2015-10-13
518
Биология должна осветить появление в неизвестно откуда взявшейся Вселенной в процессе предполагаемой эволюции двух феноменов – жизни и человека. Существуют несколько теорий происхождения жизни, основными из которых считаются две – абиогенез и панспермия. Согласно первой, жизнь зародилась из мертвой материи Земли. По второй, спора жизни была занесена на нашу планету, и, попав в благоприятную среду остывающей Земли, развилась в известные нам формы. Эта идея, принадлежащая Нобелевскому лауреату (1903) шведскому физико-химику Сванте Аррениусу (1859-1927), в 80-е годы прошлого века была изъята из научного архива.
Б.М. Медников по поводу гипотезы Ф. Крика и Л. Орджела, согласно которой земная жизнь зародилась из замороженных микроорганизмов, рассылаемых по всему космосу некоей сверхцивилизацией, замечает, что «она, по известному изречению, недостаточно безумна, чтобы быть верной» [Медников 1988, 193]. Речь идет о часто цитируемом высказывании Н. Бора, сказавшего однажды о нелинейной спинорной[22] теории В. Гейзенберга, что идея эта недостаточно безумна, чтобы быть истинной. По этому критерию абиогенез, видимо, еще дальше от истины, чем «оригинальная гипотеза» Ф. Крика и Л. Орджела.
Обе гипотезы больше похожи не на ответ, а на плохо замаскированный уход от ответа. Первая отодвигает возникновение жизни в глубину времени, вторая выводит проблему за пределы нашей Галактики. Но ведь для любой ее части сохраняют силу известные нам законы. И время здесь не помощник: «Итак, нет свидетельств того, что законы известной нам природы в прошлом отличались от современных. И если Второе начало термодинамики препятствует прогрессивным эволюционным изменениям в настоящее время, то очевидно, что оно не допускало их и в прошлом» [Моррис, 1990, 35]. В том и в другом случае остается необъяснимым закон, по которому материя на определенном этапе своего развития должна становиться органической.
В ХVII в. Франческо Реди предложил формулу omne vivum ex vivo – «все живое из жизни». Данный принцип абсолютен. В дальнейшем биология уточнила: omnis cellula ex cellula – «всякая клетка из клетки»; omnis nucleus ex nucleus – «всякое ядро из ядра»; omnis molecula ex molecula – «всякая молекула из молекулы» [Медников 1982, 42]. Проблема возникновения жизни находится в точно таком же круге, как проблемы возникновения языка и сознания. Чтобы получить носителя наследственной информации организма – молекулу нуклеиновой кислоты, – необходимы ферменты (сложные белки), но сам фермент синтезируется исключительно посредством нуклеиновой кислоты. Следовательно, появиться они могли только одновременно, что находится за гранью вероятности. Это признано и материалистами. Комментируя вероятность случайного возникновения ДНК-80038 , советские авторы писали: «Совершенно очевидно, что условная вероятность случайного образования такого комплекса, пусть очень простого, с биологической точки зрения непредставимо мала» [Курашов, Соловьев 1984, 96]. «Непредставимо мала» – деликатно сказано. Она невероятна.
М. Дентон констатирует: «Для всех организмов роли ДНК, матричной РНК и белка одинаковы. Значение генетического кода является, в действительности, одинаковым для всех клеток. Размер, структура и устройство механизма синтеза белков практически одинаковы во всех клетках. Таким образом, с точки зрения своего принципиального биохимического устройства ни одна живая система не может считаться базовой или предшествующей по отношению к любой другой системе. Не существует также ни малейших эмпирических признаков эволюционной последовательности среди чрезвычайно разнообразных клеток» [Цит. по: Гудинг, Леннокс 2001, 160]. Ему вторит Нобелевский лауреат Жан Моно: «Так, в простейших доступных для нашего изучения клетках нет ничего «исходного»… Никаких признаков действительно базовых структур» [Там же, 160].
Но пока чего-то нет, можно хотя бы что-то говорить и даже выдавать желаемое за действительное. Жирно выделенная строчка «Синергетика как мост между неорганической и живой природой» может ввести в заблуждение неискушенного читателя [Абдеев 1994, 197]. Сославшись на получение в лабораториях безжизненных сложных молекул (полимеров) и явления самоорганизации в химических реакциях, Р.Ф. Абдеев пишет: «Фактических данных было достаточно для серьезных философских обобщений» [Там же, 199]. Эти обобщения так и остаются по сию пору философскими: присутствующий в живых организмах (нативный) высокомолекулярный белок не синтезирован. «Незаконные скачки», совершенные в природе при переходе от неорганики к жизни, экспериментально не осуществимы. Одним словом, жизнь порождает жизнь. Исключений нет, поэтому не выводимая из фактов теория абиогенеза является ничего не объясняющей философской концепцией.
Нобелевский лауреат по химии И. Пригожин в соавторстве с И. Стенгерс показывает возможность самозарождения жизни в неравновесной системе, но экспериментального подтверждения их теоретическим выкладкам нет. Сами авторы признаются: «Разумеется, проблема происхождения жизни по-прежнему остается весьма трудной, и мы не ожидаем в ближайшем будущем сколько-нибудь простого ее решения» [Пригожин, Стенгерс 1986, 56]. Пригожин признает, что «идея самопроизвольного зарождения жизни в ее нынешнем виде – в высшей степени неубедительна, даже в масштабе тех миллиардов лет, в течение которых происходила эволюция живой природы» [Цит. по: Моррис, 1990, 27]. Открыватель двойной спирали ДНК Нобелевский лауреат биохимик Ф. Крик пишет: «Любой честный человек, вооруженный всем доступным для нас арсеналом знаний, может констатировать, что в определенном смысле появление жизни на сегодняшний день выглядит почти чудом – столь многим условиям оно должно было удовлетворять» [Цит. по: Энкерберг, Уэлдон 2000, 10].
Часто ссылаются на опыты, в ходе которых получены входящие в состав живых организмов соединения – азотистые основания, углеводы, жирные кислоты, нуклеотиды. Это макромолекулы без свойственной белку линейной организации. Получены и аминокислоты, последовательность которых создает основу жизни – молекулу ДНК. Но в тканях живых организмов встречаются только левовращающие поляризованный свет аминокислоты (левые), а в лабораториях всегда синтезируют равное количество левых и правых аминокислот. Такие соединения называются рацемическими смесями. Они не обладают биохимической активностью левых изомеров. В биологии их обозначают ±, что дает верное представление об их возможности стать живыми. Сумма сложение отрицательного числа с противоположным ему положительным равна нулю: -10+10=0. Способа получить исключительно левосторонние изомеры и расположить эти двадцать «магических» аминокислот в единственно нужном порядке нет.
Как бы давая повод к размышлениям, в знаменитом эксперименте С. Миллера (1953 г.) образовались аминокислоты и какие-то неидентифицированные соединения, а не прогнозируемые вещества: «Но удивительнее всего то, что при этом не образовывались многие наиболее вероятные низкомолекулярные соединения» [Кеньон, Стейнман 1972, 49]. Жизнь словно отказывается говорить с биологами на языке их экспериментов, в отличие от мертвой материи, «прогибающейся» под математический язык дифференциальных уравнений физиков. А.И. Опарин, указав на абиогенный характер образования углерода, признавал: «Гораздо труднее вопрос о превращении этих простейших соединений в более сложные мономеры и соединения типа белков и нуклеиновых кислот» [Опарин 1966, 103].
Шанс этих «мертвых» веществ на превращение в живой белок не больше, чем шанс кирпичей и раствора превратиться в дом без вмешательства строителей. Представим человека, который, смесив песок, цемент, воду и получив раствор, уверяет, что это могло произойти без его участия и что можно в дальнейшем ожидать и появления целого дома. Что здесь сказать? Вера – великая вещь, но только тогда, когда у нее достойный предмет. Вера в «аммиачный бульон», из которого якобы произошла жизнь, не слишком привлекательна и мало убедительна.
Нам почему-то кажется, что нормальный человек не может разделить восторга эволюциониста: «Чрезвычайно приятно быть частью этого грандиозного спектакля, даже если нам придется считать себя прямыми потомками тошнотворных газов и грозовых разрядов» [Происхождение…1966, 13]. Человеку с такой родословной можно только посочувствовать. В «шутке» астронома Харлоу Шепли (1885-1972), процитированной доктором Ф. Куимби во вступительном слове к участникам представительнейшей конференции эволюционистов в Вакулле-Спрингс (1963), нам видится мало смешного. Согласимся с М.Ю. Лермонтовым: «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно». Было бы еще грустнее, если бы генеалогическое древо мистера Шепли уходило корнями в более твердую почву, чем первичный аммиачный бульон.
На конференции в Вакулле-Спрингс впервые встретились два знаменитых биохимика, авторы метан-аммиачной гипотезы абиогенеза Дж. Холдейн и А.И. Опарин (А.И. Опарин выдвинул ее чуть раньше). Исследуя гипотетическую сложность первичного организма, Дж. Холдейн пришел к выводу: «Если сложность этого организма соответствовала 55 битам информации, приходится предположить, что жизнь на Земле имеет либо внеземное…, либо сверхъестественное происхождение…» [Холдейн 1966, 22]. Дж. Холдейн, признавая невероятным образование организма даже с информационной структурой в 100 бит, пишет: «Шестьдесят бит, или около 15 аминокислот, были бы приемлемы с точки зрения теории вероятностей, но мало приемлемы с биохимической точки зрения» [Там же, 21].
Неприятная для атеиста вилка. И она станет еще неприятней, если внести необходимое терминологическое уточнение. В докладе речь идет не об организме в обыденном понимании, а всего лишь о конкретном нативном белке, для синтеза которого, как мы знаем, необходимы 20 видов левосторонних аминокислот, расположенных в единственно возможном порядке. В реальности же нет живого вещества вообще. Есть только сотканные из него организмы. Как указывает Б.М. Медников, по подсчетам выдающего математика ХХ в., одного из отцов кибернетики Дж. фон Неймана, минимальная структура организма должна быть описана не менее чем 1 млн. бит информации [Медников 1994, 8]. Такой структурой обладают простейшие, состоящие из 10 тыс. элементов. Так что реальный порог сложности, за которым жизни нет, гораздо выше расчетов Дж. Холдейна. И он настолько высок, что действительно трудно, и здесь мы с Холдейном полностью солидарны, представить естественное происхождение жизни.
Элементарная ячейка жизни столь сложна, что ее трудно сопоставить с чем-либо в мире человека: «Наши клетки… – образования такой сложности, что я даже не знаю, с чем их можно было бы сравнить. <…> Даже сравнение клетки с большим городом не проходит: насколько я понимаю, современную Москву надо усложнить (именно усложнить, а не увеличить) в сотни или даже тысячи раз, чтобы ее можно было уподобить клетке» [Зеленко 2006, 25-26].
Академик В.И. Вернадский пришел к выводу: «Неизбежно допустить, что … жизненная среда сразу создалась на нашей планете как нечто целое в догеологический ее период. Создался целый монолит жизни (жизненная среда), а не отдельный вид живых организмов, к которому нас ложно приводит экстраполяция, исходящая из существования эволюционного процесса» [Вернадский 1994, 449]. Не принимая абиогенеза и Творца, Вернадский был вынужден признавать вечность жизни.
Современный суперкомпьютер – примитив по сравнению с комаром. Однако утверждающих, что компьютер и комар возникли случайно, называют по-разному. Одного – сумасшедшим, а другого – эволюционистом. Если они будут очень настойчивы, то, в пределе, к первому проявит интерес психиатрическая бригада, а ко второму – Нобелевский комитет. Священное Писание не дает оснований для такой дискриминации: «Рече безумен в сердце своем: несть Бог» (Пс. 13, 1). Ссылки на некорректность сравнения живого и неживого неуместны. Даже если предполагать, что, по неизвестному нам закону, комар с необходимостью возникает на определенной стадии эволюции, это не решит проблему возникновения первой живой клетки. Соглашаясь с апологетами эволюционизма в том, что их концепция удовлетворяет боровскому критерию истины, все-таки вынуждены заметить, что нельзя же до такой степени абсолютизировать афоризмы.
Укажем и на последний в этом вопросе бастион атеистов. Б.М. Медников ссылается на многократно подтвержденные опыты Х.С. Фокса, в которых полученная смесь искусственных низкомолекулярных полипептидов (мини-белков) имитировала функции белков. По его мнению, она могла катализировать синтез первых генов, которые могли стать матрицей для синтеза уже настоящих белков со случайной последовательностью аминокислот. И наконец одна из этих матриц могла, реплицируясь, дать нуклеиновую кислоту. Проблема жизни была решена [Медников 1993, 8].
Легковесность таких рассуждений аналогична частице бы в трудах историков. Воображаемая история, как и воображаемая биология, имеют невысокую цену. Все это могло бы быть, а скорее могло бы и не быть по причине чрезвычайной маловероятности. И с этим согласны другие атеисты, которые делают прямо противоположные выводы из подобных опытов. Г.В. Гивишвили пишет по поводу господствовавших со времен Аристотеля воззрений о самопроизвольном зарождении жизни: «Но опыты Л. Пастера, А.И. Опарина, Дж. Холдейна, С.Л. Миллера, Г. Юри и других самым решительным образом опровергли это мнение. Причина отрицательного результата их эксперимента стала ясна, когда выяснилось, сколь фантастически сложен мир элементарной ячейки жизни – молекулы ДНК» [Гивишвили 1995, 40].
На наш взгляд, получение жизни из неорганической материи докажет обратное: белок не мог образоваться самосборкой. Человек, вооруженный разумом и новейшими технологиями в идеальных лабораторных условиях в течение десятков лет не может сделать то, что сделал слепой случай. Хотя и для материалистов очевидно, что случай не так уж и слеп. Наличие многообразия видов с четко выраженными границами между ними явно говорит о его продуманной избирательности. По параметрам высокоорганизованного существа можно определить среду его обитания. И тогда совершенно необъяснимо, почему в одной экологической нише появились существа с разными параметрами, приспособленными к различным ее сторонам. Слепой случай мог бы создать только организмы с оптимальным для данной экологической ниши набором признаков, и различия между ними были бы минимальными.
Вероятность самопроизвольного выстраивания 20 аминокислот в единственно нужном для синтеза белка порядке 10-325 . Дискутировать по поводу данной вероятности не имеет смысла. Вероятность эта невероятна. Как относятся к этим и многим другим статистическим данным, которые обсуждались в гл. Ι., § 6, эволюционисты? Как всегда – философски: «И глядя на набор «магических» аминокислот (так называют 20 аминокислот, составляющих алфавит для построения текста белка – С.П.) трудно отделаться от впечатления, что этот выбор природы случаен. Так уж получилось, что первые нуклеиновые кислоты обрели способность к матричному синтезу полипептидных цепочек из двадцати «магических». И этого оказалось достаточно, дальнейшее обогащение алфавита было просто не нужно» [Медников 1982, 49].
Статистический эквивалент меланхолического «так уж получилось» мешает нам, в свою очередь, отделаться от впечатления, что выводы автора сделаны до начала его работы, и поколебать их невозможно.В вопросе зарождения жизни теория вероятностей обязывает случай быть зрячим. Это признано и эволюционистами. Г.В. Гивишвили указывает, что «современные интерпретаторы основоположника дарвинизма, потерпев неудачу с «естественным» объяснением возникновения феномена жизни, вынуждены отводить случаю роль более скромную, чем им хотелось бы. Тем не менее в каждом новом поколении натуралистов находятся «несговорчивые упрямцы» развивающие свои собственные макроэволюционные теории. <…> Слишком искусственной выглядит гипотеза, что процесс образования органического мира подчиняется одним закономерностям, а процесс его развития – другим. Не меньшей натяжкой выглядит утверждение, что первый механизм возникает, функционирует несколько миллионов лет и затем, сообразуясь с гипотетическими космическими часами, бесследно исчезает, уступая место второму механизму, который затем исправно служит все оставшееся время. Причем первый из них обязан быть «зрячим» (не будем забывать о темпах возникновения ДНК и ее белковой оболочки), тогда как второго обрекают на «слепоту» ради того, чтобы он выглядел “натурально”» [Гивишвили 1995, 41].
«Зрячий случай» – это как минимум закон и пантеизм, а как максимум – теизм и Законодатель. Биолог из Манчестерского научно-технологического института Х.С. Липтон, отвечая на вопрос, как могла возникнуть жизнь, имел мужество признать, что «единственно приемлемое объяснению этому – Божественное сотворение. Для материалистов, в том числе и для меня, это – проклятие; но мы не должны отвергать теорию, подтвержденную экспериментально, на том лишь основании, что она нам не нравится» [Цит. по: Энкерберг, Уэлдон 2000, 67]. Хочется надеяться, что у нас достанет благоразумности и мужества английского ученого. Наука приводит к Творцу, но с Кем Его отождествить – ненаучная проблема.
