Стоп СТОП СТОП

Раньше эта склонность к повторяемым действиям восхищала меня, сейчас же я находил в ней нечто отталкивающее. То, что казалось мне страстью, теперь превратилось в злобу. Искусство или угроза? Письмо Виктора Крейка вполне могло занять достойное место на стене моей галереи. Я бы мог, наверное, даже впарить его Холлистеру за кругленькую сумму.

– Я бы его не выкидывал, – сказал Макгрет. – На случай, если еще что-нибудь плохое случится. Положите его в папочку, а когда надо будет, покажете фараонам.

– К тому же никто не знает, сколько оно будет когда-нибудь стоить, – добавил я.

Макгрет улыбнулся:

– Ладно, вернемся к рисунку.

Я протянул ему фотокопию херувимов. Пока он изучал ее, я огляделся. За неделю количество пузырьков с лекарствами на столе явно увеличилось. И Макгрет тоже изменился: похудел, кожа приобрела нездоровый зеленоватый оттенок. На этикетках некоторых бутылочек были написаны указания по применению. В медицине я плохо разбирался и понял только, что это сильные обезболивающие.

– Вот это Генри Стронг, – он легонько коснулся листа, – а это Элтон Ла Рей.

– Я знаю. – Вытащив из папки копии газетных снимков, я протянул их Макгрету: – Вот откуда он их срисовал.

Я не стал делиться с ним своими сомнениями в правильности этой теории, но Макгрет и сам сообразил. Спросил, как Крейк мог связать эти убийства воедино.

– Понятия не имею, – признался я.

– А еще надо понять, почему из всех людей, чьи фотографии печатали в газетах, он выбрал именно этих.

– Я думал об этом. Не забывайте, он нарисовал буквально тысячи лиц. На этом панно наверняка много реальных персонажей. И доказывает это лишь то, что он тщательно прописывал все детали.

– Но ведь это же первый рисунок, – напомнил Макгрет. – Самая сердцевина.

– Может, так, а может, и нет. Ваше мнение субъективно.

– А кто говорил, что я объективен?

Странный у нас с ним был спор. Я, торговец картинами, сражался за голые факты. Он, полицейский, полагал, что может толковать намерения художника. К тому же он заранее знал, какие вопросы я задам. У меня появилось неприятное ощущение возникшей между нами ментальной связи, и, по-моему, он тоже это почувствовал. Во всяком случае, мы замолчали и уставились на картину.

– Да уж, рисовал он знатно, – сказал наконец Макгрет.

Я кивнул.

Он ткнул пальцем в четвертого херувима:

– Алекс Ендржевски. Десять лет. Мать отправила его в магазин, велела купить кое-чего на ужин. Мы нашли разбитую бутылку молока на углу Сорок четвертой и Ньютон-стрит. В тот вечер снег выпал, и остались следы. Машины и человека. Свидетелей не нашли. – Он потер лоб. – Это был конец января 1967-го. Газеты обо всем раструбили. Понаписали ерунды из серии «Кто защитит наших детей?». И похоже, они его спугнули, потому что довольно долго он сидел тихо. А может, просто не любил гулять по холоду.

– Зимой на улицах меньше детей.

– Верно. Не исключено, дело и в этом. – Он показал на пятого херувима: – Эйб Каан. Я вам о нем рассказывал. Пятая жертва.

– И опять никаких свидетелей.

– Ну, это я сначала так думал. А потом перечитал дело и наткнулся на показания одной тетки, соседки. Знаете, бывают такие клуши – целый день на крыльце сидят. Она вспомнила, что мимо проехала незнакомая машина.

– И все?

Он кивнул:

– Эта соседка сказала, что все машины в районе знает. Я так понял, она их специально запоминала. А эту раньше не видела.

Была ли у Виктора машина? По-моему, не было. Я так и сказал Макгрету.

– Это ни о чем не говорит. Мог и украсть.

– Вряд ли он решился бы влезть в чужую машину.

– Да вы ж ничего о нем не знаете. А решиться на убийство он, по-вашему, мог?

Я не ответил. Кое-что Макгрет рассказал мне сам, кое-что я прочитал в газетах. Но одно дело статья, другое – как он об этом говорил. Словно о собственных детях.

– Тот парнишка, Ла Рей… Вот его мне ужасно жалко. Всех их жалко, но тут… Он одиночка, любил побродить по улицам. И друзей у него, по-моему, не было. Видите, какая улыбка? Ему явно не нравится, что его фотографируют. Двенадцать лет пацану. Самый старший из них, только мелкий очень. Из-за этого в школе ему туго приходилось. И еще из-за того, что отца у них не было, а мама черная. Можете себе представить, как его затюкали. А мать… Я сам чуть не свихнулся! Муж ее, белый, сбежал, бросил одну с ребенком. А тут еще и ребенка убивают. Как вспомню, так вздрогну. Она на меня смотрела так, будто я голыми руками у нее из груди сердце вырвал.

Мы помолчали.

– Хотите дунуть?

Я посмотрел на него.

– Я-то точно буду. – Он с трудом встал и, шаркая, пошел на кухню. Открыл ящик. Перегнувшись через стол, я вытянул шею. Тысячу раз при мне сворачивали косяки, но не полицейские же. И не так аккуратно. Закончив, Макгрет закрыл пакет и вернулся в столовую. – Лучше всяких лекарств, – сказал он и прикурил.

И тут я задал потрясающе глупый вопрос:

– А у вас рецепт есть?

Он засмеялся, изо рта повалил дым.

– Чувак, это тебе не Калифорния.

На окне у него висел плакат с бин Ладеном, и я почему-то из-за этого решил, что Макгрет не такой уж и либерал. Пришлось спросить, каковы его политические взгляды.

– Либертарий,^[25] – ответил он. – Дочка на стенку лезет, когда это слышит.

– А она…

– Она – добрейшей души человек. – Он затянулся и сдавленно произнес: – Правда, она про это забывает, когда надо упечь кого-нибудь за решетку. Ее приятель раньше ей постоянно по этому поводу мозги полоскал.

С какой стати я так расстроился, что у Саманты есть парень? Я и говорил-то с ней в общей сложности – ну сколько? – минут двадцать, наверное. И все-таки я расстроился и принял из рук Макгрета косяк.

Он смотрел, как я делаю большую затяжку.

– А ведь за это и посадить могут.

Я сделал вид, что выбрасываю косяк, но он отобрал его у меня.

– Лично я помираю, а ты чем оправдаешься?

Потом мы просмотрели журналы. Я принес их и сказал, что не очень себе представляю, зачем мы это делаем. Если только гастрономические привычки Крейка и погода не имеют прямого отношения к делу. Макгрет со мной согласился, но все равно пожелал посмотреть на записи в дни убийств.

Генри Стронг исчез четвертого июля 1966 года. В журнале регистрации метеоусловий за этот день была запись:

Солнечно. Макс. темп. 29 °C. Влажность 90 %.

– Вроде похоже, – сказал Макгрет. – Квинс в июле.

Следующие несколько дней были такими же увлекательными:

Солнечно. Макс. темп. 28 °C. Влажность 78 %.

Солнечно. Макс. темп. 31 °C. Влажность 82 %.

Солнечно. Макс. темп. 26 °C. Влажность 90 %.

– Интересно, данные правильные? – спросил я. – А я почем знаю? – Он полистал журнал. – Да, не много мы тут накопаем. Есть идеи? Идей у меня не было. – А что в том, про еду?