2015-09-06
705
Ранее мы уже убедились в том, что уместно говорить не о поэтапном строительстве структур – простых или сложных предложений и на их основе текста в целом, – а именно о речепорождении как едином процессе. Речевая единица высшего уровня определяется не количеством в нём предложений или отдельных предикативных частей, а своей функцией, интонационной, смысловой и структурной завершённостью. Все составные речевые структуры – предложения, высказывания, тексты – формируются из синтагм как минимальных, однозначных структурно-смысловых речевых единиц.
Синтагма характеризуется конкретным речевым значением, которое обычно отличается от языкового. Чтобы увидеть различия между значениями языковой и речевой единиц, обратимся к следующему диалогу:
– Ты вернёшься до собрания или после него? – После.
Ответная реплика После представлена одним словом. Речевая практика свидетельствует, что слово после, сочетаясь с существительными, выполняет функцию предлога, а сочетаясь с глаголами – функцию наречия. В нашем случае это слово является предлогом (после собрания). В системе языка предлог характеризуется предельно обобщённым значением.
|
|
|
Согласно общей языковой компетенции у предлога вспомогательная роль: он способствует образованию предложно-падежной формы существительного или его эквивалента и передаче соответствующего грамматического значения. Однако в конкретном речевом фрагменте компонент После является самостоятельной синтагмой, выполняющей функцию отдельного неполного предложения с конкретным, ситуативным содержанием. В данной речевой ситуации После = Я вернусь после собрания. Это его реальное речевое значение. Естественно, что ничего подобного в системе языка у него нет. Ни в одном словаре мы не найдём такого значения.
Ссылаясь на результаты исследований американских психолингвистов, В.З. Демьянков констатирует: “Эксперименты показывают, что речь планируется и реализуется не последовательно, предложение за предложением, а как-то иначе”[88].
Недостаточное осознание сущности речепорождения не исключает наличия сомнений и возражений по тому поводу, что его нынешняя теория соответствует речевой практике народа и научной истине. Человеку, объективно анализирующему особенности процесса порождения личной речи, трудно согласиться с тем, что в основе речевой деятельности народа лежит последовательное распространение тех или иных структурных схем предложений лексическими распространителями и что его личная речь формируется предложение за предложением как сознательно воспринимаемые, структурно и содержательно самостоятельные части, порождающие текст. Части со строго определённым объёмом и чёткими границами. Он-то видит, что такое объяснение не соответствует его речевой практике.
|
|
|
Вспомним, что в устной речи категория предложения вообще выпадает из сферы речевой деятельности. Никто – ни говорящий, ни слушатели – не фиксирует предложений и границ между ними.
Иными словами, устное общение и взаимопонимание протекают не на уровне предложений. Предложение появляется как сопутствующая структура оформления при трансформации устной (или внутренней) речи в письменную.
Попытаемся взглянуть на процесс речепорождения на уровне сложных предложений. Как же “иначе” формируется речь и её содержание, о чём говорит Демьянков, если порождается она не из предложений?
Запишем по памяти весьма удачное, на наш взгляд, для рассматриваемого вопроса стихотворение Рудольфа Ольшевского:
Пока я видеть это небо буду,
И в море плавать, и топтать траву,
Не перестану удивляться чуду –
Случайной тайне той, что я – живу,
Что я причастен к птицам, пчёлам, людям,
И к облаку, и к дереву в селе,
И ко всему, что было, и что будет,
Когда меня не станет на земле,
Что я за век свой, за своё мгновенье,
За жизнь свою земную – на лету
Почувствовал и радость, и сомненье,
И зависть, и восторг, и доброту.
Не перестану удивляться счастью,
Что есть живое имя у меня,
Что я хожу, дышу, являюсь частью
Воды и камня, глины и огня,
Что я – песчинка, капелька над пеной –
Узнал законы, выучил слова,
По кругу плыл на мельнице Вселенной,
Пока меня не стёрли жернова,
Что вижу я звезду и слышу ветер,
Что шёл тропинкой между двух полей,
Что я участник, и ещё – свидетель
Всего, что в жизни маленькой моей,
Что в этом вихре, в этом мирозданье,
Где ни конец не ясен, ни исток,
Оставлю я горячее дыханье,
Как муравей, как птица, как цветок.
Опираясь на грамматику и содержание фраз, можно утверждать, что данный текст состоит из двух сложных предложений: первое включает три строфы, второе – четыре.
Количество простых предикативных единиц в каждом из них однозначно определить нельзя. В зависимости от подхода к квалификации сказуемых (однородные или отдельные предикативные единицы) в первом предложении их может быть от восьми до одиннадцати, во втором – от одиннадцати до восемнадцати.
Но вопрос не в их количестве, а в том, что количество предикативных единиц (простых и сложных) и границы между ними в тексте могут иметь варианты, которые не оказывают никакого влияния на содержание текста.
Что же касается синтагматической структуры предложений и текста в целом, она моновариантна. Этот вариант устанавливается автором. Авторское чтение стихотворения позволяет однозначно определиться с их синтагматической структурой и содержанием.
Опираясь на устное чтение стихотворения самим поэтом, которого нам удалось слушать, отразим авторскую синтагматическую структуру его предложений. Границы между синтагмами отметим наклонными линиями, символизирующими разные по длительности паузы; вертикальные линии указывают границы между порождающимися в процессе речи фразами.
Пока я видеть / это небо буду, //
И в море плавать, / и топтать траву, //
Не перестану удивляться чуду – //
Случайной тайне той, / что я – живу, | //
Что я причастен к птицам, / пчёлам, / людям, //
И к облаку, / и к дереву в селе, //
И ко всему, / что было, / и что будет, //
Когда меня не станет на земле, | //
Что я за век свой, / за своё мгновенье, //
За жизнь свою земную – / на лету //
Почувствовал и радость, / и сомненье, //
И зависть, / и восторг, / и доброту. | //
Не перестану удивляться счастью, //
Что есть живое имя у меня, | //
Что я хожу, / дышу, / являюсь частью //
Воды и камня, / глины и огня, | //
|
|
|
Что я – // песчинка, / капелька над пеной – //
Узнал законы, / выучил слова, //
По кругу плыл на мельнице Вселенной, //
Пока меня не стёрли жернова, | //
Что вижу я звезду / и слышу ветер, | //
Что шёл тропинкой между двух полей, | //
Что я участник, / и ещё – свидетель //
Всего, / что в жизни маленькой моей, | //
Что в этом вихре, / в этом мирозданье, //
Где ни конец не ясен, / ни исток, //
Оставлю я горячее дыханье, //
Как муравей, // как птица, // как цветок. |
Синтагматическая структура этих двух предложений включает 54 синтагмы: 25 – в первом и 29 – во втором. В устном их восприятии можно выделить 10 фраз: первое предложение включает 3 фразы, второе – 7.
Использование в каждом из этих предложений повторяющегося изъяснительного союза что (отмечен жирным шрифтом) способствует более тесному грамматическому и смысловому объединению фраз. Бессоюзное их соединение или объединение с помощью сочинительного союза (например, союза и) отражало бы те же мысли и чувства, но не отличалось бы столь тесным грамматическим единством и нарушало бы ритмику стихотворной речи. Ср. экспериментальный вариант:
Пока я видеть / это небо буду, //
И в море плавать, / и топтать траву, //
Не перестану удивляться чуду – //
Случайной тайне той, / что я – живу, | //
Я причастен к птицам, / пчёлам, / людям, //
И к облаку, / и к дереву в селе, //
И ко всему, / что было, / и что будет, //
Когда меня не станет на земле, | //
Я за век свой, / за своё мгновенье, //
За жизнь свою земную – / на лету //
Почувствовал и радость, / и сомненье, //
И зависть, / и восторг, / и доброту. | //
Не перестану удивляться счастью, //
Что есть живое имя у меня, | //
Я хожу, / дышу, / являюсь частью //
Воды и камня, / глины и огня, | //
Я – // песчинка, / капелька над пеной – //
Узнал законы, / выучил слова, //
По кругу плыл на мельнице Вселенной, //
Пока меня не стёрли жернова, | //
Вижу я звезду / и слышу ветер, | //
Шёл тропинкой между двух полей, | //
Я участник, / и ещё – свидетель //
Всего, / что в жизни маленькой моей, | //
И в этом вихре, / в этом мирозданье, //
Где ни конец не ясен, / ни исток, //
|
|
|
Оставлю я горячее дыханье, //
Как муравей, // как птица, // как цветок. |
В данном варианте союз что или опущен, или заменён союзом и (в последней строфе). Никаких иных изменений в нём нет. Этот вариант стал основанием для выделения здесь именно 10 фраз.
Примечательно, что количество предложений и границы между ними здесь можно изменить. Например, каждую строфу можно представить в виде самостоятельного сложного предложения, что никак не влияет на общее содержание текста. Но границы между синтагмами изменить нельзя, так как это приведёт к деформации содержания и его нюансов.
Отразим связь синтагм в первой строфе:
Из схемы видно, что именно синтагмы образуют данную речь. Они связаны между собой как единые, целостные структурно-смысловые блоки. В устной речи они выливаются во фразы и полное сообщение, которые в письменной форме трансформируются в предложения и текст. Поэтому данное сложное предложение при восприятии членится не на отдельные слова, не на словосочетания или простые предикативные единицы, а на синтагмы, из которых оно реально построено.
В форме одного сложного предложения представлен текст известного стихотворения М.Ю. Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…», состоящего из четырёх строф.
Нынешняя лингвистическая наука не изучает синтагмы ни в школе, ни в вузе. Она изучает словосочетания, предложения – простые и сложные, придаточные предикативные единицы, члены предложения, хотя вовсе не из предложений порождается речь. Не на их основе она и воспринимается. Они всего лишь способ её письменного оформления и представления. Единица порождения речи должна быть общей для устной и письменной её формы.
Рассматриваемый пример в очередной раз заставляет обратить внимание на то, что в устной речи предложение как лингвистическая категория нивелируется. Оно не фиксируется сознанием ни субъекта речи, ни слушателей, чего не скажешь о синтагмах и границах между ними или фразах. Последовательно разграничивая синтагмы паузами разной продолжительности и акцентируя внимание на значении каждой из них, говорящий представляет одну-единственную интерпретацию содержания. Необходимая синтагматика речи отражается в его интонации. Благодаря этому слушатели адекватно понимают содержание фраз и речи в целом.
Чтобы читателю разобраться в письменной речи, ему необходим объективный и надёжный принцип действий, в качестве которого используется следующий тезис: из каких исходных речевых единиц речь формируется, на эти же единицы она должна члениться при восприятии. Постоянно соотнося значение отдельных синтагм предложения с содержанием более объёмного контекста, читатель стремится определить синтагматическую структуру каждого предложения и понять его содержание.
Различия между текстом и сложным предложением, как показывает рассматриваемый пример, лежат не в области структуры и не в способе её представления, а в завершённости-незавершённости содержания. Текст данного стихотворения как завершённая структурно, интонационно и содержательно речевая единица состоит из двух предложений, но он мог состоять из одного предложения, характеристики которого соответствовали бы показателям текста, или, наоборот, из большего числа предложений. Напомним, мы записывали его по памяти, т.е. на основании устного его восприятия.
Обратившись к тексту, оформленному самим поэтом, можно обнаружить, что у него каждая строфа отмечена как самостоятельное сложное предложение, что никак не повлияло на содержание стихотворения.
Восприятие сложных предложений в данном стихотворении не составляет какой-либо особой трудности, так как здесь вполне наглядно представлена автором их синтагматическая (т.е. смыслопорождающая) структура. Поэтому обратимся к более сложному случаю и рассмотрим сложное предложение из стихотворения С. Есенина «Собаке Качалова»:
Пожалуйста, голубчик, не лижись,
Пойми со мной хоть самое простое:
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Все ли читатели понимают его однозначно? Думаю, что нет. Слушая стихотворение в исполнении разных чтецов, обращаешь внимание на то, как они его интерпретируют. Остановимся на двух вариантах интерпретации. Первая обусловлена следующим синтагматическим членением:
Пожалуйста, / голубчик, / не лижись, //
Пойми со мной / хоть самое простое: //
Ведь ты не знаешь, / что такое жизнь, //
Не знаешь ты, / что жить на свете стоит.
Исполнитель воспринял сам и стремится передать другим мысль о том, что собаке неведомы тайны жизни, доступные человеку: жизнь – это великое счастье, ниспосланное свыше. Стоит жить, чтобы постичь это счастье. В полной мере это может осознать лишь человек, как высшее разумное существо. В последней строке (Не знаешь ты, / что жить на свете стоит) что выступает в качестве изъяснительного союза. Содержание предложения последовательно составляется из значений девяти синтагм:
Однако возможен и иной вариант синтагматического членения этого предложения, при котором передаётся уже совершенно иное содержание:
Пожалуйста, / голубчик, / не лижись, //
Пойми со мной / хоть самое простое: //
Ведь ты не знаешь, / что́ такое / жизнь, //
Не знаешь ты, / что́ / жить на свете / стоит.
При таком структурно-интонационном членении и восприятии становится понятно, почему человек разговаривает с собакой. Он не нашёл собеседника среди людей. В первом варианте синтагматического членения передаётся превосходство человека над животным: в отличие от него лирический герой знает, что такое жизнь (с логическим ударением на слове жизнь).Союзное слово что, воспринимаясь безударным на фоне произношения слова жизнь, приближается в этом отношении к безударному подчинительному союзу. Лирический герой уверен, что жить на свете стоит (одна синтагма), это счастье даже для тех, кто не понимает, что такое жизнь (тоже одна синтагма).
Во второмварианте передаётся содержание, согласно которому в более выигрышной ситуации оказывается собака, потому что она не понимает, что́́ такое / жизнь (в данном случае на относительном местоимении что логическое ударение, акцентирующее внимание на выражаемой мысли),насколько это жестокая, коварная, грязная, опасная и оскорбительная для человека вещь. Беззаботное животное, к своему счастью, этого не знает. Не подозревает оно и о том, что́ (т.е. чего, каких усилий, какого нервного, психического и физического напряжения) жить на свете стоит.
В последней строке (Не знаешь ты, / что́ (?!) / жить на свете / стоит) что уже не подчинительный союз, а относительное местоимение, образующее самостоятельную синтагму, содержание которой становится ключевым для всего речевого фрагмента. В сопоставлении с первым вариантом мысль не просто модифицируется – она становится диаметрально противоположной. Степень недосказанности представления о жизни у лирического героя уже значительно выше. Передаётся лишь эмоциональная реакция на её так и оставшуюся не названной сущность. Лирический герой вроде бы никак её не оценивает: нет никаких вербальных оценочных средств, тем не менее благодаря коннотативной интонации и иному синтагматическому членению речи, его оценка жизни (что это жестокое испытание, унижение и оскорбление человека) проявляется намного ярче. Утверждается мысль, что жизнь – далеко не счастье и совсем не радость для порядочного, мыслящего и чувствующего человека. Гораздо лучше, когда всего, что она содержит и несёт, не знаешь и не осознаёшь. Слабому, беззащитному и несведущему животному не нужно этого знать.
Во втором случае представляется весьма красноречивой сама ситуация искреннего общения пьяного человека с собакой. Его доброта по отношению к беззащитным и преданным «братьям нашим меньшим» – это отношение человека, осознавшего трагизм жизни, к тем, кто слабее его.
Чтобы узнать, какой из содержательных вариантов имел в виду поэт, нужно было услышать его личное чтение, которое отразило бы авторскую синтагматику стихотворения. Содержание второго варианта предложения составляется уже не из девяти, а двенадцати синтагм:
Первые шесть синтагм в обоих вариантах одинаковы. Синтагматические различия начинаются после них. Вместо седьмой синтагмы появляются две (что́ такое / жизнь) – с акцентированием содержания предиката. А вместо последней синтагмы (что жить на свете стоит) появились три самостоятельных: (не знаешь ты) что́ / жить на свете / стоит. Думается, этих примеров достаточно, чтобы убедиться в том, что структура и содержание сложного предложения формируются вовсе не из отдельных предикативных единиц, а из синтагм, как единых структурно-смысловых речевых блоков. Факт многозначности предложения указывает на то, что не предложения являются основными компонентами речепорождения, формирующими текст и его содержание. Такие компоненты должны быть речевыми ( с конкретным, ситуативным содержанием), минимальными и однозначными. Из речевых единиц этим требованиям соответствует только синтагма. Как видим, на формирование содержания сложного предложения структура и количество его простых предикативных единиц не оказывают никакого влияния. Не из них непосредственно формируется предложение. Любой текст включает определённое количество предложений – простых и сложных. В первом примере в тексте два сложных предложения. Очевидно, что их могло быть больше, а могло быть одно предложение.
Так что структура и содержание текста формировались не из предложений, а из наращиваемых синтагм. Предложения же – модифицирующиеся способы организации синтагм в письменной речи. Они в ней не строятся, не формируются, а выделяются по мере наращения синтагм и формирования мыслей. При передаче конкретного содержания не может быть вариантов синтагматической структуры, хотя могли быть варианты предложений и границ между ними. Любой вариант синтагматической структуры – это деформация авторского содержания.
Следовательно, и в данном случае подтверждается мысль о том, что речь имеет не предложенческую, а синтагматическую основу. Структурная и содержательная роль синтагм является первостепенной. Именно они позволяют автору точно передать мысли, оттенки мыслей, различные движения души, а читателю – адекватно всё это воспринимать.
Есть тексты, для которых весьма важна точность их понимания (научные, учебные, официальные), что возможно только в результате адекватного их синтагматического членения. Но есть и такие виды речи, достоинство которых определяется наличием в них нескольких смыслов, возможностями инотолкований, когда они хранят в себе разнообразие вариантов мысли, оттенков мысли, когда читатель ищет в них соответствие своим взглядам, чувствам, настроениям. Например, лирические тексты, которые предполагают субъективное восприятие, читательское сотворчество. У таких текстов свои задачи – развивать речь, умение рассуждать, аргументировать свою точку зрения, развивать культуру чувств и отношений. В известном стихотворении Франсуа Вийона (в переводе И. Эренбурга) читатель сталкивается с трудностями в восприятии содержания и квалификации некоторых грамматических показателей.
От жажды изнываю над ручьём,
Смеюсь сквозь слёзы и тружусь играя,
Куда бы ни пошёл, везде мой дом,
Чужбина мне – страна моя родная.
Я знаю всё, я ничего не знаю.
Среди людей мне всех понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовёт.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Первые четыре стиха образуют одно сложное предложение. Из четвёртого стиха (Чужбина мне – страна моя родная) неясно: то ли чужбина является для лирического героя родной страной, то ли родная страна является чужбиной. Как считают некоторые учёные (В.В. Виноградов, А.А. Шахматов и др.), в таких именных структурах прямой порядок слов, при котором подлежащее предшествует сказуемому. Если следовать этому мнению, то строку следует понимать так, что чужбина является родной страной. И речь принимает стохастический, случайный характер. Оно не учитывает важной функциональной роли интонации. Подлежащее и сказуемое в двусоставном предложении независимо от способа их выражения могут быть как на первом, так и на втором месте. Они различаются интонацией, в частности ударением. На носителе новой информации, которым часто бывает сказуемое, оно всегда сильное, что отмечал ещё Герман Пауль в 1880 году в книге «Принципы истории языка»[89]. В живой устной речи совершенно неважно, на каком месте будет сказуемое. Оно с его значением легко воспринимаются всеми слушателями. Письменная речь представляет собой адекватную трансформацию устной, звуковой формы в графическую. И было бы странно, если бы при этом менялся порядок следования главных членов предложения.
Поэтому в данной письменной структуре не совсем ясны грамматические функции некоторых членов предложения, в результате чего мысль представлена неоднозначно.
Однако обращение к синтагмам этого речевого фрагмента, как основным строительным её компонентам, составляющим содержание, помогает разобраться и в мыслях лирического героя, и в грамматических особенностях интересующей нас структуры. Сопоставление синтагм позволяет устранить все неопределённости и трудности.
От жажды / изнываю над ручьём, /
Смеюсь / сквозь слёзы / и тружусь / играя, /
Куда бы ни пошёл, / везде мой дом, /
Чужбина мне – / страна моя родная. /
Я знаю всё, / я ничего не знаю. /
Среди людей / мне всех понятней тот, /
Кто лебедицу / вороном зовёт. /
Я сомневаюсь в явном, / верю чуду. /
Нагой, как червь, / пышней я всех господ. /
Я всеми принят, / изгнан отовсюду.
Стихотворение построено на антитезе, как эффективном способе отражения противоречивости человеческой натуры. Уже первые синтагмы дают ключ к пониманию всей речи и её отдельных фрагментов – и содержательных, и грамматических. Натура лирического героя такова, что он от жажды – изнывает над ручьём, смеётся – сквозь слёзы, а трудится – играя, куда бы он ни пошёл – везде (т.е. любая чужбина) для него родной дом, чужбина ему – страна родная. Но то, что чужбина для него – родной дом, было сказано в предыдущей строке. Так что нельзя признать, что в данном случае прямой порядок слов. Следуя общей логике антитез, представленных в виде развёрнутого перечня и нашедших отражение на синтагматическом уровне, если в третьем стихе в сочетающихся синтагмах утверждается, что чужбина является родным домом (Куда бы ни пошёл, везде мой дом), то в четвёртом стихе должно быть не уточнение этой мысли – уточнений в данной речи вообще нет, – а соотносительная антитеза для завершения противопоставления: куда бы ни пошёл, т.е. любое место, любая чужбина для него родной дом, а родная страна является чужбиной. В данном случае перед нами инверсия главных членов предложения. Постпозитивная синтагма страна моя родная представляет состав подлежащего, а препозитивная – Чужбина мне – состав сказуемого. При сопоставлении синтагм именно к такому выводу приводит общая логика использования данного приёма.
При помощи синтагм автор строит речь, формируя синтагматическую структуру текста и его содержание. Благодаря этим же синтагмам она адекватно воспринимается слушателями и читателями. При этом вполне однозначными предстают грамматические значения её компонентов.
