Йете и Оливер о студенческих годах и о депрессии

ЙЕТЕ. Когда после средней школы я поехала учиться в Тарту, то всё показалось таким ужасным и плохим; тот дом, где я жила, был такой ужасный, та квартира; та специальность, на которой я училась, была такой неправильной; всё было так ужасно, так ужасно.

ОЛИВЕР. Я увлекался таким эскапизмом? Типа побегами от самого себя, ну, мне нравилось спать...очень простой способ сбежать от реальности. Аа, так вот совсем до бесчувственности напиваться тоже нравилось (смех)...В кино очень нравилось ходить.

ЙЕТЕ. Я не хотела...не хотела идти на лекцию и не хотела вылезать из-под одеяла, не хотела ничего делать, не хотела видеть людей.

ОЛИВЕР. И тогда я...тоже делал так, что много раз уезжал из Эстонии, как-то в новую среду...так что практически еду так, что у меня вообще нет как бы денег и ничего... (смех). Эта депрессия она вообще такая...ну, как бы болезнь первого мира, да. Если у тебя есть какие-то бытовые заботы, и ты должен думать, откуда ты как бы возьмёшь еду и как-то поспать и за жильё заплатить, то как бы у тебя нет времени думать об экзистенциальных проблемах.

ЙЕТЕ. Я слушала наверное только...я наверное слушала почти только Радиохед.

ОЛИВЕР. Как бы завис...уехал из Эстонии, а потом в какой-то момент вернулся, а здесь опять эта реальность, я делал те же самые ошибки, которые делал раньше. Потом опять сбежал из Эстонии...

ЙЕТЕ. Я поняла, что это и есть нормальное восприятие мира, что ты как бы не испытываешь радости от вещей, очень редко испытываешь как бы маленькую радость от какой-нибудь вещи.

ОЛИВЕР. Я думал, что как бы счастье существует для каких-то таких как бы глупых людей, да, а я же родился в этот мир, чтобы скорее как бы страдать. Что те, кто как бы счастлив, они... как бы слегка бестолковые, вообще не знают, что такое жизнь.

ЙЕТЕ. И потом в один момент я поняла, что...Аа, это, наверное, было так, что один друг, я сказала ему, что «скажи мне, что всё будет хорошо», и тогда он сказал, что «да всё и так хорошо». И тогда я наверное и поняла, что на самом-то деле всё очень и очень хорошо, у меня как бы всё хорошо, у меня на самом деле нет ничего, что было бы плохо или неправильно.

ОЛИВЕР. Я всё время ставил себе как бы какие-то условия, что, если я сделаю эти вещи, то я как бы успею вот туда, и если я заработаю вот столько денег, или если я буду вот в такой физической форме, то...то буду чувствовать себя счастливым. И я всё время как бы делал эти вещи. Ну, а ощущение оставалось всё таким же.

ЙЕТЕ. А потом я один раз, кажется, гуглила депрессию, и тогда я поняла, что у меня есть все физические симптомы, это то есть усталость и какая-то боль в груди, и боли в животе и головные боли, и бессонница и так далее, и так далее. И тогда я поняла, что это длится наверное уже каких-нибудь три-четыре года, что ли...или, ну, как-то тихо усугублялось или вот это всё было. И тогда я поняла, что, наверное, это депрессия.

ОЛИВЕР. И тогда я лежал дома. Ну, как бы принципиально как бы с декабря по февраль. Я не зарабатывал денег, ничего. Мои друзья...платили за мою квартиру и приносили мне поесть и всё такое.

ЙЕТЕ. Я читать не могла, не могла сосредоточиться.

ОЛИВЕР. Ну такая, как бы полная апатия. Как бы ничего неохота делать. И потом я...Ну, дом мой стал совсем ужасным, мне не хотелось ни убираться и как бы все эти какие-то упаковки еды валялись везде и...мыться тоже как бы было не особенно охота, я всё время как бы лежал.

ЙЕТЕ. И отсутствие аппетита, в это время я вообще не ела. Я могла съесть какой-нибудь там типа бульон или что-нибудь такое совсем лёгкое и яблоко или салат. Я как бы просто чувствовала, что моё тело не переваривает пищу.

ОЛИВЕР. И тогда я пошёл к семейному врачу. А точка зрения семейного врача была как бы такая, что ну...ну...типа, чего пришёл. У тебя как бы всё в порядке. Жизнь твоя чертовски в порядке. И это точка зрения как бы очень мно....гих людей, знаете. Вот, если бы я болел раком...или если бы у меня был открытый перелом, да, тогда никто бы мне не сказал, что слушай, чувак, чего ты ноешь, будь выше этого, да.

ЙЕТЕ. Это чувство – оно как бы такое же, как если рука болит, как бы, я не знаю, рука в гипсе. В том смысле, что это как бы физическое или физиологическое заболевание...как бы расстройство мозговой химии...у тебя всё время как бы болит рука, ты можешь как бы думать и делать всё прочее, ты можешь даже радоваться каким-то вещам, но как бы эта вот боль в руке никуда не исчезает...точно так же эта какая-то как бы боль в голове, которая просто никуда не исчезает и всё время там.

ОЛИВЕР. И когда у меня бывают эти приступы, то я просто говорю, что у меня примерно как бы...нарушения сердечного ритма или что-то вроде этого. И это как бы чертовски нормально. И тогда тебе сочувствуют. А если бы я сказал, что я, мне просто истерически...грустно и я типа проплакал целое утро, то...ну, это как бы повредило бы моей репутации или что-то такое. С этой депрессией, с ней примерно как с гомосексуальностью, знаете. Большинство депрессивных как бы прячутся в шкафах.

ЙЕТЕ. И тогда я стала принимать антидепрессанты. Там был такой врач, мол, «ага, ты думаешь, что это депрессия, ага, окей, я пропишу тебе антидепрессанты». Это была как бы неделя...через неделю я поняла, что означает как бы на самом деле...что означает как бы воспринимать мир таким, каким его воспринимают другие, быть как бы очень радостной и вообще наслаждаться какими-то вещами...всё это как бы сразу изменилось.

ОЛИВЕР. И тогда я начал как бы чисто с того...как бы начал строить сам себя. Опять начал работать и как-то (смех), я не знаю...мыться, привёл дом в порядок и так далее. И...я начал...как бы устранять из своей жизни прежде всего те условия, о которых я думал, что как бы это из-за них я несчастен.

ЙЕТЕ. Потом было так, что я как раз поступила в другой университет, куда я очень хотела поступить, и потом у меня начались очень классные отношения и вообще как-то всё в жизни было хорошо, тогда-то я и почувствовала, что теперь я очень счастлива и теперь всё очень-очень хорошо. И тогда это было как бы моим собственным решением, что лекарства мне больше не нужно принимать.

ОЛИВЕР. Я ушёл с работы, стал фрилансером. Мм. Стал...ну, общаться только с теми людьми, которые...как-то вдохновляюще как бы, положительно на меня воздействуют и так далее. Всяческие какие-то...обязательные дружеские связи, оставшиеся как бы со школы и всё такое, такие, что я должен ходить к ним на дни рождения и так далее и так далее. Всё-всё, как бы условно вычистить свою жизнь от всех тех вещей, которые мне хотя бы капельку не нравятся. Как бы...условно мне как бы никогда в жизни не было так хорошо. Но это чувство как бы осталось таким же.

ЙЕТЕ. Я помню, что, когда это через полгода вернулось, то вернулось как бы почти за один день. Просто, вроде, было одно утро, когда я почувствовала «вот, оно и вернулось». Было точно такое же чувство как...которое я уже забыла, что оно есть, как бы с новой силой вернулось.

Тогда я сходила к другому психиатру, который был таким...неожиданно, который захотел со мной поговорить и начал подробно с детства и говорил обо всём и...И потом он спросил, какие отношения у меня с родителями и «видишь, плохие, ага, видишь, может быть, в этом и есть причина», и потом он не выписывал мне антидепрессантов, а сказал, что «может, помиришься со своей мамой» (смех). И тогда я всё-таки вернулась к своему первому психиатру, который ничего у меня не спрашивал, а прописал новые антидепрессанты.

И тогда я их принимала... тогда я должна была...я не помню, этот второй курс был намного длиннее. Но я не успела их много напринимать, я успела их попринимать примерно три-четыре месяца...что-то такое...Потом я забеременела и в один день прекратила. И потом я всё время думала, что так, теперь у меня будет эта послеродовая депрессия или депрессия во время беременности или все эти другие возможные варианты, но потом этого не было.

Оливер замолкает.