-х солидарные политические действия преследовались, но были тысячи малых и не очень солидарностей по поводу дел повседневных, семейных и общественных, как сегодня выясняется, имеющих государственное значение. Достаточно вспомнить «неполитическую политику» поэтессы Агнии Барто, радиопередача которой «Найти человека» помогла тысячам людей и соединила такое же количество разорванных войной семей. Столь же «политическое дело» делал писатель Сергей Смирнов, раскапывая и рассказывая правду о событиях Второй мировой войны и разыскивая без вести пропавших на ней. Люди втягивались в эту «неполитическую политику», потому что она затрагивала их жизненные интересы.

Вообще, возможностей и реальных форм самоорганизации - не с целью «обуть», «кинуть» или «наварить», а именно с целью достижения позитивного результата, умножения общего блага, пусть даже и на очень ограниченном социальном пространстве, - было гораздо больше, чем теперь. «Вертикаль» 1970-х была, за немногими исключениями, уже формальной, рыхлой, сегодня же она много жестче и бьет больнее.