О пространстве личностного развития и гражданского активизма

Сегодня в публичном и научном дискурсе нет такого понятия, как свободное время. Можно сколь угодно иронизировать над формулой Маркса, что оно - время не только для «досуга, но также и возвышенной деятельности», но в те годы она имела огромное социальное значение. Ныне есть время развлечений, экстремального спорта, азартных игр, ночных тусовок и клубов и множества других способов «оттянуться по полной», но назвать это «возвышенной деятельностью» сложно.

В 1970-х мы думали и реально жили именно в соответствии с этой формулой. Да, у большинства зарплата была поменьше, но свободное время понималось и использовалось именно как время развития и саморазвития, причем существенно, что в этом пункте интересы индивида и государства совпадали. Поэтому в свободное время мы учились, жадно искали новые знания, ходили в театры и на концерты, слушали самодеятельных певцов и бардов. А главное - в свободное время стремились лучше узнать и понять собственную страну. Вероятно, никогда позже не было такого количества групп молодежи и вполне взрослых людей, которые по собственной инициативе и за свои деньги облазили страну - ездили, плавали на плотах и байдарках, ходили пешком, расспрашивали и писали дневники, собирали чудом сохранившиеся предметы и устные памятники старины в самой глубокой российской глубинке. Для формирования гражданского самосознания это было принципиально важно: узнать, организовать, поехать и увидеть самому. Комсомол такую активность не мог оставить без присмотра. По инициативе журнала «Сельская молодежь» (в то время научно-познавательных журналов для молодежи было более десятка, и выходили они миллионными тиражами) в 1970-1980-х годах было проведено десять длительных научно-познавательных экспедиций под общим названием «Живая вода»[7]. Но результат был все тот же: молодые люди познавали свою страну, ее проблемы и беды и - определяли свою позицию по отношению к ним. Не парадокс ли: страна в то время была разделена десятками ведомственных барьеров (когда в 1966 году, во время одного из своих первых опытов «социологического поля», я увидел карту одного из областных центров, я ахнул: это был не город, а архипелаг тысячи ведомственных островов), но интегрирована на низовом уровне человеческих отношений. Граждане высоко ценили человеческие связи, дружеское общение, что и показало исследование бюджетов времени трудящихся (о нем ниже) и последовавшие за ним исследования общественного мнения.

Здесь мы подходим к еще одному важному тезису: гражданская активность есть плод двух человеческих мотивов - саморазвития и взаимной поддержки. А где, как не в подобных дружеских самодеятельных познавательных путешествиях (не путать с туризмом!), сплачивались подобные малые группы гражданской активности, тем более столкнувшись с реальной действительностью. Это потом, почти через двадцать лет, Андропов скажет, что «мы плохо знаем свою страну». А ученые, инженеры, художники и архитекторы в 1970-х годах узнавали свою страну из первых рук и, естественно, обсуждали увиденное и услышанное. Так что не «прогулками на природу» были подобные путешествия, а социологией личного наблюдения и гражданского опыта, которая стимулировала мысль и действие.

Три личностных качества экоактивистов того времени я бы выделил особо: целеустремленность, устойчивость, коммуникабельность.

Почему именно целеустремленность, а не просто активность? Потому что в основе этой целеустремленности лежит совокупность природоохранных ценностей, работа по реализации которых требует настойчивости, твердости, желания и умения противостоять обстоятельствам. Коммунистическая идеология была враждебна экологически ориентированной парадигме общественного развития, в каких бы формах она ни выражалась[8]. Поэтому и сорок, и двадцать лет назад активисты российского экологического движения знали, на что шли, выбирая эту далеко не самую житейски обеспеченную и политически благонадежную жизненную траекторию. В том же направлении действовала приверженность экоактивистов демократическим ценностям, и прежде всего - ценностям самоорганизации и самоуправления. В 1990-х эти принципы стали конституционно закрепленными (но до сих пор далеко не всегда реализуемыми на практике), а для участников экологического движения 1970-х они были нормой с самого начала.

Вторая личностная характеристика - психологическая и социальная устойчивость, сопротивление давлению социальной среды, нормам и ценностям «директивного» общества. Эти свойства есть результат вторичной социализации в среде молодежного (студенческого) экологического движения - борьба в защиту природы консолидировала, объединяла. Личность, сформированная этим движением, имела «точку опоры» в общем (именно дружинном, а не просто студенческом) прошлом и в сетях международного экологического сообщества в настоящем. Плюс «личностные референции» - связи с теми учеными и педагогами, которые учили их не бояться идти против течения, передавали, прививали им экологические ценности и знания в ходе борьбы за охрану природы. Иными словами, устойчивость этой группы людей обеспечивалась общей идеологией, коллективной историей и актуальной опорной социальной структурой (сеть дружин). Реально формирование психологической устойчивости осуществлялось в самых различных формах: развитие и продвижение природоохранного законодательства, участие в акциях протеста, в личном общении с учеными - основателями природоохранного движения, а позже через институт зеленой прессы, публикацию документов по истории движения и так далее.

Третья характеристика интересующего нас типа личности - это коммуникабельность. Специфическая вторичная социализация, публичная деятельность, долгие годы осуществляющаяся на грани легальности, опыт междисциплинарного и межсекторального общения, навыки коммуникации «между» (наукой и практикой, учебным процессом и полем, с партийными и комсомольскими работниками разного уровня и кругозора, с идейными союзниками и противниками, местным населением) - весь этот многогранный жизненный опыт сформировал тип «бывалого человека». Причем устойчивость, о которой только что говорилось, не позволила этой коммуникабельности, вопреки многим жизненным соблазнам, соскользнуть во всеядность, беспринципность. Во времена перестройки и позже эта устойчивость обеспечила ряду профессионалов-активистов жизненное благополучие.

Вот как они сами оценивают свое дружинное прошлое:

«Мы делали общее дело, дружили, путешествовали, учились. Не будет преувеличением: Дружина стала для нас школой жизни, демократии, школой единства и взаимопонимания, школой уважения к суверенитетам: для достижения успеха членам дружинного движения нужно было научиться понимать друг друга. Школой борьбы: начиная с браконьеров и кончая органами власти. И настоящей школой дружбы»[9].

Конечно, если сравнивать их с молодыми тогда социологами, сравнение будет не в пользу последних. У меня, как и многих моих коллег, пришедших в социологию не из гуманитарных вузов, не было ни авторитетных учителей, ни научной школы. Но у нас было и серьезное преимущество: мы не были отравлены фальсифицированным марксизмом-ленинизмом. Тем не менее с конца 1960-х годов существовала и развивалась Советская социологическая ассоциация, где мы по крупицам набирали опыт и знания, встречались и даже научились выступать на международных социологических форумах. Я, как и многие мои коллеги, был рационалистом и прогрессистом, поэтому мне хотелось не только максимально интенсивно использовать личное свободное время, но и понять, какова социальная структура советского общества, как она развивается, что действительно дает людям. Мне, как урбанисту, было чрезвычайно интересно понять, как это время размещается в городском пространстве.

Как говорится, «на ловца и зверь бежит». В конце 1960-х годов по инициативе сибирских социологов было организовано первое в СССР полномасштабное исследование бюджетов времени трудящихся, которое позже было повторено уже как международное. Конечно, все это делалось под патронажем ЦК КПСС и государственных органов. Лидеры страны хотели иметь общую картину состояния труда, быта и досуга (официальная формулировка) в стране и использовать результаты в пропагандистских целях. А социологи понимали, что такое исследование - уникальная возможность увидеть страну, ее людей, интересы в деталях - по возрастным, социальным и другим группам. И в результате (для тех, кто умел полученные результаты читать) выяснилось, что страна обладает огромным, но совершенно недостаточно используемым интеллектуальным и гражданским потенциалом. Иначе откуда бы взялись не только наши успехи, но и тысячи тех, кто через десять лет эмигрировал на Запад в поисках не только комфортной жизни, но прежде всего - условий для реализации этого интеллектуального потенциала в науке, медицине, бизнесе. И в своем большинстве преуспел. Откуда бы взяться нынешним зрелым лидерам экологического, женского, жилищного и многих других общественных движений, активистам многочисленных общественных палат на местах, организаторам НКО, консалтинговых фирм? Конечно, как только мы, группа начинающих урбанистов, захотели применить данные этого социологического исследования к практике проектирования и строительства, у нас начались конфликты с властью - она вовсе не стремилась воплотить рекомендации ученых в жизнь, иначе началась бы ревизия принципов государственной социальной политики. Последовала директива сверху: «Архитекторов от исследования отстранить!» Я и мои коллеги персонально получили клейма «ревизионистов», мы судились с издательством, заблокировавшим выход первой коллективной монографии по социологии города, мой директор, сторонник концепции коллективного быта 1920-х годов, с симпатией оценивавший опыт китайских коммун времен «культурной революции», грозил мне увольнением по «волчьей» статье и так далее. Но это лишь укрепило меня в убеждении, что повседневная жизнь рождает не только проблемы, но и сообщества неравнодушных граждан, берущихся за их разрешение.

Идеологи российского либерализма сделали своим знаменем только конкуренцию, победу над слабым, успех - и получили общество, расколотое на «виннеров» и «лузеров». А время, которое могло быть использовано на благо всей нации, утекло безвозвратно. Можно все переделить и перестроить, но вернуть упущенное время - этот главный ресурс современности - нельзя. Хорошо бы, если идущее нам на смену поколение социологов next усвоило это.