V. Органическое строение предрасполагает человека к хрупкому здоровью, но к выносливости и долголетию, а потому и к расселению по всей Земле

Человек стал ходить прямо, а вместе с тем стал существом хрупким и богатым внутренним теплом, силой, так что тут любому животному далеко до человека. Пока человек пребывал в дикости, он был весь покрыт

волосами, особенно на спине, — вот его покровы, и Плиний Старший сокрушается, зачем природа лишила их челвека¹⁸. Но благотворная мать-природа куда лучшие покровы дала человеку — это и его нежная, а при том и крепкая кожа, которая справляется со всякой непогодой и со всякими резкими переменами климата, если только помогает человеку искусство, его вторая природа.

А к искусствучеловека повела не только нагота его, но нечто более прекрасное и человеческое — робкое чувство стыда. Что бы ни говорили философы а для человека стыдиться своей наготы естественно, и темный аналог этого чувства встречаем мы уже у некоторых пород животных: самка-обезьяна прикрывает свою наготу, и слон спаривается в дремучих темных лесах. И почти нет таких народов, живущих своей животной жизнью^11*, которые не прикрывали бы свое тело, где бы по крайней мере женщины с того возраста, когда просыпаются в них инстинкты, не прикрывали своей наготы, тем более что нежность и восприимчивость этих органов и другие причины требуют, чтобы они всегда были защищены. Итак, человек еще не прикрывался ни одеждами, ни мазями от ярости стихий и укусов насекомых, а уже чувственная природа заставила его распорядиться так, чтобы орган самого сильного и жизненно необходимого влечения был прикрыт и защищен. У всех благородных животных не самка ищет самца, а самец — самку; самка исполняет, сама того не ведая, намерения природы, и нежная женщина тоже — хранительница прелестного чувства стыда, чувства, которое не могло не развиться у человека, когда тот стал ходить прямо.

Вот почему появилась у человека одежда, а как только он научился этому и еще некоторым другим искусствам, то он был уже в состоянии переносить любой климат и осваиваться во всех зонах. Лишь немногие животные, можно даже сказать — одна собака, последовали за человеком в его переселениях — и какие перемены вызвало это переселение во всем их внешнем облике, как видоизменило оно их природный нрав! Только человек переменился мало, а если говорить о существенном, то он и совсем не переменился. Удивительно сохранилось все его естество — стоит только посмотреть на перемены, которые претерпели его спутники. Нежная природа человека так определена, так совершенно устроена, что человек стоит на высшей ступени развития, и возможны в его строении лишь весьма немногочисленные различия, которых не назвать даже и отклонениями от нормы.

Но почему же? И на сей раз потому, что человек ходит прямо, — иной причины нет. Если бы мы ходили на четвереньках, как обезьяна или медведь, то можете не сомневаться — и у человеческих рас (если позволе-

^11* Мне известны только два племени, которые ходят совершенно нагими и живут по-добно животным: это пешересы на крайней оконечности Южной Америки — отбросы других нации — и дикое племя близ Аракана и Пегу — до сих пор загадка для меня в этих местах, хотя существование его подтверждает новый путешественник (см. Mackintosh's travels, t. 1, p. 341. London, 1782).

но употребить такое неблагородное слово) было бы свое ограниченное место жительства, и ни одна раса никогда не покидала бы своего отечества. Человек-медведь любил бы свою холодную страну, человек-обезьяна — жаркую; и теперь мы замечаем еще, что чем ближе к животному стоит человеческое племя, тем более прикреплено оно к своей земле и к своему климату, — всеми узами тела и души привязан народ к своей почве. Природа подняла человека с земли — она возвысила его, и он стал властелином земли. Человек распрямился, его строение усложнилось, и кровообращение стало более тонким, и жизненные соки стали смешиваться многообразнее, и жизненное тепло стало крепче, стало более стойким, а тогда человек только и смог заселить Сибирь и Африку. Только потому, что тело человека выпрямилось и органическое строение его усложнилось, человек смог переносить и холод, и жару, где не может жить ни одно живое существо, — и притом человек переменился лишь очень незначительно.

Но, конечно, если человек стал более нежным существом, то это и другие, взаимосвязанные обстоятельства открыли путь целому ряду болезней, чуждых животным, — их красноречиво перечисляет Москати^12*. Кровь совершает свое круговое движение в механизме, поставленном вертикально, сердце вынуждено принять косое положение, внутренние органы работают в оболочке, стоящей прямо, — и естественно, что все эти части нашей машины подвержены большим опасностям, чем в теле животного. И как мне кажется, женский пол платит еще более дорогой ценою за свою хрупкость и нежность...

Однако природа столь благодатна, что она тысячекратно возмещает утраченное и смягчает упущения, ибо утончились, стали духовнее и наше здоровье, и наше самочувствие, и наши ощущения, и наши возбуждения. Животное ни минуты не наслаждается человеческим здоровьем, человеческими радостями, и ни одной капли из нектарного потока, какой пьет человек, оно никогда не вкусит, и даже со стороны чисто физической у животного меньше болезней, потому что построено оно проще, зато болезни его упорнее, протекают тяжело. Ткани, нервы, артерии, кости животного, даже мозг — все тверже, чем у человека, вот почему все наземные животные, которые живут рядом с человеком, за исключением, быть может, одного слона, возраст жизни которого почти совпадает с человеческим, живут не так долго, как человек, и раньше человека умирают естественной смертью, то есть от старости, от омертвения затвердевших тканей. Получается, что природа предназначила человека для того, чтобы жил он дольше всех, чтобы жизнь его была полна здоровья и радостей, какие только может вместить в себя земное существо. И многообразная человеческая природа такова, что в организме человека одно приходит на помощь другому; потребовалась вся разнузданность безумствований и пороков — вот на это животное, конечно, не способно! — чтобы ослабить и ис-

^12* «О существенном физическом различии животных и человека». Геттинген, 1771¹⁹.

106

портить механизм человеческого тела так, как бывает ослаблен и испорчен он в известных условиях. Благодатная природа всякому климату дала травы, лечащие от болезней, и только путаница всех климатов превратила Европу в болото, в котором кишат все беды, неведомые народам, живущим сообразно с природой. Но если европейцы по собственной вине обрели это зло, то обрели и добро — единственное, какого заслужили, — появился у нас врач, который помогает природе избавиться от болезни, а в случае, когда не может следовать природе, по крайней мере хоронит больного по всем правилам науки.

О, что за материнская забота, что за мудрость божественной природы — она определила возрасты нашей жизни, она определила число лет человеческой жизни! Если живому существу суждено скоро развиться, оно и растет быстро, рано созревает и быстро достигает цели своего существования. А человек, словно дерево посаженный в почву земли, растет медленно. Подобно слону, он дольше других остается в чреве матери, и годы молодости длятся у него долго, несравненно дольше, чем у любого животного. Выходит, что природа как только могла растянула эту счастливую пору юности, когда человек может учиться, расти, радоваться жизни и невинно наслаждаться своим существованием. Проходит несколько дней, несколько лет — и вот животное уже совсем сложилось, а некоторые и в момент рождения — существа уже во всем сложившиеся; но тем несовершеннее эти животные, тем раньше погибают они. А человеку нужно учиться дольше других, потому что ему предстоит выучить больше всех, все зависит у него от того, усвоит ли он сам, самостоятельно, умения, искусства, разум. Если впоследствии легион случайностей и опасностей и сократит дни его жизни, то все же он насладился долгой порой юности, жил беззаботно и мир вокруг него рос вместе с его телом и душою, и круг надежд расширялся, по мере того как горизонт ширился и рос, и юное сердце все сильнее стучало, переполняясь любознательностью, нетерпеливыми мечтами обо всем великом, добром и прекрасном. Цветок полового влечения у человека здорового, неперевозбужденного расцветает позднее, чем у животных, потому что человеку предстоит долгая жизнь и не пристало ему растрачивать благороднейший сок своих телесных и духовных сил. Насекомое рано начинает служить любви и рано погибает; целомудренные животные, живущие парами, живут дольше, чем животные безбрачные. Похотливый петух рано умирает, а верный своей подруге лесной голубь живет до пятидесяти лет. Для любимца природы и предназначена брачная жизнь, а первые годы своей жизни, годы бодрости и резвости, человек живет сам для себя, словно нераспустившийся бутон Наступают вслед за тем долгие годы, когда силы человека бродят и играют, когда приходит возмужалость, зреет разум человека, и, созревая, остается свежим, как и силы деторождения, — остается свежим до такого преклонного возраста, какой и не снился животным, но вот наконец наступает смерть и разрешает прах и дух, замкнутый в теле, от чуждых им оков. Природа искусно построила бренную хижину человеческого тела: искусства, какие только могло вобрать в себя тело, все пошли на него, и даже

если говорить о том, что сокращает и ослабляет жизнь человека, то природа краткость наслаждения восполнила остротою чувства, а расточение энергий возместила более глубоким ощущением сил.