2017-12-14
400
192. Из понятия преступного деяния вытекает, что наказание представляется выражением того особого отношения, которое возникает между учинившим это деяние и государством. C точки зрения преступника наказание является последствием им учиненного, с точки зрения государства - мерой, принимаемой вследствие совершенного виновным деяния.
Но подобно тому, как не всякое нарушение запретов или приказов авторитетной воли, определяющих нашу жизненную деятельность, мы называем преступным деянием и отличаем это понятие не только от греха и безнравственности, но и от неправды в обширном смысле, так ближайшее рассмотрение, с точки зрения жизни и закона, того, что сопровождает совершившееся преступное деяние, указывает нам, что далеко не все его последствия, не все то, что испытывает преступник вследствие учиненного им деяния, или, как говорили прежние немецкие криминалисты, не всякое "der Uebelthat folgende Uebel" "Не всякое преступление - продолжение зла (нем.).", даже далеко не все меры, принимаемые государством по поводу или вследствие преступного деяния, подходят под понятие наказания. Этим объясняется и то обстоятельство, что и самому слову "наказание" не только в житейском языке, но и в литературе, и даже в специально-уголовной, придают весьма разнообразное значение*(1497), а потому, приступая к рассмотрению учения о карательной деятельности, необходимо установить объем и границы самого понятия наказания.
Так как наказание есть выражение юридического отношения, возникающего между государством и преступником, то, конечно, к области наказания могут быть относимы только юридические последствия преступления, изменяющие права и юридические интересы лица наказываемого. В жизни мы называем часто наказанием различные физические страдания, болезни, материальные лишения, которые падают на виновного совершенно независимо от воли и усмотрения государства и которые или находятся в известном соотношении с учиненным, являются как бы его последствием или только случайно совпадают с ним. Так, мы говорим о проявлении карающего перста провидения как о наказании, когда от разыгравшейся на пожаре бури сгорело имущество и самого поджигателя, когда виновник взрыва сам сделался его жертвой, когда убийца, изнасилователь ослеп или оглох, когда над ним или его семьей стряслось несчастье, когда жертва преступления, защищаясь, искалечила виновного, причинила ему расстройство здоровья и т.д.; но все эти материальные лишения и страдания, сопровождавшие преступление или как бы вытекавшие из него, не составляют наказания в юридическом смысле.
На том же основании необходимо отделить от наказания и нравственные муки, угрызения совести, испытываемые преступником, хотя бы они были столь сильны, что для их прекращения он спешил отдаться в руки правосудия, выстрадать свою вину. Необходимо выделить далее вызванные преступлением изменения в отношениях к виновному его семьи, знакомых, общества, потерю любви, уважения, доверия, и притом даже и тогда, когда такая потеря выражается во внешней, осязаемой форме: не будет наказанием в юридическом смысле отцовское проклятье, хотя бы оно сопровождалось составлением рассерженным отцом духовного завещания, лишающего виновного сына наследства; не будет наказанием отказ от дома, неподача руки, забаллотировка при выборах и т.п., как скоро во всех этих лишениях не заключается юридического ограничения личности и ее прав.
Несравненно теоретически труднее, а практически важнее отграничение наказания от последствий преступного деяния, не только причиняющих моральное или физическое страдание преступнику, но и имеющих юридический характер, видоизменяющих область его прав, но не входящих в область наказания.
Лицо, умышленно разбившее севрскую вазу, приговорено, положим, к уплате штрафа в 50 рублей и к вознаграждению хозяина в 200 рублей; виновный в побуждении, посредством обмана, уступить какое-либо право по имуществу приговорен к тюрьме на 1 год, а сама сделка признана недействительной; виновный в имении в лавке испортившихся съестных припасов посажен под арест на два месяца, а припасы уничтожены; лицо, построившее дом с нарушением технических правил или грозящий личной безопасности, приговорено к аресту, а сам дом сломан; юноша, виновный в краже, посажен в тюрьму и вместе с тем исключен из заведения, в коем он воспитывался; подозреваемый в преступной деятельности или порочного поведения крестьянин по приговору общества передан в распоряжение правительства и т.д. Относятся ли вознаграждение вреда, недействительность договора, истребление испорченных припасов, сломка опасного для личной безопасности здания, исключение из учебного заведения, высылка на водворение к наказанию или все эти меры являются отдельно от него стоящими юридическими последствиями преступления? Практически отделить эти меры от наказания в тесном смысле приходится уже и потому, что они могут, а иногда и должны быть применяемы и по отношению к деяниям, учиненным такими лицами, которые не подлежат наказанию за давностью, смертью и т.д.; они могут быть определяемы не только уголовным судом в его приговоре, но, при известных условиях, и различными иными органами власти, а некоторые из них даже и не могут быть определяемы судом в порядке уголовного процесса.
Но какие же признаки могут быть указаны для отграничения, хотя бы в общих чертах, наказания в тесном смысле от этих quasi*("Как бы, как будто (лат.)") наказаний?
Для этого, мне кажется, необходимо помнить, какими признаками характеризуется юридическая природа уголовно наказуемых деяний вообще. Преступление по существу своему есть совершившееся посягательство на юридический порядок: нарушение правоохраненного интереса, чьего-либо субъективного права есть только средство подобного посягательства; мало того, уголовно наказуемым посягательство на правовой порядок становится только в том случае, если государство признает, что такое посягательство, согласно с исторически сложившимися условиями народной жизни, представляет действительно более или менее важное значение для спокойного существования и правильного развития государства. Следовательно, так как наказание является последствием учиненного преступного деяния, то нельзя причислять к наказанию: во-первых, принудительные меры, принимаемые органами государственной власти в интересе предупреждения или пресечения правонарушений, или меры надзора за отдельными лицами или группами лиц, по своим занятиям, образу жизни, прежней деятельности и т.п. представляющимися опасными для общественного или государственного порядка и спокойствия; во-вторых, принудительные меры, принимаемые этими органами для устранения различного рода затруднений, причиняемых правильному осуществлению предначертанной законом их деятельности, в частности, например, меры, принимаемые органами суда для правильного хода процесса, администрацией - для осуществления надзора акцизного, таможенного, санитарного и т.д.
Далее, так как наказанием могут быть почитаемы только меры, принимаемые государством в интересах публичных ради охраны правопорядка, то посему нельзя относить к наказанию в тесном смысле, в-третьих, те последствия и меры, которые служат исключительно для возмещения материального ущерба, причиненного пострадавшему, для восстановления его имущественных интересов и прав; и, в-четвертых, те меры, которые налагаются хотя бы и органами суда, но в интересах различного рода юридических или моральных единений или учреждений, существующих в государстве, в интересах дисциплины. Поэтому только те меры, которые принимаются государством против лиц, учинивших преступные деяния, вследствие такого учинения, для охраны правопорядка и правоохраненных интересов, могут быть отнесены к карательной деятельности государства*(1498)
193. Меры предупреждения и пресечения преступных деяний отличаются от наказания главным образом условиями их применения и только отчасти содержанием. Даже в тех случаях, когда речь идет о пресечении совершающегося, а иногда и юридически совершившегося нарушения правоохраненного интереса, для принятия мер пресечения не требуется установления виновности учинившего, а достаточно обнаружения запрещенности учиненного: отобранные сочинения преступного содержания, задержанная контрабанда, вредная в санитарном отношении постройка, неочищенные во время эпидемии отхожие места или помойные ямы и т.п. должны быть устранены из житейского оборота; беспризорный ребенок моложе десяти лет или и старше, но не обладающий разумением, учинивший поджог, воровство, занимающийся воспрещенным нищенством, заведомо душевнобольные и притом буйные, учинившие убийство, телесные повреждения, поджоги и т.п., должны быть взяты под охрану, помещены в предназначенные для того помещения; но все эти мероприятия не входят в область наказания. Еще более отличия представляют меры предупреждения готовящихся правонарушений. Для принятия их не требуется установления действительного учинения запрещенного деяния конкретной виновности, достаточно только вероятности его наступления, одной общей порочности данного лица, пригодности его к учинению правонарушений, иногда даже принадлежности к известному преступному или порочному классу населения. C другой стороны, по содержанию своему, по характеру причиняемого стеснения или страдания эти меры столь близко подходят к карательным мерам, что почти отождествляются с ними: то же лишение свободы, то же ограничение прав, тот же имущественный ущерб. Само применение их, хотя и возлагается в общем порядке на полицию или некоторые другие органы администрации, но многие из них могут быть применяемы и органами судебной власти при постановлении или исполнении приговоров по поводу преступных деяний, и притом на тех же основаниях, какими руководствуются административные власти, т.е. не только при применении наказания в тесном смысле к установленной виновности, но и при освобождении от наказания или даже и при оправдании обвиняемого.
Основные положения о преобразовании у нас судебной части в 1862 г., вводя в общественную жизнь высокий принцип ограждения личности, в силу коего никто не может быть наказан за преступное деяние, подлежащее судебному рассмотрению, иначе как по приговору надлежащего суда и никто не может подлежать судебному преследованию за преступное деяние, не быв привлечен к ответственности в порядке, определенном уставом, сохранили, однако, примечание к ст.1 Устава уголовного судопроизводства.
По этому примечанию к судебному преследованию не относятся меры, принимаемые полицейскими и другими административными властями для предупреждения и пресечения преступных деяний в порядке, законом установленном. Эти меры, таким образом, не считаются наказанием, применение их не зависит от карательной власти. При издании Судебных уставов предполагалось, что они будут определены новыми уставами полиции; но это предположение не осуществилось, и система административных взысканий осталась и ныне в крайне неопределенном виде.
В Уложении о наказаниях, изд. 1857 г., в примечании к ст.62 было указано, что в некоторых особенных случаях могут быть употребляемы без особого производства суда следующие меры взыскания: 1) отдача под надзор полиции, 2) высылка за границу, 3) запрещение жительствовать в известных местах, 4) кратковременный арест, 5) выговоры, замечания и внушения, а для лиц, не изъятых от телесного наказания, и легкие наказания розгами не более 40 ударов. Но на основании Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета от 27 декабря 1865 г., п.6, это примечание было исключено, и опять-таки не потому, чтобы было признано, что полиция вовсе не может применять этих мер, а потому, как сказано в журнале, что правила, определяющие права и обязанности полиции, должны быть помещены в подлежащих уставах, а не в Уложении.
Обращаясь же за указаниями к действующим и ныне законам полицейским, мы найдем здесь полную неопределенность. По букве закона полиция ведает все, наблюдает за всем, пресекает и предупреждает все*(1499). Полиция следит не только за нашей публичной деятельностью, но и проникает в нашу семейную жизнь: она должна знать, как мы веруем, что мы думаем, чем наполнены наши сердца, а самые пределы власти этой вездесущей и всеведущей полиции намечены только общими штрихами. Полиция, например (ст.68 Устава о предупреждении и пресечении преступлений), охраняет между всеми, в городе живущими, хотя различных вер, доброе гражданское согласие, мир и тишину; надзирает (ст.119 и след.), чтобы никто, в противность должного послушания законным властям, ничего не предпринимал; она пресекает в самом начале всякую новизну, законам противную; она наблюдает, чтобы всюду царствовало благочиние, добронравие и порядок и приводит всякого, несмотря на лицо, к исполнению предписанного законом; она имеет попечение, чтобы молодые и младшие почитали старых и старших, дети повиновались родителям, а слуги своим господам и хозяевам, чтобы ни от кого (ст.238) притеснений, обид и побоев причиняемо не было и своевольства не происходило и чтобы каждый обращался с другим вежливо и от грубостей и ссор удалялся; но нигде закон не указывает точно, что же, однако, полиция может сделать с обывателем, не исполняющим ее требований. Правда, Уголовное уложение, назначая наказание за неисполнение всяких законных требований полиции, тем самым как бы указывает, что полиции принадлежит только право делать распоряжения, предъявлять требования, а что действительную санкцию этим требованиям может дать только суд; правда, что ст.688, 689 т.II говорят, что никто из чинов полиции сам собою не может ни на кого наложить уголовного наказания и только оказавших явное и насильственное сопротивление ее требованиям берет, в определенных в законах случаях, под стражу; но в то же время оказывается, по примечанию к ст.1 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, что полицейская власть может, хотя и в некоторых особых случаях, порядком, для сего установленным, но без производства формального суда, воспретить жительствовать в столицах и иных городах, а иностранцев высылать за границу. Далее, из других статей можно усмотреть, что полицейские органы могут забирать и отсылать под стражу не только пьяных, но и вообще нарушающих тишину криком, шумом и буйством; они могут высылать из столиц, например, чиновников, отставленных за развратное поведение; равно как и лиц, отбывших наказание, начиная от исправительного дома и кончая тюрьмою.
Просматривая, однако, всю совокупность этих разнообразных мер, можно заметить между ними две различные группы: к одной относятся меры, принимаемые для предупреждения возможности наступления вредных последствий известных действий или устранения уже наступивших последствий, а к другой - меры, принимаемые полицией против личностей, представляющихся вредными или даже только опасными для общественного порядка и спокойствия.
Излагать в уголовном праве меры, которые могут, а иногда и должны принимать органы власти для предупреждения вредных деяний или наступления их последствий или их пресечения, нет необходимости, так как всестороннее рассмотрение их всецело относится к области права полицейского, а те из них, которые могут быть назначаемы в качестве дополнительных наказаний, будут рассмотрены далее, в учении о карательных мерах. В общих чертах можно только указать, что к числу их относятся меры, направленные к принудительному устранению условий, облегчающих, по свидетельству жизненного опыта, возникновение преступных деяний; таковы, например, меры, принимаемые для соблюдения порядка в питейных и увеселительных заведениях, при скоплении и движении народных масс и т.п.; принудительное устранение средств и орудий, пригодных для учинения преступных деяний, как, например, отобрание запрещенного оружия, неверных весов, приборов или станков, устроенных для изготовления поддельных и подложных предметов; принудительное устранение результатов, добытых или созданных преступным деянием, как, например, сломка зданий, вредных или опасных для общественной или личной безопасности; закрытие неправильно открытых торговых или промышленных заведений*(1500); уничтожение испорченных находящихся в продаже припасов, уничтожение поддельных денежных знаков, уборка мерами полиции за счет виновного нечистот со двора и т.п. Сами меры могут заключаться в физическом воспрепятствовании совершению известных действий, в отобрании или уничтожении предметов, в удержании, задержании или удалении лиц, хотя бы и при помощи физической силы и даже посредством оружия, причем в случаях особенно важных, например, для предупреждения или прекращения народных беспорядков и волнений, административные власти, при недостаточности полицейских средств, могут обращаться к содействию войск, по правилам Закона 3 октября 1877 г. (прил. к ст.316, прим. т.II, ч.I, Общего учреждения губернского). Большинство этих мер, а равно и случаев их применения, указано в т.XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений и в т.II, ч.I, в Общем учреждении губернском, причем о необходимости и неизбежности мер первой группы и о предоставлении административным органам права их принятия едва ли может возникнуть и спор.
Вторую группу составляют меры, принимаемые органами власти против личностей, опасных для правового порядка, например, против лиц, не имеющих определенного места жительства и занятий, против бродяг, нищих, против лиц, занимающихся порочной или неблагонадежной профессией, проституток, бродячих увеселителей и т.п.; меры по отношению к лицам, учинившим преступные деяния или заподозренным в таковых, или даже по отношению к лицам, по складу их занятий, направлению, характеру предполагаемым пригодными для преступной деятельности, в особенности для деятельности противогосударственной, - лицам, политически неблагонадежным.
Наиболее важными в сем отношении представляются случаи отдачи в руки правительства административной высылки и ссылки.
Такова высылка, на основании Законов 14 августа 1881 г., 1 июля 1883 г. и 11 июля 1887 г., административным порядком лиц, вредных для государственного и общественного спокойствия, в какую-либо определенную местность Европейской или Азиатской России, с обязательством безотлучного там пребывания в течение назначенного срока, в размере от 1 года до 5 лет [прил.1 к ст.1 (прим.2) Устава о предупреждении и пресечении преступлений, IV, Правила для местностей, не объявленных в исключительном положении, ст.32-36]. Эта высылка основывается на представлениях подлежащих местных властей, каковые представления рассматриваются в Особом совещании при Министерстве внутренних дел и утверждаются министром.
Далее, административная ссылка порочных лиц, предоставленных в распоряжение правительства обществами, как, например, передача в распоряжение правительства порочных мещан (до Закона 1900 г.) и крестьян их обществами*(1501). По Уставу о предупреждении и пресечении преступлений (ст. 186 и след., т.XIV, изд. 1890 г.) мещанским обществам принадлежало право своих сочленов порочного и развратного поведения, трижды уже подвергавшихся по мирским приговорам дисциплинарным взысканиям, т.е. отдаче в разные работы: казенные, городские и частные, и все-таки не исправившихся, предоставлять в окончательное распоряжение правительства. Такое право распространялось на всех членов общества обоего пола, за исключением несовершеннолетних, стариков свыше 60 лет, одержимых болезнями, в законе означенными (ст.94 и 150 Устава о ссыльных), и проживающих в обществах нижних воинских чинов, уволенных от службы за неспособностью. Передача правительству могла быть сделана только на основании мирского приговора, составленного всем обществом или мещанскими депутатами с соблюдением правил, в законе установленных. По утверждении в установленном порядке приговора мещане, переданные в распоряжение правительства, высылались на водворение в Сибирь с женами и детьми.
Совершенно сходное право передачи в распоряжение правительства лиц дурного поведения предоставлялось сельским обществам (ст.205 и след. Устава о предупреждении и пресечении преступлений), хотя и без предварительного принятия против сих лиц мер исправления, но с соблюдением относительно порядка составления приговоров правил, изложенных в ст.51 п.2 и 137 Общих положений и ст.27 ч.2 п.в, ст.143 п.12 и ст.129 п.14 пол. учр. крест., (особ. прил. к т.IX, изд. 1876 г.). Такие приговоры составляются сельскими сходами (в обществах, в коих менее 300 душ, такие приговоры представляются волостному сходу, ст.34 прим. 3 общ. пол.) и утверждаются губернским по крестьянским делам присутствием*(1502).
На основании Закона 12 июля 1889 г. в местностях, где введено Положение о земских начальниках, по ст.34 и 33 сего положения, приговоры сельских и волостных сходов об удалении из обществ порочных членов поверяются земским начальником и представляются им, вместе с его заключением, в губернское присутствие, тем же порядком представляются им в присутствие и жалобы на такие приговоры. При этом земский начальник, если найдет необходимым, может сделать немедленное распоряжение о заключении таких лиц подстражу в городской тюрьме. Мирские приговоры рассматриваются и утверждаются губернскими присутствиями (ст.114); его постановления (ст.126) почитаются окончательными и подлежат немедленному исполнению.
Такая административная ссылка, или, как называет ее закон, принудительное переселение в Сибирь в порядке административном, не была сопряжена ни с какими правоограничениями. Переданные в распоряжение правительства высылались вместе с женами и детьми; они назначались на житье в губернии Тобольскую и Томскую, если не будут сами просить об отправлении в Восточную Сибирь. Прибыв в ссылку, они записывались в сельское или городское сословие с причислением к обществу без согласия оного. В качестве крестьян или мещан из ссыльных им была предоставлена свобода передвижения в Сибири и лишь воспрещен выезд в Европейскую Россию во время отбывания ссылки. Ссылка эта срочная, так как, на основании ст.520 Устава о ссыльных, пробывшим в местах переселения 5 лет, если они одобряются в поведении, разрешается переехать в другие области и губернии, кроме лишь тех, откуда они были удалены*(1503).
Это весьма широкое право мещанских и сельских обществ представлять своих порочных сочленов правительству для ссылки на водворение в Сибирь давно уже вызывало в нашем правительстве стремление к отмене или, по крайней мере, к возможному ограничению этого права, в особенности после отмены крепостного права и отдачи в солдаты в виде наказания, как в видах ограждения прав ссылаемых, так и в интересах мест ссылки, так как число лиц, подвергающихся такому удалению, представлялось весьма значительным*(1504) и весьма затрудняло устройство быта водворяемых. Результатом этого движения и был ограничивающий эту ссылку Закон 1 июня 1865 г., хотя он, вследствие прямого противодействия ему бывшего министра внутренних дел Валуева, и действовал весьма краткое время; но реакция против этого права общества, как несправедливого и мало целесообразного, продолжалась. По затребованным еще в 1878 г. министром внутренних дел отзывам от местных административных и общественных властей о значении такой высылки, многие из губернаторов и земских управ, более подробно разбиравших этот вопрос (хотя и составлявшие меньшинство), высказались против этой меры как не имеющей значения и для охраны общественной безопасности. Ввиду этих данных Министерство внутренних дел и Министерство юстиции, как это выражено в представлении в Государственный Совет 28 февраля 1888 г., пришли к заключению, что и в этом вопросе, как и в вопросе о ссылке по непринятию обществами, доказательства невозможности отмены такого права в значительной степени преувеличены и что, собственно говоря, сохранять это право, оставленное в 1862 г., в виде временной меры до преобразования судебных мест, не представляется достаточных оснований. Поэтому в упомянутом представлении и было выражено, что если пока и не представляется возможности к немедленной полной отмене такой ссылки, то она могла бы быть, по мнению министерства, допущена все-таки не иначе как под условием возложения на счет обществ издержек переселения и обеспечения устройства в Сибири удаленного на счет его общества, по крайней мере на первое время по водворении его в Сибири*(1505).
Эти предположения хотя и были разделены соединенными департаментами Государственного Совета и большинством (34 против 8) Общего собрания, но не получили утверждения, и пересмотр правил по Высочайшему указанию был отложен до осуществления законодательных предположений об исправлении недостатков сельского общественного устройства и надзора за местным крестьянским управлением.
С вступлением на престол императора Николая II вопрос об административной ссылке снова поднялся вследствие неоднократных указаний государя на необходимость избавить Сибирь от наводнения ее отбросами Европейской России, и новый проект преобразования ссылки по приговорам обществ был составлен в 1895 г. бывшим начальником Главного тюремного управления Галкиным-Врасским; по этому проекту эту ссылку предполагалось отменить совершенно, а сохранить за обществами право некоторые, указанные в законе категории лиц обращать в распоряжение правительства для отдачи их в обязательные работы или под особый надзор; однако этот проект остался без движения. В 1897 г. по Высочайшему повелению был вновь командирован начальник Главного тюремного управления А.П. Саломон в Сибирь для ознакомления на месте с положением каторги и ссылки. По представлении им отчета государю императору вопрос о ссылке 5 мая 1899 г. был рассмотрен в Особом совещании под личным председательством государя, а затем Высочайшим повелением 6мая 1899 г. была образована под председательством министра юстиции комиссия, на которую между прочим было возложено рассмотрение вопроса об отмене или ограничении административной ссылки по приговорам обществ; проект, выработанный комиссиею, был внесен министром юстиции в марте 1900 г. в Государственный Совет и получил Высочайшее утверждение Законами 10 и 12 июня 1900 г. (Собрание узаконений N 1506, 1509), на основании коих ссылка по приговорам мещанских обществ отменена безусловно, а ссылка по приговорам крестьянских обществ ограничена. Крестьянским обществам предоставлено постановлять приговор об удалении тех из проживающих в среде сих обществ членов оных (за исключением несовершеннолетних, лиц старше 60 лет, дряхлых и увечных), дальнейшее пребывание коих в этой среде угрожает местному благосостоянию и безопасности. Для приговора необходимо большинство не менее 2/3 крестьян, имеющих голос на сходе, приговор должен быть мотивирован - с сообщением сведений о хозяйственном быте и образе жизни удаляемого лица, а также оснований, по коим признано необходимым удаление этого лица. Приговор этот представляется земскому начальнику, который обязательно на месте проверяет правильность составления и достоверность и уважительность обстоятельств, которые послужили ему основанием. Если он признает приговор составленным неправильно или неосновательным, то он представляет губернскому по крестьянским делам присутствию об его отмене, а в противном случае сообщает уездному предводителю дворянства (где они есть), который со своим заключением препровождает его в губернское присутствие, решающее вопрос окончательно (предположенное большинством комиссии право обжалования в Правительствующий Сенат со стороны высылаемого не было принято). Членам семьи удаляемого предоставляется, если они того пожелают, не следовать за ним в место водворения, и в сем случае они сохраняют в своем владении его земельный надел. Издержки на снабжение одеждой и кормовыми деньгами как удаляемого, так и пересылаемых с ним членов его семьи, со дня передачи в распоряжение правительства и до прибытия на место водворения, падают на сельское общество, а в тех случаях, когда земельный надел удаляемого переходит к обществу, то на общество падают и издержки на кормовое довольствие удаленного и членов его семьи в продолжение первых двух лет со дня передачи его в распоряжение правительства.
В месте водворения удаленный причисляется к одной из волостей распоряжением местного губернского начальства и отдается под надзор полиции. По истечении пяти лет со дня водворения удаленному разрешается, в случае одобрительного поведения, переходить на жительство в другие губернии, кроме той, из коей он был удален, и там приписаться к обществу на общем основании; с разрешения министра внутренних дел он может возвратиться обратно в прежние свои общество и губернию.
Местность водворения определяется на каждое трехлетие по Высочайше утвержденному положению Комитета министров, причем, на основании Положения 9 февраля 1901 г., такими местностями назначены для удаляемых из Европейской России губернии - Архангельская, Астраханская, Вологодская, Вятская, Олонецкая, Пермская, Томская и Тобольская, а для крестьян сибирских губерний - генерал-губернаторства Иркутское и Приамурское. К этой же категории ссылки принадлежит установленная Законами 24 января 1886 г., 8 и 29 сентября 1887 г., 19 ноября 1893 г. и 14 марта 1894 г. административная высылка в Восточную Сибирь лиц, обвиняемых или подозреваемых в неоднократных кражах лошадей и скота в пределах Астраханской губернии, в Cальском округе области Войска Донского; в губернии Cтавропольской и в Кубанской и Терской областях (прил. к ст.298, примеч.2, Устава о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г. и по прод. 1895 г.), предоставленная в Астраханской губернии министром государственного имущества по соглашению с министром внутренних дел, а в прочих местностях - по соглашению военного министра и министра внутренних дел, на основании представлений местного начальства, основанных на приговорах местных обществ об удалении таких лиц, или, при отсутствии приговоров, по удостоверении местного начальства в их порочности*(1506). Высылка может быть как в Сибирь, так и в отдаленные губернии, с соблюдением правил ст.520 и Устава о ссыльных; до постановления приговоров о высылке лица эти подвергаются предварительному аресту.
Далее, сюда же относятся: передача в распоряжение правительства обществами евреев-колонистов, по ст.209 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, своих собратьев; передача обществами колонистов в Кавказском крае (прил. к ст.210) своих сочленов развратного поведения; передача делается по мирскому приговору, который почитается законным лишь в том случае, если в нем участвовали по крайней мере 2/3 старейшин семейств, живущих в колонии; лицо, переданное в распоряжение правительства, высылается за границу с отобранием подписки о невъезде в Россию, а если оно не выедет в течение 9 месяцев или самовольно возвратится, то оно подвергается переселению на житье в отдаленные губернии России по распоряжению губернских правлений.
Не менее важное значение, как и высылка, имеет надзор, установляемый в порядке административном за лицами, вредными для общественного спокойствия. На основании Закона 12 марта 1882 г. (прил.II к ст.1, примеч., 2, Устава о предупреждении и пресечении преступлений), этот надзор установляется или в том же порядке, как и административная высылка, или на основании ст.103511 Устава уголовного судопроизводства, как последствие дознания, произведенного по какому-либо государственному преступлению. Надзор этот может быть или в месте жительства поднадзорного, или в месте его водворения, причем для лиц, высланных на водворение по требованиям общественной безопасности, надзор продолжается обязательно во все время водворения. Положение поднадзорного, ввиду тех правоограничений, которым он подвергается, представляется весьма тяжелым. Поднадзорный обязан жить в определенном месте и может отлучаться не иначе как с разрешения подлежащей власти и с соблюдением предписанных для сего правил, по особому проходному свидетельству; он обязан являться в полицию по первому требованию, а полиция имеет право входа к нему в квартиру во всякое время, имеет право производства обысков и выемок. Поднадзорный не может состоять на государственной или общественной службе, быть учредителем, председателем и членом частных обществ и компаний, а также конкурсных управлений, ходатайствовать по судебным делам, за исключением дел его личных или членов семьи; ему воспрещается всякая публичная деятельность, в частности (ст.24 Правил), например, педагогическая деятельность, участие в публичных заседаниях ученых обществ, служба во всех заведениях тиснения и содержание таковых, торговля книгами и принадлежностями тиснения, содержание трактирных и питейных заведений; только сразрешения министра внутренних дел они могут быть допускаемы к письменным занятиям по найму в государственных и общественных установлениях, кзанятию врачебной и акушерской практикой; им может быть дозволено быть опекунами и попечителями, поступать в учебные заведения, даже в частные. Сверх сего, от местного губернатора зависит воспретить поднадзорному всякое иное, хотя бы и дозволенное законом, выбранное им занятие, если оно служит средством для осуществления опасных замыслов или представляется опасным по местным условиям. Министром внутренних дел может быть воспрещено поднадзорному непосредственное получение почтовой или телеграфной корреспонденции, так что на просмотр начальства должна быть доставляема как получаемая, так и отправляемая им корреспонденция. За нарушение всех этих правил поднадзорный подлежит аресту при полиции, налагаемому административными властями: местным начальником уездной или городской полиции - до 3 суток, губернатором - до 7 суток и министром внутренних дел - до 1 месяца. Поднадзорные несостоятельные получают пособие от казны; но это пособие может быть отнято, если они будут уклоняться от занятий по лености, дурному поведению или привычке к праздности.
Отдельную группу составляют далее меры административных взысканий, налагаемые в местностях, находящихся, на основании Положения 14 августа 1881 г., в положении усиленной или чрезвычайной охраны [прил.1 к ст.1 (прим.2) Устава о предупреждении и пресечении преступлений]. В местностях, объявленных в положении усиленной охраны, начальствующим лицам, между прочим, предоставляется (ст.16): разрешать в административном порядке дела о нарушениях изданных ими обязательных постановлений, подвергая виновных аресту до 3 месяцев или штрафу до 500 рублей; воспрещать всякие народные, общественные и даже частные собрания; делать распоряжения о закрытии всяких вообще торговых и промышленных заведений как срочно, так и на все время объявленного положения; воспрещать отдельным личностям пребывание в местностях, объявленных в положении усиленной охраны и т.д.
В местностях же, объявленных в положении чрезвычайной охраны, начальствующим сверх только что изложенных прав предоставляется, между прочим (ст.26, п.4 и след.): право налагать секвестр на недвижимые и движимые имущества и доходы с них, если путем распоряжения этими имуществами и доходами достигаются преступные цели; право подвергать в административном порядке заключению в тюрьме или крепости на 3 месяца или аресту на тот же срок за нарушение изданных ими обязательных постановлений или за проступки, об изъятии коих из ведомства судов будет объявлено заранее; право устранять от должности всех лиц, служащих на государственной или общественной службе, за исключением особ первых трех классов; право разрушать экстренные, приостанавливать и закрывать очередные собрания сословных, городских и земских учреждений; право приостанавливать периодические издания; право закрывать учебные заведения на срок не долее одного месяца; те же права по Закону 1892 г. предоставлены генерал-губернаторам или лицам, облеченным их властью, в местностях, объявленных на военном положении (т.II Общего учреждения губернского, прил. к ст.23).
Очевидно, что подобные меры административных взысканий, налагаемых не по суду, так близко граничат с наказаниями в тесном смысле, что теоретическое и практическое отделение их друг от друга представляется почти невозможным, а потому нельзя не сказать, что и после издания Судебных уставов в 1864 г. унас власти судебные и административные далеко еще не размежевались.
Этот порядок развития административной репрессии за счет судебной переживала, и в известной степени и теперь еще переживает, и Западная Европа; лишь мало-помалу наука и политическая жизнь цивилизованных наций выдвинули то положение, что без гарантии личности и ее прав, без признания неприкосновенности частной жизни, жилища и т.п. не может быть ни прогрессивного развития общества, ни устойчивости государственного порядка*(1507).
Из европейских государств первая высказала этот принцип Англия. Еще в XIII столетии "magna charta" "Великая хартия вольностей (лат.)." говорила: "Ни один свободный человек не может быть ни схвачен, ни арестован, ни лишен собственности, ни изгнан, ни наказан каким-либо иным способом... иначе как по законному суду ему равных и по законам страны". Хотя нельзя, впрочем, не прибавить, что и гораздо позднее, в XVI и даже XVII столетии, мы встречаемся с неоднократными и существенными нарушениями этих гарантий свободы, как о том свидетельствуют многочисленные факты из эпохи Якова I и Карла I, петиции городов и общин и, наконец, кровавая расправа революции.
На континенте Европы система административных взысканий была в полном цвете еще в XVIII столетии, она была необходимой принадлежностью "старого порядка" и естественным последствием инквизиционного процесса, его системы доказательств, его принципа оставления в подозрении. Государство считало себя вправе во всех тех случаях, где не было явных доказательств виновности, прибегать к пытке, чтобы этим путем получить собственное сознание заподозренного, но когда пытка исчезла, нужно было пополнить образовавшийся пробел. На ее место пришлось поставить систему произвольных взысканий в виде ареста и тюрьмы, ссылки и высылки, отдачи в солдаты и телесной расправы с лицами заподозренными, но формально не изобличенными, или же отсидевшими положенные по суду годы в тех вертепах порока, какими были тюрьмы того времени. Многие немецкие теоретики даже в начале нынешнего столетия*(1508) серьезно доказывали, что эти меры, хотя бы и заключающиеся в тюрьме и ссылке, не могут считаться наказаниями, так как они имеют в виду не возмездие, а предохранение; другие же спорили только о том, нужно ли видеть в них экстраординарные наказания, которые бы налагались, хотя и не по закону, но судом, или же меры безопасности, определяемые исключительно органами полиции.
Франция пыталась покончить с административными взысканиями в памятный день 16 марта 1790 года. Она слишком хорошо помнила систему произвола старого порядка, чтобы не поставить этот вопрос на первую очередь. В бесчисленных lettres de cachet "Королевский приказ об изгнании или заточении без суда и следствия (фр.).", раздававшихся без всякого разбора, находили удовлетворение и личная месть, и религиозная нетерпимость, и политические страсти. Но время для отмены было выбрано неудачно: эпоха великой революции, эпоха кровавого передела общественного строя с ее террором сделала призрачным уничтожение административных взысканий. Даже гораздо позднее, в недавнее время, эти меры воскресали во Франции в виде наполеоновских законов об общей безопасности 12 декабря 1851 г. и 27 февраля 1858 г., предоставивших правительству право ссылать в Алжир и Кайенну всех лиц, находящихся под надзором полиции или отбывших наказания, или даже вообще грозящих опасностью общественному спокойствию, и только Республика, Декретом 17 июня 1870 г., поставила, по-видимому, более прочный предел этой системе.
Конечно, нельзя отрицать того, что полиции должна принадлежать власть на принятие мер, стесняющих или ограничивающих права личности, но, в определенном объеме. Охраняя общественный порядок и спокойствие, она естественно поставлена в необходимость предупреждать нарушения в самый момент их развития, хотя бы это и потребовало известного стеснения чьих-либо личных прав. Нельзя допустить, чтобы на улицах валялись пьяные, чтобы в театрах или церквах производились кулачные бои, чтобы проституция проявляла себя публично, без всяких стеснений, и т.п.; нельзя отрицать, что полиция должна быть снабжена для исполнения своих обязанностей известными средствами и полномочиями, хотя бы ей пришлось прибегать иногда к насилию, аресту, удалению из места пребывания, а в важнейших случаях даже и к содействию военной силы. Общество может требовать гарантий против злоупотребления этой властью в виде установления необходимых формальностей, строгой ответственности агентов за несоблюдение правил, проверки и оценки действий полиции в порядке административных жалоб, но оно в своих собственных интересах не может отрицать такого права.
Равным образом нельзя отрицать права органов полиции иметь неослабный надзор за опасными и подозрительными классами народонаселения, надзор, иногда по необходимости получающий более или менее стеснительную форму.
Но, во всяком случае, не надо забывать, что задача полицейской деятельности - предупреждать преступные деяния и что этим определяется характер и объем мер, принимаемых ею. Беспорядок прекращен, волнение окончено - задержанные должны быть или освобождены, или преданы суду. Неоднократная судимость лица, несомненно, может и должна влиять на ответственность его за учиненные им преступные деяния, может подвергнуть его особым ограничениям относительно свободного выбора местожительства, даже выбора занятий, но не иначе как после установления в порядке уголовного процесса его виновности.
Едва ли нужно серьезно доказывать, что административные взыскания, в особенности наиболее тяжкие, для лица, им подвергшегося, имеют такое же или почти такое же значение, как и меры карательные. Кто решится утверждать, что человек, высиживающий в тюрьме месяцы или даже годы по распоряжению администрации, находится тем не менее в ином, лучшем положении, чем его сотоварищ по камере, приговоренный судом за кражу или мошенничество; что сосланный в Колу, Шенкурск или Мезень, или даже в места с сравнительно лучшими климатическими условиями, но при тех правоограничениях, которые сопровождают административную ссылку, может утешать себя тем, что он не приговорен судом, а выслан в порядке административном, может быть, и без объяснения ему оснований таковой высылки. Но если подобная высылка является наказанием, то почему же она может быть назначаема без суда, являющегося органом той же верховной власти, также стоящим под иерархически - служебным надзором? Почему подобное наказание может быть применяемо к лицу, которого виновность не доказана? Почему административный чиновник может прозреть и увериться там, где судья встречает только сомнения и слабые вероятности? Не угрожает ли эта теория административной непогрешимости заменить закон простым усмотрением?
Если даже назначение этой административной кары будет поставлено в зависимость от коллегиального совещания высших сановников, то и тогда не нужно забывать, что эта последняя инстанция имеет непосредственно перед собой не живое лицо, а мертвый доклад, что она действует по принципам старого нашего процесса, но даже без его гарантий для подсудимого. А какой простор для неизбежных влияний и искательств всякого рода, очень часто не имеющих ничего общего с интересами правосудия и государства!
Мало того, эти меры весьма нередко представляются вредными и для общественного спокойствия. Они озлобляют наказанного и из колеблющегося создают непримиримого крайнего; они раздражают семью и лиц, близких сосланному; они, наконец, переводят часто во враждебный правительству лагерь всех тех, кому дорога гражданская свобода и неприкосновенность личности; они подрывают в обществе уважение к праву и закону.
В особенности малопригодны эти меры для учащейся молодежи, не только потому, что она возбуждает сотоварищей, более чутких и восприимчивых по отношению ко всякому проявлению произвола, но и потому, что она особенно тяжело отражается на них, отрывая их от возможности докончить образование и получить средства для дальнейшей жизни. Указания истории и близкого прошлого красноречиво говорят о необходимости перестроя этих мер по началам правопорядка как основы государственной безопасности*(1509).
194. Другую группу мер, сходных с наказаниями в тесном смысле, составляют разнообразные невыгодные последствия, налагаемые на виновных в причинении разного рода воспрещенных законом затруднений успешному выполнению органам судебной власти возложенных на них обязанностей, в частности, обязанностей по раскрытию преступных деяний; а равно и на лиц, не оказавших обязательного для них по закону содействия этим органам*(1510).
Причем аналогично в этом отношении с судебной деятельностью стоит деятельность и административных, а в частности финансовых органов, так как противодействие этой деятельности, а равно и неисполнение добровольно возложенных на граждан повинностей или обязательного порядка деятельности, даже требования соблюдать известные формы деятельности, может повлечь принятие понудительных, так называемых экзекутивных мер или наложение пеней и взысканий за неисполнение определяемых уставами казенных управлений, положениями о податях и пошлинах, уставами торговыми и т.д.
Конечно, обзор и оценка этих мер входят в область процессуального и административного, а не уголовного права, и я только в виде примера укажу на некоторые меры из области процесса*(1511). Таковы невыгодные последствия за неисполнение требований процессуальных законов, наступающие для тяжущихся, как перемещение обязанности доказывать, потеря процессуальных прав по отношению к третьим лицам; привод к следствию по делам уголовным неявившихся свидетелей и самого подозреваемого или обвиняемого, меры пресечения обвиняемому уклониться от следствия и суда; денежные взыскания, налагаемые на свидетелей, понятых, сведущих лиц и т.д. за неявку к следствию и суду, ответственность присяжных и заседателей за неявку к отправлению их обязанностей и т.д.
195. Третью, столь же близкую к наказанию группу составляют последствия, наступающие в интересах потерпевшего от преступного деяния, так как они всего чаще совпадают с наказанием по их цели, применяются теми же органами, на коих возлагается преследование преступных деяний вообще, даже весьма часто входят в карательные меры, как их элементы.
Эта близость зависит как от самого существа вреда и страдания, причиняемых преступным деянием, так и от условий его заглаждения. Потерпевшим от преступного деяния является прежде всего обладатель того правоохраненного интереса, которому непосредственно повредил или которого поставил в опасность преступник, все равно, будет ли таким обладателем единичное лицо, совокупность лиц, составляющая или не составляющая юридическое лицо, включая сюда и само государство как многообразный держатель прав и обладатель интересов; далее, пострадавшими от преступного деяния посредственно, и притом даже пострадавшими в юридическом смысле, могут являться те разнообразные, более или менее тесные единения, к коим всецело или известной стороной деятельности принадлежал непосредственно пострадавший, как, например, члены его семьи, артель, общее предприятие, церковь, ведомство и т.д.; и, наконец, государство как охранитель правопорядка, тот, чьей авторитетной волей пренебрег виновный и сделался ее ослушником. При этом сам вред, причиняемый потерпевшим различных групп, может быть или материальный, имущественный, или идеальный, не находящий осязаемого выражения.
Как было указано, преступное деяние, посягая на правоохраненный интерес, часто совершенно его уничтожая или разрушая, причиняет ущерб не только государству, но и отдельному лицу, обладателю этого интереса, и притом ущерб не только идеальный, но и материальный, имущественный*(1512). Конечно, государство, наказывая преступника, не может и не должно забывать эту сторону преступного деяния. Возможное возмещение вреда, причиненного пострадавшему и лицам, ему близким, входит, в известном объеме, в содержание наказания; но там, где вред имеет непосредственно или посредственно имущественный характер, где он является в виде утраты известной ценности, известной экономической выгоды, там возникает необходимость, независимо от наказания, прямого возмещения такого ущерба, необходимость имущественного вознаграждения*(1513).
Хотя право на вознаграждение возникает, по-видимому, из того же основания, как и право на наказание, хотя, например, по нашим процессуальным законам иск о вознаграждении может осуществляться одновременно и тем же порядком, как и уголовное преследование, но тем не менее и с точки зрения процессуальной и, еще более, по своему содержанию этот иск сохраняет частный характер, обязанность вознаграждения является чисто гражданским отношением между потерпевшим и виновным. Оттого при определении существа и меры такого вознаграждения первое место занимает не вина, а вред: экономически оценимый имущественный вред служит основою иска, и только размер такого доказанного истцом вреда может служить основанием определения меры вознаграждения*(1514).
В Уложении о наказаниях 1845 г. при отдельных преступлениях встречался целый ряд указаний, относящихся до вознаграждения за ущерб и убытки, а в 1-м разделе Уложения, в главе второй, находилось даже особое отделение, содержащее постановления о вознаграждении за вред и убытки. Но тем не менее и при действии Уложения 1845 г. вознаграждение вреда по существу своему составляло предмет гражданского права (ср. реш. Уголовного кассационного департамента 83/2, Вольпе); да и само Уложение в ст.64 (изд. 1885 г.) указывало, что подробные правила о применении общих о вознаграждении начал к различным случаям вознаграждения содержатся в Законах гражданских, а Устав о наказаниях в ст.24 прямо постановлял, что за причиненные проступком вред или убытки виновные обязаны вознаградить на основании Законов гражданских. Действующее Уголовное уложение сделало дальнейший шаг и вовсе не говорит о вознаграждении за вред, предоставляя определение этих последствий всецело Законам гражданским*(1515).
Поэтому подробное изложение учения о вознаграждении выходит за пределы моего курса и я ограничусь только общими указаниями*(1516).
Статья 574 (т.X, ч.I) постановляет, что как по общему закону никто не может быть без суда лишен прав, ему принадлежащих, то всякий ущерб в имуществе и причиненные кому-либо вред или убытки, с одной стороны, налагают обязанность доставлять, а с другой - производят право требовать вознаграждения. Это широкое обязательство заглаждать и исправлять всякий вред, кому-либо противозаконно причиненный, основанное, по выражению Гражданского департамента Правительствующего Сената (83/32, Пыхачевой), на общих началах права и справедливости, по силе коих безмездное обогащение на чужой счет отнюдь не предполагается законом, совмещает в себе и обязанность вознаграждения общественного, например, вознаграждения за имущества, отходящие из частного владения по распоряжению правительства (ст.575-608), и вознаграждение частное, нас теперь интересующее. Это последнее в свою очередь распадается по нашим законам на три отдела: 1) вознаграждение за владение чужим имуществом (ст.609-643); 2) вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступным деянием (ст.644-683) и 3) вознаграждение за вред и убытки, происшедшие от деяний, не признаваемых преступными (ст.684-689).
Дополнением наказания является, конечно, только вознаграждение вреда, причиненного преступным деянием, т.е. деянием, запрещенным законом под страхом наказания; только лицо, понесшее вред от деяния сего рода, может, по ст.6 Устава уголовного судопроизводства, явиться в случае своевременного предъявления иска гражданским истцом в процессе уголовном; требование же вознаграждения, по ст.684, в общем правиле подлежит исключительно ведению суда гражданского. Некоторое сомнение в этом отношении представляют лишь те случаи, когда ущерб причинен таким деянием, которое хотя и запрещено законом, но учинено при условиях, устраняющих его вменимость учинившему, или наказуемость, или даже саму преступность учиненного.
При этом значение причин, устраняющих вменяемость, преступность или наказуемость деяния, для уголовной ответственности виновного далеко не соответствует их влиянию на обязанность вознаграждения ущерба, так что и преступное деяние, не подлежащее наказанию, может создать обязанность вознаграждения по правилам, указанным в ст.644 и след. т.X.
Таким образом, из указанных, например, в ст.16 Устава уголовного судопроизводства причин, устраняющих наказуемость, Высочайшее помилование не прекращает исков о вознаграждении за ущерб и убытки; равным образом, за смертью осужденного, частные иски, возникшие из учиненного им преступления, обращаются на его имущество (ср. реш. Уголовного кассационного департамента 76/83 о порубке в Кахановской даче), и, наконец, давность уголовная не применяется к искам о вознаграждении, которые подчиняются действию давности гражданской.
Далее, из причин, устраняющих преступность деяния, а вместе с тем и уголовную ответственность, собственно в Законах гражданских указаны только две (ст.684), как устраняющие и обязанность вознаграждения причиненного ущерба, а именно: 1) принуждение к нарушению или упущению требований закона или правительства, понимая под последним законные требования органоввласти, обязательные к исполнению их лицом, к коему они предъявлены (реш. Гражданского департамента 70/102, Бортниковского; 80/89, Грищенко и др.)*(1517), и 2) необходимая личная оборона, в том объеме и с теми условиями, которые указаны в Уголовном уложении. Но обязанность гражданского вознаграждения по нашему праву не устраняется, например, если причинивший вред находился в состоянии крайней необходимости, так как это состояние хотя и близко соприкасается с обороною, но и существенно различается от нее тем, что при обороне вред вызывается самим потерпевшим, почему здесь и применяется известное положение legis Aquiliae-quod quis sua culpa damnum sentit non intelligitur damnum sentire "Закон Аквилеи (город в Галлии) гласит: кто не понимает, что вред нанесен по его вине, - не значит, что вред не нанесен (лат.).", а при крайней необходимости со стороны потерпевшего нет никакой вины, и стесненное положение действующего не может служить еще само по себе основанием к умалению прав третьих лиц. Равным образом не может устранить таковую ответственность и причинение вреда по ошибке или заблуждению, так что лицо, истребившее или попортившее, например, чью-либо вещь в добросовестном убеждении, что эта вещь принадлежит ему лично, должно вознаградить владельца за причиненный ущерб.
Но, однако, и деяния, учиненные под влиянием необходимости или ошибки, как и всякое иное причинение вреда, могут не создавать обязанности вознаграждения по иным основаниям, вследствие, например, случайности вреда (casus), как скоро действовавший не только не предвидел, но и не мог предвидеть такого последствия*(1518) или когда предотвращение такого последствия было вне человеческих сил (vis major naturae "Высшая сила природы (лат.)."). Таким образом, статья 647 Законов гражданских постановляет, что не подлежат вознаграждению вред и убытки, происшедшие от деяния случайного, учиненного не только без умысла, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности; ст.684 считает не подлежащим вознаграждению вред, причиненный благодаря стечению таких обстоятельств, которые учинивший не мог предотвратить*(1519), а ст.683 (по изд. 1887 г.) признает вред не подлежащим вознаграждению, когда он произошел вследствие воздействия непреодолимой силы; причем, конечно, во всех этих случаях на ответчике лежит обязанность доказать случайность или непредотвратимость вреда*(1520).
Наконец, даже причины, устраняющие вменимость содеянного виновному, сами по себе по нашему праву не устраняют обязанности вознаграждения, так как, согласно ст.653, 654 и 686 т.X, ч.I, вознаграждение за вред, причиненный малолетними, безумными или сумасшедшими, взыскивается или с имения лиц, имевших за ними надзор - родителей, опекунов, или же с имения самих виновных, когда лица, имевшие надзор, докажут, что не имели возможности предупредить преступное деяние виновного.
Таким образом, преступное деяние, хотя бы иногда виновник его и не подлежал по закону уголовной ответственности, дает право на вознаграждение. Но в чем должно состоять вознаграждение и как определяется его размер?
Как было уже указано, материальное вознаграждение может иметь место только по отношению к имущественному вреду как единственно оценимому и единственно вознаградимому денежным или иным каким-либо вещественным образом; что же касается вреда морального, то он может быть заглажен только наказанием, в какой бы форме оно ни проявлялось. На этом основании и гражданским истцом, согласно точному смыслу ст.6 Устава уголовного судопроизводства, можно признавать только лицо, действительно потерпевшее материальный ущерб, и суд уголовный, обсуждая ходатайство о допущении кого-либо к участию в деле в качестве гражданского истца, должен прежде всего обсудить юридические основания этого ходатайства, т.е. наличность ущерба, создающего определенные требования, выражавшиеся в денежной или имущественной ценности, и притом ущерба, вызванного данным, подлежащим рассмотрению суда деянием подсудимого.
Требования юридической жизни понудили, однако, нашу практику несколько расширить понятие гражданского истца, подводя под него весьма разнообразную группу лиц, которые в момент предъявления ими иска еще не потерпели имущественного ущерба, но могут потерпеть таковой, как скоро деяние, в учинении коего обвиняется данное лицо, будет признано хотя и существующим, но не преступным, невменимым ему и т.д. Таковыми лицами, согласно указанию нашей практики, являются, например, страховые общества по делам о поджогах, так как обвинение поджигателя освобождает их от уплаты по полисам за сгоревшее имущество (76/97, Овсянникова); наследники по закону или их правопреемники - в делах о подделке духовных завещаний (69/617, Княжнина); при обвинении в неправосудии - лица, по делам коих состоялись решения, за которые виновный предан суду (74/72, Шамина); по делам о лжесвидетельстве по прелюбодеянию - брачущийся, против коего давали показания обвиняемые в лжесвидетельстве (73/622, Залевского; 76/14, Гусева; иначе 74/331, Родзевского), и т.д. Но, разумеется, и для допущения этих имущественно заинтересованных лиц в качестве гражданского истца в уголовном деле необходимо, чтобы они доказали несомненность или возможность возникновения для них имущественного вреда от преступления; идти далее и распространять права гражданского истца, как делала иногда наша практика (например, реш. Уголовного кассационного департамента 85/5, Мироновича), на лиц, потерпевших только вред моральный,не соответствует самому понятию вознаграждения за вред*(1521).
Имущественный ущерб может быть понесен под весьма различными формами, смотря по тому, направлено ли было преступное деяние непосредственно против имущественных интересов потерпевшего или же оно причинило этот вред косвенно, направляясь непосредственно против благ личных - жизни, здоровья, свободы и т.д.
В первом случае вознаграждение может состоять прежде всего в восстановлении нарушенного имущественного права или в устранении неправомерно созданной для него опасности. Такое восстановление правомерного состояния, разрушенного или поколебленного преступным деянием, может заключаться*(1522): в возвращении потерпевшему вещей, у него похищенных, если они существуют в натуре; в восстановлении нарушенного владения недвижимостью; в приведении в прежний вид измененных построек или иных предметов; в снесении построек или иных сооружений; в уничтожении актов, добытых путем насилия или иным преступным способом, или в приведении их в прежний вид; в устранении актов подложных или в засвидетельствовании на них их подложности и т.д.
Этот вид возмещения ущерба, а в особенности восстановление владения потерпевшего вещами, у него похищенными и при расследовании дела отобранными судебной или судебно-полицейской властью, имеет свои процессуальные особенности, осуществляясь даже независимо от требования о том потерпевшего, независимо от того, предъявлен или не предъявлен им гражданский иск; поэтому, например, французские криминалисты*(1523) даже противополагают restitutions и dommages - interets "Восстановление прежнего положения и возмещение ущерба (фр.).", считая первые прямым и нормальным возмещением правонарушения, а вторые - косвенным и исключительным.
Так и по нашему Уставу уголовного судопроизводства, ст.126 и 777, вещи, добытые преступным деянием, возвращаются хозяину, хотя бы хозяин не предъявил о том иска, причем если эти предметы, приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств, имеют существенное значение по делу, то они выдаются хозяину только по вступлении приговора в законную силу.
Точно так же судебный следователь, по ст.375 Устава уголовного судопроизводства, предметы, похищенные или отнятые, по отыскании и оценке их, возвращает под расписку тем, у кого они были похищены или отняты. При этом, по точному смыслу всех означенных статей, а в особенности ст.375 Устава уголовного судопроизводства, равно как и ввиду ст.1512 т.X, ч.I, похищенное имущество возвращается хозяину по открытии оного, у кого бы оно открыто ни было, так как даже добросовестный покупщик имущества, оказавшегося краденым, лишается купленного в пользу хозяина имущества и может искать заплаченные деньги на продавца, а по ст.609 и 640 т.X, ч.1 всякий, владевший незаконно чужим движимым имуществом, несмотря на то, было ли это владение добросовестное или недобросовестное, обязан по окончательному решению суда немедленно возвратить имущество настоящему хозяину оного*(1524).
Но если нарушенный имущественный интерес не может быть восстановлен вполне или частью, то понесенный ущерб должен быть возмещен иным путем. Такое возмещение является: во-первых, в виде возврата равноценности утраченного (damnum emergens "Возмещение ущерба (лат.)."), будет ли это состоять в уплате стоимости истребленного или захваченного имущества, в уплате издержек, употребленных на восстановление нарушенного интереса, на отыскание и возвращение вещи и т.п.; и, во-вторых, в возвращении того имущественного прибытка, тех доходов и выгод, которые это имущество приносило его обладателю и которыми воспользовался виновный (lucrum cessans "Бездействующая прибыль (лат.)."), причем таким прибытком может быть почитаем только прибыток, непосредственно приносимый имуществом, как, например, приплод животных, проценты, доход от орудий производства и т.п.; доход косвенный или вероятный, который мог бы получить хозяин*(1525) или который приобретен преступником не непосредственно от самого имущества, как, например, выигрыш по билету, купленному на украденные деньги, передаче хозяину похищенных денег не подлежит. Так и по специальным постановлениям наших гражданских законов (ст.671-674) в случаях присвоения, похищения, истребления или повреждения имущества, кроме возвращения вещи, или исправления поврежденного, или уплаты стоимости, виновный обязуется возвратить все полученные от похищения или захвата имущества доходы, а равно и вознаградить за все понесенные хозяином убытки и потери, за все утраченное или попорченное, а при похищении - и за все расходы, употребленные владельцем на разыскание имущества (ст.672). При этом вознаграждение как вреда, так и убытков, никогда не определяется ex officio*(По обязанности (лат.)."), а требует прямого ходатайства потерпевшего, его о том иска; сам же размер вреда и убытков определяется судом, с одной стороны - в пределах предъявленных исковых требований, а с другой - в размере действительно доказанного истцом ущерба.
Труднее определяется вознаграждение при посягательствах, направленных на личные блага, где имущественный ущерб причиняется как бы косвенно, в особенности же по нашему законодательству, которое пытается дать частные указания по каждому виду преступления, как, например, относительно вознаграждения при лишении жизни или покушении на таковое и при причинении расстройства здоровью (ст.657, 658, 660 и 661); при обезображении вдовы или девицы (ст.662), изнасиловании (ст.663) и других подобных деяниях, предусмотренных ст.509, 513-515 Уголовного уложения; похищении незамужней (ст.664); противозаконном лишении свободы и т.д.
При этом обзор ряда статей, говорящих или упоминающих о вознаграждении за вред, независимо от замечаемого в них излишнего многословия, с наглядностью указывает, что наше законодательство даже и после Закона 1851 г. далеко не вполне усвоило себе правильное воззрение на этот институт как чисто гражданский, сводящийся к тому простому положению, что всякий понесенный кем-либо имущественный ущерб, наличность коего доказана на суде истцом, подлежит по возможности удовлетворению; напротив того, оно вводит в учение о вознаграждении чуждые ему элементы уголовные, допуская или пытаясь допустить зависимость размера вознаграждения от свойства и размера виновности, а иногда и от совершенно побочных, второстепенных обстоятельств, составляющих обстановку преступного деяния.
Последний вопрос: кому именно и кем уплачивается вознаграждение за вред, причиняемый преступным деянием, так как и в этом отношении осуществление
