Января - 16 августа 1884, Лондон, Англия

Е.П.Б. возвратилась в Лондон 30 июня... поселившись вместе с нами в 77 на Эльгин Крисент, Ноттинг Хилл...

Несколько месяцев лета 1884 года, которые она провела в нашем доме на Эльгин Крисент, были отмечены событиями любопытного и исключительного характера, но в равной степени показательного в том отношении, что человек по имени госпожа Блаватская был во многом совершенно непохожим на тех, кто ее окружал, и толпы посетителей всех сословий служили доказательством огромности интереса, который возникал по отношению к ней.

Когда Е.П.Б. жила там с нами, обычно она начинала свой день с работы над рукописью, обыкновенно приступая к этому делу в 7 часов утра, но зачастую и раньше. Когда в 8 часов утра я приходила к ней в комнату, крайне редко случалось так, что она еще не сидела за своим письменным столом, откуда отлучалась лишь на небольшие перерывы и на ланч, и так до трех или четырех часов дня. Затем наступало время приема, и с полудня до самого позднего вечера один за другим приходили посетители. Старая леди усаживалась в свое кресло в той же самой гостиной, которая едва вмещала в себя такой мощный приток гостей, и становилась центром круга людей, задававших ей вопросы. Многие, привлеченные ее знаменитыми необыкновенными способностями, конечно же, приходили из чистого любопытства...

Мохини М.Чаттерджи сопровождал госпожу Блаватскую, и полковник Олькотт тоже время от времени был с нами, когда ему позволяли его разъезды. Был там также еще один очень важный представитель из индийского контингента, а именно - Бабула, слуга Е.П.Б., который, в своем живописном тюрбане и белом одеянии производил ошеломляющее впечатление... и в полдень, когда подавался чай и на столе сиял и сверкал русский самовар Е.П.Б, а Бабула подносил посетителям чашки и сладкие пирожные, наш дом, несомненно, представлял собой совершенно уникальное зрелище среди пригородов Лондона.

Дом был постоянно наполнен посетителями, и поскольку у Е.П.Б. было обыкновение приглашать друзей остаться погостить, я никогда заранее не знала, сколько людей на этот раз окажется у нас за ланчем или обедом - один или двадцать. Дом был небольшой, но в нем были две хорошие комнаты, разделенные складывающимися дверьми, и надо было просто видеть это зрелище - Е.П.Б., восседающую в высоком кресле, окруженную учеными и элегантными людьми. Блестящий собеседник, она приводила и молодых и старых в состояние транса, в то же время ее изящные пальцы постоянно ныряли в нубийскую корзинку с табаком, которая всегда находилась рядом с ней, и скручивали маленькие сигаретки, которые она постоянно курила. Вот так она выглядела в обществе... Кроме того, очень часто Мохини Чаттерджи отвечал на вопросы по индийской философии... Было довольно много желающих послушать его лекции, и наши двери крайне редко закрывались раньше часа-двух ночи.

В течение всего этого времени маленький Джордж Арундейл отсылался в расположенную неподалеку дневную школу, но он не совсем был в стороне от всего этого, и я помню, как однажды днем собралась компания, чтобы пойти в Зоологические сады... Мы все поехали туда в каретах, и ребенок вместе с нами. Затем для Е.П.Б. достали кресло на колесиках, и мы отправились смотреть на животных. В течение этого визита не происходило никаких оккультных феноменов, но было проявление одной черты характера, которое ясно показывает добрую натуру Е.П.Б. Ребенок носился вокруг, как и все нормальные дети, и, пробегая мимо кресла Е.П.Б., вдруг споткнулся и упал на землю. Е.П.Б., вопреки тому факту, что она передвигалась с трудом, чуть ли не выпрыгнула из своего кресла, бросив свой зонтик, и попыталась помочь ребенку подняться. Это было такой мелочью на самом деле, но здесь проявилась... трогательная самоотверженность...

Любопытное происшествие, которое никогда не изгладится из моей памяти, произошло в самом начале пребывания Е.П.Б. у нас. В то время множество людей горело желанием вступить в общение с Махатмами через Е.П.Б., и они иногда приносили письма с просьбой, чтобы их отправили Махатмам. Е.П.Б. всегда говорила: "Отправлять письма - это не моя работа; Махатмы сами возьмут их, если они захотят", и эти письма помещались в один особенный ящик в ее комнате. Иногда написавшие получали сообщение через Е.П.Б., очень часто они ничего не получали; но ящик постоянно был открыт.

Однажды у мистера Синнетта возник какой-то вопрос, который он хотел задать Махатме К.Х., и это письмо также положили в этот ящик. Прошло более недели, ответа все не было, и я огорчалась по этому поводу, потому что все мы желали получить ответ на этот вопрос. День за днем я снова и снова заглядывала в ящик, но письмо все еще находилось там. Однажды утром примерно в 7.30 я вошла к Е.П.Б. (я всегда первым делом заходила к ней в комнату); как обычно, увидела ее за столом работающей над рукописью, и я сказала ей: "Как бы я хотела, чтобы это письмо было отправлено". Она пристально посмотрела прямо на меня и довольно строгим тоном произнесла: "Принеси мне это письмо". Я вложила письмо ей в руку. На столе стояла свечка, и она попросила: "Зажги свечу". Потом отдала мне письмо и сказала: "Сожги письмо". Мне было жалко сжигать письмо мистера Синнетта, но я, конечно, сделала так, как она мне велела. "А теперь иди к себе в комнату и поразмышляй". Я поднялась к себе в комнату, откуда я совсем недавно вышла.

Моя комната находилась на самом верху дома, в том месте, которое мы называем мансардой, поскольку все комнаты на нижних этажах были заняты нашими гостями, и мы с маленьким мальчиком ночевали наверху. Я подошла к окну, которое выходило в красивый сад с прекрасными цветами. Рядом с окном находилась коробка, покрытая розовой материей, и я стояла там минуту или две, думая над тем, что Е.П.Б. имела в виду и над чем мне надо было "поразмыслить"... Через несколько минут я взглянула на розовую материю, и там прямо посредине лежало письмо, которое я либо не заметила сначала, либо его там не было. Я взяла конверт и взглянула на него, обнаружив, что адреса на нем нет; он был совершенно чистым, но внутри на ощупь можно было почувствовать бумагу, и я сделала вывод, что это письмо. Я подержала его в руке, взглянула на него еще раз или два, все еще не обнаруживая на конверте ни имени, ни адреса, и почувствовала уверенность в том, что, должно быть, это что-то оккультное, и задумалась над тем, кому оно могло бы предназначаться. В конце концов я решила отнести это письмо Е.П.Б., но, снова взглянув на него, я увидела имя мистера Синнетта, надписанное четким почерком Махатмы К.Х. Я уверена, что сначала этого имени там не было, поскольку я много раз достаточно внимательно рассматривала его. Это письмо было ответом на то, которое я сожгла, и я очень обрадовалась тому, что его получателем оказалась я при том интересном способе, которым оно было доставлено.

Было несколько случаев подобного рода. Однажды, когда я хотела получить ответ на очень личное для меня письмо, я носила его в кармане вместо того, чтобы положить, как обычно, в ящик, о чем не знала ни Е.П.Б., ни кто-либо еще. Но однажды вечером, когда я навестила ее перед тем, как подняться к себе, она подала мне письмо, написанное хорошо знакомым почерком Махатмы К.Х....

Это было время постоянных волнений; множество довольно известных людей приходило к Е.П.Б. Среди них я хорошо запомнила мистера Фредерика У.Х.Маерса из известного Общества психических исследований. Случилось так, что в то утро Е.П.Б. была одна, и она начала беседовать со своим посетителем о феноменах, которыми так сильно интересовался мистер Маерс. "Я хотел бы, чтобы вы дали мне доказательство ваших оккультных способностей, - сказал он. - Не могли бы вы проделать что-то такое, что доказывало бы наличие этих оккультных способностей, о которых вы говорите?" - "Что бы вас устроило? - спросила госпожа Блаватская. - Даже если вы увидите и услышите, вас это вряд ли убедит". - "Так попробуйте", - сказал он. Она мгновение смотрела на него тем странным, пронизывающим взглядом, которым она обладает, и, повернувшись ко мне, произнесла: "Налей немного воды в ванночку для ополаскивания рук и принеси ее мне". Они сидели при полном свете летнего дня, она находилась по правую сторону от мистера Маерса, сидевшего на маленьком стуле на расстоянии примерно в три фута. Я принесла стеклянную ванночку с водой, и она велела мне поставить ее на стул прямо перед мистером Маерсом на довольно большом расстоянии от нее самой, что я и сделала. Некоторое время мы сидели в безмолвном ожидании, а затем от этого стекла донеслись четыре или пять нот, звучавших подобно тому, что мы называли астральными колоколами. Было совершенно очевидно, что мистер Маерс был ошеломлен. Он посмотрел на Е.П.Б. и на ее сложенные на коленях руки, а потом снова на стеклянную ванночку; между ними не было видно никакой связи. Снова раздались звуки астральных колокольчиков, чистые и серебряные - и никакого движения со стороны госпожи Блаватской. Он повернулся ко мне, и можно было заметить, что он находится в совершеннейшем недоумении относительно того, как извлекаются эти звуки. Е.П.Б. улыбнулась и произнесла: "Ничего особенно чудесного, просто небольшая осведомленность о том, как можно управлять некоторыми силами природы". Когда мистер Маерс уходил, он обратился ко мне и сказал: "Мисс Арундейл, я больше не усомнюсь никогда". Но увы, он не смог преодолеть свою неуверенность и склонность к сомнениям - не прошло и двух недель, как от него пришло письмо, где он писал, что его не убедили и что, должно быть, звуки производились тем или иным способом. Е.П.Б. ни капли не встревожилась по этому поводу и сказала: "Я знала об этом, но решила предоставить ему то, о чем он просил". Это происшествие показывает, что убеждение редко достигается через наблюдение феноменов; они привлекают внимание, и если ум восприимчив и готов исследовать, а не провозглашать, что всего, чего он не может понять, не бывает, то тогда есть вероятность, что ему откроются новые законы и факты.

...Я видела ее с самого раннего утра работающей за письменным столом, при этом пол был забросан горелыми спичками, что приводило меня, любительницу чистоты и порядка в доме, в отчаяние, потому что все коврики, скатерти и ковры вполне могли от этого загореться, и даже сам дом вполне мог бы крупно пострадать от подобных вещей, так как Е.П.Б. имела обыкновение бросать зажженную спичку не глядя, куда она может попасть. У меня есть также живые воспоминания о тех трудностях, которые возникали из-за абсолютного пренебрежения Е.П.Б. к устоявшимся в обществе нормам. Люди добирались издалека, чтобы встретиться с ней, и поэтому существовала общая договоренность о том, что посетители могут приходить между четырьмя и шестью часами дня. Однако иногда безо всякой видимой для нас причины она отказывалась выходить из своей комнаты.

Я хорошо помню, как однажды утром довольно представительная компания ожидала с ней встречи, и когда я поднялась наверх, чтобы сообщить ей о приезде посетителей, я обнаружила ее совершенно неодетой, что никак нельзя было совместить с выходом в гостиную. Когда я назвала ей тех, кто приехал, она довольно резко высказалась по этому поводу и сказала, что мистер и миссис Х. могут подняться. Я мягко указала ей на то, что ни ее комната, ни она сама не находились в состоянии, пригодном для принятия гостей; она же ответила, что я могу куда-нибудь уйти, но что если она и спустится, то сделает это именно в том виде, как она есть, и что если она станет принимать кого-либо, то она будет принимать их в том виде, как она есть, и что я должна немедленно распорядиться, чтобы ей принесли еды, потому что она голодна. Посетителям пришлось откланяться, и я как могла извинилась перед ними.

Самое приятное время для меня всегда было раннее утро, ибо тогда Е.П.Б. находилась в наиболее приемлемом настроении: она приятно улыбалась, глаза были добрыми и сверкающими, и казалось, что она понимает и сочувствует не только тому, о чем вы говорите вслух, но и тому, о чем вы молчите. Я никогда не боялась Е.П.Б., несмотря на то, что иногда она позволяла себе использовать довольно сильные выражения. Всегда чувствовалось, что это лишь внешняя суровость...

ЛОРА С. ХОЛЛОУЭЙ^[67]