Развитие преступной деятельности 12 страница

Что касается недонесения, то оно предполагало специальную форму невмешательства, а именно незаявление о готовящемся преступном деянии тому лицу, против коего оно было задумано, или правительству, т.е. такому органу власти, который компетентен в принятии каких-нибудь предупредительных мер.

И при попустительстве, и при недонесении ответственность не имела места, как скоро вмешательство в какой бы то ни было форме было или физически невозможно, или было соединено с опасностью, подходящей под понятие крайней необходимости.

В тех законодательствах, которые перенесли прикосновенность в Особенную часть, постановка недонесения о готовящихся преступлениях и попустительства представляется различной. Между тем как недонесение о некоторых важнейших преступных деяниях наказуемо и по многим новым кодексам, например Германскому (§ 139) и Голландскому (ст.135-137), попустительство во всех кодексах, за исключением Австрийского уложения (§ 216), наказуемо только при том условии, когда на виновном, в силу его особого положения, лежит специальная обязанность предупреждать опасность, созданную человеком или даже силами природы.

Основание такой постановки вопроса заключается прежде всего в том, что доктрина, а за нею и закон, как было указано выше, допускают ответственность за невмешательство только в том случае, когда оно стоит в причинном отношении к вреду, составляя особую форму обыкновенного виновничества.

Правда, защитники противоположного мнения говорят, что этим доводом еще не уничтожаются, так сказать, полицейские основания наказуемости попустительства и недонесения. Если полиция может в интересах предупреждения пожара требовать, чтобы на дворах были кадки с водой, или в интересах безопасности отдельных лиц она предписывает, например, освещение черных лестниц в домах, то, по-видимому, еще с большим правом она может требовать, чтобы каждый, могущий остановить преступление, действительно исполнил эту обязанность. С этой точки зрения, попустительство и недонесение признаются нарушением правил, ограждающих общественную безопасность; но и такая постановка вопроса вызывает существенные возражения.

Во-первых, в этом случае пришлось бы наказывать не только попустительство преступных деяний, но и всякого вреда, от кого бы он ни происходил, поэтому уголовной ответственности подлежал бы и тот, кто, заметив сильно надтреснувшую штукатурку на карнизе дома или образовавшуюся при переходе через реку полынью, не предотвратил грозящий вред или не озаботился о немедленном заявлении о том полиции или хозяину дома. Во-вторых, сходство между попустительством и, например, неисполнением каких-либо правил Пожарного устава или мер предупреждения опасности, грозящей кому-либо, весьма отдаленно. Прежде всего, такие нарушения имеют определенный состав, а потому, как и всякий проступок, легко констатируются судом, но попустительство представляется крайне расплывчатым, трудноустановляемым. Закон не может указать те внешние действия, в которых может выразиться попустительство, так как они совершенно видоизменяются сообразно с условиями отдельных случаев, а потому суду придется точно устанавливать и свойство преступной воли, и сознание возможности предупредить зло и т.п., что, конечно, не имеет места при определении ответственности за полицейские нарушения. Наконец, в-третьих, наложение такой неопределенной обязанности - принятия мер, предупреждающих опасность, - на каждого гражданина, не занимающего никакого особого поста в государстве, представлялось бы слишком тяжелым бременем*(1488).

Так же отнеслось к этим типам прикосновенных и действующее Уложение. За неизвещение без уважительных причин полицейского или судебного органа власти или угрожаемого лица о достоверно известных замышленных или предпринятых преступных деяниях оно наказывает как должностное лицо (за недонесение о всяком преступлении, 2-я часть ст.630), так и частное лицо (за недонесение об убийстве, общеопасном повреждении имущества, подделке денежных знаков и о государственных преступлениях, ст.161 и 162), а за попустительство, т.е. за непринятие надлежащих мер к пресечению или предупреждению, угрожает взысканиями только в том случае, когда оно учинено служащим, обязанным, по свойству его службы, предупреждать или пресекать преступные деяния, причем закон ставит условием ответственности - заведомую наличность доказательств существования преступления и наступление последствий (кроме государственных преступлений), а именно требует, чтобы непринятие мер повлекло учинение преступления (ст.630). Кроме того, Уложение особо говорит о некоторых специальных видах попустительства со стороны акцизных и таможенных чиновников и цензоров.

Вторую группу составляли укрыватели преступления и преступника. Уложение 1845 г. определяло их так: те, которые, не имев никакого участия в самом совершении преступления, только по совершении уже оного заведомо участвовали в сокрытии или истреблении следов его или же в сокрытии самих преступников, причем оба эти вида сливались в одном общем понятии деятельности, направленной к укрытию виновного от рук правосудия.

Конечно, и при этом требовалось, чтобы виновный не принимал никакого участия в преступлении и действовал заведомо, причем закон не придавал никакого особого значения мотивам укрывательства, а по отношению к внешней стороне только в виде примера называл некоторые виды сокрытия, но не перечислял их. Таким образом, под понятие укрывательства преступника можно было подводить: спрятание преступника, содействие ему в изменении внешнего вида, окраску волос, перемену костюма, доставление средств к побегу, снабжение паспортом и т.д. - одним словом, все то, в силу чего виновный на долгое или даже на короткое время, например на время обыска, был укрыт или долженствовал быть укрытым от органа власти, причем, однако, эта деятельность должна была иметь физический характер: содействие иными приемами и способами такому сокрытию виновного от правосудия под понятие укрывательства не подходило*(1489). Скрытие же следов преступления предполагало уничтожение, изменение или временное устранение от рук правосудия всех тех внешних материальных предметов, которые свидетельствовали о совершившемся событии или могли служить к изобличению преступника. Таковы, например, замытие крови, увоз трупа жертвы, зарытие платья убитого лица и т.п.

Кроме того, в Особенной части Уложение 1845 г. знало ряд особых случаев укрывательства, наказывая притом виновных, или несмотря на специальную обрисовку учиненных ими деяний, как укрывателей (например, ст.406, 422, 447, 452, 1236 и др.), или образуя из них совершенно самостоятельные типы, как, например, укрывательство военных беглых или беглых арестантов, освобождение арестантов, препятствование их поимке, некоторые виды лжесвидетельства, неправосудие по делам уголовным, пристанодержательство и пр.

Это разнообразие самостоятельных преступных видов укрывательства с полной наглядностью свидетельствует о правильности перенесения всего учения об укрывательстве в Особенную часть и образования из случаев этого рода особой группы посягательств на правильное отправление правосудия.

Отправление карающего правосудия составляет одну из важнейших функций правительственной деятельности, и, в видах ее успешного совершения, государство, во-первых, налагает на граждан ряд более или менее важных обязанностей содействовать правосудию, какова, например, обязанность быть свидетелем, экспертом, доносить об известных преступных деяниях и т.п., и, во-вторых, воспрещает всякое препятствие успешному действию правосудия. Нарушение этой специальной обязанности и составляет содержание укрывательства, которое, таким образом, обнимает действия, направленные к уничтожению возможности или к затруднению раскрытия преступления или изобличения преступника.

Таким образом, и действующее Уложение отнесло к группе противодействия правосудию уничтожение или скрытие доказательств преступного деяния, приобщенных или не приобщенных к делу (ст.166); укрывательство дачей убежища, доставлением средств к поимке, препятствованию поимке или иным каким-либо действием лиц осужденных, привлеченных к следствию или суду или разыскиваемых властью по подозрению в учинении преступления или проступка, а по отношению к учинившим тяжкое преступление в техническом смысле, даже и не разыскиваемых (ст.168, 169); кроме того, Уложение отдельно говорит о специальных видах укрывательства принятием на себя чужой вины (ст.170) и об освобождении арестантов или содействии их побегу (ст.172 и 173), а засим в разделе злоупотреблений по службе указывает некоторые специальные случаи незадержания преступников или укрывательства оных, учиняемых лицами служащими (ст.632).

К третьей группе относились лица, пользовавшиеся или участвовавшие в пользовании вещами, добытыми преступлением. Уложение определило их так: "Те, кои заведомо взяли к себе, или приняли на сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у кого-либо или иным образом добытые вещи".

Этот вид прикосновенности, как и предшествующий, предполагал, что виновный не принимал никакого участия в преступном деянии, хотя и действовал, заведомо зная, что он противозаконно пользуется плодами определенного преступного деяния.

При этом безразлично, получены ли были вещи непосредственно от самого преступника или от третьих лиц, в самом преступном деянии не участвовавших, если только укрывавшему сделался известным индивидуальный случай, при котором добыты эти вещи. Могли быть даже случаи, например при укрывательстве значительных краж, когда укрыватель, зная о самом деянии, не знал его исполнителей*(1490).

Для наличности этого типа прикосновенных требовалось, во-первых, чтобы обвиняемый получил материальную, приобретенную преступником вещь или участвовал в ее сбыте; поэтому извлечение какой-либо иной выгоды из такого деяния, хотя бы имеющей материальный характер, не подходило под понятие укрывательства: таково, например, участие в пьянстве и кутежах преступника; во-вторых, деятельность виновного должна была иметь активный характер: одно знание и незаявление почиталось недонесением, хотя бы виновный и извлек из этого материальную выгоду; в-третьих, самый перечень действий, указанный в ст.14, имел только характер примеров: под понятие взятия могли быть подводимы все юридические сделки, в силу коих вещь переходит к укрывателю, каковы, например, купля, принятие в заклад, в ссуду, в дар и т.п.; то же нужно сказать и о выражениях "передаст или продаст"; передача могла быть, например, отнесена и к отдаче в заклад или на сохранение.

Но даже и при этом широком толковании пользования плодами преступного деяния этот тип прикосновенных служил особенно наглядным доказательством несостоятельности системы, усвоенной Уложением*(1491), так как в Особенной части закон знал ряд отдельных деяний, совершенно сходных по своей конструкции с прикосновенностью. Таковы были постановления о продаже и отдаче в заклад преступно полученного имущества (ст.1701 и 1705, ч.I по изд. 1885 г.) и случаи покупки и принятия в заклад имущества, добытого насилием (ст.1702 и 1705, п.2), а затем в особенности ст.180 Устава о наказаниях, на основании коей за покупку или принятие в заклад заведомо краденого или полученного через обман имущества виновные подвергались аресту не свыше трех месяцев или денежному взысканию не свыше трехсот рублей, и только при обращении этой деятельности в ремесло наказывались как за кражу. При этом составители Устава не разъясняли, в каком отношении должна была находиться эта статья к общим постановлениям об укрывательстве, а по указателю статей Уложения изд. 1857 г., замененных ст.180, следовало заключить, что она обнимала не только случаи покупки вещей, преступное получение коих продавцом подозревал покупатель, но и покупку вещей, заведомо для покупающего добытых преступлением, за что виновный по Уложению 1857 г. наказывался как за участие в краже.

На этом основании статью 180 можно было толковать в том смысле, что она исключала применение к указанным в ней случаям общих постановлений об укрывательстве; но такое толкование благодаря наказаниям, назначенным по ст.180, вызывало ряд недоразумений: почему, например, лицо, принявшее краденую вещь в дар, на хранение могло быть наказано как прикосновенный, а скупщик или закладчик подвергался maximum трем месяцам ареста?

Поэтому Правительствующий Сенат признал, что ст.180 применима только в том случае, когда покупщику не были известны индивидуальные условия приобретения покупаемых им вещей; если же покупщик знал не только о способе приобретения этих вещей, но и о самом случае совершившейся кражи, знал о лице, у которого имущество похищено, то он должен был быть признаваем укрывателем*(1492).

Действующее Уложение все случаи преступного пользования имуществом, добытым преступным деянием, отнесло к группе имущественных захватов, различая при этом приобретение, принятие в заклад или для сбыта и сбыт имущества, заведомо для виновного добытого преступлением или проступком, от случаев такового же принятия имущества торговцами, хотя и не знавшими о способе их приобретения, но действовавшими неосмотрительно, не удостоверившись в принадлежности его продавцу.

Последнюю группу прикосновенных составляли недоносители о совершившемся преступлении. Еще кодексы начала нынешнего столетия допускали наказуемость такого недонесения в весьма широком размере; но потом объем этого деяния все более и более уменьшался, и новые кодексы ограничиваются только наказуемостью недонесения со стороны лиц служащих, и то при наиболее важных преступных деяниях.

Причиной такого вымирания является прежде всего сознание того, что при современных условиях государственной жизни нет необходимости привлечения всех граждан к участию в преследовании преступников, что эта натуральная повинность представляется слишком тяжелой и что специальные органы могут вести дело открытия преступников и с несравненно большим успехом, и с меньшей затратой сил.

С другой стороны, это объясняется существующим во всяком не отжившем еще нравственно обществе презрением к доносу и доносчикам, которое не должно быть игнорировано законодателем. Не надо забывать, что здесь дело идет не о гласном обвинении преступника, при котором обвинитель несет и всю тягость последствий легкомысленного или недобросовестного привлечения кого-либо к ответственности, и даже не о добровольном заявлении органам суда о преступлении, которого заявивший был очевидцем или о котором он имеет несомненные сведения, а о тайном доносе, вынуждаемом угрозой наказания. Обязанность доноса имеет естественным дополнением награду за донос, всевозможные поощрения доносчиков. Конечно несомненно, что такая система может иногда содействовать раскрытию преступлений, борьба с которыми оказалась не под силу специальным органам, но горе той стране, которая обратит донос в необходимый элемент общественной жизни: ради временных выгод правительство посеет в обществе семена страшной нравственной заразы, которая или грозит вымиранием государственного организма, или потребует громадных и долгих жертв на его исцеление*(1493).

Уложение 1845 г. сохраняло на наказуемость доноса взгляд прежних кодексов, но, относя недоносителей к группе прикосновенных, установляло, однако, для них в ст.126 совершенно самостоятельную наказуемость.

Недонесение по Уложению 1845 г. наказывалось по отношению ко всем преступным деяниям, безотносительно к их важности; но во всяком случае ст.126 не могла быть применяема к случаям недонесения о проступках, наказуемых по Уставу о наказаниях.

Но и по Уложению эта ответственность имела известные пределы. Так, ответственность за недонесение не могла иметь места по отношению к деяниям уголовно-частным, так как в этом случае недонесение самого пострадавшего или его представителя было осуществлением его права, а заявление или незаявление третьих лиц не могло иметь никакого юридического значения, так как преследование могло быть возбуждено только по частной жалобе.

Далее, не могли отвечать за недонесение те лица, которые вовсе не могли являться доносителями или которым предоставлено право уклоняться от дачи свидетельских показаний. Так, по ст.97 Закона о судопроизводстве по делам о преступлениях (изд. 1876 г.) запрещалось принимать доносы от лишенных всех прав состояния*(1494). По ст.94 запрещалось принимать, в известных случаях, доносы от детей на родителей, от приказчика, не сделавшего расчета с хозяином, на хозяина; очевидно, что эти лица не могли быть ответственными за недонесение.

Судебные уставы относительно доноса таких ограничений не знают; но зато они знают ряд лиц, которые не допускаются вовсе к свидетельству или могут отказаться от дачи свидетельских показаний. Очевидно, что если для этих лиц не существовало обязанности помогать суду в расследовании преступлений, то они не могли отвечать и за недонесение, так как большее право вмещает в себе и меньшее; таковы лица, поименованные в пп.2 и 3 ст.704, в пределах, этой статьей указанных*(1495), а равно и лица, в ст.705 указанные; но последние за исключением преступлений государственных, согласно прямому постановлению последней части ст.128 Уложения.

Также, по моему мнению, ст.126 не могла быть распространяема на недонесение о преступных деяниях, совершенных над недоносителем, над его личными или имущественными правами. Если кому-либо нанесена тяжкая рана или увечье и пострадавший не заявил о преступлении, то мог ли прокурорский надзор привлечь к ответственности вместе с ранившим и раненого за недонесение? Обязан ли был хозяин дома, видевший, как на его глазах знакомый ему гость стащил тайно какую-либо его вещь, немедленно заявить о том полиции под страхом ответственности по ст.126? Очевидно нет, так как нельзя забывать, что законы уголовные преследуют виновных не только в интересах общества, но и в интересах пострадавших лиц.

В тех ж случаях, где недонесение было наказуемо, оно предполагало наличность двух условий: во-первых, действительного знания о том, что совершилось определенное преступное деяние, так как общих предположений, сомнений в этом отношении было недостаточно: сам закон требовал, чтобы доноситель не основывался на слухах и подозрениях, а приводил в подкрепление своего доноса фактические доказательства; во-вторых, возможности заявления без опасности для донесшего, так как наличность опасности освобождала недонесшего от наказания.

Недонесение, по ст.126, облагалось или крепостью, или тюрьмой, или арестом, или денежным штрафом, или выговором, замечанием или внушением, причем выбор зависел от усмотрения суда. Закон только замечал, что, выбирая наказание, суд соображается с важностью и обстоятельствами дела, следовательно, может принять в расчет и наказуемость того преступного деяния, о котором не донес обвиняемый; но суд не нарушил бы, собственно говоря, закона, если бы он даже назначил недоносителю наказание более тяжкое, чем какое полагается за скрытое им деяние.

По действующему Уложению обязанность донесения сохранялась в весьма ограниченных размерах, так как по ст.163 назначается ответственность за недонесение без уважительных причин только о достоверно известных виновному участниках мятежа или измены, если притом учинивший не был членом семьи недонесшего. По отношению же к служащим (ст.631), обязанность надлежащего извещения возложена на них по поводу всякого преступления или проступка, подлежащего преследованию не по частной жалобе, а равно и относительно всякого лица, участвовавшего в учинении такого деяния.

 

Том 2

 

Правда и милость да царствуют в судах.

Манифест 19 марта 1856 г.

Justitia sine misericordia justitia non est, sed crudelitas; misericordia sine justitia misericordia non est, sed fatuitas. [Справедливость без милосердия не справедливость, а жестокость; милосердие без справедливости не милосердие, а глупость.]

In legibus - salus. [В законах - благо.]

Scire leges non est enim verba earum tenere, sed vim ac potestatem. [Знание законов заключается не в том, чтобы помнить их слова, а в том, чтобы понимать их смысл.]