История Карлоса

Мама у меня была таким творческим человеком. У творческих людей обычно на семью времени не хватает. Ну. Особенно, если оба – творческие личности, тогда это, да, одним словом, матери и отца у меня как бы, да, особо не было. Моим, так сказать, сторожем была бабушка, которая как бы пыталась за мной присматривать настолько, насколько это было возможно.

У меня в этом смысле, у меня очень интересное, эээ, интересное, ээ, детство. Родители, они, пф, разошлись, мне тогда было что-то шесть-семь. Но вот в то время, в советское время не было возможно просто вот так, что ты расходишься и съезжаешь. Это была такая пятикомнатная квартира и там вместе жила совсем такая странная компания. Там были, там был мой отец со своей подругой, моя мать, моя бабушка и два моих сводных брата со своими семьями.

Была такая большая квартира, которую называли, как бы, так сказать, в народе, в культурных кругах, «Маленьким Вернером». Типа когда «Вернер» закрыли, то какая-то часть, то они как бы переехали к нам. Я помню, да, что некоторые известные поэты декламировали, эээ, на столе стихи в то же самое время, как всемирно известный дирижёр был со мной под столом и пытался мне что-то разъяснить с торчащим на шее галстуком. Типа, да, да, одним словом, ну, это было такое шумное место, такого там было ужасно много.

С отцом у меня были такие отношения, отец для меня был, конечно, идолом. Его комната была такая, где было ужасно много книг и потом, ну, там была куча всяких увлекательных штук, которые можно было, так сказать, исследовать или...И потом, эээ, да, типа отец был, да, такой, такой, что у него как бы для меня особенно не было времени, но он меня никогда и не прогонял. Но, и потом, одним словом, ммм, ну, конечно, я смотрел эти альбомы живописи. Я помню, что я был совсем маленьким мальчиком, когда я смотрел эти альбомы живописи, где были все эти рубенсы и, и, ну всё вот это, и эти, так сказать, акты Вийральта и всё такое. Тогда я думал, что ой, как же я хочу уже вырасти большим. Чтобы можно было бы как бы, просто потрогать женщину и... и посмотреть, и как бы мечтал об этом.

Да-да, отец мой был алкоголиком. Это такая проблема у мужчин, у чувствительных мужчин.

Мать утверждает, что у меня наверное была какая-то врождённая травма, эээ, что типа я родился слишком быстро и моя центральная нервная система пострадала. Если посмотреть внутрь меня, то что-то было длиннее, чем нужно, а что-то короче, чем нужно. Желудок вроде был короче, а двенадцатиперстная кишка вроде длиннее, что-то такое. И мне нельзя было есть то и другое. Я помню, что я ужасно любил кетчуп. И, и яичницу, и такие вещи мне было нельзя есть. и потом, всё, что мне было нельзя, всё это я, конечно, втайне ел. Тогда я ходил, отцовская, так сказать, подруга делала мне вещи, которых я очень жаждал. Она делала мне яичницу с колбасой и жареной картошкой и поливала всё это кетчупом.

В школе я не был таким блестящим ребёнком, типа оценки были такими, ну, не совсем в темпе вальса, но немного как бы в таком чуть более высоком темпе, чем вальс. 4, 3, 2, 3, 2 и 4 – такие. Пятёрки были только по пению и по рисованию и такие...более гуманитарные.

Но у меня в этом смысле был такой весёлый переходный возраст, там недалеко от нас жили всякие долбаные дети деятелей искусств. И сами эти дети деятелей искусств тоже, поскольку у них трудное детство (фыркает от смеха), то сами они склонны обычно тоже становиться деятелями искусства.

Там, конечно, мы и глупости делали, одну девчонку я таким образом сделал мамой.

Я был...Отцом я стал в очень молодом возрасте. И потом так и осталось, в какой-то момент началось это отцовство и тогда я как бы и бросил эту среднюю школу. Тогда я пошёл на работу.

Аа, кстати, к этому моменту случилось так, что моя так называемая совместная жизнь с матерью моего ребёнка тоже пошла под откос. Ну, очевидно, я был для неё слишком молод. Хотя не сказать, что я особенно старался...

Теперь я был, так сказать, свободным парнем и нашёл одну женщину, которая была старше меня на восемь лет, и в которую я по уши влюбился, и вышло так, что это всё было взаимно, и потом мы провели вместе добрых два года. А потом...когда она решила, что всё-таки пойдёт своей дорогой, и она нашла себе кого-то другого, то для меня это было безумным шоком. И это была как бы такая большая драма для меня, что в один момент я был такой, я ничего не говорил, как бы молчал, не ел, не пил, а просто был и, и так очень долго и потом наконец, наконец потом они решили, что положат меня сюда в психиатрическую клинику.

Я думаю, что это была такая боль потери. И что главное, потеря, такая большая боль потери и неумение ничего с этим поделать. И для меня как для молодого человека, так сказать, этот первый раз был такой очень честной штукой.

Ну, я помню, я очень много плакал, один. И потом всё время, я не знаю...Как-то, да...Плакал, не говорил, не отвечал на вопросы и был как бы такой, такой опухший (смеётся). Знаете, такой...такой...эээ, не знаю, как сказать...Для меня это была душевная травма. Я валялся где-то в углу кровати или лежал лицом в подушку и ничего не хотел делать. А у меня такого чувства никогда не было, что я хочу себя, по крайней мере, в молодости не было, что я хочу себя убить или что-то такое, такого не было. Скорее была такая потребность во внимании. Я наверное один раз в жизни устроил цирк по поводу того, что я хочу себя убить. Типа побежал на крышу дома, злой побежал по лестнице, что сейчас я вам покажу и ну, я помню, что мама побежала за мной. И тогда я как-то как бы, почувствовал, что это как бы хорошее чувство, что кто-то за тобой бежит и заботится, что, мол, не делай этого. Может быть, это тоже как бы моя, может быть, какая-то моя проблема с детства, у меня этого чувства заботы было мало. Я всё время его искал, до сих пор не нашёл. Или, ну, находил, но оно всегда ускользает из рук.

И потом меня направили сюда, в клинику, и это выглядело так, что прежде всего мне давали огромное количество успокоительного, так, что большую часть времени я спал, ходил там, как зомби, и спал, спал и спал.

И ну, там тоже очень много весёлой жизни, такой социальной жизни, потому что там мужчины и женщины были вместе. Эээ, там у меня по меньшей мере с двумя пациентками закрутились такие шуры-муры. Там была одна тёлочка, которая, так сказать, выздоравливала после своей травмы, так сказать, любовной травмы и ну, у женщин всегда...По-моему, женщинам не нужен ни психиатр, ни психолог, им просто нужен новый мужчина, с которым как бы пережить этот переходный этап...Какой-то мужчина, которого просто можно использовать, чтобы как бы пережить это и that’s it!

И словом тогда, там тоже была такая история, что одна девушка, ну, там была курилка, мы там курили, такая приятная, закоптелая, где-то там и там шли тоже такие разговоры. И всяко возникает такой флирт и такая фигня. И однажды, однажды...Вечером нам всяко выдавали снотворное, это было как бы железно, что вечером снотворное, и это было хорошо, что засыпаешь и спишь нормально и высыпаешься и...А потом один раз вечером, я принял снотворное, и вдруг я просыпаюсь от того, что в комнате полно каких-то врачей и медсестёр, и стоит какой-то ужасный шум и гам. И что это было? Эта девчонка как бы у меня в постели. Но она пришла туда сама, я об этом как бы ничего не знал. И потом, ну, мне было вообще как бы...она меня там лапала и разделась догола. Чего мне очень жаль, потому что я правда ничего не помню. (смеётся). Она была очень красивой девушкой, но на следующий день мы стояли да, где-то перед какой-то коллегией. Я сказал сорри, но я правда не знаю, что, что как бы произошло. Что извините, конечно, но я не могу принять никакой ответственности за то дело, о котором я не знаю.

У меня иногда такое чувство, что эта фигня была, если бы они сделали так, что это была бы часть лечения, то был бы как бы очень хороший результат, в том смысле, что я, очевидно, не был там единственным, кто, так сказать, составил там пару. И словом в тот первый год их было две. Нет, извините. (пауза). Первый год был самый интенсивный год. В первый год на самом деле было четыре девушки. То есть, три девушки и одна очень красивая русская дама, которая просто сделала мне чики-брики, чао-пока и вышла из больницы и сразу выздоровела. В том смысле, что такого там было серьёзно много, такого романтического флирта, это вообще не было злонамеренно. Правда, все эти люди – они же несчастны. И что ты будешь делать, когда ты несчастен, ты идёшь и обнимаешь и немного трогаешь за сиськи (смеётся), или кто-то засовывает руку тебе в штаны, и так оно и идёт, ну. Какое-то утешение.

И ну, потом, потом я оттуда вышел.

А потом прошло как бы три четверти года, и тогда я почувствовал, что хочу ещё. Потому что это правда было так круто. По крайней мере, в тот, первый раз, я ничего не вылечил. Я сам там был лекарством. Такое осталось впечатление.

И кстати, между тем, в тот период, что я не был там, я тогда пошёл учиться. Энергии было много, пошёл изучать, так сказать, водную терапию. И, и потом, когда я снова туда попал, то таким визионером и уже с этим прежним опытом...тогда было как бы, что я пошёл, прежде всего пошёл к главврачу и сказал, слушайте, я здесь уже раньше был. Я промежутке изучил водную терапию, я видел эти вещи изнутри и снаружи, как вы думаете, могут ли оздоровительные ванны быть как бы частью лечения. Наверное, это не было как бы сознательно продумано, как бы интуитивно принесённое знание. И это могло бы быть частью лечения, это очень многое даёт. И заведующей отделением была такая пожилая чудесная дама. И тогда я привёл туда своего учителя, профессора, который всё это подтвердил, что, правда, так всё и есть, парень может как бы попробовать. Но профессор не знал одного, профессор не знал, что я пациент. И вот я и начал там, мне как бы дали разрешение поставить ванну и тогда я там лечил и очень...У меня было так, что всё это отделение ходило туда принимать эти ванны. Все ходили, все хотели получить эту водную терапию. Ну, просто чтобы чувствовать это приятное физическое прикосновение и получать чувство освобождения и просто релаксировать, наслаждаться и всё такое...А потом ворвался...однажды созвали совет и запретили. Нельзя. Пациент не может лечить пациента. Потом меня выгнали, то есть, отняли ванну, больше не разрешали. Конечно, тайно все продолжали ходить и стучаться в мою дверь, что, мол, слышишь, мне там было классно (смеётся). Я думаю, что всё то, что там произошло, это и есть настоящая жизнь.

Знаете что, я думаю, что я не могу сказать, вылечился ли я теперь, я не могу сказать и того, было ли вообще от чего лечиться. Может быть, это так, что просто когда ты сам с собой в разладе, эмоционально запутался, то, может быть, есть польза от того, чтобы убрать эти эмоции, чисто физически. Потому что медикаменты не лечат, они просто снимают симптомы, чтобы тебе было...Принцип западной медицины таков, чтобы облегчить страдания человека, а не лечить. А, а, а лечение – это то, что ты делаешь сам с собой, как ты сам как бы справляешься с собой и что ты делаешь, и каковы твои решения и, а я, скорее, помню всё то, всё то, так сказать, время там, в клинике и всё это как такое просто как бы приятное время или скорее даже отпуск. И я думаю, что такие места тоже обладают лечебным воздействием, но это лечебное воздействие идёт не от врачей и не от медикаментов, а от этой среды и от этого вот именно, мужчины и женщины вместе и они утешают друг друга. И это, скорее, и есть то, что такая вот контора отношений плюс эти медикаменты, что вот они то вместе и есть как бы лечение.

Но эти потребности в, так сказать, антидепрессантах другого рода у меня тоже были. Я сломал себе спину, у меня было, было, три года назад ходил кататься на лыжах и так неудачно упал, что спина (издаёт звук ломающегося позвоночника) сделала вот так. Если ты один раз пережил какую-нибудь серьёзную травму, то она оставляет маленький след у тебя вот здесь (очевидно, указывает на голову и т.п.). Теперь, если с тобой снова что-нибудь случится, то этот огонёк в тебе загорится. И так и было, у меня и был несчастный случай, что вот так вот, мы болтали, и мне с долбаной крыши упал на голову, точнее, на затылок, такой вот камень из трубы, представляете. И он упал на меня вот так...но мне как раз удалось наклониться вперёд, и он не попал мне прямо в голову, а то я бы умер от удара, а вот так как бы в затылок, и тогда я уже эээ...никакой боли, никакой такой фигни на самом деле не было, но тогда в мою жизнь вошёл первый приступ паники. И я не знал, что там, я думал, что я сейчас умру. Сердце...вообще не было воздуха...дышишь...всё, блядь, пропадает...А потом они стали ежедневными, это теперь второй уровень, о котором я говорю. Это были действительно приступы паники, и когда мне в конце концов разъяснили, что это такое, то они...не прошли, но тогда стало так, тогда я как бы осознал, что вот оно. Так, это у меня паническая атака. Здравствуй, паническая атака, йоу! What’s up? И тогда я стал делать дыхательные упражнения. И тогда с дыхательными упражнениями я от них избавился, очень быстро. Конечно, время от времени они ещё бывают, даже сейчас иногда бывают. Но тогда я как бы думаю только о том, тогда я больше не должен делать дыхательных упражнений, я вспоминаю дыхательные упражнения, и тогда она сама как бы потихоньку проходит.

Вот благодаря этой травме, которая у меня была, я потерял три года своей жизни. потому что после неё я жил как бы...Ну, я жил, я помню всё, что я делал, но я был как бы в тумане. Всё происходило как бы сквозь туман и в числе прочего я тогда женился. По какой-то необъяснимой причине, которой я до сих пор не понял. Эээ, правда не понял. Но словом, это был такой странный брак, он продолжался два месяца и на раз лопнул, но это вот его лопание была такая новая травма в моей жизни, и тогда я как бы вышел из этой первой травмы. Интересно то, что для того, чтобы отойти от одной травмы, тебе нужна другая травма (смеётся).

В том смысле, что, что, в каком-то смысле в своих поисках любви я сдался. В том смысле, что чего уж я такого ищу, да. Что если я уже в таком взрослом возрасте как бы не нашёл себе человека или, причём другое дело то, что я, моя вера в такую классическую, ммм, так сказать, лебединую пару, в вечную любовь, пропала. По-моему в наше время это больше не возможно, потому что людей так много. И у людей всё время перед глазами какие-то искушения. Опять появляется кто-то новый и интересный и, и, и опять надо с ним быть, и, и, словом, так, что эта Санта Барбара идёт по кругу. По полной как бы программе.

Ну, один момент относительно депрессии – это то, что, что у тебя недостаток нежности, а это, эээ, это начало нежности начинает зависеть от тебя самого. Ты должен быть нежным сам с собой. Ты должен сам о себе как бы, ну, заботиться. Ты должен как бы делать так, ну, заботиться о своём теле, осознавать себя, потому что сорри, мы приходим сюда одни и уходим отсюда одни. Кого нам здесь ещё, ну, к сожалению, никого нельзя никуда взять с собой (смеётся). Может быть, близнецы могут, я не знаю.