Виновник преступного деяния 1 страница

 

95. Как юридическое отношение, выражающееся в посягательстве на правоохраненный интерес, преступное деяние может быть учиняемо только лицом; вред, причиняемый различным интересам, частным или общественным, животными, так же, как и бедствия, создаваемые силами природы, могут иногда вызывать разнообразные предупредительно-охранительные меры со стороны государства или частных лиц, но эти меры не имеют ничего общего с карательной деятельностью государства.

Иначе относилось к этому вопросу уголовное право не только древнего мира*(641), но и средних веков: процессы против животных занесены в летописи как светских, так и духовных судов*(642), причем возможность таких процессов объяснялась или взглядом на преступление, как на деяние, оскорбляющее божество и охраняемый им мир, или же мистическим воззрением на природу и в особенности на психическую жизнь животных; но уже Pierre Ayrault, оправдывая процессы этого рода, практиковавшиеся в его время и даже им самим, оправдывает их только с точки зрения устрашения для людей, готовящихся к преступлению.

Так, в судах светских XIV и XV столетий нередко встречались случаи преследования животных, причинивших смерть человеку, в особенности быков и свиней, плативших своей жизнью, преимущественно через повешение, за свою ярость; причем главной основой подобных приговоров служило каноническое право, постановление 21-й главы Исхода, по которому быка, убившего человека, повелевалось побить каменьями, а мясо его почиталось нечистым; подобное же положение было усвоено греческими законами Дракона и Солона*(643).

К компетенции судов духовных принадлежала, главным образом, другая группа, когда животное являлось источником общественных бедствий: поэтому в истории канонического уголовного права мы встречаемся с процессами против насекомых и животных, истреблявших посевы, жатвы, виноградники. Испуганное население ввиду грозящего зла прибегало к духовенству, а то, не ограничиваясь молитвами об отвращении или прекращении бедствия, устраивало формальные судилища против нарушителей мира; особенно многочисленны были такие процессы в странах католических*(644). Наказания в этом случае имели, конечно, характер не материальный: виновным повелевалось оставить местность, назначалось отлучение и анафема их и т.д.*(645)

Особую группу составляли случаи, в которых животное являлось не столько виновником, сколько соучастником, и притом пассивным, таковы процессы о скотоложстве. Еще в книге Левит (глава XX, стих 15) повелевалось вместе со скотоложниками умерщвлять и оскотоложественных животных, и это начало, перейдя в светское законодательство, сохранилось до позднейшего времени. Так, во Франции до половины XVIII столетия животные в случаях этого рода подвергались даже сожжению; прусское земское право 1795 г. определяло, что таких животных нужно убивать или изгонять из страны*(646).

96. Следовательно, виновником преступного деяния может быть только лицо. Но в области права понятие "лица" распространяется не только на лиц физических, но и на так называемых лиц юридических, которыми признаются: во-первых, единения лиц физических, рассматриваемые как идеальное целое, как единичная личность (universitates personarum), и, во-вторых, отдельные интересы и цели, которым придается самостоятельное юридическое значение, самостоятельная личность (universitates bonorum, pia corpora); одним словом - все то, что, не будучи лицом физическим, способно находиться в юридических отношениях, иметь права и обязанности. Но могут ли юридические лица быть виновниками преступного деяния, могут ли они за учиненное отвечать в уголовном порядке?*(647)

Вопрос этот в науке еще недавно считался решенным навсегда, и притом отрицательно, но за последнее время снова раздались голоса в защиту противоположного мнения*(648), хотя, по моему мнению, communis opinio doctorum *"Общее мнение ученых (лат.)." остается непоколебленным по соображениям как уголовной политики, так и права.

В первом отношении справедливо указывают на то, что признание принципа ответственности юридических лиц вносит крайний произвол и неопределенность в установление объема и условий этой наказуемости: во-первых, защитники этого взгляда должны применять его не ко всем категориям этих лиц, а только к корпорациям, так как нельзя себе и представить уголовного преследования монастыря, богадельни, учебного заведения или предъявления обвинения против открывшегося, но не принятого еще наследства (hereditas jacens); во-вторых, даже и относительно корпораций можно допустить привлечение к ответственности только за некоторые виды преступных деяний: нельзя же обвинять земство или акционерное общество в изнасиловании, лжесвидетельстве и т.д. Но где же в таком случае отыскать границу? Можно ли допустить ответственность только в сфере имущественных посягательств? Очевидно, нет, так как, с одной стороны, и между этими посягательствами существуют такие, которые по самому их составу предполагают виновность лиц физических, как поджог, разбой, а с другой - и между неимущественными посягательствами есть такие, по поводу коих иногда возбуждается вопрос об ответственности лиц юридических, как, например, обиды, злоупотребления политическими правами корпораций, сословий, многие полицейские нарушения и т.п.; в-третьих, такие же условные ограничения нужно допустить и относительно наказаний, которые могут быть применяемы к лицам юридическим: как посадить в тюрьму, сослать на поселение или на каторгу акционерное общество, земство? Остаются, следовательно, денежные взыскания да аналогичное со смертной казнью прекращение, уничтожение корпорации. Но даже применение этих карательных мер к лицу фиктивному может возбудить значительные сомнения. Нельзя отрицать права государства прекращать бытие корпорации, оказавшейся вредной или по цели, которую она осуществляет, или по условиям ее деятельности; но такое прекращение не тождественно с наказанием. С одной стороны, эта мера может быть применяема, хотя бы корпорацией и не было учинено никакого преступного деяния, только вследствие изменения условий общественной жизни, а с другой - учинение членами корпорации преступного деяния, хотя бы и тяжкого, не может оправдывать закрытие общества, если только его цель остается полезной и необходимой для государства. Также не всегда будет рационально и применение денежных взысканий не в виде вознаграждения за вред, а в виде наказания: благоразумно ли взыскивать денежную пеню, например, с благотворительного общества, которому само же государство дает денежную субсидию?

Независимо от неудобств, создаваемых принятием начала уголовной ответственности лиц юридических, представляется более чем спорной юридическая возможность таковой. В этом отношении приводятся доводы также двоякого рода, почерпаемые или из самой конструкции юридического лица, или из основания уголовной кары. Юридические лица всех категорий существуют только как продукт юридического вымысла, возникающего в сложившейся государственной жизни. Признание государственного и общественного значения известных целей и интересов, или существующих самостоятельно и независимо от всякой отдельной физической личности, или достижение коих усилиями и деятельностью отдельного физического лица представлялось бы затруднительным, является причиной создания представления об идеальной личности, как бы аналогичной с личностью физической, но не тождественной с нею, и побуждает смотреть на эту идеальную личность как на правоспособную в тех пределах, которые будут ей отмежеваны законом, причем самые пределы правоспособности этих фиктивных личностей представляются далеко не одинаковыми, состоя в зависимости от свойства и значения цели, ради коей они возникают. Поэтому только те действия юридического лица, которые совершены в отмежеванной ему государством правовой сфере, имеют юридическое значение; все другие, вне этой сферы лежащие действия признаются юридически ничтожными. Но можем ли мы себе представить юридическое лицо, за которым бы государство признало правоспособность и в сфере преступных деяний?*(649)

С другой стороны, уголовная ответственность обусловливается виновностью лица: будет ли это вина умышленная, будет ли это небрежность - виновность все равно предполагает наличность реальной, а не фиктивной воли, предполагает, как мы увидим далее, не только правоспособность, но и дееспособность, имеет дело с субъектами, способными чувствовать, мыслить и сознавать совершаемое, а этого условия, естественно, не существует в лице юридическом, действующем во всех юридических отношениях через представителей.

Принцип уголовной безответственности лиц юридических одинаково применяется ко всем преступным деяниям, как тяжким, так и маловажным, как умышленным, так и неосторожным.

Но само собой разумеется, что эта безнаказанность юридического лица как идеальной личности отнюдь не освобождает от ответственности тех его представителей или членов, которые непосредственно выполнили преступное деяние; за оскорбительное письмо, написанное от имени собрания или клуба, отвечают старшины, подписавшие это письмо, а не сам клуб; за подлог, совершенный правлением акционерного общества, отвечают те лица, которые изготовили, подписали или употребили заведомо подложный документ, и т.п.

Точно так же уголовная безответственность юридических лиц не исключает их ответственности гражданской, в частности - обязанности вознаграждения за вред и убытки. На этом основании существует, во-первых, обязанность юридического лица вознаграждать за действия своих представителей, органов или агентов, как скоро они действовали в пределах своего полномочия или при исполнении своих обязанностей и причинили, умышленно или по неосторожности, вред или убыток, распространяя это понятие и на некоторые случаи устранения последствий учиненного ими закононарушения; во-вторых, юридическое лицо обязуется возвратить весь тот прибыток, который оно получило от противозаконных действий своего представителя или агента на основании общего учения об obligatio ex re, ex eo quod ad aliquem pervenit.

Наконец, признание ненаказуемости лиц юридических не противоречит встречающемуся в жизни наложению на различного рода единения, общины контрибуций, взысканий, ограничения их деятельности или даже прекращения их существования, коль скоро эти меры применяются не как наказание, а как меры административные или политические, потому что в этом случае нет речи о признании виновности юридического лица, об уголовном суде и наказании*(650).

Сомнение возбуждают указываемые некоторыми криминалистами случаи так называемой групповой или массовой ответственности (Сергеевский, "Пособие")*(651), встречающейся в истории всех законодательств, но и оно устраняется уже тем соображением, что в этих случаях нет речи об ответственности лиц юридических, а имеется в виду проявление виновности толпы, масс, т.е. простой совокупности лиц физических, особая форма коллективной вины, разновидность соучастия. Это указание одинаково применимо как к тем случаям, когда ответственность, до смертной казни включительно, применялась ко всем без исключения лицам, бывшим во время учинения известного преступления в данном месте, доме, деревне, на основании допускавшейся в старом праве теории предполагаемой виновности (массовая ответственность в тесном смысле), так и к тем, когда при доказанном участии неизвестного числа лиц в преступлении ответственности подвергались не все, а только некоторые по выбору, жребию, случайному порядку: из девяти - десятого (особая форма прощения вины, непользования карательной властью). В этих случаях нет юридического лица, привлекаемого к ответственности, а существует лишь совокупность предполагаемых или действительных физических виновников*(652).

По тем же основаниям нельзя согласиться и с остроумным построением учения об ответственности лиц юридических, сделанным в новом обширном труде французского криминалиста Местра, заслуживающем, однако, по моему мнению, более подробного рассмотрения. Современное состояние учения о юридических лицах, по мнению автора, есть наследие XVIII века; великая революция, поставив на первый план человеческую личность и ее права, стремясь освободить ее от гнета патримониальных, сословных, корпоративных, промышленных, религиозных, семейных и других единений, поглощавших или ограничивавших личность, пришла к отрицанию жизненного значения и самобытности всех этих органических союзов, видя в них только создания государства, существующие по воле и в пределах воли государства, которое не только упорядочивает и надзирает за их деятельностью, но и определяет ее пределы*(653); эти политической революцией выдвинутые принципы нашли подкрепление и опору в исторически хотя и не точном учении Савиньи о конструкции persona juridica *"Юридическое лицо (лат.)." по римскому праву, сразу получившем непререкаемый авторитет и в Германии, и во Франции, в последней даже сильнее, чем в первой, а это привело юристов к господствующему ныне учению о природе юридических лиц, о их право- и дееспособности и о юридической неспособности их к учинению преступных деяний.

Между тем, говорит Местр, XIX век, в противоположность веку XVIII, во второй своей половине выдвинул на первый план начало кооперативное, начало взаимопомощи и взаимоограничения, как начало бытия и развития человека. Союзы, синдикаты, общества, группы растут и множатся, постепенно завоевывая права и расширяя свою деятельность, и притом самой борьбой с государством доказывая, что они не формальные создания государства, не фикции, а существа реальные, существующие отдельно от составляющих их индивидуумов, полные жизни и деятельности, и этот неоспоримый факт должен был с необходимостью повести к пересмотру учения о юридических лицах и, в частности, учения об уголовной ответственности этих лиц. Как на знамени новорожденного XIX века были начертаны droits de l'homme *"Права человека (фр.).", так на знамени ХХ века должны быть написаны droits d'associations *"Права объединений (фр.).". И вот, опираясь в исторической части на труды германистов, в особенности Гирке, и на критические по отношению к теории Савиньи работы романистов-Момзена, Виндшейда, Унгера, и примыкая по экономически-социальным воззрениям к коллективистам и эволюционистам*(654), Местр идет несравненно далее учений других новейших сторонников уголовной ответственности лиц юридических. Современная жизнь, говорит автор (Introduction, §2), не только свидетельствует о детерминирующем влиянии среды на учинение отдельных преступлений, но и на наличность все более и более растущих коллективных преступлений, которые могут быть поставлены в вину не отдельным лицам, а всему целому.

Для всякой уголовной ответственности необходимы два условия: чтобы виновный мог желать учинить преступное деяние и чтобы он мог учинить таковое; оба условия существуют и для деяний коллективных лиц.

Всякое единение обладает особой волей, отличной от воли составляющих его индивидуумов тем, что она направляется на цели более общие, не имеющие того личного, эгоистического характера, который определяет волю отдельных лиц, и на более отдаленные и длящиеся, чем ограниченные человеческой жизнью индивидуальные стремления. Единение будит уснувшую энергию человека, дает ему сознание общей силы, почему коллективная воля становится и более интенсивной, и более возвышенной. Эта воля может расти, видоизменяться в своем направлении; несомненно, ничто не мешает ей быть направленной и на действия, воспрещенные законом уголовным.

Эта воля выражается в действиях органов юридического лица, все равно, будут ли это органы, выражающие его волю (общее собрание, совет, иногда правление), или органы, осуществляющие волю (директор, распорядитель, заведующий делами), но не в действиях уполномоченных или агентов, которые не могут, по мнению Местра, рассматриваться как выразители воли коллективной. При этом, конечно, для того чтобы юридическое лицо считалось виновником, необходимо, чтобы орган выражал действительную волю общества и чтобы он не выходил из пределов своей компетентности.

Но юридическое лицо может являться не только виновником, но и соучастником преступных деяний (complices), выполненных не его органами, а всяким другим лицом (в том числе и его уполномоченными), как скоро коллективная воля выразилась в подговоре или в оказании содействия преступным действиям такого лица.

Особенность лиц юридических, их нематериальная природа, создает одно только ограничение преступности - невозможность совершения ими некоторых преступлений, но такое ограничение не устраняет ответственности за возможное; так же, как не полная по объему ответственность лиц физических не делает их вообще безнаказанными.

По отношению к ответственности Местр идет даже далее германистов, и в особенности Гирке, так как, разбирая указания на несправедливость наказания при установлении ответственности за коллективную вину тех членов корпорации, которые непосредственно не участвовали в решении или высказывались против такового, Местр устраняет это возражение довольно оригинально, допуская, что те члены корпорации, которые решали или выполняли решения, будут подлежать наказанию как за коллективную, так и за их личную вину, а прочие - только за коллективною вину; причем Местр для успокоения последних говорит, что в этих случаях они несут не наказание, а последствие такового.

Из наказаний к юридическим лицам, по мнению Местра, могут быть применяемы: смертная казнь, т.е. прекращение существования, роспуск, закрытие; из лишений свободы - изгнание, высылка, запрещение пребывания в известных местностях; из лишений прав - лишение тех прав, которые им были предоставлены, например, лишение права участвовать в выборах, быть наследником, получать имущество на основании дарения, и, наконец, все имущественные правопоражения.

Такова эта, несомненно любопытная, теория; но, как я уже сказал, едва ли и она может рассчитывать на теоретический и, в особенности, на практический успех.

Существование коллективной вины в смысле единения виновности нескольких единичных лиц и коллективной ответственности каждого из совиновников за все учиненное не будет отрицать почти ни один из криминалистов, ибо исследование этой формы виновности и составляет предмет учения о соучастии. Но такое единение разве в исключительных случаях может быть отождествляемо с юридическим лицом, а тем более со всяким юридическим лицом; его даже, как мы увидим впоследствии, нельзя распространять на единения, всецело объемлющие личность, - единения религиозные, социальные, экономические, не входящие в понятие юридического лица в тесном смысле. Принадлежность к такому воспрещенному единению может влечь ответственность за самую принадлежность, а не за отдельный акт, таким единением учиненный. Каждый скопец может отвечать за принадлежность к скопчеству, но за оскопление кого-либо отвечает только оскопивший; принадлежащие к анархической или террористической партии, где таковая признается нетерпимою, отвечает, и весьма сильно, за принадлежность к ней, но если известная их группа учинилa взрыв арсенала, цареубийство и т.п., то усиленную ответственность за это деяние нельзя применять ко всем террористам, настоящим и будущим, у которых не существовало воли, в чем-либо выраженной, хотя бы в одном соглашении на таковое деяние. А что будет, если перенести это положение на единения не воспрещенные? Кто-либо из раскольников оказался виновным в совращении - можно ли юридически допустить привлечение к ответственности всех его единоверцев? Такое единение, не обращаясь в соучастие, не может быть субъектом коллективной вины. Но столь же применимы все эти соображения к единениям, существующим для достижения определенной цели, которым государство придало юридический характер. Местр отрицает за трудностью различения общепринятое разделение юридических лиц на виды, но все его рассуждения относятся, очевидно, к universitates personarum *"Общее мнение ученых (лат.).", но и для них они малоубедительны. Воля коллективного лица выражается в постановлении его членов, но это постановление воли не есть выражение воли всех его членов, даже, по большей части, воли их большинства. Для действительности собрания нужна, положим, наличность 1/3 всех членов, а для действительности постановления - простое большинство, и вот воля общества в 900 членов выразится в постановлении большинства 151 члена (составленного притом, может быть, путем подтасовки, раздачи акций); меньшинство присутствовавшее подчиняется по формальным основаниям; большинство неявившееся считается подчинившимся на основании предполагаемого согласия на всякое постановление. Но такое согласие может предполагаться только по отношению к тому, что могло быть предметом обсуждения по уставу общества и в пределах устава, а не может распространяться на все, что вздумается заправилам, а может быть, и одному мощному властителю союза. А что же сказать о значении для всего единения воли и действий избранных обществом делегаций - совета или правления? Как поставить противозаконно учиненное ими на счет и ответственность всего общества? Местр утешает членов тем, что реально виновные понесут двойное наказание, а остальные будут страдать лишь от последствий наказания. Но эти последствия заключаются в лишении меня моего имущества, вложенного в предприятие, в прекращении возможности необходимой, полезной или приятной деятельности, ради которой я сделался членом данного союза. Нежизненность всего построения выступит еще сильнее, если мы обратимся к указанным Местром коллективным карательным мерам. Можно ли применить их ко всякому юридическому единению, даже личного характера? Конечно нет! Местр постоянно говорит о виновности и ответственности городов, общин. Но можно ли, например, за вину избранных отцов города, заседающих в думе, уничтожить, стереть с лица земли хотя бы, например, город Москву или Петербург, подвергнуть изгнанию всех его обывателей, пользующихся избирательным правом, лишить город права принимать пожертвования на его благотворительные учреждения, продать при несостоятельности к уплате наложенного штрафа его галереи, сооружения, даже хотя бы городские выгоны? Едва ли на это рискнут и юристы ХХ века. Очевидно, что, не отрицая ни исторических указаний Местра, ни его соображений о значении деятельности ассоциаций и союзов в современном государственном строе, нельзя на этих основаниях отказаться ни от учения о юридических лицах как о юридической фикции, ни тем более от принципа их уголовной безответственности. Установление таковой было бы отрицанием основных начал уголовной наказуемости и заменой ее полицейскими мерами охраны порядка и спокойствия. Местр (conclusion *"Заключение, вывод (фр.).") видит в коллективной ответственности гарантию свободы ассоциаций против произвола административных взысканий, но очевидно, что корректив таковых нужно искать в установлении правил закономерной деятельности последних.

Но если нельзя говорить об уголовной ответственности отдельных единений, то тем менее возможно юристу говорить об ответственности крупных политических единений, целого народа, как указывают Бернер, В. Спасович ("Учебник"). Последний по этому поводу даже замечает, что "в этих случаях санкция нравственная неминуема, как закон природы; она состоит в том, что и для народов всякая несправедливость влечет ряд страданий, горестей и болезней". Но очевидно, что здесь нет речи о наказании и о карательной деятельности: мы распяли и неуклонно распинаем добро и истину; кровь "вземлющаго грехи миpa" на нас и на детях наших, и это вина и ответственность всего человечества, но и о виновности, и об ответственности в юридическом смысле в подобных случаях можно говорить только в смысле уподобления, а не тождества*(655).

Принцип уголовной безответственности лиц юридических признается за малыми исключениями*(656) всеми новыми законодательствами, причем ныне это начало как бы подразумевается само собою, между тем как прежние кодексы считали необходимым особо упомянуть об этом (Баварское уложение 1813 г., §49; Ганноверское, § 56; Гессен-Дармштадтское, §44)*(657).

В нашем праве вопрос об ответственности юридических лиц был принципиально поставлен только при издании Уложения 1845 г. В материалах по составлению Уложения по этому поводу было высказано: "В Уложении нельзя допускать таких законоположений, кои, не представляя практической пользы, удовлетворяли бы одной логической полноте: кодекс - не учебная книга; простой смысл каждому скажет, что преступление не может быть наказываемо, если не будет лица, коим оно совершено, и всякое выражение о существовании субъекта преступления было бы излишне, в том числе и разрешение вопроса, могут ли нравственные лица, например общество, сделать целым своим составом преступление? Само собою разумеется, что сие было бы возможно только тогда, когда бы все до одного члены сего общества по единогласному намерению нарушили закон; но тогда каждый сам по себе понес бы наказание, определенное сообщникам, и нет никакого повода включать в проект Уложения особое правило о нарушениях законов, целыми обществами сделанных".

Соответственные постановления мы находим в различных томах Свода законов. Так, ст.100 и 101 т.IX постановляют, что собрание дворянское ни по какому делу не может быть потребовано к суду и не может быть заключено под стражу; по ст.1424 Уложения о наказаниях (по редакции трех первых его изданий) в случае составления дворянскими собраниями какого-либо положения, противного законам, наказание налагалось не на все собрание, а только на тех из дворян, которые присутствовали в собрании и подписали постановление.

Однако в Уложении о наказаниях 1845 г. не было последовательно проведено это начало, и в нем, в особенности в первых его изданиях*(658), встречалось несколько постановлений, на основании коих взыскания, имеющие несомненно уголовный характер, налагались на лиц юридических. По последнему изданию Уложения (1885) сюда могли быть относимы: ст.530, на основании коей с еврейского общества, в котором укрылся военный беглец из евреев, взыскивалось не свыше трехсот рублей с каждого, и ст.985, облагавшая общества денежным взысканием за вторичный отпуск лиц, которые не могут снискивать пропитания, буде эти лица будут затем изобличены в прошении милостыни. Действующее Уложение не упоминает о случаях этого рода.

Это начало безнаказанности лиц юридических усвоено и нашей практикой, хотя и не без некоторого колебания. Так, в решении 1884 г. N 4, по делу Российского общества транспортирования кладей, Уголовный кассационный департамент Сената высказал, что лицо юридическое не может подлежать уголовному преследованию за преступные деяния входящих в состав оного лиц или его агентов, которые в порядке уголовном отвечают каждый только за себя. То же подтверждено в решении 1885 г. N 28, по делу таганрогской таможни, а в особенности в решении 1896 г. N 17, по делу директоров Ревельского общества морских купаний Гиппенера и Ризенкампфа, обвиняемых в нарушении санитарных и пожарных правил в находящемся в их заведовании курзале. Повторяя и в этом решении общее положение об ответственности агентов общества, а не самого общества как юридического лица, Сенат вошел в рассмотрение условий и порядка привлечения представителей общества, буде таковых несколько, и указал, что "если проступок, совершенный представителями юридического общества или его агентами, заключается в учинении какого-либо деяния, воспрещенного законом под страхом наказания, то отвечают за него все те лица, которые приняли участие в его совершении по общим правилам о соучастии; если же нарушение заключалось в неисполнении каких-либо возложенных на юридическое лицо общих или особенных обязанностей, то за сие отвечают все члены правления или вообще все лица, заведующие делами оного в совокупности. Конечно, если по уставу данного общества заведование его делами разделено между отдельными членами управления, то и ответственность уголовная за неисполнение, вопреки закону, чего-либо до этой части относящегося, падает на того или на тех из членов правления, в ведении коих эта часть находилась. Но, разумеется, такое ограничительное значение может иметь только распределение обязанностей между членами в силу устава общества, а не вследствие добровольного взаимного их соглашения, так как такого рода частные соглашения не могут устранять ответственности за неисполнение обязанностей, законом на кого-либо возложенных".

97. Итак, субъектом преступного деяния может быть лишь физическое лицо, но всякое ли, однако, физическое лицо; может быть таким виновником? Современное уголовное законодательство всех цивилизованных народов отвечает на это отрицательно: ребенок, умалишенный не подлежат ответственности за учиненное ими зло, хотя бы то, что они совершили, заключало в себе все признаки деяния, запрещенного законом под страхом наказания. Так же смотрит на это и доктрина уголовного права, за малыми исключениями. Дееспособность субъекта, как условие осуществления карательной власти государства, является краеугольным камнем всех теорий, признающих основанием наказуемости виновное посягательство на правопорядок, и притом не только тех, которые смотрят на наказание как на отплату за совершенное, но и тех, которые видят в нем проявление целесообразной карательной правоохраны, так как таковая тем и отличается от других видов охранительной деятельности государства, что она вызывается не только опасной или вредоносной, но именно виновной деятельностью субъекта. Мало того, даже представители теорий, видящих в преступном деянии только повод, а не основание наказуемости, но не принимающие начал нецессарианизма по отношению к человеческим действиям, как, например, проф. Фойницкий, не могут устранить из их построения наказуемости, идеи вины и вменяемости, опасности, и лишь одна группа теорий, не только уподобляющая преступные деяния вредоносным фактам окружающей жизни, но отождествляющая их между собой, теория, видящая в преступнике душевнобольного или прирожденного вредотворца, может пытаться выкинуть понятие вменяемости, как ненужный балласт, из учения о преступлении.