2015-10-13
532
Обратимся к главному вопросу семантики: как возникает лексическое значение?Представленная в советских учебниках концепция отображения опирается на сенсуалистскую схему: предмет → ощущения → восприятие → представление → понятие[27]. Основоположник сенсуализма Дж. Локк (1632-1704) в работе «Опыт о человеческом разуме» (1689) исходит из принципа: нет ничего в разуме, чего не было прежде в чувствах. В соответствии с ним советские лингвисты утверждали: предмет воздействует на наши органы чувств, и в результате взаимодействия ощущений возникает его целостный образ – представление. Аналитической работой разума представление разлагается на составные части, и формируется понятие о данном предмете. Все бы хорошо, но к схеме не прилагается экспериментально обоснованного описания ее работы.
Победные реляции материалистической науки, которыми полны советские учебники и пособия, далеко не всеми специалистами принимались на веру. Вот только высказываться им приходилось весьма осторожно. Г.В. Рамишвили еще в советское указывал, что «из результатов изучения структуры языка… невозможно понять, почему и каким образом язык является средством обозначения предметов и явлений или «орудием мышления», какова его «организация» с точки зрения той задачи, решать которую призван язык. Следовало бы подойти к языку с какой-то более общей позиции, которая позволила бы объяснить как сам факт коммуникации, так и акт обозначения предметов» [Рамишвили 1981, 104]. Вот с этой позиций мы и попробуем взглянуть на данную проблему.
Сенсуалистская схема страдает общим недостатком эволюционной теории. Она не предусматривает объяснения способа преобразования низших форм в высшую. Как ощущения трансформируются в восприятие (целостный образ), а восприятие становится представлением (наглядно-чувственный образ, воспроизводимый без непосредственного восприятия предмета)? Как, наконец, из представления возникает понятие? Ведь для осуществления аналитических операций у человека уже должны быть элементарные понятия (хотя бы части и целого). Одним словом, остается неразрешимым недоумение: как без интеллектуального посредника неинтеллектуальная сущность становится интеллектуальной, как физическое переходит в психическое.
В свое время Г. Лейбниц подверг критике эмпирическую теорию познания Дж. Локка, глубоко и остроумно подкорректировав английского философа: нет ничего в разуме, чего не было прежде в чувствах… кроме самого разума. По Лейбницу, разум не выводим из чувств и сам обусловливает опыт. Своими полемичными по отношению к сенсуализму Локка «Новыми опытами о человеческом разуме» (1704) Лейбниц положил начало другой интеллектуальной и философской новоевропейской традиции, представленной многими известными именами. Современная психология отказалась от сенсуализма. Выяснено, что он не может объяснить структуру человеческого сознания, что мыслительные акты не сводятся к сумме ощущений, а в интеллекте есть несводимое к чувственным образам [Психологический 1996, 351]. Как же разуму удается схватить то, что еще не стало достоянием чувств? Введение понятий субсенсорные анализаторы и предощущения и экспериментальное доказательство предпороговых раздражителей все-таки оставляют вопрос открытым.
Анализируя сенсуалистскую схему, философ В.С. Соловьев пришел к выводу: в предмете должна быть идея как посредник между ним и человеческим разумом. Он определенно говорит, что «само объективное явление (т.е. предметы – С.П.) … имеет характер не чувственный только, а существенно интеллектуальный и идеальный» [Соловьев 1998, 746]. Иными словами, неотъемлемым атрибутом предмета является его идея. А если воспользоваться более привычной филологу терминологией А.Ф. Лосева, у вещи есть имя. Что-то подобное есть в квантовой физике, в которой пси-функцию[28], при платонистской ее интерпретации, признается идеальным прообразом элементарной частицы, задающим ее координату и импульс.
«Критика отвлеченных начал» – защищенная в 1880 г. диссертация на соискание звания доктора философии. Но может ли быть доверие к философу-идеалисту у советской науки с ее непогрешимым учением диалектического материализма и неукоснительным следованием ленинскому гносеологическому принципу в отношении веры профессорам: «Ни единому из этих профессоров, способных давать самые ценные работы в специальных областях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии» [Ленин 1935, 280]. Верить в науке действительно нельзя. Вера – недоказуема, а науке нужны факты. Вера – на авторитете, а наука – на проверке соответствия теории практике.
По понятным причинам философ-идеалист не вызывает доверия авторов советских учебников, но как быть с советскими же академиками? Правоверный марксист-ленинист академик Грузинской ССР Д.Н. Узнадзе экспериментально установил, что восприятие становится восприятием после объединения ощущений на основе какого-нибудь значения [Узнадзе 1966, 10]. Он пишет: «Мы уже убедились, что чувственные качества и качества формы раздражителя-объекта даны в своем окончательном виде не до акта узнавания, а только лишь после него. Предполагаемый предмет строится не основе чувственных признаков, а, напротив, только на основе этого последнего происходит окончательная консолидация чувственных признаков» [Там же, 42-43].
Другой советский академик, великий физиолог А.А. Ухтомский (1875-1942), тоже отказывал ощущениям в участии в процессе формирования понятий. Ссылаясь на опыты иностранных коллег, он пишет, что «конкретное ощущение всегда оказывались уже сложными образованиями, заключающими в себе элементы синтеза и суждения. «Простое ощущение» есть, в сущности, абстракция, более или менее полезная аналитическая функция, тогда как реальный и живой опыт имеет дело с интегральными образами. Для каждого из нас непререкаемой реальностью опыта являются не «ощущения», а такие сложные образы, как этот зал в данный момент со всем его содержанием…То, что всплывает на поверхность нашего сознания из того, что глубже сознания, уже на самом пороге оказывается сложным и многообразным синтезом. Кто же является образователем этих синтезов в нашей организации?» [Ухтомский 1950, 194-195].
Советская психологическая наука, по крайней мере в лице некоторых своих представителей, знала, что мышление – изначально целостный процесс, стадии которого неаддитивно[29] накладываются друг на друга. Так, А.В. Брушлинский, ссылаясь на целый ряд авторов, констатирует: «Любые стадии и компоненты живого мыслительного процесса уже в ходе своего возникновения настолько органически, неразрывно взаимосвязаны, что их нельзя рассматривать как дизъюнктивно отделенные друг от друга детали машины или циклы функционирования. Этот вывод получен в результате систематического (теоретического и экспериментального) исследования мышления как процесса» [Брушлинский 1989, 77].
По данным Э.А. Александрян, уже в первом полугодии ребенок гораздо оживленнее реагирует на слово, чем на бессмысленное звукосочетание [Александрян 1972, 114]. Реакция на смысл, который еще недоступен сознанию, показывает, что малыш все-таки знает о его существовании. Современные нейропсихологические и психолингвистические исследования экспериментально обнаружили явление субсенсорного восприятия. Нейрофизиологи установили, что семантическому анализу подвергается даже остающийся без внимания словесный материал [Бехтерева...1985, 36]. В.П. Зинченко сообщает об опыте В.Б. Малкина как об одном из самых поразительных фактов, полученных когнитивной психологией. Гроссмейстеру на 0,5 с. показана сложная позиция, после чего он должен был ее прокомментировать. Шахматист сказал: «Я не помню, какие были фигуры и на каких полях они стояли, но позиция белых слабее» [Зинченко 2002, 263-264].
Лингвисты знают, что понимание некоторых слов занимает времени меньше, чем требуется для того, чтобы их прочитать или услышать [Шенк, Лебовиц, Бирнбаум 1983, 410]. Н.И. Жинкин считал загадкой то обстоятельство, что ввод информации при нормальной речи гораздо выше, чем обрабатывающие возможности нервной системы [Жинкин 1982, 16]. Это истолковывается как «пропуск» считывающим устройством некоторых слов, которые осознаются как незначимые. Они записываются в оперативную память и извлекаются из нее для обработки в конце предложения. Человек как бы предвидит ту информацию, которая еще не поступила, что позволяет ему сортировать слова на важные и не важные: «… Люди должны выводить умозаключения из ранних частей предложения до того, как они услышат его последние части» [Шенк, Лебовиц, Бирнбаум 1983, 408]. Облегчает эту работу жесткий порядок слов предложения. Но в языках со свободным порядком, типа русского, структурная позиция далеко не всегда предопределяет грамматические и семантические признаки слова. Здесь, как нам кажется, яснее дает о себе знать субсенсорная обработка информации.
А.Т. Кривоносов, анализируя связь языка и мышления, приходит к неизбежности существования безъязыкового мышления. Заканчивая статью, он пишет: «…Эмпирические факты психологии, логики и языкознания… в наши дни совершенно однозначно свидетельствуют о том, что «философские идеалисты» гораздо ближе к истине, чем тот «диалектический материализм», под флагом которого иногда проповедуются философские догмы, мешающие объективно осмыслить истинное взаимоотношение мышления и языка» [Кривоносов 1992, 82]. Не исчерпываются мир и человек материей, и не может их материалистическое объяснение осветить глубину проблемы, требующей иных исследовательских предпосылок – идеалистических.
Применительно к нашему разговору все это означает, что процесс восприятия не идет слева направо, как это показывается сенсуалистской схемой. Сегодня известно, что мышление человека осуществляется не поэтапно (модульно), а интегрально[30]. На первый взгляд, и сенсуализм и модульный характер мышления, когда анализатор, лишь полностью осуществив свою работу, передает информацию в блок вывода, кажутся очень естественными. Однако в очередной раз людям пришлось убедиться, что правдоподобие и житейский здравый смысл отнюдь не гаранты истинности. При создании компьютерных программ по принципу модульности выяснилось, что «любой новый анализатор, разрабатываемый для новой системы, должен в принципе пользоваться результатами, полученными на более высоких уровнях понимания, которое является частью новой системы» [Шенк, Лебовиц, Бирнбаум 1983, 405].
При апперцепции (осознанном восприятии) возникает нечто вроде эффекта чтения с заду наперед. Сначала сознание схватывает понятие, а потом воспринимает чувственные признаки. Объективный мир входит в нас через что-то иное, чем чувства. Действительно, в акте узнавания происходит нечто необъяснимое: человек понимает предмет еще до того, как он его увидел. Так что же скрывается за этим субсенсорным уровнем восприятия?
Сейчас, когда начали публиковаться архивы князя А.А. Ухтомского, обнаружилось, что он был глубоко религиозным человеком. Выдвинутое им понятие доминанты очень похоже на понятие сознания или души, упоминание которой в те годы было невозможно [Ухтомский 1950]. Доминанта – это не морфологический, а функциональный орган. Внешний по отношению к мозгу, он управляет его работой. Спустя многие годы психологи возвращаются к этому понятию, не нуждаясь больше в приличных материалистических одеяниях для него: «Душа, психика, сознание могут рассматриваться как функциональные органы индивида, социума. Именно как функциональные, а не анатоморфологические» [Зинченко, Моргунов 1994, 109].
В другой работе В.П. Зинченко пишет: «Не давая определения души, зафиксируем, что душа и дух есть реальность. Они не менее объективны, чем так называемое объективное, например материя (в философском смысле)» [Зинченко 2002, 381]. Сейчас даже биологи-атеисты оперируют понятием «душа», конечно, не в религиозном его содержании: «В старые времена, когда кассандры от идеологии уверяли нас в том, что «души нет» и открытия ее не предвидится, психологию называли наукой без предмета изучения. Сегодня душа вернулась в научный и бытовой обиход, однако никто себе пока не представляет, как она «материализуется» в нервных электрических разрядах и синаптической передаче нейромедиаторов» [Лалаянц 2005, 96].
Любая вещь – это неразрывное единство трансцендентного прообраза и его материальной манифестации. Идею предмета религиозный философ С.Л. Франк назвал просто «трансцендентным предметом». Как человек получает к нему доступ? А.Р. Лурия пишет, что слово «позволяет человеку выходить за пределы непосредственного восприятия, обеспечивая тем самым тот скачок от чувственного к рациональному, который является существенным для сознания человека» [Лурия 1998, 56].
В самом общем смысле это правильно, но ведь информация обрабатывается еще до вербальной фазы восприятия, то есть еще до оформления мысли в слове. На наш взгляд, посредником выступает дух. Именно он узнает трансцендентный предмет еще до подключения к акту восприятия чувственных анализаторов и через них сообщает его признаки уму. Тем самым эмпирический предмет становится фактом сознания только благодаря предмету трансцендентному.
Антропный принцип в его лингвистическом варианте можно сформулировать следующим образом: мы воспринимаем мир так, как мы его воспринимаем, потому, что он имеет логосную природу подобную природе нашего разума. Кажется, первыми глубоко осознали это наши религиозные философы. С.Н. Булгаков: «Итак, в словах говорит себя космос, отдает свои идеи, раскрывает себя. Слово, как мировое, а не человеческое только слово, есть идеация космоса» [Булгаков 1999, 39].А.Ф. Лосев: «Весь физический мир, конечно, есть слово… Без такого слова нет у нас и никакого другого слова» [Лосев 1990, 66].
Мы имеем возможность читать мир, потому что он есть текст. Физик может вывести свои уравнения только потому, что они уже вписаны в книгу природы. Что-то сказать о мире можно только потому, что в нем самом уже есть «слова» как логическая структура предметов. Процесс познания заключается в перекодировке трансцендентных смыслов на человеческий язык.
Философы, пытаясь восстановить пошатнувшийся авторитет материализма, конечно, преуспевают. А по-другому и не бывает. Нет мало-мальски рациональной идеи или удивительного факта, которые нельзя было бы описать гораздо более рациональным и неудивительным способом.
В то время, когда специалисты предпочитают ссылаться на еще неоткрытые законы, философы затыкают бреши материалистических теорий словами. Биолог Б.М. Медников пишет об удивительной способности ДНК знать, какие белки необходимы организму: «… ДНК учить некому, она должна воспроизводить сложный фенотип[31] сама, без более сложных информационных систем. Значит, помимо ДНК, потребной для кодирования белков, должна быть регуляторная, которая еще неизвестными нам путями «включает» и «выключает» нужные и ненужные данной клетке гены» [Медников 1982, 73].
Философам проще. Они работают со словом, а не с самим явлением. Им не надо искать неизвестный механизм, осуществляющий связь между ДНК и клетками организма. Признав факт избирательности реакций биологических систем на внешние стимулы, авторы учебника по философии пишут: «Это вынуждает поставить неизбежный вопрос – что позволяет живым объектам избирательно реагировать на воздействие извне, каков механизм этой реакции, «откуда» живые организмы «знают» о параметрах будущего (!) воздействия и о том, полезны они или опасны? Ясно, что именно из бессилия человека ответить на подобные вопросы вырастали в свое время мифические представления об особой «субстанции» (жизненной, или духовной), изначально обладающей мистической способностью к такому распознаванию» [Философия 2004, 500].
Объяснение дается следующее: «С точки зрения современной науки, избирательное, упорядоченное реагирование становится возможным благодаря возникновению принципиально нового типа связи между системой и средой – связи информационной» [Там же]. Как же он возникает: «Способность распознавать «значения» сигналов заложена в структуре воспринимающего их организма – образующие его элементы связаны так, что некоторой последовательности «входящих» возбуждений в общем и целом соответствует последовательность ответных реакций. Так организм «запоминает» характер воздействия и избирательно и с упреждением на него реагирует…» [Там же, 501].
Беспомощность материалистической интерпретации выдают уже кавычки вокруг слов, относящихся к информации. Объяснить возникновения информации, не включая термины информации, невозможно. Получается тавтология: информация возникает через информацию. Это очередной circulus vitiosus (порочный круг). Способность организма «запоминать» объявлена предпосылкой установления информационной связи. А ведь сама эта способность является следствием уже наличной информационной связи. Вот именно за такую возможность все объяснить, ничего не объясняя, слово философия приобрело в языке уничижительный оттенок. «А, это все философия!» – говорят, когда хотят показать оторванность слов от жизни.
Об ошибочности самого определения информации будет сказано ниже, а пока обратимся к другому идеалистическому аргументу. Современные физики подвели экспериментальную базу под понятие «идеализм». М.А. Попов, показав невозможность опровержения квантового идеализма, пишет, что «впервые в ее очень долгой (многотысячелетней) истории идеалистическая философия в ХХI веке имеет точные экспериментальные аргументы, которые принципиально (!) не могут быть отвергнуты невежественными правительствами, популярными реалистами и антифилософами без новых и более точных экспериментов» [Попов 2003, 1384]. Физики прекрасно знают уровень этого журнала и имя главного редактора. Им является самый активный материалист страны Нобелевский лауреат В.Л. Гинзбург. Не следует ожидать, что эта цитадель материализма скоро выкинет белый флаг. Однако факт появления статей такого рода симптоматичен.
В.Н. Тростников очень обстоятельно доказывает платонистскую философию современными научными открытиями, которые приводят мысль к тому, что имена вещей объективно существуют «независимо от человеческого сознания и человеческой речи, присутствуя в нематериальном слое бытия…, и, представляя собой организующий фактор мироздания… Зато человеческая речь зависит от него полностью – без него ее вообще не было бы. Наша речь есть не что иное, как перевод на русский, немецкий или какой-то еще национальный язык с некоего универсального абстрактного языка, управляющего царством смыслов, к которому наше сознание умеет таинственно приобщаться» [Тростников 1995, 142].
В 1922 г. об интеллектуальном соответствии говорил французский этнолог Л. Леви-Брюль: «Таким образом, природа, среди которой мы живем, является для нас, так сказать, уже заранее «интеллектуализированной», умопостигаемой: она вся – порядок и разум, как и тот ум, который ее мыслит среди которой он движется» [Цит. по: Пригожин, Стенгерс 1986, 363]. Другой француз, антрополог К. Леви-Строс приходит к выводу, что «должно существовать определенное подобие между чувственными данными и их обработкой в мозгу – средствами этого постижения – и самим физическим миром» [Леви-Строс 1999, 350]. Великий естествоиспытатель Л.С. Берг принимал, что «в природе вообще есть смысл, что … между законами мышления и познания, с одной стороны, и строем природы – с другой, есть некая предустановленная гармония. Без этого безмолвного допущения невозможно никакое естествознание» [Берг 1977, 71].
Сегодня получены новые удивительные данные, в ином аспекте подтверждающие логосную природу мироздания. Установлено, что живые клетки перерабатывают не только химические вещества, но и информацию. Опыты показали, что молекулы ДНК могут решать вычислительные задачи, которые представляют трудности для современных компьютеров [Паун, Розенберг, Саломаа 2004, 5].
А. Эйнштейн не переставал удивляться тому, что природа, спрошенная на языке математических формул, отвечает ученому: «Самое большое чудо…, единственное, чему следует удивляться, заключается в том, что наука вообще существует, что мы обнаруживаем конвергенцию природы и человеческого разума» [Цит. по: Пригожин, Стенгерс 1986, 127]. Современный католический богослов и доктор в области космологии М. Хеллер, признавая богословскую глубину удивления А. Эйнштейна и невозможность науки осмыслить феномен собственного существования, дает привлекательное своей простотой и рациональностью объяснение: «Мир был сотворен Богом в соответствии с Божьим рациональным планом. Наука же – не более, чем человеческая попытка расшифровать этот план. Рациональность мира остается очень близкой концепции Логоса – имманентности Бога Его творению» [Хеллер 2005, 47].
«Конвергенция» (т.е. способность человека открывать и предсказывать неоткрытые законы природы) возможна только потому, что мир погружен в СМЫСЛ. Он создан и функционирует как смысл для другого Смысла – Человека.
Почему не все ощущают присутствие СМЫСЛА в жизни, а другие понимают ЕГО превратно? В теории информации различают связанную (априорную) информацию и свободную (оперативную), которая и есть информация в собственном смысле. Априорная информация в кибернетической системе есть всегда, но она может быть неизвестна другой кибернетической системе, например, по причине отсутствия у последней считывающего устройства. Оперативной, т.е. собственно информацией, она будет только для системы, способной ее воспринять. Текст на незнакомом языке имеет недоступный смысл, а для младенца он вообще не имеет знакового характера. Так и у некоторых людей пока нет «устройства» для восприятия СМЫСЛА ЯЗЫКА, а у других (их большинство) оно повреждено. «Устройство» включает дух, душу (волю, ум и чувства) и совесть. Обслуживается этот заключенный в теле механизм посредством языка.
Бог присутствует своими энергиями во всем творении. Человеку, как образу Божию, дана возможность входить с Ним в контакт посредством Языка и Сознания. Каждый народ осуществляет этот контакт по законам национального языка и сознания. Заниматься теорией Языка – значит изучать особенности национального мышления и способы вычитывания смыслов из ЯЗЫКА и СОЗНАНИЯ.
В лингвистической плоскости ответ на вопрос о соответствии природы и человеческого разума содержится в имени вещи, в ее идее. Священник и богослов о. Павел (Флоренский) видел в идее «ключ к пониманию, почему сознание и бытие не расходятся между собою, коль скоро каждое из них пребывает верным себе самому; это идея нумерически (абсолютно. – С.П.) тождественная в них обоих, держит их равнение между собою» [Флоренский 1993, 86]. Пространную аргументацию логосно-энергийной природы мира можно посмотреть в работе А.Ф. Лосева «Философия имени» или его комментаторов – например, в [Камчатнов, Николина 2002].
Существование имени вещи выводится и другим путем. Появление неприродных функций у звуковой материи и семантического приращения знаковых единиц возможно только благодаря сознанию. У сознания есть одна фундаментальная особенность – оно осознает только знакомое:«Человек всегда опирается на то, что уже есть в наличии» [Гумбольдт 2000, 54]. Признание осуществления творчества без образца фактически означает признание творения из ничего. Чисто интуитивно трудно принять, что появление сознания и языка связано с проявлением такой творческой мощи в первобытном существе, на которую теперь человек не способен.
Психологи определяют творчество как «создание на основе того, что есть, того, чего еще не было» [Гримак 1989, 205]. Психология выделяет репродуктивное и творческое воображение. Первое только воспроизводит в памяти известное, второе создает неизвестное. Но, в сущности, творческое воображение не больше, чем «великий комбинатор». При создании самых фантастических образов оно комбинирует знакомые элементы в новый предмет (русалка – женщина-рыба).
В ходе своих экспериментов Д.Н. Узнадзе пришел к выводу, что «использование звукового комплекса в целях наименования невозможно считать случайным явлением. Оно имеет свои психологические основы, среди которых особенно естественной и, следовательно, первичной надо считать то общее впечатление, эмоциональный тон и, наконец, форму, в которой встречаются друг с другом наименовываемый объект и звуковой комплекс» [Узнадзе 1966, 26].
Произвольная последовательность фонем родного языка или незнакомые слова иностранного языка не воспринимаются в качестве знака. Создание слова – акт соотнесения звуков с наличным еще до нашего познавательного акта смыслом. Следовательно, для именования объекта необходимо наличие как минимум двух условий – разума и сравниваемого с непознанным предметом уже известного.
Все языковые факты мотивированы предшествующими. Каждая новая номинация основана на прежде осуществленной номинации. Опускаясь по лестнице причин (в случае с лексикой – по этимонам слов) в глубину человеческой истории, мы упираемся в ситуацию первого познавательного акта и первой номинации. Как бы ни относиться к проблеме происхождения человека, закономерен вопрос: где тот образец, на который ориентировался первый человек, называя первую вещь?
При встрече сознания с неким предметом ему нужно знакомство с другими понятиями и предметами. Для первого акта познания этой апперцепционной базы быть не могло. Известный современный лингвист В.И. Карасик пишет, что «случаи наименования «от нуля» являются единичными.: давая имя предмету, ребенок неосознанно опирается на языковой опыт, т.е. на выразительные возможности языка, усвоенные ребенком в общении со взрослыми. Библейский Адам в этом смысле не является исключением: он давал имена тварям земным на основе своего опыта общения с Создателем» [Карасик 2006, 318].
Раз знаковую ценность для человека имеет только смысл, закодированный в известной ему семиотической системе, разум нашел этот смысл. За внутренней формой первого слова, должен стоять семантический прототип. В материальном мире, где человек только что оказался и где нет знакомых ему предметов, он не мог его найти. Значит, он нашел его за пределами видимого мира. Значит, с необходимостью должен существовать нематериальный мир, наполненный «трансцендентными предметами» – основой первичного и вообще любого семиозиса.
Мы приходим к Платону и его миру идей (эйдосов). В.В. Налимов пишет: «Моя исходная позиция состоит в утверждении, что смыслы изначально заданы в своей потенциальной, непроявленной форме. Это платонизм. <…> Человек не механически считывает их, а творчески распаковывает континуум смыслов…» [Налимов 2000, 14]. Лингвисту хорошо видно, что позиция философствующего математика – не только платонизм, но и гумбольдтианство. В 20 в. данную лингвофилософскую традицию продолжили С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский и А.Ф. Лосев. Это не те люди, мнением которых можно было бы безболезненно пренебречь.
В свое время странный материалист А.А. Любищев увидел в развитии биологических организмов «воплощение идеи, имеющей конечной целью торжество духа над материей», понимая это как «возрождение подлинного платонизма, главного и …единственного серьезного противника дарвинизма…» [Любищев 1982, 67]. Читая научную литературу, снова и снова сталкиваешься с укрывающимся за новой терминологией платонизмом.
Доктор психологических наук В.Е. Клочко убежден в том, что «кроме чувственных качеств (воспринимаемых органами чувств), не менее реально (в смысле «на самом деле») существуют и сверхчувственные качества предметов и явлений, которые так же определяют их качественную специфику, но о наличии которых можно узнать не через ощущения и восприятия, а через мышление» [Клочко 2004, 33]. Выделяя в природе человека «ментальное пространство», В.Е. Клочко пишет: «Оно включает в себя, как минимум, еще три субъективных координаты – значение, смысл и ценность, а это значит, что оно пронизано эмоциями, посредством которых предметы, носители этих сверхчувственных качеств, становятся доступными нашему сознанию» [Там же, 34].
Похоже, что «сверхчувственные качества предметов» – платоновские эйдосы. К мысли о них приходит, стараясь не замечать своего платонизма, и новейшая научная отрасль синергетика. Ее родоначальник профессор Г. Хакен в 1995 г. отмечает: «Взаимодействие внешнего и внутреннего приводит к появлению новых параметров порядка как в сфере индивидуального, так и в сфере коллективного. В данном случае когнитивную систему подлежит рассматривать не как внутреннюю сеть, представляющую внешнюю окружающую среду, а внутренне-внешнюю сеть, часть элементов которой представлена или хранится внутренне, в разуме, или мозге, а часть существует… во внешней среде» [Хакен 2001, 298].
Платонизм получил лицензию на существование в современной науке под вывеской понятия «информация»: «Информация – это поток слабых энергетических воздействий-сигналов, идущих извне воспринимающей системы, выделенных и упорядоченных на основе ее внутреннего строения» [Философия 2004, 501]. При дефинировании запрещено неизвестное объяснять через неизвестное. Левая часть определения (неизвестное) должна быть объяснена с помощью правой части, в которой не должно быть неизвестного. В данном определении правая часть содержит неизвестный компонент. «Сигнал» – несущее информацию воздействие. Получается: «информация – поток информации». Рискнем высказать умную, но неприятную вещь: это плохое определение. Не следует предполагать злого умысла там, где все объясняется недостаточной компетентностью. Но такую ошибку такой квалификации философов нельзя объяснить логическим просчетом. Грубейшее нарушение правила дедукции, требующего определения неизвестного через ранее познанное, – это ложь перед самим собой. Ложь – в попытке отгородиться от встающих за философией идеализма вопросов.
Ну а то, что между системой и средой должно быть соответствие, безусловно, верно. Именно возникновение этого соответствия и требуется объяснить. Но черную кошку трудно искать даже в светлом храме науки. Конечно, если заранее ее туда не принести. Сложности философов-материалистов в том, что они пытаются найти эволюционный процесс там, где его нет. Читатель, наверное, уже не удивится: информация тоже возникла «сразу и вдруг». А соответствие возможно потому, что мир представляет собой изначальное, неразрывное, континуальное идеально-материальное единство. Семантическое ядро определения понятия «информация» должно включать термины материализма и идеализма: информация – неотъемлемый идеальный атрибут материи.
А.Ф. Лосев писал, что «существует одно и единое, нераздельное реалистически-символическое бытие; и его только в абстракции можно делить на «отвлеченные» идеи и «реальные» вещи. Реально существуют только символы, то есть живые вещи, не «материя» и не «идеи», но именно вещи» [Лосев 1993, 633]. Сама возможность научного познания доказывает существование единого информационно-материального универсума. Атрибутивный подход наделяет информацией все объекты живой и неживой природы – то есть считает ее неотъемлемым атрибутом материи [Абдеев 1994, 182]. Функциональная теория, признававшая ее только за организмами и кибернетическими системами, имеет все меньше сторонников. Для нашего рассуждения это важно потому, что функционализм не вписывается в платонизм: идея должна быть у каждой вещи.
Лингвистический смысл всего изложенного в данном параграфе сводится к следующему. Можно сказать, что существует единый ЯЗЫК, имеющий трехъярусную иерархию – физический, химический и биологический уровни. На последнем резко противопоставлены биохимическая и собственно человеческая подсистемы. На всех уровнях единой ЯЗЫКОВОЙ системы проходят аналогичные процессы, которые в лингвистике называются селекцией и комбинаторикой. Выбор и сочетаемость языковых единиц ведут к цели – осмысленному тексту. Вселенная разворачивается, как текст. Человеческий Язык, реализованный в системах конкретных языков, является частным случаем ЯЗЫКА. И как смыслы человеческого языка создаются и хранятся человеческим сознанием, так и ЯЗЫК как идеальный прообраз Вселенной не мог возникнуть без участия внешнего по отношению нему Разума.И это вселенское Сознание бытийствует в языковой форме.
В каком-то смысле ЯЗЫК и Его Носитель тождественны: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1). Бог – это ЯЗЫК, СМЫСЛ, ИНФОРМАЦИЯ, по-гречески ЛОГОС. Человек – образ Божий, т.е. Язык. Коротко говоря, Бог есть ЯЗЫК. Обратное не верно.Любопытно, что в лабораторной модели эдемского языка, созданной всемирно известным профессором болонского университета У. Эко, Адам, как нам кажется, приходит к аналогичному выводу: «…язык – это часть природного порядка вещей; это явление естественное, иконическое и аналоговое, возникающее из потаенного звукоподражания духа. Язык – это голос Бога» [Эко 2005, 168].
«В начале было Слово…» (Ин. 1, 1). Трудно найти человека, который бы не слышал этот читаемый на Пасхальной службе текст. А задумывался ли кто, что в самый радостный день года мы слышим гимн Филологии? Слово – это Христос, вторая ипостась триединого Бога. В информационно-семиотическом смысле Слово – это структурно-семантический, текстуальный принцип, положенный в основу мироздания. И если верно, что в науке столько научности, сколько в ней математики, то не менее верно и то, что в человеке столько подлинной человечности, сколько в нем филологичности, почерпнутой в личном общении с Богом-Словом.
С.С. Аверинцев считал, что совершенная стихотворная форма самим фактом своего существования свидетельствует «о Божьем мире». Форма контрапунктически спорит с содержанием, своей божественной гармонией отрицая заключенное в словах безбожие: «…Псалом принимает вовнутрь своего пространства слова безумца (Пс. 13, 1. – С.П.), как известно, сказавшего: «несть Бог», – и тем преодолевает их» [Аверинцев 2001, 204]. В конце своих рассуждений Аверинцев говорит, что стих выбран только потому, что в нем отчетливее, чем в прозе, ощущается порядок и ритм. Его литературоведческой мысли можно дать лингвистическое продолжение. Произнося любое слово, человек тем самым свидетельствует о наличие в мироздании Бога, без которого речь как гармонизированный акустический хаос не была бы возможна. С точки зрения представленных выше рассуждений, любое богохульство (а к нему относится атеистическая вера в материю и случай) – это одновременно и доказательство бытия Бога и приговор самому себе.
И еще одно.Компетенция лингвистики должна заканчиваться там, где нет языка. Но раз само мироздание, устроенное Словом, есть ЯЗЫК, то лингвист имеет право интересоваться тем, как циркулирует мировая информация и функционируют другие «языки». Сохранение информации – сущность бытия. Изменяя информацию, можно не только модифицировать систему, но и получить совершенно другой объект.
«Умные» материалы запрограммировано меняют свою наноструктуру под воздействием определенных изменений внешней среды [Филиппова 2005]. Это полезно. В 1919 г. Э. Резерфорд проложил путь к мечте алхимиков, получив водород и кислород путем столкновения ядер гелия и азота. Это может быть любопытным. В современных ускорителях частиц свинец превращен в золото. Это имеет уже сомнительную пользу, и к тому же не окупает затрат. А если речь идет о переписывании культурной информации человека или целого народа?
Теперь, когда стало понятно, что «основная цель живых существ – сохранение своей информации» [Чернавский, Чернавская 2006, 51], мы должны осознавать, кто, какую информацию и с какой целью пытается ввести в нашу программу. «Декларация» (1993 г.) масонского Римского клуба откровенно излагает проект вмешательства в духовное пространство человека: «Тем не менее в стремительно изменяющейся Европе, в мире все еще функционируют архаичные институты управления, продолжают работать устаревшие экономические теории и политические структуры. Необходимы радикальные перемены, и касаться они должны не только этих структур, но духовной сферы, менталитета. Причем простых модификаций здесь будет явно недостаточно» [Римский клуб 1995, 67]. И далее: «Мы убеждены, что деятельность Римского клуба не должна опираться на активные формы борьбы. Наши задачи могут решаться даже более эффективно, если мы будем действовать как бы «за сценой» [Там же, 71].
Игнорирование принципа информированного согласия на такого рода эксперименты выглядит, мягко говоря, подозрительным. Случайно ли, что общая идея синергетики «порядок из хаоса» – масонский девиз древнего шотландского обряда [Шунейко 2006, 82]. Принципы синергетики, призванной объяснить возможность эволюции, используются в модели «управляемого хаоса». Из хаоса суверенных национальных государств и самобытных культур, по замыслам серых кардиналов политики, должен возникнуть новый мировой порядок как финальный аккорд эволюции. Вот только многим здравомыслящим людям кажется, что это конец истории не по Фукуяме [Фукуяма 2005], а по Иоанну Богослову, и называется он не информационное общество, а Апокалипсис.
На фоне грандиозных успехов науки в развитии мультимедийных средств коммуникации, нанотехнологий, генной инженерии и т.п. это весьма тревожно и имеет прямое отношение к нашей общей теме. Специалист по геополитике профессор В.А. Дергачев отмечает: «В информационно-психологических технологиях новейшей геополитики идеальным объектом для захвата представляются территории, где доминируют атеистические души» [Дергачев 2007, 169]. «Трудовая теория» в ее эволюционистской интерпретации – транслятор информации, угрожающей национальному суверенитету. Здесь открывается тема отдельного, большого и серьезного разговора. А пока просто примем это именно как информацию – информацию к размышлению.
Библиография
Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. М., 1994.
Аверинцев С.С. Ритм как теодицея // Новый мир, 2001, № 2.
Александрян Э.А. Сенсорное развитие на ранних этапах онтогенеза и роль двигательного анализатора в этом процессе. Ереван, 1972.
Берг Л.С. Теории эволюции // Берг Л.С. Труды по теории эволюции. 1922-1930. М., 1977.
Бехтерева Н.П., Гоголицын Ю.Л., Кропотов Ю.Д., Медведев С.В. Нейропсихологические механизмы мышления: Отражение мыслительной деятельности в импульсивной активности нейронов. Л., 1985.
Брушлинский А.В. Проблема непрерывного – прерывного в науках о человеке // Человек в системе наук. М., 1989.
Булгаков С.Н. Философия имени. СПб., 1999.
Гримак Л.П. Резервы человеческой психики. М., 1989.
Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влияния на духовное развитие человеческого рода // Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. 2-е изд. М., 2000.
Дергачев В.А. Трансформация технологий новейшей геополитики // Вестник аналитики, 2007, № 1.
Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М., 1982.
Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся. Очерки российской психологии. М., 1994.
Зинченко В.П. Психологические основы педагогики (Психолого-педагогические основы построения системы развивающего обучения Д.Б. Эльконина – В.В. Давыдова). М., 2002.
Камчатнов А.М., Николина Н.А. Введение в языкознание: Учеб. пособие для филологических факультетов университетов и педагогических вузов. – 4-е изд. – М., 2002.
Карасик В.И. Смысловая свобода знака и типы общения // Язык вражды и язык согласия в социокультурном контексте современности. Екатеринбург, 2006.
Клочко В.Е. Коммуникативная среда как фактор становления человека // Менталитет и коммуникативная среда в транзитивном обществе / Под ред. В.И. Кабрина и О.И. Муравьевой. Томск, 2004.
Кривоносов А.Т. Мышление – без языка? // Вопросы языкознания, 1992, № 2.
Лалаянц И.Э. Тайны генетики. Люди и клоны. М., 2005.
Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1999.
Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Сочинения. Т. 13. Л., 1935.
Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1990.
Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993.
Лурия Р.А. Язык и сознание. Ростов-на-Дону, 1998.
Любищев А.А. Программа общей систематики // Любищев А.А. Проблемы, формы, систематики и эволюции организмов: Сборник статей. М., 1982.
Медников Б.М. Аксиомы биологии. М., 1982.
Налимов В.В. Разбрасываю мысли. В пути и на перепутье. М., 2000.
Паун Г., Розенберг Г., Саломаа А. ДНК-компьютер. Новая парадигма вычислений. М., 2004.
Попов М.А. В защиту квантового идеализма // Успехи физических наук, Т. 173. 2003, № 12.
Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М., 1986.
Психологический словарь / Под ред. В.П. Зинченко, Б.Г. Мещерякова. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1996.
Рамишвили Г.В. Языкознание в кругу наук о человеке // Вопросы философии, 1981, № 6.
Римский клуб: 25 лет со дня основания // Вопросы философии 1995, № 3.
Соловьев В.С. Критика отвлеченных начал // Философское начало цельного знания. Минск, 1998.
Тростников В.Н. Им же вся быша… // Москва, 1995, № 1.
Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966.
Ухтомский А.А. Доминанта и интегральный образ // Собрание сочинений. Т. 1. Учение о доминанте. Л., 1950.
Филиппова О.Е. «Умные» полимерные гидрогели // Российская наука: Истина в ином приближении. Сб. науч.-поп. статей. под ред. В.П. Скулачева. М., 2005.
Философия: Учебник / Под ред. А.Ф. Зотова, В.В. Миронова, А.В. Разина. – 2-е изд., перераб. и доп. – М., 2004.
Флоренский П.А. Имена. Кострома, 1993.
Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2005.
Хакен Г. Принципы работы головного мозга: Синергетический подход к активности мозга, поведению и когнитивной деятельности. М., 2001.
Хеллер М. Творческий конфликт: О проблемах научного и религиозного мировоззрения. М., 2005.
Чернавский Д.С., Чернавская Н.М. Проблема целеполагания и идеологическое единство России // Будущее России в зеркале синергетики / Под ред. Г.Г. Малинецкого. М., 2006.
Шенк Р., Лебовиц Л., Бирнбаум Л. Интегральная понимающая система // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1983. Вып. ХΙΙ.
Шунейко А.А. Символы и термины масонов: Словарь. Хабаровск, 2006.
Эко У. Роль читателя. Исследования по семиотике текста. СПб., 2005.
