Июня 1891 года, 16 часов 46 минут

В то время как суша Нового мира по большей части еще не исследована, моря попросту остаются неведомыми науке. Философы Нового Запада задаются следующим вопросом: если некая часть океана изначально принадлежала, скажем, тридцатому веку, возможно ли будет понять это во время плавания в соответствующих водах? Говоря языком практики, надежного метода, чтобы определить, к какой эпохе относится тот или иной район океана, не существует.

Шадрак Элли. История Нового мира

Когда приступ головокружения, пригвоздивший Софию к палубе, миновал, она приподнялась на локтях и мутными глазами стала следить за тем, как набирал ход корабль. Матросы Каликсты обтягивали паруса, что-то кричали друг дружке… Мимолетное облачко закрыло солнце, и вдруг сделался ощутим запах океана. София всей грудью вдохнула его. Когда она смогла заговорить, то первым долгом попросила прощения за то, что потеряла счет времени и едва не задержала отбытие судна.

Но никто, как выяснилось, ее не винил.

– Благодари вот этого паренька: он заметил тебя, – сказал Барр, обнимая Тео за плечи. – Я-то уже ему спасибо сказал: таких стрелков поискать! А хитер!.. Это ж надо додуматься: патоку! Бочки четыре разворотил, не меньше! Те мерзавцы теперь ко всему прилипать будут, пока не отмоются. Ты у нас, парень, настоящий пират!

Тео так и сиял. Видно было, что похвала Барра его в какой-то мере смущала.

Может, София и доставила пиратам некоторые неудобства, но они меркли перед лицом настоящей трагедии: один из чемоданов Каликсты прибыл на борт с двумя пулевыми отверстиями в боку. Дама-капитан сполна всыпала матросу, притащившему его, а заодно и брату – за то, что не принес сам. Пока выходили из гавани, Барр расхаживал по палубе, время от времени выкрикивая команды матросам и отмахиваясь от ругани, которой осыпала его Каликста.

– Может, Персика расстреляешь – и тогда тебе полегчает? – спросил он наконец. – Валяй!

И жизнерадостно указал ей на несчастного Персика, средних лет матроса, горестно теребившего обтрепанные рукава.

– А надо бы! – взревела Каликста. – Ты хоть представляешь, легко ли раздобыть нижние юбки по росту?

Персик безутешно покачал головой:

– Нет мне прощения, капитан Моррис…

– Душа моя, – сказал Барр. – Чем стращать нас своими нижними юбками, может, лучше оценишь ущерб?

Каликста окинула обоих яростным взглядом и открыла чемодан. Придирчиво осмотрела одежду. Персик стоял по стойке смирно, не смея пошевелиться, но наконец пиратка подняла голову, немного смягчившись.

– Похоже, пули застряли в моей пудренице, Персик, – ледяным тоном проговорила она. – С тебя причитается новая, а то уже пудру некуда положить!

– Всенепременно, капитан! В ближайшем порту! – с огромным облегчением ответил матрос.

Чемоданы понесли прочь, Каликста скрылась в каюте. Пираты, пересмеиваясь, с удивительной ловкостью лазили по снастям. София пыталась следить за их действиями, но твердо держать голову она не могла. Морская болезнь насылала на девочку дурноту, волна за волной.

Пираты оказались совершенно не такими, какими она их себе представляла. Они гораздо больше походили на состоятельных отпускников. Та же беспечность, те же наряды безо всякого уважения к приличиям. Все эти люди изъяснялись точными, хотя и не слишком привычными выражениями, характерными для диалекта Индий. И даже распоследние палубные матросы больше напоминали Софии разодетых ливрейных лакеев, чем разбойных морских волков.

Тео, показавший себя отменным стрелком, успел стать всеобщим любимцем. Матросы окружили его и не хотели отпускать. Кое-как отделавшись от них, он подошел к Софии:

– Как ты?

Ей не хотелось с ним разговаривать. Девочка понимала, что ведет себя глупо, но все равно была слишком сердита. Она отвернулась, притворившись совсем больной. Тео пожал плечами и зашагал прочь.

София же, поразмыслив, решила, что на пиратов надежды больше, чем на него. Каликста спасла ее рюкзачок, а Барр – ее жизнь. Не бросили на произвол судьбы, хотя так было бы проще всего.

«Попрошу их помочь мне добраться до Нохтланда…»

Беспокойство снедало девочку, усиливая головокружение от качки. Каков, собственно, шанс разыскать в Нохтланде Верессу? И вместе с нею выручить Шадрака, пока с ним чего-нибудь ужасного не случилось?..

Морская болезнь не отступила даже через несколько часов плавания. София так и сидела обмякнув, созерцала горизонт и боролась с дурнотой. Ближе к вечеру судно попало в полосу затишья: повеяло прохладой, а качка почти прекратилась.

– Милочка! – окликнула с того конца палубы Каликста. – Милости прошу отужинать в моей каюте!

– Я… лучше тут посижу, – ответила София. – Мне еще хуже стало. И есть совсем не хочется, правда…

– Ах ты, бедненькая! Ну ничего, поправляйся.

И она скрылась за дверью. София попыталась подняться, чтобы хоть на закат посмотреть. Над головой уже зажигались звезды, небо, сине-фиолетовое в зените, розовело у горизонта. София вглядывалась в эту розовую полоску, чувствуя, как морская болезнь наконец отступает.

За спиной раздались шаги. София оглянулась на подходившего к ней человека.

– Меня прислали составить тебе компанию, деточка, – прозвучал старческий голос.

Женщина была ростом примерно с Софию и почти такая же худенькая. Она прямо держала спину и говорила отчетливо, но возраст чувствовался все равно. Таких старых людей София, пожалуй, никогда прежде не видела. Седые волосы были заплетены в косу и высоко заколоты, лиловое платье топорщилось бесчисленными заутюженными складками на подоле и рукавах.

– Я Бабуля Перл, – сказала она, накрывая морщинистой рукой пальцы Софии. – Так меня называют, хотя на самом деле я никому тут бабушкой не довожусь. – Она улыбнулась, держа в ладонях руку Софии. – Тебя, говорят, бедненькую, качка замучила?

– Да, укачало, – выдавила София. – И не проходит никак.

По жестам, по манере держать голову она вдруг догадалась, что Бабуля Перл была слепой.

– Вот как, – отозвалась женщина. Зубы у нее были мелкими и белыми, и вправду будто жемчуг. – И я, кажется, понимаю причину. Я это по твоей руке чувствую.

– В самом деле? – София моргнула.

– Ну конечно, маленькая. Всякий, кто возьмет тебя за руку, не может не ощутить, что ты отъединена от времени. Ты, наверное, слышала всякие разные объяснения, и от этого делалось только хуже. Внутренние часики поломались – ведь так тебе говорили? Чувство времени хромает?

София покраснела.

– Да, я действительно… то и дело о времени забываю, – сказала она и смущенно буркнула: – Было бы чем гордиться!

– А стыдиться и подавно нечего, девочка моя, – улыбнулась Бабуля Перл. – Отъединенность от времени – дар очень редкий. Только подумай! Ты вольна парить, плыть, словно кораблик, не удерживаемый тяжелыми якорями!

София посмотрела на сморщенные руки, обхватившие ее кисть.

– Иногда, – вздохнула она, – якорь не помешал бы…

Старушка подвела ее к выставленным на палубу креслам.

– А он у тебя есть, – сказала она. – Или ты не носишь с собой часы? Неужели люди постоянно не напоминают тебе о времени? Разве на каждом углу не движутся стрелки по циферблатам, сообщая тебе, который час? Тебе и всем нам?

– Наверное, вы правы, – согласилась София.

– Тогда какая тебе нужда во внутренних часиках? Уж поверь мне, маленькая, я-то знаю: порой без них лучше. Мне девяносто три года, и за всю жизнь я встретила только троих людей, не привязанных ко времени. Все они были выдающимися личностями.

София восприняла услышанное с некоторым сомнением. Они сели в кресла, и она спросила:

– А морская болезнь тут при чем?

– А при том, – ответила женщина, – что в плавании мы попадаем в дикую смесь эпох. Воды из разных столетий после Разделения перемешались. Зачерпни ведро из-за борта – в каждом по дюжине веков!

Ни один исследователь из числа друзей дяди Шадрака о подобном даже не упоминал. София подставила лицо соленому ветерку, словно проверяя истинность этого утверждения.

– Неужели правда…

– Я прожила на кораблях бóльшую часть жизни, – сказала старушка. – И видела таинственные явления, которые только так и можно истолковать.

– Какие явления?

– Странные города прямо на поверхности волн: они то показываются, то пропадают. Русалочьи народы, пытающиеся отгородить кусочек моря и удержать его в одной эпохе… А что делается под водой! Течения переносят с места на место осколки разных веков…

София слушала с напряженным вниманием.

– Значит, прежде у вас было зрение?

– Верно. Хотя оно мешало мне подобно якорям, о которых мы говорили. Как ты не нуждаешься во внутренних часах, так и мне оказалось проще без зрения… Понимаю, как странно это звучит, но, лишь ослепнув, я начала как следует понимать окружающий мир.

– О чем вы?

– Возьмем, к примеру, твою ладонь. В юности я могла бы точно так же коснуться ее. Но, желая узнать тебя, больше смотрела бы на твое лицо, на улыбку, а на руку внимания не обратила бы. Ослепнув же, я стала подмечать то, что раньше проходило мимо меня. Зрение отвлекало от главного.

– Кажется, я начинаю понимать, – сказала София.

Ей вдруг стало ясно, насколько важен для нее облик Бабули Перл: пытаясь составить впечатление о ней, София присматривалась к ее волосам, опрятному платью, глубоким морщинкам у глаз.

– Значит, – медленно проговорила она, – раз уж я забываю о времени, надо лучше прислушиваться к своим ощущениям…

– Все правильно, моя дорогая, – молвила ее собеседница. – Что все упускают из виду из-за своей вовлеченности в ход времени? Тебя не сковывают подобные условности, поэтому ты просто обязана замечать то, что ускользает от остальных. – Она помедлила, давая Софии подумать. Потом добавила со смешком: – Учти, ты можешь далеко не сразу это понять.

София улыбнулась в ответ:

– Вы правы. – Она продолжала рассматривать старческие руки Бабули Перл. – Раз вам девяносто три, значит… значит вы пережили Великое Разделение!

– Так и есть, деточка. Правда, я ничего не запомнила: я тогда была младенцем в кроватке. Знаю об этом по маминым рассказам… Для Объединенных Индий, где всеобщее благосостояние напрямую зависит от поездок через Атлантику, это было ужасающее потрясение. Прежние европейские порты исчезли. Колонии в Америках разительно изменились. В Пустошах разразилась война, воцарились всеобщее смятение и хаос… Только представь: сотни тысяч людей просыпаются поутру – а мир-то, оказывается, весь всмятку! Каждый сам по себе, каждый чувствует себя изгнанником с более не существующей родины… Целый континент словно с ума сошел! Мама, помнится, об этом так говорила: всему миру приснился сон. Глубокий и долгий… Она, кстати, хорошо умела сны толковать. Кому, как не ей, было знать, насколько зыбка граница между бодрствованием и сновидением!

– Ваша матушка… – София замялась, не зная, как спросить. – Она тоже… пираткой была?

– О да, деточка, только пиратство с тех пор изменилось. Опасная работа была, к тому же низкооплачиваемая. Не чета нынешней! Мама, к примеру, всю жизнь провела на кораблях – и даже пары ботинок себе не купила, бедняжка. Она зарабатывала деньги, предсказывая погоду и толкуя сны. Нелегкая судьба… А теперь что! Теперь, можно сказать, золотой век пиратства!

Слушая ее, София подумала, что если уж кто и переживал золотой век, так это землепроходцы. Однако вместо того, чтобы возразить, она сказала:

– Я и смотрю, корабль капитана Моррис обеспечен всем необходимым.

– Это потому, что капитан хороший. Она справедливо обращается с нами и в срок отпускает на выходные. Барр с Каликстой очень неплохо зарабатывают, что и говорить, но не жадничают: от их доходов и нам сытно живется. Грех жаловаться! Однако по сравнению с другими пиратскими кораблями наш «Лебедь» – сущая скромница. – Бабуля Перл покачала головой. – Иные суда богаче целого острова… из тех, что помельче, конечно. Крупные острова – совсем другое дело. Ты бывала в Гаване, деточка? Вот где денег куры не клюют!

– В Объединенных Индиях я никогда не бывала, – призналась София. – И в Пустошах тоже ни разу. Если уж на то пошло, я первый раз заехала южнее Нью-Йорка!

Бабуля Перл рассмеялась и похлопала ее по руке:

– Ну тогда жди чудес! В Пустошах у тебя глаза разбегутся и дыхание перехватит. Так со всеми в первый приезд.

– Я слышала об этом, – кивнула София.

– Помнишь, что я тебе говорила о ведре воды из-за борта? Примерно то же творится и в Пустошах, только там не море, а суша. Бесчисленные эпохи мгновенно перемешались одна с другой.

– Пытаюсь вообразить, – сказала София и даже слегка нахмурилась. – Ничего не выходит.

– Всю картину сразу трудно увидеть, – пояснила старая женщина. – Должно быть, непосредственно после Разделения можно было различить границы эпох: одна улица – в таком-то столетии, следующая – в другом… Теперь, через девяносто с лишним лет, все утряслось. Например, в Тройственных эпохах три эры слились в одну. Уже и не разберешь, какое здание явилось из прошлого, какое из будущего. Животные минувших времен кормятся рядом с более поздними видами… Вот такая там теперь жизнь: единая эпоха, соткавшаяся из трех!

София с напряженным вниманием подалась вперед.

– Не расскажете про зверей? Я слышала, они очень странные!

– Там вправду водятся удивительные создания, – кивнула старушка. – Однако в Пустошах тебе следует очень осторожно употреблять такие слова, как «твари» или «животные».

– Вот как! Почему?

– Это из-за Знака лозы и Знака железа. – Бабуля Перл вслушалась в молчание Софии. – Слышала ты о таких?

– Читала… – Софии пришло на ум мимолетное упоминание в дядином атласе. – Правда, не особенно поняла. Что это такое?

Старая женщина поудобнее устроилась в кресле.

– Что ж, неудивительно. Люди говорить об этом не любят. Особенно жители Пустошей. Однако невозможно понять эту страну, не учитывая Знаки. Они существовали всегда… то есть со времени Разделения – наверняка, но лишь позже возник жестокий способ их наблюдения. Хочешь послушать, с чего все это началось?

– Еще как хочу!

– Эта история была изложена в стихах Ван Моорингом, уроженцем Пустошей, который стал моряком…

И Бабуля запела. Песня была медленной и печальной. Голос старой женщины тонкой нитью вился над палубой…

У крепких кованых ворот

Толпился страждущий народ:

Вдали дворец – богат, хорош,

Да мимо стражи не пройдешь.

В садах сверкали купола

И окна ясного стекла…

Но люд не мог наверняка

Увидеть большего – пока

Тот человек из дальних чащ,

В широкий завернувшись плащ,

Не подошел, впустить моля:

«Я кровный родич короля!»

Его в тычки погнали вон.

Упал на плечи капюшон.

Рванулся он из цепких рук

И над землею взвился вдруг!

Крыл изумрудных разворот

Всем доказал, что он не врет.

Прозрачней, чем у стрекозы,

Они явили Знак лозы.

Но стража виснет на ногах

И летуна ввергает в прах.

Немилосердная земля

Ломает гордость короля!

Железный Знак, сомненьям чужд,

Не снизойдет до наших нужд,

Но сам воспримет кару, чтоб

Покрепче морщил медный лоб!

Голос затих, но перед умственным взором Софии продолжали плавать яркие образы, навеянные песней.

– Медный лоб… – наконец выговорила она. – Что это значит?

Бабуля Перл наклонила голову.

– Милый, – сказала она, – почему бы тебе не рассказать ей о Знаке железа?

София глянула поверх спинки ее кресла и, к своему удивлению, обнаружила там Тео, который незаметно появился из темноты. Судя по всему, он слышал их разговор. София же успела забыть и о морской болезни, и о том, что была на него сердита.

Помедлив немного, Тео подошел к ним и сел рядом.

– Для Знака железа, – тихо промолвил он, – достаточно любой кости, выполненной из металла. Чаще всего это чей-нибудь зуб. Такие зубы прочны и остроконечны, они предназначены рвать…

– Так они тому человеку зубами крылья порвали? – поежилась невольно София.

– Они охраняли ворота. Они выполняют лишь то, что от них требуется.

– Все верно, – кивнула Бабуля Перл. – Стражники так и говорили, отстаивая свою правоту: мы охраняли ворота. Им, мол, неоткуда было знать, что перед ними – королевский племянник, который вернулся в Нохтланд после нескольких лет, проведенных на северной границе. Тем не менее король заявил, что Знак лозы должен был послужить необходимым и достаточным доказательством их родства.

– А что дальше было с этим племянником? – спросила ее София.

– Стражники в клочья изорвали ему крылья, но со временем те отросли заново, подобно новой листве.

– Зато стражников, – добавил Тео, – приговорили к смерти.

Бабуля Перл повернулась к нему:

– Да, таков был вердикт, и это лишь усугубило исконную вражду между двумя Знаками. Прежде того случая речь шла лишь о неприязни, о взаимной подозрительности, но после казни дворцовой стражи между ними разверзлась пропасть. Знак лозы считается символом привилегированной аристократии. У членов правящего дома он нередко проявляется в виде крыльев. У людей попроще – пятнышком на коже, прядью волос, окраской пальцев… Даже самая блеклая отметина, если повезло с ней родиться, вводит ребенка из низов в число избранных. Носящие Знак занимают в Пустошах особое положение. А те, у кого его нет, – обычные люди вроде нас с тобой – иной раз идут на подделки… Что касается Знака железа, его считают символом варварской неотесанности. В наши дни отмеченные Знаком железа вовсе не дерзают появляться в столице, поскольку оттуда их изгоняют. Раньше этот Знак презирали, теперь обладание им – почти преступление.

– На севере страны все не так, – вставил Тео.

– И это тоже верно, – согласилась Бабуля Перл. – Тамошние налетчики с гордостью показывают железные зубы и отнюдь не стыдятся скалиться в лицо всему миру. Таких можно встретить и в Веракрусе, и на объездных дорогах… А вот Нохтланда они избегают. Я ничего не напутала?

Тео смотрел вдаль, на воду.

– Истинно так, – сказал он наконец. – Люди, носящие Знак железа, сами собой оказываются по ту сторону закона… даже если ничего противозаконного не натворили.

– Некоторые, – подтвердила старушка, – склонны считать людей железного Знака дикарями, если не хуже. Самые оголтелые даже употребляют по отношению к ним такие слова, как «животные» или «твари»… Вот об этом-то я и хотела тебя предупредить.

София удивленно спросила:

– Неужели они, эти люди со Знаком железа… в самом деле такие ужасные?

– Нет, конечно, – фыркнул Тео. – Разбойники, с которыми я успел познакомиться, были люди как люди, ничуть не страшнее других. Самые обыкновенные! Кто-то злой, кто-то добрый…

– Как видишь, – сказала Бабуля Перл, – это жестокое предубеждение раскололо народ Пустошей много десятилетий назад.

Между тем заря погасла, на небе высыпали звезды, а над горизонтом зависла луна.

– Так вот, – протянула девочка, – что люди имеют в виду, когда рассуждают о «странных созданиях»…

– Ну, не только, – заметила Бабуля. – Есть настоящие животные, и очень странные! Одни – из иных эпох, другие – неизвестно откуда…

– Лакримы, к примеру, – вставил Тео.

София, пользуясь темнотой, закатила глаза.

Бабуля Перл некоторое время молчала.

– Да, к примеру, лакримы, – произнесла она после паузы. И понизила голос: – Вообще-то, я весьма далека от суеверий, но кое-кто на борту не обрадуется, если вы будете всуе их поминать… Люди говорят: о лакриме речь, а она встречь!

– Кто бы мог подумать, – ухмыльнулся Тео. Его хмурое настроение улетучилось без следа. – Чтобы пираты – и чего-то боялись!

– Страх страху рознь, – сказала старушка. – Пушечная пальба нам нипочем, а вот привидения или лакримы – совсем другая материя.

Тео жадно спросил:

– А вы когда-нибудь слышали хоть одну?

– Слышала, – серьезным тоном ответила Бабуля. – Первый раз – очень давно, еще в Пустошах… А всего несколько лет назад, когда мы стояли в Гаване, одна из них не давала житья кораблю, называвшемуся «Розалина».

– Значит, они не только в Пустошах водятся? – спросила София.

– Там они вправду встречаются чаще всего, но услышать их можно где угодно. Та, о которой я говорю, досаждала команде «Розалины» неделями. Несчастные моряки чуть с ума не сходили. Причалив в Гаване, они в полном составе сбежали на берег, и капитану не удалось уговорить их вернуться. Кончилось тем, что кто-то, может даже сам капитан, перерезал швартовы и судно унесло в океан, – на борту не было ни души, если не считать лакримы. С тех пор оно либо потонуло, либо так и плавает по белу свету с одинокой пассажиркой… В любом случае эта посудина когда-нибудь развалится и пойдет ко дну. Пустой корабль в пустом море… Исчезнет и лакрима – время рассеет ее.

– Ага! Так со временем они пропадают, – сделала вывод София, которой вспомнилась история миссис Клэй: лакрима и вправду куда-то делась при пересечении границы. – Как же это происходит? И почему?

– Трудно сказать. Но, как полагают, именно поэтому перед одними людьми они предстают чудовищами, другим кажутся привидениями, а третьи лишь слышат дальние отголоски… Кстати, жители Кселы в основном встречают именно третью их ипостась, существует даже местное название: el llanto del espanto – «жалоба призрака». Как именно они исчезают – никому в точности не известно. Если уж на то пошло, никто вообще толком не понимает, что они, бедняжки, собой представляют. Я нутром чую – они предугадывают свою судьбу. Знают, что обречены, и ужасаются этому. Да и кто бы не ужасался? – Бабуля Перл поднялась на ноги. – Итак, теперь я вас, пожалуй, оставлю… Ну так что, милочка, отвлекла я тебя от морской болезни?

– Еще как! – серьезно поблагодарила София. – Я о ней и думать забыла!

– Ну и отлично. Завтра поболтаем о чем-нибудь повеселее! – Она коснулась ладошкой лба девочки, потом ее рука проплыла в воздухе и нашла голову Тео. – Спокойной ночи, детишки.

– Спокойной ночи, Бабуля Перл, – отозвался парень. Взял ее руку и ласково поцеловал.

– Ах! – сказала она и ответным жестом коснулась его запястья. Ее пальцы почти нежно пробежались по его шрамам. – Так вот почему ты мне все левую подставлял… – И она улыбнулась. – Ничего постыдного нет в том, что у тебя такая рука. Если эти рубцы о чем-то и говорят, то только о силе.

Он рассмеялся, но несколько вымученно. И ничего не ответил.

– Сила, – повторила слепая и похлопала его по руке. – Что ж, спокойной ночи и сладких снов вам обоим.