Во что верит эволюционист?

По форме проявления причинной зависимости законы делятся на детерминированные и статистические. Первые обусловлены известными причинами, вторые – случайностью. Законы квантового мира принципиально статистические. С этим не мог смириться А. Эйнштейн. Он поставил весьма дерзкую задачу: «Я хочу узнать, как Господь создал этот мир. <…> я хочу узнать Его мысли. Все остальное – детали» [Цит. по: Ааронов, Баксанский 2005, 68]. Но Господь, экономя наше время и усилия, ограждает нас от самонадеянности: «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55, 8-9). Н. Бор вспоминал: «Эйнштейн насмешливо спрашивал нас, неужели мы действительно верим, что божественные силы прибегают к игре в кости («… ob der liebe Gott wűrfelt»), а я на это отвечал, что уже мыслители древности указывали на необходимость величайшей осторожности в присвоении провидению атрибутов, выраженных в понятиях повседневной жизни» [Бор 1961, 69].

К Абсолютному Существу нельзя подходить с нашими ограниченными логическими категориями. Случайными мы называем события, причины которых нам неизвестны. И это всего лишь свидетельство ограниченности нашего знания. То, что человеку представляется случайностью, может оказаться необходимостью для другого, более совершенного типа мышления. Например, любой нормальный человек способен продолжить числовую последовательность 1, 4, 7, 10… Имбецил сделать этого не может, потому что не видит скрытой в ней закономерности. Уже далеко не каждый читающий эти строки сумеет продолжить ряд 3, 7, 13, 24… Математик, понимая, что перед ним члены определенной функции натурального аргумента, скоро найдет эту функцию: {n² – n + 1}. Например, {2² – 2 + 1}= 3; {3² – 3 + 1}= 7 и т.д. Бесконечный числовой ряд, соответствующий бесконечным степеням свободы «случайно» ведущих себя объектов квантового мира, скрывает гармонию, которую не может охватить ограниченный ум человека. Однако в силу подобия (а не тождества) нашего разума разуму Творца современная физика подошла к тому, чтобы создать теорию Всего. Но одно дело составить дифференциальное уравнение для описания законов мира, другое – привести сам мир к бытию. Здесь разница между онтологией и гносеологией бесконечна, как бесконечна дистанция между Богом и Его подобием – человеком.

С. Хокинг умеряет оптимизм физиков, указывая, что и теория Всего не снимает основные мировоззренческие вопросы: «Даже если возможна всего одна единая теория, то это просто набор правил и уравнений. Но что вдыхает жизнь в эти уравнения и создает Вселенную, которую они могли бы описывать? <…> Неужели единая теория так всесильна, что сама является причиной своей реализации? Или ей нужен создатель, а если нужен, то оказывает ли он еще какое-нибудь воздействие на Вселенную? И кто создал его?» [Хокинг 1991,13]. Главная философская проблема сохранится даже тогда, когда мы опишем всю Вселенную и убедимся, что наши дифференциальные уравнения охватывают материю, но не предсказывают ее Творца.

Физики предполагают, что теория Великого объединения может быть создана на основе закона наименьшего действия. (Одно из его проявлений описывалось в гл. I, § 3). Биолог не может предсказать будущие и объяснить существующие формы организмов, потому что ему приходится работать с иным уровнем сложности, недоступным человеческому типу рациональности. Биологические системы ведут себя непредсказуемо. Они не ищут легких путей. Европейский угорь нерестится за 3-4 тыс. км от места своего обитания. Он плывет, а иногда и ползет (!), преодолевая значительные участки суши, до Саргассова моря только для того, чтобы отложить икру и умереть. А его молодь возвращается в Европу, чтобы в конце жизни проделать свое последнее путешествие. У здравомыслящего человека не может не возникнуть сомнений по поводу того, что такую программу поведения создал естественный отбор. Зачем? Вероятно, чтобы досадить эволюционистам, утверждающим, что естественный отбор – движущая сила эволюции.

К одним и тем же целям организмы приходят разными и абсолютно непрогнозируемыми путями. Пластинчатожаберные моллюски в органе равновесия самостоятельно образуют известняковое тело, а десятиногие раки вводят в него клешней песчинку. А.А. Любищев, приведя эти факты со ссылкой на работу Е.А Шульца «Организм как творчество», не скрывает своего сарказма: «И это создал естественный отбор? Блажен, кто верует» [Любищев 1982, 235].

Сегодня известно, что Бог все-таки действительно «играет в кости». И, как добавил один остроумный человек, никогда не проигрывает. Это означает, что флуктуирующий (колеблющийся) электрон всегда срывается со своей орбиты в нужный момент времени и занимает нужную орбиту в другом атоме. В свое время Э. Резерфорд спрашивал Н. Бора: «Как решает электрон: с какой частотой должен он колебаться… Мне кажется, Вы будете вынуждены допустить, что электрон заранее знает, где он собирается остановиться» [Цит. по: Гивишвили 1997, 75]. Физика до сих пор не знает, каким образом электрон избирает разрешенные орбиты: «Постулаты Бора так и остается постулатами, а на вопрос, почему электрон все-таки не падает на ядро, физики по-прежнему отвечают: почему, почему… Да потому!» [Жвирблис 1993, 30]. Нам такой ответ нравится больше, чем неинформативное утверждение о том, что он «знает» закон Паули, разрешающий на орбите только один электрон с одинаковыми квантовыми числами. Ведь вопрос-то в том, откуда ему это «известно».

Мир не замкнут в рамки человеческой логики и не разрушается от того, что мы не знаем всех его свойств. Об одном из них – предстоящий разговор. Наш мир частотно стабилен: случайные события в нем происходят с предсказуемой частотой и имеют бóльшую или меньшую вероятность. Потенциал реализации события, в целом, верно предсказывается теорией вероятности, и потому произошедшее событие низкой вероятности вызывает естественные подозрения в своей «случайности». Обычно мы склонны видеть в таких событиях вмешательство разумной воли. И хотя это не доказательнее, но рациональнее. Попытка заменить чудо статистикой неубедительна и для самих эволюционистов. Крупнейший французский биохимик лауреат Нобелевской премии (1965) Ж. Моно, будучи эволюционистом, вслух выговаривает то, что атеисты таят и от самих себя: «Если представить себе огромнейший путь, который проделала эволюция за последние три миллиарда лет или около того, немыслимое богатство порожденных ею структур и чрезвычайно эффективные, определяемые конечной целью действия живых существ, от бактерии до человека, то поневоле усомнишься в том, что всё это – результат грандиозной лотереи, проводимой естественным отбором, который наугад, вслепую вытаскивает номерки и изредка объявляет победителей… Считается, что это чудо «объяснено»; [но] от этого оно не перестает быть для нас чудом» [Цит. по: Энкерберг, Уэлдон 2000, 96][15]. Заметим, что в кавычки берется не чудо, а объяснено. Как видно, «смутные сомнения» терзают не только героя известного фильма.

В приложении теории вероятностей к проблемам космологии и возникновения жизни математики столько же, сколько и философии. В точке сингулярности законы нашего мира не действуют. К Вселенной на стадии «эры Планка» (см. гл. II, § 1) теория вероятностей не применима, потому что тогда еще не было в наличии основных параметров мира. И пожалуй, космологические проблемы действительно нельзя рассматривать с позиций теории вероятностей. Американский физик Д. Бом считает ее неприменимой к таким статистическим явлениям, относительно которых неизвестны начальные условия, породившие наблюдаемые факты: «Ибо именно в поведении вещей, относительно начальных движений которых мы ничего не знаем, видимо, могла бы существовать скрытая тенденция к преобладанию одного результата над другим» [Бом 1959, 53].

Такие попытки уйти от проблемы легко пресекаются. Всегда можно спросить о причине, породившей эту «скрытую тенденцию», и так до бесконечности. Можно поступить еще проще, сказав: а ведь могла и не существовать! По крайней мере, утверждать обратное у нас нет достаточных оснований. К тому же ссылка на незнание законна, но статуса аргумента не имеет. Кстати, о причине, способствовавшей синтезу белка, наука действительно ничего не знает, а вот о причинах, этому препятствующих, биохимикам известно – гидролиз и окисление свободным кислородом. Так что, помня об этих естественных ограничениях и не забывая о философской подоплеке проблемы, рассмотрим все-таки и ее математическую сторону.

Какова вероятность самозарождения жизни? Подсчеты показали, что если бы некая сила собрала все существующие атомы в одну емкость и заставила бы их беспрерывно взаимодействовать друг с другом, то и тогда срока существования Вселенной не хватило бы для получения хотя бы одной молекулы жизни. Нулевой вероятностью обладает событие, величина которого меньше, чем 1 из общего числа вообще возможных событий. 10¹⁷⁰ – число возможных событий, которое дают 10¹³⁰ электронов, участвующих в 10²⁰ событий в секунду в течение 3 000 млрд. лет (Считается, что Вселенной 30 млрд. лет и в ней 10⁸⁰ электронов). Вероятность случайного возникновения простейшей самовоспроизводящейся системы – 1 из 10²⁸⁰ . Это нулевая вероятность, потому что 1 из 10²⁸⁰ меньше, чем 1 из 10¹⁷⁰ [Моррис, 1990, 59-60]. Дадим этой математической выкладке наглядный образ. Английский астрофизик Фред Хойл сравнил вероятность самопроизвольного конструирования молекулы ДНК с вероятностью сборки Боинга-747 в результате пронесшего над свалкой металлолома урагана (См. [Гивишвили 1995, 40]).

Американский астрофизик П. Девис пишет: «В результате случайного упорядоченного действия большого числа атомов через невероятно большой промежуток времени из хаоса может самопроизвольно возникнуть порядок (подобно шимпанзе, которая после долгого бренчания на фортепьяно вдруг случайно исполнит сонату Бетховена» [Девис 1985, 152]. Образ творящего шедевр примата восходит к знаменитой полемике между Т.Г. Гексли и епископом Оксфордским Уильямом Уилберфорсом в 1860 г. Гексли высказал голословную, но твердую уверенность, что, ударяя по клавишам шести пишущих машинок и имея неограниченный запас сил и бумаги, обезьяны когда-нибудь настучат сонет Шекспира. Рассел Григ в статье «Могут ли обезьяны напечатать псалом 22?» показал вероятность этого события. Если допустить, что обезьяна ударяет по одной произвольной клавише раз в секунду, то ей, чтобы напечатать the, понадобится 34,72 часа, а для 22-го псалма – 10¹⁰¹⁷ лет. [Гудинг, Леннокс 2001, 153]. Число 10¹⁰¹⁷ закрывает тему творческих возможностей обезьяны, но верующие в них были, есть и будут.

Американский математик В. Феллер верил, что обезьяны, посаженные за пишущие машинки, при «длительном процессе» «наколотят» великие произведения [Феллер 1984, 217]. Верил в это и крупнейший математик современности академик А.Н. Колмогоров. А вот его многолетний заместитель на кафедре В.В. Налимов отказывался верить, что даже Богу под силу создать такой грандиозной сложности систему, какой является наша Вселенная: «Сейчас мы слишком много знаем и соответственно понимаем, что Мир столь сложен, что невозможно допустить существование такого «геометра и архитектора», который мог бы подходящим образом выбрать фундаментальные константы физики, генетический код – основу биосферы, язык – основу культуры. Как можно было создать время и пространство – основы существования?» [Налимов 2000, 215].

Чувствуется растерянность человека, неготового принять неудобную информацию: «Опять начинаешь видеть, что человеческое мышление, породившее смыслы, выходит за пределы нейронауки. Но куда? Непосредственно во Вселенную? Опять приходится Вселенную наделять сознанием, ничего не объясняя» [Там же, 26]. Налимову легче было представить в виде «геометра и архитектора» саму Вселенную, чем Абсолютную Личность. Рационально это не объяснимо, но психологически вполне. Разумная материя не потребует отказа от своих «заповедей» и обращения к евангельским, поэтому, признав наличие законов, не решаемся признать Законодателя.

Практически маловероятное событие не является невозможным с научно-теоретической точки зрения. Правда, согласно математической статистике, «маловероятное событие в единичном испытании в подавляющем большинстве случаев не наступает. На основании этого факта принимают «принцип практической невозможности маловероятных событий»: если случайное событие имеет очень малу вероятность, то практически можно считать, что в единичном испытании это событие не наступит» [Гмурман 1999, 35]. На это еще в ХIХ в. указал выдающийся французский математик и философ О. Курно (1801-1877): «Вещь невозможная физически может считаться возможной математически или метафизически, но в действительности она не осуществляется» [Курно 1970, 90].

Это в единичном испытании. Но, как полагают, если число испытаний возрастает до бесконечности, то в условиях одинаковой случайности вероятность маловероятного события не будет отличаться от вероятности достоверного события, т.е. будет стремиться к единице. Даже если теоретически это и так, в повседневной жизни мы не включаем в наши расчеты маловероятные события. Например, студенты всегда недоумевают, когда их просят найти вторую орфограмму в слове стакан. Буква с – орфограмма, потому что обозначает слабую фонему и теоретически может быть заменена на букву з без изменения произношения. Понятно, что подобные ошибки относятся, скорее, к ведомству медицины, а не лингвистики, но математическая вероятность ошибки от этого не исчезает. Сама наука пренебрегает маловероятными событиями. Парижское лингвистическое общество решило не рассматривать доклады о происхождении языка. Ученые понимают, что теоретическая вероятность решения проблемы сохраняется, но не верят в реальность осуществления такого маловероятного события.

Фраза старичка Семи-Булатова («Письмо ученому соседу») стала крылатой: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Логика, над которой смеялось не одно поколение чеховских читателей, в глазах математика не так уж и смехотворна. Точно так же думал основоположник современной теории вероятностей президент Парижской АН (1934), иностранный член-корреспондент АН СССР (1929) французский математик Э. Борель (1871-1956). По закону Бореля, «события, вероятность которых ничтожно мала, никогда не происходят». Пределом, за которым не имеет смысла высчитывать вероятность события, потому что она равна нулю, является 10^–50 (1 шанс из 10⁵⁰ ). Однако для верующих в такие чудеса жизнь во Вселенной нашего типа случайно, но с необходимостью возникает без чьего-либо вмешательства.

У вероятности нет памяти, и с увеличением количества попыток вероятность маловероятного не растет. Доставая помеченную монетку их черного ящика, в котором находится сто монет, мы всегда будем иметь шанс 1 из 100. Лишь введя понятие бесконечности, можно игнорировать теорию вероятностей. Математически обосновано, что при наличии бесконечного количества попыток любое событие в конце концов произойдет. Бесконечность – не только строгая математическая, но и загадочная философская категория. Ее можно мыслить, но нельзя представить. (Язвительный Вольтер советовал в этом случае вспоминать о человеческой глупости). Универсальность ее использования тем самым ставится под сомнение.

Содержание мыслимых, но непредставимых и непроверяемых категорий определяется мировоззрением. Академик Г.И. Наан писал: «Наша картина мира, все наше мировоззрение существенным образом зависят от уровня нашего понимания бесконечности» [Наан 1969, 30]. Американский эволюционист П. Мора, рассуждая о бесконечности времени и вещества, необходимого для происхождения жизни, справедливо указал: «Если приходится предполагать наличие бесконечных промежутков времени и бесконечно большого количества вещества, то понятие вероятности становится неприменимым. Такими рассуждениями можно доказать все, что угодно. Например, что объект любой сложности будет возникать снова и снова точно в одном и том же виде бесчисленное число раз» [Мора 1966, 54].

Своим выступлением доктор П. Мора вызвал большой переполох среди светил мировой науки, собравшихся в 1963 г. для обсуждения проблемы происхождения жизни во Флоридском местечке Вакулла-Спрингс. В частности П. Мора высказал то, в чем обычно эволюционисты не решаются признаться даже самим себе: «Жизнь и ее проявления… противоречат тому, чего следовало бы ожидать на основании чисто статистических и вероятностных соображений» [Там же, 58]. Не считая возможным объяснить происхождение жизни одной случайностью, П. Мора сказал: «Вполне возможно, что возникновение жизни зависит от какого-то нам сейчас еще не известного свойства материи. Однако если такое свойство и существует, оно отлично от таких неотделимых от материи атрибутов как масса или гравитационные взаимодействия. Последние присущи материи всегда, тогда как проявления жизни присущи материи только в течение того периода, когда она является живой» [Там же, 55].

При обсуждении доклада П. Мора биохимик из Хьюстонского университета Дж. Оро, словно бы не веря своим ушам, что в таком почтенном собрании раздаются подозрительные речи, захотел убедиться, что правильно понял докладчика: «Вы, по-видимому, приходите к выводу о существовании какой-то неизвестной силы и каких-то неизвестных свойств материи (все же отделимых от материи) от которых зависит возникновение жизни?» [Там же, 67]. А знаменитый английский физик и биолог Дж. Бернал (1901-1971) признал: «…По мере того как растет объем наших знаний и мы осознаем пространственную и временную ограниченность Вселенной, становится все более очевидным, что вопрос о том, «могла ли жизнь возникнуть в результате случайных взаимодействий атомов», заслуживает отрицательного ответа» [Там же, 63]. В таком случае эволюционистам остается два выхода: искать причину, предопределившую необходимые для возникновения жизни условия, или вводить понятии бесконечности (О некоторых других высказываниях участников симпозиума см. гл. II, § 2).

Следует подчеркнуть, что, оперируя понятием бесконечности, мы имеем дело с теорией, которая может не иметь точек соприкосновения с действительностью. Математика знает различные бесконечные множества (натуральных, рациональных, алгебраических, трансцендентных и др. чисел), но они «являются результатом сложной математической абстракции, а не результатом непосредственного отражения каких-то сторон объективной действительности. Поэтому образование понятий о таких множествах в нашем сознании отнюдь не свидетельствует о возможности существования в мире актуально «бесконечно больших качеств» [Бранский 1962, 138].

Даже без обращения к понятию бесконечности во всевозможных логических моделях данный щекотливый нюанс сохраняется. Анализируя онтологический аргумент, И. Кант показал решительную разницу между абстракцией и эмпирией. Логические связи между понятиями не имеют ничего общего с отношениями между самим предметами. Логические истины, в отличие от опытных, не несут информации о мире, поэтому логическая модель может быть верной, но не приложимой к известной нам реальности. Фактическая истинность высказывания «вероятность невероятного события равна нулю» обеспечивается самой действительностью. Логическая истинность высказывания «в условиях бесконечности вероятность невероятного события равна единице» гарантирована гораздо слабее – исключительно нашим мнением. Нейтрализация разницы между подобными высказываниями – аналог знаменитого парадокса английского философа Дж. Э. Мура: «Идет дождь, но я так не считаю». Мы можем думать, как нам заблагорассудится, но действительность от этого не изменится.

И потом, что собственно имеют в виду, когда горят о бесконечности? Гарвардский астрофизик К. Саган после обескураживающего выступления П. Мора, обнажившего ненаучную основу понятия бесконечности, поспешил дистанцировать от ее сомнительной помощи вероятностное событие, которое он мыслит в пределах 5 млрд. лет: «Я считаю, что 5х10⁹ лет – это значительно меньше бесконечности». На что П. Мора невозмутимо заметил: «Я не знаю. Это зависит от точки зрения» [Мора 1966, 70]. Отвечая оппонентам, он подчеркнул: «…Я хотел сказать, что когда вы пытаетесь объяснить такую случайность (имеющую ничтожную вероятность – С.П.) исходя из предположения об очень больших промежутках времени и очень больших массах материи, то это убедительно лишь для людей определенного склада ума» [Там же, 69].

Правильнее сказать, для тех, кто «обманываться рад» и ищет любую возможность убежать от реальности. Росчерком пера можно растягивать время существования первичного «аммиачного бульона», из которого, по представлениям эволюционистов, случайным сцеплением атомов образовалась жизнь. Но нельзя этого делать до бесконечности. По эволюционистским представлениям, Земля появилась 4,6 млрд. лет назад, а жизнь – 3,7 млрд. лет назад. Так что «бесконечность» имеет определенное числовое выражение – 0,9 млрд. лет. Промежуток времени чудовищно большой, но отнюдь не бесконечный.

Астрофизики Ф. Хойл и Ч. Викрамасинг, учитывая только содержащиеся в живой клетке ферменты, подсчитали возможность ее самозарождения и получили событие с вероятностью в 10^-40000. Как выразился Ф. Хойл, это число «достаточно велико, чтобы похоронить Дарвина и всю теорию эволюции» [Цит. по: Хоменков 2000, 111]. Ради справедливости уточним: не всю, а только научно-экспериментальную часть, но не философию эволюционизма.

Если обратиться к проблеме развития жизни, то здесь выбор будет еще меньше. Чтобы филогенез стал возможен, необходимо бесконечное количество наследуемых признаков, но об этом, как указывает Л.С. Берг, не может быть и речи: «Организм есть устойчивая система, в которой стремление к изменчивости сдерживается в известных пределах наследственностью. Это истина самоочевидная. Нельзя представить себе, как бы мог функционировать такой сложный орган, как глаз, ухо или нижний мозговой придаток, если бы в них имелось бесконечное количество вариаций, из которых естественному отбору надлежало бы выбирать самое целесообразное. Такой орган ни минуты не мог бы исполнять своего назначения» [Берг 1977, 112]. Действительно, все видовые вариации, достигнутые селекцией, словно натыкаются на невидимый барьер. Никто так и не смог получить новый вид. Это показывает, что биологический вид имеет ограниченное множество допустимых состояний, и перейти их границы, превратившись в более сложный вид, не может.

Появление человека путем естественного отбора невозможно. Его органы должны были коэволюционировать, т.е. жить в одном темпе. Генная перестройка в конструктивном направлении запрещена статистически. Вероятность появления простейшего признака – 10^-250. Зная количество и характер мутаций, можно быть уверенным, что за все время существования Вселенной не могло возникнуть ни одного полезного признака (См. [Вертьянов 2005, 195-196]). А ведь когерентность (соотнесенность) живущих в одном темпомире[16] подсистем одной биологической системы (одного организма) должна была согласоваться с когерентностью подсистем другой (второго организма). Иначе говоря, ход эволюционных часов должен был случайно совпасть по крайней мере у двух представителей одного вида противоположных по полу.

Среди своих сородичей первый человек не нашел бы себе пару по причине препятствий эстетического и собственно биологического порядка. Не хочется даже представлять, что испытал человек, увидев свое окружение человеческими глазами. Но если усилием воли отвращение преодолеть можно, то генетическую природу нет. Идентичные ДНК человека и ближайшего к нему вида, шимпанзе, распределены на разное количество хромосом. Потомство от такого скрещивания исключено. Остается допустить, что генетическая дистанция у первой пары, ставшей родоначальницей человечества, отсутствовала. Но это допущение плохо согласуется с теорией вероятностей.

Теория вероятностей малоубедительна по отношению к тому, что могло бы быть или будет. Ее полезно прилагать к тому, что есть. Многим известны «муки творчества». Некоторые писатели увеличивали их, связывая свободу построения текста внешними по отношению к его содержанию приемами. С. Довлатов, например, взял за правило писать так, чтобы в одном предложении не встречалось слов, начинающихся с одной буквы. Это достаточно просто, если не удлинять предложений. Но, обнаружив такую закономерность в текстах большого объема, мы все равно усомнимся в непреднамеренном характере ее возникновения.

Все в состоянии создать элементарнейший текст с довлатовскими ограничениями. Если их сделать более строгими, наша творческая способность резко снижается. Попробуйте сочинить текст следующего характера. Пусть записанный текст сообщает только первую половину своего содержания. Вторая, незаписанная половина прочитывается после иной разбивки первой половины текста. Ничего нового вставлять или пропускать нельзя. Пример такого «текста» – КТОМУЖ: «К тому ж: кто муж?» Представили трудность задачи? А если потребуется написать подобный текст не из шести букв, а из ста? А какова вероятность создания, например, «Войны и мира»?

Математическая матрица такого текста – уравнение, которое ни человек, ни компьютер вывести не могут. Что бы вы сказали человеку, доказывающему, что это возможно, причем не творческой силой разума, а просто силою обстоятельств? А чтобы вы сказали, узнав, что такой текст все-таки создан? А ведь он действительно создан. Текстом подобного характера и объемом толстовского романа является молекула ДНК. Доктор философии У.Р. Тернер со ссылкой на рецензируемые научные издания пишет об удивительном свойстве ДНК: «В микробиологии доказано существование совмещенных (спаянных) генов, информация в которых читается повторным прохождением по одной и той же последовательности ДНК (гену) со сдвигом «рамки», когда одни и те же генетические «буквы» читаются с разной начальной точки, давая в результате совершенно иную аминокислотную последовательность» [Тернер 2006, 202]. Тернер заканчивает статью риторическим вопросом: «Разве сказанное не наводит на мысль о том, что существует некий источник информации невообразимо облее выского порядка, способный расположить код молекулы ДНК с такой сложностью? Если вы согласны со мной, что он существует, то как нам назвать этото источник? Предлагаю назвать его Богом, а вы что предлагаете?» [Там же, 212].

А.П. Андреев уточняет характеристики текста ДНК на данных, полученных в российском Институте квантовой генетики: «По мнению ученых, ДНК – это такой же текст, как текст книги. Но обладает способностью быть читаемым не только букваза буквой, строчка за строчкой, но и с любой буквы, потому что там нет пробелов между словами. Читая этот текст с каждой последующей буквы, можно получить все новые и новые тексты. Можно читать и в обратную сторону, если ряд плоский. А если цепочка текста развернута в трехмерном пространстве, как в кубике, то текст читаем во всех направлениях. Текст нестационарен, он постоянно движется, меняется, потому что наши хромосомы дышут, колышутся, порождая огромное количество текстов» [Андреев 1997, 83].

Отношение к этому факту микробиологии делит людей на верующих и неверующих. Воля ваша, но сложнейшая (слабо сказано!) система кодирования – свидетельство творческого и целенаправленного процесса ее создания и безграничного интеллекта Создателя. В данном случае «верующие» – это атеисты, отрицающие участие Разума в создании подобного совершенства и допускающие самосборку ДНК[17]. «Неверующие» – представители монотеистических конфессий, не допускающие события такой невероятной вероятности без вмешательства Сверхразумного Существа. К числу подобных «неверующих» относится тот же А.П. Андреев: «Пожалуй, дарвинистская теория о происхождении человека скоро рухнет окончательно. <…> Загадочный текст в молекулах ДНК пытаются расшифровать специалисты из российского института квантовой генетики… Их открытия все больше убеждают, что в начале было Истина-Логос-Смысл-Слово (от Истины) Божие» [Там же, 83]. Убеждают, но, к сожалению, не всех…

Теоретический субстрат науки в виде непроверяемых положений уходит корнями в запредельную рациональному познанию область. Но указывают на нее законы нашего мира и традиционная Аристотелева логика! Не абсолютизируя здравого смысла в научном познании, все-таки следует признать его необходимость. Можно ли ожидать, что обезьяна сумеет случайно набрать «Войну мир», хаотично стуча по клавиатуре? Математика (а скорее, философия), не принимающая закона Бореля, утверждает: может, но вероятность этого события ничтожна – примерно 10^{-5 000 000}. Веря в самозарождение живой клетки, мы верим, что обезьяна наберет «Войну мир» 20 тысяч раз подряд! [Вертьянов 2007, 84].

Поставленные перед подобными фактами, люди признают, что наука еще не все знает и когда-нибудь... Но пока это «когда-нибудь» не наступило, приходится напоминать, что незнание не аргумент научного спора. Рассудим, что более здраво: основывать свои знания и свое мировоззрение на незнании и ждать открытия новых законов, или все-таки опираться на уже открытые и весьма почтенные фундаментальные законы физики, биологии, генетики, нейрофизиологии, психологии, логики – как классической, так и пресловутого здравого смысла. При существующем положении вещей в науке разумным будет присоединиться к Цицерону:«При отсутствии очевидности правилом мудрого должна быть наибольшая вероятность» (Цицерон. О природе богов, I, гл. V). Помнится, Остап Бендер в гораздо менее важном и гораздо более вероятном случае говорил: «На такие шансы я не ловлю».Остается пожелать ученым-эволюционистам такой же трезвости холодного аналитического расчета, согревающего нашу жизнь теплотой подлинно человеческих чувств и отношений.