Поэтотерапия как психотехника счастья

"Болящий дух врачует песнопенье…"

Восклицанье поэта оказалось пророческим. Оно предрекло целую эпоху, направление, соединившее в себе два высоких искусства – целительского и словотворческого. Данное направление получило свое официальное название – библиотерапия (варианты: библиопсихотерапия, либротерапия, или – наименование, предложенное Владимиром Михайловичем Бехтеревым, великим исследователем человеческого мозга – либропсихотерапия). Слово "библиотерапия" составлено из двух слов: "библио" – книга и "терапия" – лечение. Буквально получается – "лечение книгой", или "книголечение".

Не смотря на то, что указанный термин, как и соответствующая практика, выделившаяся в самостоятельную психотерапевтическую дисциплину, обозначился в 20-е годы XX века, сама идея воздействовать на душу и судьбу человеческую с помощью книг, отслеживается уже во время возникновения первых библиотек в античной Греции.

Платон, к слову сказать, усматривал в книге ее возможность быть лекарством.

Аристофан читал свои комедии преступникам для исправления их натуры.

Параллельно и мудрость древнего Востока видела в чтении один из приемов арсенала целебного действа, чему есть свои свидетельства. Так, например, в одной из сказок "1001 ночи" придворный врач рекомендует своему властелину, страдающему душевным недугом, перелистывать страницы книги – и тем его вылечил.

В памятнике индийской мысли и поэзии – Ригведе, находим конкретную рекомендацию: "для излечения сердца – читать мудрые книги".

Времена шли, эпохи калейдоскопически сменяли друг друга, библиотеки горели, но книги, подобно Фениксу, самосотворялись из пепла и продолжали оказывать свое влияние. И никакие новые детали очередного прогресса не могли заменить собою нержавеющие рычаги вечности.

Минуло много веков со времен Ригведы и Платона. Эпоха возрождения: Эразм Роттердамский лечит нарывы на лице чтением смешных книг.

В XIX столетии вполне конкретное и "библиотерапевтическое" предписание дает Александр Сергеевич:

Коль мысли черные к тебе придут,

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти женитьбу Фигаро.

Шампанское не всем показано. А, вот "Женитьба Фигаро" противопоказаний не имеет.

В XX веке другой великий поэт, Поль Валери, в дневнике помечает: "По воскресеньям я подлечиваю свою душу сочинением стихов".

Даже этого короткого экскурса оказывается вполне достаточно, чтобы с бесспорной очевидностью убедиться: литература и психотерапия более, чем дружны – у них альянс.

Отсюда не стоит удивляться, что Фрейд – ученый, мэтр, патриарх, "глава" психоанализа был удостоен одной из самых престижных – и именно литературных! премий – имени Гете.

Андре Бретон – поэт, лидер и инициатор волны поэтического сюрреализма по образованию был врачом-психиатром.

Мифотворцы-символисты "Серебряного Века", создавая, каждый свою, версии второй таинственной реальности: о Софии – Владимир Соловьев, о Дионисе – Вячеслав Иванов, о Прекрасной даме – Александр Блок, о недотыкомке – Федор Сологуб, неожиданно, но вполне ожидаемо, синхронизировались с исканиями Фрейда и Юнга.

Проницательнейший Василий Васильевич Розанов творил на стыке, филигранном соединении поэтичности и психологичности, понимая последнюю как "ввинченность мысли в душу человеческую". И, оценивая свое писательское предназначение, он заявлял довольно прямо: "Мое влияние было бы в расширении души".

Не оранжируются ли его слова декларациями современных психотехник о "расширении сознания", "раздвигании границ личности"?

Весьма примечательным событием является и тот факт, что знаменитый Литературно-художественный кружок, к которому имели отношение поэты-символисты, возглавлялся выдающимся психиатром Николаем Баженовым.

О другом именитом психиатре – Карле Юнге поэт Андрей Белый отзывался: "психология есть настоящая алхимия души, которая учит тому, как ненужные подсознательные аффекты могут быть превращаемы в благородные металлы, подлинные алмазы духа".

В шуточном журнале московских интеллигентов "Бульвары и перекрестки", созданном в 1915 году, Л.Ю. Бердяева, жена философа, поместила следующее информационное приложение:

"Врачи и лечебницы.

Бердяев, вольнопрактикующий. Болезни духа. Диагнозы кризисов. Секуляризация болезней. Рентгеновский кабинет. Х-лучи.

Иванов Вяч. Ив., приват-доцент. Гипнотизм, магнетизм. Ритмическая гимнастика. Лечение парами и эфиром.

Шестов Л.И., зубной врач. Специальность: вырывание корней.

Флоренский, профессор, лейб-медик. Невропатолог. Специальность: одержимость, беснование.

Гершензон М.О., хирург. Специальность: психическая хирургия, выпрямление искривлений характеров.

Белый Б.Н., психиатр. Собственная лечебница для всех форм психических заболеваний. Специальность: буйное помешательство".

Тон текста шутлив, но вспомним сентенцию, согласно которой в каждой шутке заложена и доля правды.

Впрочем, мы имеем возможность обратиться к разъяснению и вполне серьезному, сославшись на утонченного знатока душевных движений, романиста-новатора – Марселя Пруста: "Бывают, однако, случаи, так сказать, патологические случаи духовного упадка, когда чтение может стать чем-то вроде лечебной дисциплины, задача которой путем поворотных побуждений непрерывно вновь и вновь вводить ленивый ум в умственную жизнь. Книги играют тогда для него ту же роль, что психотерапевт для иных неврастеников. Известно, что при некоторых заболеваниях нервной системы больной, хотя ни один из его органов сам по себе не поражен, увязает в некоей неспособности чего-либо желать, словно в глубокой колее, не может сам из нее выбраться и, в конце концов, погиб бы, если бы ему не протянули сильную и спасительную руку… В той мере, в какой чтение есть посвящение, волшебный ключ, открывающий нам в глубине нас самих дверь обителей, куда мы иначе не сумели бы проникнуть, оно играет целительную роль в нашей жизни".

Все вышесказанное ясно дает понять, что тандем "литература – психо (-логия) (-терапия)" представляет собой именно то единство, в котором существование одного оказывается невозможным без существования другого.

Нет такой литературы (не зависимо от жанра и стиля – будь то проза, драматургия или же поэзия, "классицизм", "реализм" или самый неистовый "авангардизм"), которая, по сути, не была бы терапевтичной и не обладала бы психологичностью в розановском видении.

Нет такой психотерапии, которая ни строилась бы по законам создания текста. Даже безмолвное "лечение пассами" насквозь драматургично. Любая психотерапия имеет свой сюжет, свое приключение и, таким образом, как и поэзия, представляет собой "езду в незнаемое".