Предварительное замечание по эпистемологии

При рассмотрении какой-либо психологической про­блемы почти самопроизвольно возникает вопрос, почему она возникла. Этот тип умственной установки уходит кор­нями в вековое представление о причинности вещей, или о линейной причинной зависимости. Подобная зависимость предусматривает прямолинейное отношение между при­чиной и следствием, проявляющееся в натуральных явле­ниях, как биологических, так и психических.

Отправляясь от этой точки зрения, для решения про­блемы представляется необходимым докопаться до изна­чальной причины, вызвавшей проблему. Причина, по оче­видной логике, должна предшествовать следствиям. В свя­зи с этим для решения существующей в данный момент проблемы необходимо осуществить анализ прошлого. В нашем специфическом контексте эта устаревшая и огра­ниченная концепция лежит в основе традиционных моде­лей интепретации психических феноменов и человечес­кого поведения. Подобные подходы, даже если они зани­мают противостоящие друг другу позиции, например, как это имеет место в случае психоанализа и бихевиоризма, основывают свою теорию и вытекающие из нее модели терапевтического вмешательства на предопределяющем отношении причины по отношению к следствию. На эпи­стемологическом уровне теоретической модели мало что изменяется, идет ли речь об «изначальной травме» для психоаналитика или об «оперантной обусловленности» для сторонника бихевиоризма. В физике и естествозна­нии этот тип эпистемологической модели изжил себя уже более ста лет назад. Действительно, достаточно вспомнить принцип относительности Эйнштейна, принцип неопре­деленности Хайзенберга, или более современные иссле­дования Матураны и Варелы о «самотворчестве» живых систем, а также изучаемые Пригожиным «рассеивающие структуры», чтобы найти пример того, в какой мере со­временная наука значительно удалилась от эпистемоло­гии, основывающейся на концепции линейной причинно-следственной зависимости, с тем, чтобы перейти к эпис­темологии, основывающейся на концепции круговой зависимости.

Под круговой причинно-следственной зависимостью понимается отказ от однонаправленности и линейности причинно-следственной зависимости, которая может быть графически представлена следующим образом:

А----► В----► С -—— D

в пользу недетерминистской концепции, находящейся в согласии с современными эпистемологическими теориями о круговой зависимости, которая графически может быть представлена так:

D

В

С точки зрения принципов круговой причинно-след­ственной зависимости процесс принимает форму круга с взаимными воздействиями и ответными реакциями пере­менных. «Когда вступает в игру такой круговой процесс, перестает существовать начало или конец, а имеет место лишь система взаимного влияния между переменными. Из этого вытекает необходимость изучения феномена во всей его глобальности, с учетом того, что каждая переменная всегда проявляет себя в зависимости от ее отношений с другими переменными и от контекста ситуации. Отсюда следует констатация: сумма отдельных частей не эквива­лентна целому, и изоляция единичной переменной для изу­чения ее характеристик непременно приводит к редукци­онизму и к искажениям в познании, в результате чего не формируется целостного представления об особенностях единичной переменной и не происходит реконструкции всего процесса взаимоотношений. В связи с этим возника­ет необходимость изучения феноменов взаимодействия, поскольку именно они вместе с индивидуальными харак­теристиками переменных определяют протекание процес­са и проявление каждой отдельной переменной. Только посредством наблюдения за этой динамикой и за управля­ющими ею правилами можно получить корректное пред­ставление об отдельных феноменах и об их происхожде­нии». (Нардонэ, Вацлавик, 2005, 55 — 56.)

Эта новая эпистемология вошла в область клинической психологии лишь несколько десятилетий назад благодаря ученым школы Пало Альто (Бейтсон, Вацлавик, Уикленд и др.). Применяя подобный новаторский подход в области клиники, они произвели самую настоящую коперниковскую революцию внутри психологических и психиатричес­ких дисциплин. Но, к сожалению, для того чтобы научные новшества достигли широкой публики и вошли в понятия народного здравого смысла, необходимо время более дли­тельное, нежели несколько десятилетий.

Стараясь прояснить ситуацию человеку, задающемуся вопросом, «почему» у него возникла та или иная фобия, не­обходимо прежде всего прибегнуть к утверждению, что знание причин расстройства не является необходимым и полезным условием для избавления от самого расстройства.

Другими словами, для того чтобы вызвать изменения в фобической и обсессивной ситуации с целью полного из­бавления от расстройства, нет необходимости в знании его причин или в знании того, как оно развивалось на протя­жении лет. В то же время представляется необходимым изу­чение того, каким образом функционирует «здесь и сей­час» система восприятия реальности и реакций на нее, свойственная данному человеку, а именно — как действу­ет то, что мы называем «перцептивно-реактивной систе­мой» субъекта. Изучение перцептивно-реактивной систе­мы позволяет (как мы увидим это в третьей главе) разра­батывать и применять стратегии, способные изменить дисфункциональную систему восприятия реальности и от­ветных реакций на нее и, таким образом, привести субъек­та к быстрому и эффективному решению своих проблем.

Несмотря на доказанность бесполезности поиска в про­шлом причин для решения существующей в настоящем проблемы, читатель, наиболее вдохновленный очаровани­ем путешествий внутрь человеческой души, может утвер­ждать, что раскрытие причин расстройства являет собой настоящее интеллектуальное наслаждение и посему явля­ется серьезным развлечением. К сожалению, и в этом слу­чае подобный читатель попадает в целую серию ловушек, запрятанных внутри общения субъекта с самим собой и общения субъекта с другими людьми (в данном случае с психотерапевтом), направленных на — в буквальном смыс­ле — «построение» предполагаемых причин на основании принятой терапевтом теории. Для еще большей ясности: для того чтобы докопаться до причин присутствующей в настоящий момент проблемы, проводится анализ отчета пациента/пациентов, основывающегося на его воспомина­ниях о прошлой жизни и о возникновении проблем. Отчет пациента уже является первой «интерпретацией» реаль­ности, искаженной его современными идеями, убеждени­ями и эмоциями по отношению к прошлому, а посему по­добный отчет является малодостоверным.

Кроме того, к этому добавляется вторая «интерпрета­ция» реальности, осуществляемая терапевтом, который интепретирует и объясняет причины присутствующей в настоящий момент психологической проблемы в свете сво­их собственных теорий. Представляется очевидным, что подобные переходы через интерпретацию и коммуника­цию искажают «изначальную реальность», выстраивая интепретацию, которая затем становится «новой реальнос­тью», созданной взаимодействием между пациентом/паци­ентами и терапевтом. Кроме того, даже если при поиске ответа на вопрос, почему проблема возникла, нам и удалось бы полностью изолировать факты от интерпретации и от теорий, то при формулировании объясняющей причинной теории мы столкнулись бы с проблемой, поднятой совре­менной конструктивистской эпистемологией (von Glaserfeld, 1984; von Foerster, 1973; Watzlawick, 1988) в от­ношении теорий, которые объясняют все, а именно — так называемых «автоиммунизирующих теорий»*.

*Имеются ввиду те теоретические модели, которые представляются не­уязвимыми для фальсификации, поскольку включают в себя и объясня­ют любое событие, а посему являются недостоверными и ненаучными.

Проблема находит свое выражение в единственности и неповтори­мости каждой отдельной человеческой личности, или, луч­ше, человеческой системы с ее особенными характеристиками отношений с самой собой, с другими людьми и с окру­жающим миром. Посему, даже если сходные между собой события, пережитые разными людьми, принимаются в ка­честве возможных непосредственных причин существую­щей в данный момент проблемы, то при этом забывается, что любая реальность изменяется в зависимости от точки зрения, с которой она воспринимается и перерабатывается. Стало быть, одно и то же событие, пережитое людьми с раз­личным типом отношений с самими собой, с другими людь­ми и с окружающим миром, приводит к радикально отлича­ющемуся опыту, который не может быть рассмотрен в каче­стве причин проблемы. С этой точки зрения принимается так называемая «теория единичного случая» («single case theory»), в которой для объяснения причин каждого отдель­ного случая желательна своя специфическая теория.

По нашему мнению, все эти проблемы происходят из-за поиска причины проблемы, который ошибочен с эписте­мологической точки зрения. Другими словами, как выра­зился бы Витгенштейн, слишком часто оценивают, прави­лен или ошибочен ответ, не оценивая при этом, корректен ли задаваемый вопрос. В рамках подхода, нацеленного на поиск решения проблемы, представляется важным пере­ход от подобного «почему существует проблема» к тому, «как она функционирует». Переход от анализа содержа­ния к анализу процесса. Переход от семантического ана­лиза к прагматичной оценке функционирования пробле­мы. Переход от эпистемологической физикалистекой и де­терминистской модели к эпистемологической кибернети­ческой и конструктивистской модели (Ashby, 1954, 1956; Wiener, 1947, 1967, 1975; Bateson, 1967, 1972, 1980; Keeney, 1983; Watzlawick, 1967, 1974, 1980; Weakland, 1974). Пере­ход от ригидной линейности между причиной и следствием к концепции взаимодействия между сопротивляемостью и решением проблемы внутри проблемной ситуации (Watzlawick et ah, 1974). Согласно этой альтернативной ме­тодологической позиции, функционирование определен­ной человеческой системы изучается посредством вме­шательства, направленного на изменение ее функциониро­вания. Считаем возможным утверждать, что в нашем слу­чае, вызывая изменения и решая проблему страха, паники и фобий на широкой выборке субъектов при помощи проце­дуры, имеющей изоморфную проблеме структуру, мы полу­чили знание о том, как функционируют — с точки зрения динамики — те человеческие системы, которые управляют­ся фобическим восприятием окружающей реальности и фобическими реакциями на нее.

Исходя из этого, становится возможным сформулиро­вать теорию, относящуюся не к тому, «почему» возникают страхи, а к тому, как функционируют перцептивно-реак­тивные процессы, характерные для людей, страдающих фобическими расстройствами. Другими словами, сформу­лировать не объясняющую (причинную) теорию страха, а кибернетическую теорию страха. Полученная нами инфор­мация относится скорее не к образованию, а к устойчиво­му существованию проблемы, поскольку перцептивно-ре­активные фобические процессы познаются посредством стратегического вмешательства, разрушающего своеоб­разную извращенную игру взаимодействий, которые под­держивают «равновесие» фобической перцептивно-реак­тивной системы. Поэтому мы считаем, что самая важная особенность данной главы заключается именно в том, что мы не задерживаемся на происхождении обсуждаемых проблем.

Нашим альтернативным предложением является гипоте­за о том, «каким образом» фобические расстройства функ­ционируют. Это гипотеза, позволяющая заострить внимание на детальном изложении того, «как» подобные расстройства существуют и проявляют тенденцию к обострению, по­скольку для достижения прагматичной цели — продуциро­вания изменений и решения подобных проблем — действи­тельно полезной является лишь информация о том, «как» они существуют и все более осложняются, благодаря цепочке перцептивных и реактивных взимодействий между субъек­том и окружающей его действительностью.